Я тебя...

Предупреждения: Гей-тематика, рейтинг NC-17

Пролог

Доброго времени суток, дамы и господа. Прошу прощения, что так официально, но манеры прежде всего. Как утверждает воспитавшая меня с самого детства моя бабушка, многоуважаемая госпожа Горнева Екатерина Владимировна:

- Мужчина – это не просто мускулы  и набор половых хромосом. Мужчина – это, прежде всего, мозги, целеустремленность, ответственность и хорошие манеры. О последнем нужно помнить всегда и везде, имей в виду. Вежливость, природный такт, дипломатичность – залог успеха почти любого предприятия, за которое ты берешься.

Именно так она говорила и говорит до сих пор.

А к ее мнению я прислушиваюсь всегда. И запоминаю на всю жизнь.

Так что, доброго времени суток.

А теперь, разрешите представиться. Меня зовут Горнев Алексей Михайлович, мне двадцать шесть лет, я дипломированный юрист. Работаю в одной из лучших  нотариальных фирм Санкт-Петербурга «Гарант» помощником и секретарем старшего партнера Шахновского Игоря Олеговича, который по совместительству является еще и ее владельцем. Работаю вот уже три года и считаю, что мне очень повезло, так как я вхожу в число тех счастливчиков, которые не только любят свою работу, но еще и получают за нее достойную зарплату. Да и с начальством повезло. Мой шеф – не просто отличный специалист, но еще и замечательный человек. И хоть и требует от подчиненных полной отдачи делу, но вместе с тем не имеет привычки смотреть на них как на мусор, что нередко встречается в различных фирмах. И не только юридических.

Есть у нас и младший партнер, а как же без него, Ларионов Валерий Николаевич. Личность весьма специфическая и занимательная, с непростым характером, но бесспорно тоже мастер своей профессии. А еще он лучший друг Шахновского. И с этим приходится мириться очень многим. Мне в том числе.

Нет, Вы не подумайте плохо, я достаточно лояльный и терпимый человек, но, когда имеешь в соседнем кабинете такого человека, как Ларионов, любому терпению может придти конец. Сложно с ним бывает не просто иногда, а очень часто. Да Вы и сами скоро это поймете.

Это то, что касается работы.

Живу же я в большой трехкомнатной квартире в центре Петербурга вместе со своей бабушкой, вышеупомянутой Горневой Екатериной Владимировной. Вы скажете, что такому взрослому человеку, как я, давно пора жить отдельно и самостоятельно. Конечно же, Вы правы, но дело в том, что моей бабушке восемьдесят лет. Плюс проблемы с сердцем. И мне совесть не позволяет бросить ее одну.

Конечно, она храбрится и говорит, что еще меня переживет, да и держится, в принципе, молодцом. Всегда ухоженная и свежая – настоящая леди.   Но я знаю, что за этой внешней бравадой скрывается если не страх, то беспокойство точно.

Мои родители погибли в автомобильной аварии, когда мне было четыре года. Горнев Михаил Александрович, мой отец, был ее единственным любимым сыном. А моя мама, Светлана Юрьевна, не менее любимой невесткой. После их гибели у нее никого не осталось. И все свои силы она потратила именно на мое воспитание. Только благодаря бабушке я занял свое нынешнее и, притом,   весьма достойное место в этой жизни.

У меня было все только самое лучшее – начиная с игрушек и одежды и заканчивая образованием. Так что самое малое, чем я могу ее отблагодарить, – это не бросать одну. Хоть она и настаивает на обратном. Причем уже давно. С тех самых пор, как я окончил университет и получил работу у Шахновского. Всякий раз пытается сагитировать мою персону на переезд на отдельную жилплощадь.

Я тактично, как она и учила, обхожу эту тему.

Зачем мне куда-то съезжать, если и так все замечательно. У меня есть все, что мне нужно. И бабушка всегда под присмотром, а он ей нужен, хоть она и воспринимает подобные заявления в штыки.

А если понадобится больше… что ж, тогда и будем думать.

Глава первая

- Алексей, ты чего так рано?

Высокая, до сих пор статная фигура бабушки появляется в кухне, когда я наливаю себе очередную порцию кофе.

Время семь утра, за окном темень и холод, как и полагается питерской зимой, но дома тепло и уютно. И кружка горячего кофе с сахаром. Настоящего, сваренного в джезве, а не в пресловутой кофеварке. И настроение отличное, и его не портит даже то, что пришлось встать на час раньше обычного.

- Доброе утро, бабуля, - отвечаю я весело, салютуя ей кружкой.

- Доброе, - кивает она и усаживается за стол. – Нальешь кофейку?

- Давай лучше чаю. Некрепкого, - возражаю я, памятуя о ее слабом сердце.

- Ну, уж нет. Только кофе. Ты думаешь, я просто так встала в такую рань? Меня запах кофе разбудил, ты варишь его просто замечательно.

Она не льстит, она говорит правду. Я действительно умею варить кофе, о чем не единожды упоминали, как и шеф, так и клиенты. Даже Ларионов иногда просит сварить ему порцию, а ведь он лучше повесится, чем будет что-то у кого-то выпрашивать.

- Только маленькую чашку, - предупреждаю я ее, берясь за джезву.

- Так в честь чего такой ранний подъем? Или ваш шеф новый закон издал? – спрашивает бабушка, принимая из моих рук чашку.

- Нет, - улыбаюсь я ей. - Просто по работе надо.

Сегодня наша контора ждет очень важных клиентов. В принципе, у нас все клиенты важные, но здесь особый случай. Городская администрация – это действительно что-то особенное, правда, ведь? Это престиж, деньги, репутация, перспективы выхода на особый уровень. В общем, сами понимаете. Очень важно. И пройти все должно на высшем уровне.

Принимать делегацию будет сам Шахновский. Он со своим талантом и обаянием не сядет в лужу, я в этом уверен. Моей же первостепенной задачей является подготовка самой встречи. Вернее, готовился я всю предыдущую неделю, а сегодня предстоит сделать несколько последних штрихов и все будет просто идеально.

Именно об этом я и рассказываю бабушке, а в ее глазах светится неприкрытая гордость. Будто это моя контора, а не Шахновского.

- Хорошая новость, - кивает она, делая глоток из чашки.

- Я знаю, бабуль, - снова улыбаюсь я.

Мы еще немного болтаем, а потом я еду на работу.

В конторе тихо, даже самые ранние пташки начнут появляться только через час. И это хорошо, потому что никто не будет отвлекать от последних приготовлений к предстоящей встрече.

Вы спросите, почему я, дипломированный юрист, занимаю должность мальчика на побегушках? А я отвечу, что Вы не правы. В мои обязанности входит намного больше, чем в обязанности рядового юриста нашей конторы. Через меня проходит вся документация, я в курсе всех, абсолютно всех дел, что творятся в фирме, мое мнение учитывает сам Шахновский. И это более чем лестно, поверьте. И, как я уже говорил, работаю далеко не на голом энтузиазме.

Шеф не входит, а влетает в приемную спустя полтора часа, когда офис уже становится похож на небольшой гудящий улей. Влетать – это его обычное состояние. Эдакое мини-торнадо. Иногда я задаюсь вопросом, почему он выбрал настолько малоподвижную работу. С его кипучей энергией больше подошел бы какой-нибудь активный вид спорта. Плаванье, например. Или теннис. Он и сложен для этого подходяще – высокий, широкоплечий, спортивный, подтянутый. Даже сейчас, в свои почти сорок, он выглядит замечательно. Шеф, на самом деле, очень трепетно относится к своей фигуре и умудряется находить в своем более чем плотном графике время на спортзал и бассейн. Это вызывает невольное уважение, не так ли?

- Доброе утро, Алексей! – бодро произносит Шахновский, переступая порог приемной.

- Доброе утро, Игорь Олегович, - киваю в ответ, наблюдая, как он стаскивает шарф, снимает пальто, убирает все это в шкаф. И в голове снова проносится вполне обыденная и привычная мысль – хорош. Очень хорош. Жаль вот только, что…

- Как у нас дела? – прерывает мои мысли Шахновский.

- Все готово, - киваю я, отводя глаза.

Нет, Вы не подумайте, я не сохну по своему шефу. Просто он мне… нравится, да. Но совсем немного, чуть-чуть. Самую малость, не выходя за грань обычной симпатии. А еще я им восхищаюсь, как замечательным специалистом.

- Очень хорошо, Алексей. А где этот раздолбай?

- Валерий Николаевич звонил, - отвечаю я, прекрасно понимая, о ком идет речь. – Сказал, что задержится. Он в пробке.

По правде сказать, Ларионов стоит в пробках каждое утро. И каждое утро опаздывает на работу, приезжая в офис позже всех. Меня такая безответственность, по правде сказать, немного обескураживает и угнетает. И я не понимаю, почему шеф смотрит на все эти вольности сквозь пальцы. Да, Валерий Николаевич отличный специалист, но это не оправдание, на мой придирчивый взгляд. Но ведь не говорить об этом начальству, верно? Если позволяет – значит, есть причины. Возможно, играет роль и то, что Ларионов его лучший друг. В любом случае, не мне судить.

- Черт с ним, - отмахивается Шахновский по привычке.- Главное, чтобы не опоздал на встречу.

Я с удивлением смотрю на шефа.

- Разве Валерий Николаевич тоже будет принимать участие во встрече? - спрашиваю почти растерянно.

- Какие-то проблемы? – задает Шахновский встречный вопрос, поднимая брови.

- Нет, просто…

- Валерка изъявил желание поучаствовать, - пожимает плечами шеф. – Я не вижу причин говорить ему «нет».

Вот так просто, да? Валерий Николаевич хочет, значит, не будем отказывать. А то, что тот особо и в дело-то это не вникал, не играет никакой роли, да? Ей-богу, иногда шеф меня немного… удивляет.

- Игорь Олегович, разрешите возразить, - начинаю я, немного помедлив. Нет, я не собираюсь спорить. Я просто постараюсь направить мысли шефа в правильное русло и…

- Надеюсь, обоснованно? – произносит тот, и в его глазах я улавливаю веселые искорки. Он все прекрасно понимает. Он знает, что мы с Ларионовым немного не ладим. Это правда.

Но сейчас… сейчас я говорю совсем не из личного неприятия…

- Игорь Олегович, - начинаю я решительно, стараясь не обращать внимания на искорки в его глазах, -  учитывая тот факт, что Валерий Николаевич не введен в курс дела полностью, а также некоторые особенности его характера…

- И какие же именно особенности, Алексей Михайлович? – раздается сзади знакомый голос. Раздается настолько неожиданно, что я почти вздрагиваю. – Просветите, пожалуйста.

Медленно оборачиваюсь, натыкаюсь на насмешливый взгляд голубых глаз. Я бы даже сказал, насмешливо-ядовитый.

Они всегда так смотрят, эти глаза. Они не умеют по-другому. Так же, как их обладатель не умеет вовремя приходить на работу.

-  Я бы начал с привычки опаздывать,   - спокойно отвечаю я, смело глядя прямо в его лицо. – Вы согласны, Валерий Николаевич?

- А с каких пор у нас секретарши воспитывают начальство, Алексей Михайлович? – не остается в долгу Ларионов, ничуть не задетый моей речью. Так же, как я не реагирую на его ядовитое «секретарша». Зачем реагировать, если он постоянно меня так называет. С моей стороны это разумно, не так ли?

Я уже собираюсь достойно ответить на его завуалированное хамство, но не успеваю.

- Баста, - встревает в наш спор Шахновский. Все его благодушие, как ветром сдувает, лицо становится серьезным, почти жестким. – Только разбора полетов мне с утра не хватает. Алексей, подготовьте документы. Валерка, ты со мной. У нас осталось всего полчаса свободного времени.

- Хорошо, Игорь Олегович, - смиренно произношу я, мигом растеряв весь боевой настрой.

- Без проблем, - небрежно отзывается ничуть не обидевшийся Ларионов и бросает на меня насмешливый взгляд. – Не забудьте сделать для меня распечатку, Алексей Михайлович.

- Непременно,   - киваю я, как можно более холодно, отгоняя мысль о той части тела младшего партнера, куда можно засунуть эту самую распечатку. А потом, когда закрывается за шефом дверь, не сдерживаюсь и выпаливаю: – Надеюсь, Вы хоть что-нибудь поймете из написанного там.

Ларионов фыркает почти весело.

- Занудство не красит людей, Горнев. Так же, как и высокомерие. Примите это к сведению, - говорит он и уходит вслед за шефом.

Я провожаю взглядом его худощавую фигуру, чувствуя легкую досаду. И вот так каждый день.

Невозможный человек. Просто невозможный. И сложно с ним до ужаса. Не то, что с Шахновским. Вот он…

Так, господин Горнев, даже не начинайте. Нечего придумывать всякие глупости.

- Дурак, - бурчу я себе под нос.

Это я про себя. Прошу прощения, но вот как есть дурак.

На Шахновском женщины пачками виснут, а он только рад этому. И вероятность того, что стопроцентный гетеросексуал заинтересуется кем-либо своего пола... тем более, мной…

Так что, дурак вы, господин Горнев, просто дурак.

Отгоняю неуместные мысли и лезу в стол за нужной папкой, чтобы сделать распечатки. Надо заняться делом, а не думать о всяких глупостях и распускать нюни.

Не барышня, чай...

***    

Встреча проходит на высшем уровне. Впрочем, как и все, за которые берется шеф – умеет он делать свою работу именно так. Без сучка и задоринки, просто идеально. И именно в такие моменты, глядя на довольное лицо главного, сам испытываешь удовлетворение. И ни грамма сожалений о потраченном на работу времени.

Все документы подписаны, клиенты в восторге, банковский счет  «Гаранта» вскоре пополнится на весьма солидную сумму. И Шахновский счастлив до невозможности. Пожимает руки состоявшимся клиентам, улыбается им, как кот, объевшийся сметаны. И в глазах светится превосходство вечного победителя, который способен выиграть любую схватку. На такого шефа мне смотреть очень нравится. Словно сам заражаешься его уверенностью, энергичностью и…

- Дырку протрете, Горнев, - звучит над самым ухом ехидный голос, и я мысленно чертыхаюсь.

Естественно, это Ларионов. Только он в нашем офисе отличается умением подкрадываться незаметно и язвить  в самое ухо, не стесняясь ничего и никого.

Поворачиваюсь к нему, меряю холодным взглядом. Обычно мой взгляд имеет свойство моментально охлаждать пыл оппонента, но только не в данном конкретном случае. У Валерия Николаевича стойкий иммунитет на все мои ледяные взоры, так же как у меня на его ехидство. Здесь нам друг друга не переплюнуть. Если только в очередных словесных перепалках. Но тут уже как повезет, потому что мне мои вежливость и воспитанность не позволяют говорить много из того, что крутится в голове, а вот младшего партнера подобное обстоятельство совершенно не смущает. И  вслух иногда высказываются подчас возмутительные вещи. Высказываются ленивым, насмешливым тоном, облачая их смысл во вполне цензурную форму. Я так не умею, поэтому иной раз приходится молчать, делая гордый и неприступный вид.

Это досадно, но тут уж, как говорится, из двух зол меньшее…

- Не понимаю, о чем Вы говорите, - чеканю я так же холодно, как и смотрю.

Ларионов чуть прищуривается, губы дрогают в едва заметной усмешке.

В такие моменты он мне действительно напоминает ядовитую, очень ядовитую змею. И я отворачиваюсь, понимая, что не могу на это смотреть. Меня просто коробить начинает, если честно.

Вот и сейчас я снова перевожу взгляд на шефа. Тот провожает клиентов, о чем-то попутно с ними переговаривается, снова улыбается своей более чем довольной улыбкой. Они покидают кабинет, негромко хлопает входная дверь…

Теперь уже смотреть некуда. Обидно.

- Все Вы понимаете, Горнев, - произносит Ларионов сразу же, спустя секунду после того, как закрылась дверь, и в его голосе проскальзывают не просто ехидные, а откровенно саркастичные нотки. – Как и то, что Вам ни черта не светит. Или же… надежда умирает последней?

Его слова приводят меня в полное замешательство.

Вот о чем он сейчас говорит?

Проносится на периферии сознания что-то беспокойное и нехорошее, проскальзывает мысль, что ответ совсем рядом, но я отбрасываю это, как совершенно неуместное. И ненужное.

И вообще, абсурдный разговор получается. И бесполезный, на мой взгляд.

- Простите, Валерий Николаевич, у меня нет времени на непонятные споры, - говорю я с намерением поставить точку. – У меня еще много работы.

- Ваше гипертрофированное чувство ответственности иногда утомляет, Алексей Михайлович, - снова усмехается Ларионов. - Не пробовали быть проще?

Я снова кидаю на него холодный - я на это надеюсь - взгляд, и отвечаю, не в силах сдержать нотку язвительности в своем голосе:

- Вместо того чтобы критиковать, Валерий Николаевич, хоть иногда бы брали с этого чувства  пример. Поверьте, именно Вам это пойдет только на пользу, -  и решительно направляюсь к выходу из кабинета.

И уже там, у самой двери, меня останавливают слова, произнесенные со странными, непонятными нотками:

- Я возьму, Горнев, можете не сомневаться. Только вот случая удобного дождусь.

Останавливают, заставляют замереть на несколько мгновений.

А потом я выхожу из кабинета, не проронив ни единого слова. Ни единого. И в голове что-то звякает, тоненько и противно, оставляя в душе неприятный осадок.

До меня просто доходит, что говорит Ларионов не о работе...

Усаживаюсь за стол и тупо пялюсь в одну точку. А в голове крутится оброненная Ларионовым фраза. И не дает мне покоя весь оставшийся день. Настойчиво и надоедливо, словно муха, жужжит и маячит в голове, постепенно приобретая форму почти полного понимания.

Я знаю, уверен, что это невозможно, что не должно быть именно так, но…

Слишком многозначительно, слишком уверенно, слишком правдиво…

Словно он знает точно, о чем говорит. И осознание того, что мои догадки вполне могут быть верны, оседает во рту липким привкусом… чего?

Я и сам не знаю. Не могу определить. Уверен только, что мне это совершенно не нравится.

А ближе к вечеру меня и Ларионова вызывает к себе шеф и огорошивает неожиданной новостью – он на две недели уезжает в Москву по личным делам.

Как снег на голову.

Я еле сдерживаю изумление, молчу, понимая, что уточнять просто нетактично и невежливо.

Но вот Валерий Николаевич на правах лучшего друга все же интересуется, что же это за дела такие, на что шеф усмехается и отвечает:

- Много будешь знать, скоро состаришься.

- Как все серьезно-то, - усмехается в ответ Ларионов, откидываясь на спинку кресла.

Похоже, ситуация его забавляет. И вот это до ужаса довольное выражение лица…

Я знаю, почему довольное.

- Валер, остаешься за главного, - подтверждает мои опасения Шахновский. – Алексей, на две недели он Ваш босс.

- Да, Игорь Олегович, - киваю я, изо всех сил держа невозмутимое лицо.

Смотрю на Ларионова, он отвечает мне полной ехидства улыбкой.

От шефа это не ускользает. Никоим образом. Он всегда все замечает.

- Так, - говорит он, словно дает ЦУ, - я надеюсь, вы тут без меня друг друга не поубиваете.

- Ни в коем случае, Игорь, - почти мурлычет Ларионов, не спуская с меня взгляда. – Смертоубийства мы не допустим. Да, Алексей Михайлович?

- Разумеется, - только и хватает мне сил кивнуть.

Шахновский смотрит на наши лица и вздыхает.

- Детский сад, честное слово. Ладно, надеюсь на ваше благоразумие.

Это больше похоже на то, что он просто махнул рукой. Потому, что мыслями этот сгусток энергии уже там, в Москве.

А мне…

Я бросаю косой взгляд на Ларионова.

Мне достается смертельно ядовитая змея, вышедшая на охоту…

Это просто форменное издевательство, дамы и господа. По-другому и не назовешь.

Глава вторая

Две недели работы с Ларионовым.

Покидаю кабинет шефа в некой прострации, начинаю собирать вещи.

Никогда еще такого не было. Если шеф куда-то уезжал, то я непременно его сопровождал. Но тогда он уезжал по делам, а вот сейчас, когда на повестке дня личная причина, и речи не может идти о моем присутствии. Что, в принципе, разумно и логично.

И теперь мне предстоит работать с Валерием Николаевичем две недели.

А как работать-то?

Перспектива озадачивает.

И дело вовсе не в его характере, даже с учетом того, что он у него не сахар. Далеко не сахар.

Просто…

Я уже говорил о том, что практически вся документация конторы, прежде чем попасть на стол к Шахновскому, проходит через меня. Именно я решаю, что нести шефу сразу, а что сначала переделать, а уж потом представлять взору начальства.

Так вот, Ларионов – это своего рода исключение. Он сам ведет свои дела, не посвящая в них даже меня, сам относит все до единой бумажки шефу, сам ведет переговоры с клиентами, не допуская в них посредников. И терпеть не может, когда вмешиваются в его работу.   У него даже секретарша работает на полставки – напечатать, отправить и принять почту, рассортировать бумаги. Все. Остальное он предпочитает делать сам.

И вот именно поэтому и возникает вопрос: как вести совместные дела, если он не умеет это делать? Вернее, если он не привык к этому?

И я, кстати, тоже не привык…

Единственное, что известно наверняка, так это то, что будет трудно. Мне уж точно.

- Горнев, у Вас лицо человека, идущего на эшафот.

Я стараюсь не вздрагивать от неожиданности. То, что Валерий Николаевич любитель подкрадываться незаметно и бесшумно, известно всем. Может, именно поэтому многие в нашей конторе сначала думают, а только потом начинают вещать что-то относительно персоны младшего партнера.

- Вам показалось, Валерий Николаевич, - произношу, вскидывая на него как можно более спокойный взгляд. – Все в полном порядке.

Ларионов усмехается.

- Неужели? И что? Ни инфаркта? Ни даже предобморочного состояния?

Он снова издевается. Голос прямо сочится сарказмом и ядом. Как обычно, в принципе.

Да, думаю, будет действительно трудно.

- Извините, Валерий Николаевич, мне домой нужно, - отвечаю, игнорируя его последнюю фразу. Вертится, конечно, на языке пара язвительных предложений, но я понимаю, что благоразумнее промолчать.

- Вас разве кто держит, Горнев?

Что за глупый вопрос.

Нет, конечно, не держит. Только вот… просто так мне почему-то не уйти.

Слишком много мыслей в голове. И одна из них…

- Вам же самому эта идея не нравится,   - осмеливаюсь произнести вслух, глядя прямо в ехидные голубые глаза.

Ларионов только снова усмехается и пожимает плечами в ответ.

- Что поделать, если начальство распоряжается, - отвечает он чуть насмешливо и добавляет уже откровенно язвительно: - Вы можете не волноваться, Алексей Михайлович, на вашу жизнь я покушаться не собираюсь. Так же, как и на Вашу честь, если Вас именно это беспокоит.

Вот последнее предложение совершенно не к месту. Не к месту, и все тут.

И ему об этом прекрасно известно...

- Вы сами говорили, что я не в Вашем вкусе, - выдавливаю первое, что приходит на ум.

- Надо же, запомнили, - тянет Ларионов издевательски. – И что, Вас это задевает?

Я отвожу глаза, понимая, что сейчас он может увидеть в них слишком много…

- А разве должно?

- Вот я у Вас и спрашиваю.

Я не успеваю ответить, так как из своего кабинета выходит шеф.

- Что здесь за собрание? - спрашивает он, увидев нас. -  Опять ругаетесь?

- Конечно же, нет, Игорь, мы просто обсуждаем некоторые нюансы предстоящей совместной работы. Вернее, - поправляется Ларионов, словно вовремя, - вносим в ее планы некоторую ясность. Да, Алексей Михайлович?

Мне остается только снова согласиться. Почему-то с Ларионовым всегда так – даже если я не согласен, все равно соглашаюсь. Антилогика какая-то…

- Ну конечно, - шеф не верит нам ни на грамм, но от дальнейших комментариев воздерживается. – Алексей, будете держать меня  в курсе дел по электронной почте, думаю, так удобней для нас обоих.

- Хорошо, Игорь Олегович, как скажете, - с готовностью киваю я.

- Что бы я без Вас делал, - усмехается шеф, добродушно похлопывая меня по плечу, и поворачивается к Ларионову. – Подбросишь до вокзала? Машину хочу на стоянке офиса оставить, а вот такси ловить желания нет.

- Без проблем, - небрежно бросает он и снова смотрит на меня. – До завтра, Алексей Михайлович.

- До завтра, - соглашаюсь я и не удерживаюсь: - Постарайтесь не опаздывать.

Ларионов растягивает губы в своей коронной улыбке ядовитой змеи и отвечает:

- Постарайтесь умерить пыл собственного занудства, Горнев. Я буду очень рад этому.

Шеф, глядя на нас, качает головой и усмехается.

- Честное слово, как дети, - произносит он. – Надеюсь только, что вам обоим эти перепалки доставляют удовольствие. И что на работе это не отразится.

- Ни в коем случае, Игорь Олегович, - заверяю его поспешно и мысленно ругаю свой длинный язык. Вот кто мне мешал промолчать, а?

- Поддерживаю, - отзывается Ларионов, глядя на меня в упор.

А в голубых глазах что-то такое, что почти гипнотизирует, мешая отвести взгляд. Что-то, что я всегда вижу. И что всегда почти смущает и настораживает. И от этого начинает прыгать сердце, а во рту становится очень сухо и противно.

Господи ты, боже мой…

- Валер, поехали, а? – вмешивается в наш безмолвный диалог шеф. – Я на поезд опоздаю.

Ларионов отводит взгляд и меня словно отпускает.

А спустя пару минут приемная пустеет, и я остаюсь один на один с глухо колотящимся в груди сердцем. Сглатываю ком в горле, хватаюсь за ручку портфеля, словно за спасательный круг.

И думаю. И вспоминаю.

Уже не в первый раз.

Об ориентации Ларионова знают все. Она у него такая же, как и у меня – нетрадиционная. И тайны он из этого совершенно не делает, просто не считает нужным.

Я же узнал о ней в нашу первую, так сказать, стычку. Когда мы затеяли очередной спор, и нас услышал Шахновский.

- Так, Валер, прекращай моего помощника домогаться, - сказал он тогда почти на полном серьезе, а я потерял дар речи, не зная, как на это реагировать. И смотрел на усмехающегося Ларионова совершенно, как мне казалось, безумными глазами.

А тот обвел меня с ног до головы выразительным взглядом и снова усмехнулся. Очень так многозначительно.

Шеф это заметил и повторил, шутливо пихая его в бок:

- Не смей, я сказал. Алексей, если этот старый извращенец станет приставать, скажите мне. Я ему мозг на место быстро вправлю.

Я снова промолчал, не зная, что ответить, а Валерий Николаевич небрежно, почти легкомысленно произнес ту самую фразу, которую я помню до сих пор:

- Не беспокойся, Игорь, он не в моем вкусе. Слишком тощий.

Шахновский только покачал головой, а я опять промолчал. Ларионов же сделал вид, что ничего не произошло. И к этой теме мы больше не возвращались. Никогда.

И я никому из них тогда не сказал, что тоже предпочитаю парней. И до сих пор не говорю.

Просто не хочу афишировать.

Вы скажете, что скрываю, и я с Вами частично соглашусь. Просто есть некоторая причина для этого. Так сказать, личная.

Нет, это не стыд. Я считаю, что стыдиться здесь нечего. Но вот…

Сплетни. Я их ненавижу.

И, к сожалению, очень болезненно отношусь к мнению общественности о собственной персоне.

И если Ларионову в силу своего характера плевать на всех, то мне - нет. Далеко нет.

Я знаю, что глупо так реагировать, иногда даже завидую Валерию Николаевичу, что он так легко и со здоровым цинизмом относится к некоторым злым языкам за своей спиной, но…

Он сумел сделать так, что на него даже косо не смотрят. И все разговоры остаются в стенах курилки или за пределами офиса.

Я так не умею. Не позволяет ни характер, ни воспитание, чтобы ставить на место с той легкой и непринужденной саркастичностью, коей господин Ларионов, кажется, пропитан.

Поэтому молчу. Просто молчу.

Конечно, друзья и знакомые в курсе, но они относятся к этому с тем пониманием, которого нельзя ждать от других людей. А уж от Ларионова…

Нет, не думаю, что он по этому поводу язвить будет, сам ведь такой.

Просто есть что-то такое…

Слишком пристальный взгляд. Слишком предвзятое отношение. Слишком много эмоций.

Слишком сильно порой мы друг на друга реагируем. Вот как сейчас. Нечасто, совсем редко, но бывает. Словно, между нами что-то больше, нежели просто неприязнь и словесные перепалки. И меня это, если честно, каждый раз пугает. Потому, что это неразумно и совершенно недопустимо.

Так что, вот так. Именно поэтому молчу.

Отвлекаюсь от мыслей, прислушиваюсь к тишине, царящей в офисе. Похоже, я единственный, кто еще на работе. Остальные уже давно ушли, что совсем не мудрено, так как время уже почти семь часов вечера.

Я бы тоже уже уехал, если бы не задержал разговор с младшим партнером… хотя нет, Игорь Олегович же еще указания давал. Так что, нет причины расстраиваться.

Беру куртку, портфель и покидаю приемную.

- До свидания, Алексей Михайлович, - кивает мне охранник на проходной. – Завтра, как обычно?

Это он к тому, что у меня привычка приходить раньше всех. Каждый раз, за исключением очень редких случаев. Наверное, я из тех людей, которых называют трудоголиками. Никогда не задумывался над этим, но, похоже, получается именно так.

Да и Бог-то с ним, честное слово…

- Как обычно. До свидания, - отзываюсь я и  выхожу на улицу.

В этом году зима в Санкт-Петербурге особенно снежная и морозная. Такого уже давно не было, года четыре, если не ошибаюсь. Привыкли к тому, что самая низкая температура – минус десять и от этого кажется, что сейчас слишком холодно. А холод я переношу очень плохо. Бабушка даже называет меня тепличным растением. В шутку, разумеется. И я не обижаюсь. Кто же станет обижаться на то, что почти является правдой?

Именно поэтому спешу домой, еду так быстро, как позволяет заснеженный асфальт. Наши городские службы либо не успевают убирать снег, либо просто ленятся. Я, если честно, больше склоняюсь к первому варианту. Вернее, надеюсь на него. Не приемлю безответственность в работе, как в своей, так и в чужой. Вы уж меня простите.

- Как прошла встреча? – спрашивает бабушка за ужином.

- Лучше, чем предполагалось, - отвечаю честно. – Все остались более чем довольны.

Она смотрит внимательно, чуть наклонив голову.

- Тогда почему ты такой смурной?

- Смурной? – не понимаю я.

- Да. Словно на эшафоте побывал.

Я удивленно моргаю, смотрю на бабушку с легкой улыбкой.

Как забавно. Мне уже сегодня про эшафот говорили. Некоторые личности.

Теперь вот еще  бабушка…

Не в моих правилах жаловаться на усталость и трудности, поэтому я просто пожимаю плечами.

- Все в порядке, бабуль, честное слово.

Она хочет еще что-то сказать, но решает, что это лишнее, и переводит разговор на другую тему. Возможно, знает, что я ничего не скажу, даже если будет совсем плохо. Или просто не желает докучать мне расспросами. Не знаю.

Но, как бы то ни было, а я ей благодарен.

Потому, что не смогу рассказать истинную причину своего беспокойства. Именно беспокойства.

Не хотел забивать голову этими мыслями, а все равно не получилось.

И впору злиться на себя за эту слабость, но не буду. Не хочу. Просто приму как должное тот факт, что следующие две недели предстоит работать с Ларионовым.

В конце концов, что здесь такого страшного. Да, он не Шахновский. Да, с ним намного сложнее. Намного. Но, в конце концов, не смертельно.

Это надо просто пережить. В привычном ритме, привычной работой.

Ничего нового не будет.

И глупо, очень глупо переживать по такому незначительному поводу, как совместная работа с Валерием Николаевичем.

***    

- Доброе утро, Алексей Михайлович!

Знакомый насмешливый голос раздается в приемной в десять часов десять минут по московскому времени.

Это рекорд. Обычно Ларионов раньше половины одиннадцатого не появляется. Видимо, все-таки слова Игоря Олеговича не прошли даром. И мои тоже… наверное.

- Доброе утро, Валерий Николаевич, - киваю я, стараясь не показывать своего удивления. Можно, конечно, съязвить что-нибудь, но мне не позволяет воспитание и данное Шахновскому обещание, что мы не станем ссориться. Все-таки, нельзя начинать первый день совместной работы с препирательств. Поэтому я, сохраняя самое невозмутимое выражение лица, просто протягиваю ему письма: - Утренняя почта, пожалуйста.

- Спасибо, - усмехается он, прекрасно понимая мой ход.

Нет, но хоть здесь-то он должен понимать, что я прав? Или ему совсем все равно?

- Кофе? – предлагаю я. Так, как обычно предлагаю его шефу. А сам в ожидании ответа сдерживаю глупую и неуместную дрожь в пальцах. И пытаюсь не обращать внимания на гулко колотящееся в груди сердце.

Он смотрит несколько секунд. Смотрит пристально и внимательно, словно пытается что-то прочесть на моем лице. Но, слава Богу, я уже давно научился скрывать свои эмоции под маской равнодушия и спокойствия. И отвечаю невозмутимым взглядом.

- Да, спасибо, - кивает Ларионов, и я понимаю, что правила игры он принимает. И чуть не вздыхаю облегченно.

А он отворачивается и направляется к своему кабинету. И через секунду за ним захлопывается дверь.

Маленький, но все же шаг к взаимопониманию. Так ведь? Мне очень хочется на это надеяться.

Иду в кухню, ставлю джезву на плиту. И надеюсь, что мне не показалось насчет первого шага. Именно с этой мыслью переступаю порог его кабинета, а потом…

Потом все идет намного лучше, чем я предполагал.

Оказывается, когда Ларионов работает, с него слетает изрядная доля сарказма и язвительности. И он становится почти нормальным человеком.

Где-то в середине дня у нас происходит встреча с клиентами, и мне предоставляется возможность посмотреть на Валерия Николаевича в деле, так сказать. И спустя пятнадцать минут с начала встречи я понимаю, в полной мере осознаю, почему шеф держит у себя в фирме господина Ларионова. Почему смотрит сквозь пальцы на его вечные опоздания. И позволяет многое из того, что другим непозволительно.

Шахновский в своем деле ас, бесспорно. Но то, что творит Валерий Николаевич…

Это поистине виртуозно. Это не идет в сравнение ни с чем, что я когда-либо видел.

Из его голоса исчезает весь цинизм, и теперь в нем сквозят совершенно незнакомые мне вкрадчивые, почти бархатные нотки. На лице ни  грамма презрительной снисходительности, оно излучает вежливый, но вместе с тем неподдельный интерес. И вместе с тем Валерий Николаевич очень четко и ясно объясняет суть происходящего.

Все вместе это производит неизгладимое впечатление. И говорить, что клиенты уходят довольными, по-моему, просто лишнее.

Полный гипноз, вы уж простите меня за столь нелепое сравнение.

Я удивлен. Приятно удивлен.

Видимо, все-таки на моем лице это отражается, потому что Валерий Николаевич кидает на меня быстрый взгляд и говорит со знакомой усмешкой:

- Алексей Михайлович, я буду Вам очень благодарен, если Вы поменяете выражение своего лица.

- А что с ним не так? – задаю встречный вопрос, стараясь, чтобы он звучал как можно спокойнее. И готовый в любой момент защищаться. С Ларионовым это вполне нормальная реакция, попрошу заметить.

- Оно высокомерно-снисходительное, - отвечает он, не поднимая взгляда. – Словно Вы начали замечать отблески прекрасного в ядовитой змее.

- В змеях нет ничего прекрасного, Валерий Николаевич, - отвечаю я чистую правду. Терпеть не могу змей, как оно есть.

- Вот именно, Горнев. Вот именно. Поэтому не стоит верить в то, чего не существует.

Если это намек, то его смысл говорит не в пользу Ларионова. Или я снова чего-то не понимаю?

- Я почти восхищен, Валерий Николаевич, - признаюсь я после некоторой паузы.

Ларионов все же отрывается от изучения документов, смотрит насмешливо.

- Ну, надо же! Звучит так, Горнев, словно еще пятнадцать минут назад Вы сомневались в моих умственных способностях.

- В Ваших умственных способностях я никогда не сомневался, Валерий Николаевич, - не удерживаюсь от ответной холодной колкости. – Я сомневался в стремлении их применять.

Его брови взлетают вверх. А на лице появляется снисходительно-жалостливое выражение. Словно он смотрит на нечто недостойное его взору.

Меня почти передергивает. Невозможный человек… просто невозможный.

- Я должен прыгать от счастья, что Вы, наконец, по достоинству оценили мое… стремление? – с привычным сарказмом спрашивает он.

Похоже, мы снова возвращаемся к старому стилю общения. И кто-то должен остановиться, иначе ничем хорошим это не закончится.

И этим кем-то, как всегда, становлюсь я. И Ларионов знает, что именно я первым пойду на попятный. Что воспитание, субординация и характер не позволят мне продолжить эту словесную дуэль.

Так было всегда. Так будет всегда.

И иногда меня это почти раздражает. Как сейчас.

- Валерий Николаевич, будут какие-нибудь распоряжения? – спокойно спрашиваю, задавив в зародыше возникшую вспышку раздражения.

Нельзя давать волю эмоциям.

И нельзя обращать внимание на этот пристальный взгляд, которым Ларионов смотрит в ответ на мой вопрос. Слишком пристальный. И от него снова начинает колотиться сердце и пересыхает во рту. Как обычно.

- Нет, не будет, - отвечает Ларионов, после паузы. – Можете идти.

Я почти с облегчением иду к двери, но, уже взявшись за ручку двери, вспоминаю. О телефонном звонке младшему партнеру. Личном звонке…

Не хочу. Совершенно не хочу сообщать о нем, но просто не имею права промолчать. И пусть он не рабочий, этот звонок, все равно я должен, просто обязан сказать.

- Простите, Валерий Николаевич, - говорю я, снова поворачиваюсь к нему.

А сердце бухает в груди, подбирается к горлу, и я еле сдерживаю его бешеный ритм, чтобы не задрожал голос.

- Что еще? – Недовольно. Очень недовольно, и мне от этого становится еще хуже.

- Вам звонили, прямо перед самым началом встречи. Я не успел сообщить, так как клиенты уже пришли и…

- Алексей Михайлович, можно без подробностей? – перебивает он меня. - Кто звонил?

- Он представился как Горлов Андрей, - спокойно произношу я, не отрывая взгляда от лица младшего партнера.

Тот лишь на секунду замирает, а потом медленно откидывается на спинку кресла.

- И?   - тоже спокойно спрашивает первый.

Мы оба прекрасно понимаем, о чем идет речь.

Только мне от этого не легче.

- Просил ему перезвонить.

- Это все? – чуть приподнятые брови.

- Да.

- Хорошо. Свободны.

И я понимаю, что не перезвонит. Вот хоть убейте. Ларионов знает Горлова Андрея, но звонить ему не будет. Никогда.

Я вспоминаю несчастный, убитый голос звонившего парня и…

- Он очень настаивал, Валерий Николаевич, - добавляю я, после паузы. Знаю, что не имею права и все равно добавляю. – И, кажется, был чем-то расстроен…

- Алексей Михайлович, Ваше сочувствие в данном случае так же неуместно, как и эта совершенно возмутительная, бестактная попытка вмешательства в чужую личную жизнь, - обрубает меня Ларионов тоном, от которого становится как-то не очень хорошо. – Вроде Вы умный и воспитанный мальчик, должны знать, когда можно говорить, а когда лучше помолчать. Разве нет?

Он прав. Он тысячу раз прав, и в данном случае мне возразить нечего.

И я не могу сказать вслух о том, что мне действительно жаль Горлова Андрея, который…

- Простите, Валерий Николаевич, - говорю я совершенно искренне. – Разрешите идти?

- Я уже целых десять минут жду, когда Вы это сделаете, - цедит он привычным язвительным тоном. – А Вы вместо этого разыгрываете из себя сестру милосердия.

- Извините, - повторяю я, не имея ни сил, ни желания, ни возможности с ним спорить, и иду к выходу.

- Знаете, Горнев, - долетает до меня уже на пороге, - Вы с ним чем-то похожи.

От неожиданности я замираю на месте.

Причем  тут я, интересно?

- Простите? – оборачиваюсь, смотрю недоуменно.

И получаю в ответ обычный пристальный взгляд.

- Он, так же как и Вы, не может понять, чего хочет, - говорит Ларионов, выдержав паузу. - И смотрит на мир сквозь розовые очки.

Это что-то совсем невразумительное.

Что происходит?

- Я не совсем…

- Не понимаете, - заканчивает он за меня и усмехается. – Кто бы сомневался. Все до ужаса предсказуемо, Алексей Михайлович.

- Валерий Николаевич…

- Идите, Горнев, - перебивает он меня, и на его лице снова появляется знакомое снисходительно-жалостливое выражение. - Все, что касается работы, доходит до Вас моментально. Остановимся на этом, с Вашего позволения.

Я хочу возразить, спросить, узнать, что имеет в виду этот невозможный человек, но не могу.

Воспитание, субординация, характер.

Именно поэтому просто выхожу из кабинета и возвращаюсь за рабочий стол.

И именно там накрывает понимание, от которого становится ничуть не легче.

Я редко когда ругаюсь вслух, но тут вырывается просто непроизвольно:

- Черт возьми…

Глава третья

Когда мне было девять лет, я увидел по телевизору теннисный матч. Уже не помню, кто с кем играл, но зрелище носящихся по корту спортсменов произвело на меня настолько неизгладимое впечатление, что я в тот же вечер пришел к бабушке и сказал, что хочу научиться играть.

Она посмотрела оценивающе, немного недоверчиво, но уже дня через два я стоял на корте с ракеткой в руках. Тренер, заслуженный мастер спорта, смерил мое совершенно неспортивное телосложение скептическим взглядом и предельно честно, за что я ему до сих пор весьма признателен, заявил:

- Я надеюсь, Вы не стремитесь в профессиональный спорт, молодой человек? Карьера Вам не светит. Во-первых, слишком поздно пришли, а во-вторых… не выйдет из Вас спортсмена, слишком хлипкий, Вы уж простите.

Возможно, он думал, что оскорбленный в самых светлых чувствах ребенок обидится на столь жестокие слова, развернется и убежит, но…

Я ответил, что хочу просто научиться играть. И на что-то большее не претендую.

- Он мечтает стать юристом, - добавила бабушка, пряча усмешку.

Тренер был не дурак, все понял. Только хмыкнул очень так многозначительно.

А потом действительно научил меня играть.

За последующие годы я не пропустил не единой тренировки, совмещая сначала с учебой в школе, а потом и в университете, вкладывая в каждую из них все свое упорство.

Андре Агасси из меня, конечно, не получился, но тренер признался, что я сумел превзойти даже его ожидания.

- Середнячок, Алексей. Если честно, не думал, что из тебя выйдет даже этого, молодец. Но это твой предел, извини.

Я поверил, не возражал. И ответил, что извиняться не стоит. Что на большее претендовать мне совершенно не хочется.

Впереди ждала карьера юриста.   А теннис остался на уровне увлечения, хоть и любимого.

И по сей день, в выходные, как сейчас, например, я обязательно посещаю любимый корт, чтобы поиграть. Это помогает отвлечься от работы, держит в тонусе.

В общем, очень даже стимулирует.

- Алексей Михайлович? Неужели Вы?

Похоже, про работу не стоило вспоминать, думаю я, услышав знакомый тягучий голос, раздавшийся прямо надо мной. Тем более в субботнее утро, когда о ней думать не полагается совершенно.

Вскидываю голову, смотрю прямо в голубые глаза младшего партнера «Гаранта».

- Доброе утро, Валерий Николаевич, - киваю я, делая совершенно равнодушное лицо. Вернее, надеюсь, что оно у меня такое. – Не ожидал Вас здесь встретить.

- Поверьте, Горнев, аналогично, - отвечает Ларионов, усаживаясь на соседний со мной стул, даже не спросив разрешения.   – Вы со спортом никак не ассоциируетесь.

Он окидывает взглядом мою худосочную фигуру, на которой даже самый маленький размер футболки и шорт болтается, как на вешалке, и усмехается.

- На жертву блокады похожи, - припечатывает он в заключении

- Зато, я смотрю, у Вас все просто замечательно, - язвлю холодно и получаю в ответ насмешливый взгляд.

- А завидовать нехорошо, Алексей Михайлович, - чуть ли не мурлычет Ларионов с усмешкой. – Разве Вам этого не говорили?

Я молчу, не желая провоцировать его на новую едкость.

Я всегда думал, что, несмотря на худощавую комплекцию, он под костюмами прячет брюшко. Пусть маленькое, но все же.

Оказывается, я жестоко ошибся.

Даже свободный покрой футболки не скрывает идеальных линий торса. Ничего лишнего. Вот ничего и все. И при этом Валерий Николаевич просто подтянутый, стройный, если так можно выразиться. А вот раздень меня…

Тоже ничего лишнего, но зрелище довольно жалкое. Кости и совсем немного мышечной массы, наращенной только благодаря систематической физической нагрузке. Плюс не вышел ростом – всего метр семьдесят. И в совокупности не получается ничего особенного.

- Игорь ходит в спортзал, - жмет плечами Ларионов, доставая ракетку из сумки, - я же предпочитаю теннис и утренние пробежки.

- Вы поэтому на работу опаздываете? – осеняет меня неожиданно.

- Я этого не говорил, Горнев, - снова усмехается он, а потом вдруг спрашивает: - Ну, что, сыграем партию?

Я едва сдерживаюсь, чтобы не моргнуть от неожиданности.

- Партию?

- Да. Вы же не для красоты здесь сидите? И ракетку в руках умеете держать, не так ли?

- Валерий Николаевич…

- Или моя компания Вам  не по душе?

Он снова откровенно издевается. Что ж…

Встаю, беру ракетку, смело смотрю в лицо ядовитой змеи местного разлива фирмы «Гарант».

- Я постараюсь удивить Вас, Валерий Николаевич, - как можно спокойней отвечаю я.

- Звучит очень многообещающе, Горнев, - насмешливо произносит Ларионов. – Предлагаю сет, до тай-брейка. Что скажете?

Я сдержанно киваю, принимая правила.

- Согласен.

- Я Вам даже подачу уступлю.

- Нет, спасибо.   Монетку бросим.

- Ну, как хотите. Орел или решка?

- Решка.

Выпадает орел, и Ларионов, естественно, выбирает подачу.

Подает, я принимаю почти легко, но понимаю, что будет трудно. Как всегда трудно с ним. Даже здесь он умудряется делать почти все идеально. И по ходу отпускать язвительные комментарии в мой адрес. Отвечать я могу лишь переводами мяча на его сторону корта.

Примерно до счета по четыре идет равная игра, но для этого мне, как сумасшедшему, приходится носиться по харду. Ларионов с легкостью раскладывает мячи по углам, виртуозно укорачивает, а его форхенд это то, что практически нереально отбить…

А выиграть хочется до невозможности. Очень хочется.

До тай-брейка мы не дотягиваем. Девятый гейм на своей подаче Ларионов берет под ноль, а десятый, на моей, выигрывает с пятого матчбола. Конечный итог – 6:4 в его пользу.

Я иду обратно к стулу, старательно делая вид, что запыхался не больше положенного. Хотя легкие горят огнем, а коленки дрожат от напряжения. Давно у меня такой игры уже не было.

- Спасибо за игру, Алексей Михайлович, - говорит Ларионов, усаживаясь на соседний стул и доставая из сумки полотенце.

Мне хватает сил лишь на то, чтобы кивнуть.

- Неважно выглядите, - насмешливо продолжает он, глядя на меня, - словно по Вам бульдозер ездил.

Ездил, невольно думаю я, только вот не бульдозер, а змий ядовитый.

Господи, я как выжатый лимон, а ему хоть бы что. Хотя, удивительного здесь ничего нет. Класс его игры выше моего на целую голову, это факт.

- Держите.

Он протягивает мне бутылку воды.

Я снова киваю, теперь уже в знак благодарности, откручиваю пробку и жадно припадаю к горлышку. Живительная влага тушит бушующий в легких пожар.

- Знаете, Горнев, вы действительно удивили меня, - долетает до меня негромкий голос Ларионова. Голос без привычных язвительных ноток.

Я ставлю бутылку на стол, смотрю на младшего партнера «Гаранта».

- Вы о матче? – уточняю я как можно более спокойным тоном, стараясь не выдать шевелящегося во мне удивления.

- И о нем тоже, - кивает Ларионов все с тем же серьезным выражением лица.

Ответ приводит в легкое замешательство.

- А еще о чем? – решаюсь спросить я.

- О Вас в целом, Алексей Михайлович. Очень Вы… занимательный экземпляр, так сказать.

Вот как на подобное заявление реагировать?

Впрочем, мой язык, к моему стыду, реагирует быстрее моего мозга.

- В каком именно плане занимательный? – ляпает он, и только потом я понимаю, что именно сказал.

Господи, это же ни в какие рамки приличий не укладывается.  

- Это можно расценивать как приглашение, Алексей Михайлович? – негромко, с вкрадчивыми нотками в голосе спрашивает Ларионов, приподняв брови.

Приглашение…

Спрашивать, какое именно имеется в виду приглашение, будет очень глупо. Ответ легко читается в голубых глазах сидящего напротив меня человека. В знакомом пристальном, внимательном взгляде. Я этот взгляд не выдерживаю, перевожу собственный на корт, где еще пять минут назад проиграл. Очень хотел выиграть, но не смог. Хоть и старался изо всех сил.

Видимо, не судьба мне выигрывать у Ларионова Валерия Николаевича. Хотя, кто запрещает пробовать? Никто не запрещает.

- Алексей Михайлович, что же Вы молчите?

Не знаю, что ответить. Просто не знаю.

И вспоминаю тот разговор в первый день нашей с ним совместной работы. И пришедшее понимание. И нехорошее чувство беспокойства вслед за ним.

Благо за прошедшую неделю больше не поднимали эту тему. И Ларионов делал вид, что не было того разговора.

Делал до сегодняшнего дня.

А вот теперь…

Как будто специально вспомнил.

- Валерий Николаевич, можем мы закрыть эту тему, с Вашего позволения? – спрашиваю я спокойно, надеясь, очень надеясь на положительный ответ с его стороны.

- Что же Вы, Алексей Михайлович, сначала такие вещи говорите, а затем на попятный идете, - слышу полный сарказма ответ. – Или же я ошибся и неправильно истолковал Ваш вопрос?

Все правильно, только вот признаваться в этом никак не хочется.

Это малодушно, я согласен, но не хочется.

Тем более, такому очень… сложному человеку, как Ларионов Валерий Николаевич.

- Ясно, - заключает он, после непродолжительного молчания. – Ответа я все-таки не дождусь. Что ж, Алексей Михайлович, как осмелеете, обращайтесь. Буду рад… выслушать Вас.

Вот, теперь он еще и в трусости меня обвиняет.

А разве он не прав, проносится мысль в голове. Ты же на самом деле боишься. Боишься признаться, даже самому себе, что испытываешь к этому непонятному человеку что-то больше, чем неприязнь и раздражение.

И что наряду с недоверием и непониманием его заинтересованности, где-то там, в глубине души, хочешь и надеешься, что она искренняя. Что дело не в обычном поддразнивании.

И когда это пришло, ты тоже не знаешь. Возможно, только что, а, может, на протяжении всей этой рабочей недели, капля за каплей. Непонятно когда, но пришло.

Именно так, господин Горнев, все именно так, признайтесь в этом хотя бы себе, проявите толику храбрости. А после, сразу же, вспомните о здравом смысле.

Потому, что нельзя так думать в отношении младшего партнера фирмы «Гарант». В любом случае ошибетесь.

- Я буду иметь в виду Ваше предложение, Валерий Николаевич, - отвечаю, как можно более холодно, отгоняя предательские мысли подальше, все же набравшись смелости взглянуть на него. – Только вот думаю, оно мне не понадобиться.

- Не зарекайтесь, Алексей Михайлович, - почти мурлыкающие интонации и насмешливая полуулыбка. – Не зарекайтесь.

Я даже не спорю. С этим человеком спорить бесполезно. У него на все свое мнение, которое невозможно изменить никакими доводами и аргументами.

Я это уяснил уже давно. Легче промолчать и сделать вид, что принял его правила, а потом… потом, если есть возможность, изменить их так, как тебе хочется. И в очередной раз попробовать выиграть, победить.

Пока это не удается, но, как я уже упоминал, никто не запрещает пытаться.

- Еще раз спасибо за игру, Алексей Михайлович, - говорит Ларионов, поднимаясь. – Очень интересный получился матч. И разговор тоже.

Да, разговор занимательный и познавательный, думаю я.

Особенно для меня.

- На здоровье, Валерий Николаевич, - киваю я сдержанно, делая вид, что просто не заметил последнего предложения.

- Увидимся в понедельник,   - продолжает Ларионов, перекидывая через плечо полотенце. – Постараюсь не опаздывать.

Я не удерживаюсь и приподнимаю бровь.

За прошедшую неделю он ни разу не пришел вовремя. Поэтому верить сейчас…

- Я сказал, что постараюсь, - он особенно выделяет последнее слово, усмехнувшись. – И, кстати, мое предложение остается в силе. Обращайтесь.

Я в ответ только киваю. Спорить бесполезно, помните, я говорил?

Так что, вот так.

- Всего доброго, Валерий Николаевич, - говорю я вместо этого.

- Всего доброго, Горнев.

Мне лишь остается проводить взглядом его высокую, подтянутую фигуру и с каким-то нехорошим предчувствием ждать понедельника.

Почему все ожидания в отношении Ларионова оказываются недобрыми?

Вопрос, на который я уже долго ищу ответ, но вот найти почему-то не получается.

***   

В понедельник утром, вопреки моим опасениям, не происходит ничего особенного.

Валерий Николаевич приезжает в офис с традиционным десятиминутным опозданием, здоровается, просит утреннюю почту и чашку кофе.

- Если Вам не трудно, Алексей Михайлович, - добавляет он, имея в виду кофе.

- Нисколько, - отвечаю спокойно, отдавая ему распечатки писем.

- Благодарю.

В голубых глазах и голосе привычная насмешка, но ничего больше. Ни намека на субботний матч, и, тем более, разговор.

Это приносит некоторое облегчение.

- Да, кстати, - говорит Ларионов уже у самой двери, ведущей в его кабинет, – для всех, кто будет звонить по личным вопросам, меня в офисе нет.

Более чем прозрачный намек. Прозрачней просто не бывает.

И хочется сказать что-нибудь колкое в ответ, да язык не поворачивается.

- Хорошо, Валерий Николаевич, - просто киваю так же спокойно и сдержанно, но вместе с тем не смотрю на него, старательно изучаю монитор компьютера.

- Большое спасибо, Алексей Михайлович.

Потом за ним тихонько закрывается дверь, и в приемной наступает тишина.

А я иду варить кофе, старательно избегая мыслей о последнем распоряжении младшего партнера.

Это не мое дело, снова напоминаю себе. Не мое, и все.

Однажды я влез туда, куда не имел право лезть, и получил заслуженный отпор. Больше этой ошибки повторять не стану. Не в моих правилах наступать дважды на одни и те же грабли.

Работа. Только работа и ничего больше.

Надо пережить неделю, а потом вернется Шахновский и все окончательно встанет на свои места. И останутся только редкие пристальные взгляды и привычные перебранки.

И не нужно будет с замиранием сердца переступать порог кабинета Ларионова, ожидая подвоха или двусмысленных фраз.

Неделя, и все закончится.

Именно в этот момент ловлю себя на мысли, что слишком остро реагирую на происходящее. Слишком много думаю о происходящем. Слишком часто вспоминаю субботний матч. И разговор.

Слишком. С ним всегда все слишком.

И это почти выводит из себя.

- Возьми себя в руки, Горнев, - бормочу себе под нос. – Не кисейная барышня все-таки.

Именно с этой установкой захожу в кабинет временного шефа.

Огибаю стол, останавливаюсь рядом с сидящим за ним Ларионовым.

- Ваш кофе, Валерий Николаевич, - говорю, ставя поднос на краешек стола.

- Спасибо, Алексей Михайлович, - кивает он, не отрывая взгляда от документов.

А я зачем-то смотрю на его затылок.

И при этом мне очень хорошо видна шея за отогнувшимся воротничком рубашки. И кожа там на вид очень гладкая, загорелая и…

- Если Вы хотели что-то спросить, Горнев, - говорит Ларионов, не отрывая взгляда от документов, - то спрашивайте. Только дырку на мне протирать не нужно. А то создается ощущение, что Вы хотите мне кипятка за шиворот налить.

Все замечает. Как у него получается все замечать?

- Вы всегда судите всех по себе, Валерий Николаевич? – спрашиваю я как можно более холодно. – Или просто личный опыт имеете?

Он замирает на секунду, а потом запрокидывает голову и смотрит снизу вверх.  

Это не привычно. Очень. Обычно так смотрю я. На него.

А сейчас… слишком непривычно.

Опять это слишком…

- Хорошо, Алексей Михайлович, - отвечает насмешливо Валерий Николаевич, - если не собираетесь выливать кофе мне за воротник, то, может, хотите что-нибудь интересное сказать? Мое предложение по-прежнему в силе.

Сразу вспоминается  субботний разговор, собственное замешательство и откровенная насмешка со стороны Ларионова. А до этого пристальный, серьезный взгляд. Тот взгляд, который иногда не дает мне покоя и выводит из равновесия.

Никто, ничто и никогда не выводило меня из равновесия, а Валерию Николаевичу это удается, стоит ему лишь посмотреть на меня.

Более чем возмутительно. И не вписывается ни в какие рамки… сам даже не знаю чего.

- Будут еще распоряжения? – спрашиваю все так же сдержанно, делая вид, что не понимаю его намека. – Или я могу идти?

Ларионов смотрит еще несколько долгих секунд, а потом вдруг резко поднимается с кресла, поворачивается, делает шаг по направлению ко мне.

От неожиданности я на шаг отступаю. Но он снова сокращает расстояние, оказывается почти вплотную ко мне, слишком близко…

- Горнев, может, перестанете метаться из стороны в сторону и решите, наконец, чего Вы хотите? – спрашивает Ларионов серьезным тоном, и в глазах ни грамма насмешки.

- Простите?

- Или Вы настолько беспомощны в плане принятия решений, что Вам нужно помочь?

- Валерий Николаевич, я…

- Не понимаете, - заканчивает он за меня уже с сарказмом. – Все это предсказуемо, банально и пошло, Горнев. И напоминает ясельную группу детского сада, Вы не находите? Вы можете просто сказать да или нет? Или только дразнить способны?

Это уже серьезно. Это уже не намеки, а почти откровенное предложение.

И на него что-то нужно ответить.

Вы сами виноваты, господин Горнев, думаю я далеко не так холодно, как смотрю на младшего партнера фирмы «Гарант», надо было расставлять все точки над «i» сразу, а не пускать на самотек, делать равнодушный вид и сыпать красивыми фразами. И не отвечать на пристальные взгляды, не разбрасываться двусмысленными предложениями и не смотреть на загорелую шею. А он же не дурак, он все видит, все знает. Все замечает.

И дал понять, что знает, видит и замечает. Еще неделю назад дал понять…

- Снова обдумываете план побега, Алексей Михайлович? – доносится до меня полный ехидства голос Ларионова. – Или все-таки решили проявить толику здравого смысла?

- Не Вам говорить о здравом смысле, Валерий Николаевич, - цепляюсь, как утопающий за соломинку, за его последнее предложение.

- У меня его, по крайней мере, хватает на то, чтобы признать очевидное, - парирует насмешливо Ларионов. – А Вы малодушничаете, трусите и бегаете от правды. Это что, из серии – хочется, но колется?

Еще раз поражаюсь его проницательности.

- Может, Вам правда помочь? – в его голосе появляются вкрадчивые нотки. - Подтолкнуть?

А потом, краем сознания, успеваю удивиться его решительности. И смелости.

Вот так запросто, посреди рабочего дня, в незапертом кабинете, когда любой из сотрудников может постучаться, да и просто войти, целовать своего секретаря…

И делать это жадно, бесстыдно и… просто потрясающе.

Словно в последний раз. Словно больше не будет вот этого…

Не будет?

В голове проносится сожаление, что не будет. Не будет и все. Не смогу.

Не тот человек. Совсем не тот, что тебе нужен, Горнев. В проигравших ты останешься, постигнет тебя участь Андрея Горлова, которого тогда так жалко стало. Только вот тебя никто не пожалеет…

Не нужно тебе это. Вернее, ты прекрасно без этого обойдешься.

Ларионов отрывается от моего рта, медленно, почти невесомо скользит губами по скуле. А я стою и пытаюсь перевести дыхание. И чувствую его чуть сбитое у самого уха.

- Трахнуть бы тебя прямо здесь, Горнев, - шепчет он хрипло, и эти слова проносятся вдоль позвоночника сумасшедшей дрожью, болью отдаются в пояснице, посылают мощный толчок в пах.   И дыхания становится совсем мало.

Очень мало.

Я зажмуриваюсь, стараюсь вернуть выдержку и хладнокровие. У меня всегда, в любой ситуации это получалось. Как бы сильно ни было желание, нужно просто захотеть, приложить немного усилий и все вставало на свои места.

Всегда, но не сейчас.

- Нет, - все-таки как-то выдавливаю из себя это слово. Получается совсем не правдоподобно и жалко. Позорно до невозможности. – Нет.

- Конечно, нет, - соглашается со мной Ларионов. – Не здесь… вечером? У меня?

И в голосе столько обещания, что…

Тело рекомендует согласиться. Очень так настоятельно рекомендует, но мозг… мозг всегда был и остается моим врагом. А еще принципы. Те самые принципы, заложенные с детства.

- Нет, - сделав еще одно усилие над собой, повторяю я.

- Нет? – мне кажется или в его голосе проносятся удивленные нотки. – Тогда у тебя?

На это уже легче отвечать.

- Нет, - почти выдыхаю я и нахожу силы уточнить: - Нигде.

Добавлять ничего не нужно, он все понимает.

Молчит, но не отпускает. А я даже не вырываюсь, понимая, что это бесполезно. И неразумно. Рано или поздно он сам разожмет руки – не будем же мы так вечно стоять.

А пока можно все-таки попробовать взять себя в руки, усмирить бешеный стук сердца и привести в норму сбившееся дыхание.

- Это Ваше окончательное решение, Алексей Михайлович? – интересуется он, наконец, после паузы. – Или еще подумаете?

- Окончательное, - уже твердо отвечаю я.

Он не спрашивает, почему мой ответ именно такой. Он просто разжимает руки, отстраняется и садится обратно в кресло. И смотрит. Долго и пристально.

Под этим взглядом становится неуютно, но я выдерживаю и не отвожу глаз. И смотрю так же спокойно. И изо всех сил стараюсь сохранить невозмутимое выражение лица.

- Что ж, Алексей Михайлович, раз мы все выяснили, то не смею Вас больше задерживать, - говорит он, спустя несколько долгих секунд. – Свободны.

Неожиданно, но приносит облегчение.

- Хорошо.

Разворачиваюсь, иду к выходу. И жду привычных язвительных слов в спину.

Но дверь за мной закрывается в полном молчании.

Это хорошо, думаю я, усаживаясь за свой стол, очень хорошо, что так быстро все разъяснили. Что он все понимает и не возражает.

Углубившись в свои мысли, я не замечаю, как открывается дверь приемной. Не слышу шагов вошедшего в нее человека.

- Доброе утро, Алексей!

Я поднимаю глаза и с удивлением обнаруживаю перед собой улыбающегося Шахновского.

- Игорь Олегович? – вырывается непроизвольно.

Шеф вскидывает брови в веселом недоумении.

- А чего так удивленно?

- Так Вы же должны были только в субботу вернуться, - поясняю я, взяв себя в руки. Невежливо же так реагировать, словно не рад видеть шефа.

Теперь тот хмурится.

- Я же звонил Валерке, сказал, что приеду сегодня. Вот, приехал, решил в офис заскочить, вас проведать.

Вот как значит. Видимо, Валерий Николаевич не посчитал нужным мне об этом сообщить… вот почему только?

- Он, наверное, просто не успел, Игорь Олегович, - говорю я, оставив свои мысли при себе.

- Понятно… а чего такой вид удрученный? – спрашивает Шахновский и усмехается: - Он совсем Вас заездил?

Заездил, думаю я. Мы друг друга заездили. Нельзя нам вместе так долго работать, ничего хорошего их этого не получается.

А еще для «Гаранта» слишком много двоих парней с нетрадиционной ориентацией.

Это я понял уже давно.

- Все хорошо, Игорь Олегович, - киваю я спокойно. – С возвращением Вас.

- Вот, узнаю привычного Горнева, - говорит Шахновский весело. – У нас все в порядке?

- Конечно, - снова киваю я. – Валерий Николаевич прекрасный специалист и замечательно справляется.

- Я и не сомневался в нем. И в Вас тоже. Ладно, пойду, зайду к этому оболтусу.

В это время «оболтус», словно прочитав мысли шефа, сам выходит из кабинета.

- Какие люди, - усмехается Ларионов, увидев друга. – Не ждал раньше вечера.

- Кто бы сомневался, - парирует Шахновский в ответ и протягивает руку для пожатия. – Ты почему не предупредил Алексея о моем приезде?

- Не успел. Мы были… заняты, - последнюю фразу он произносит, глядя на меня в упор. – Да, Алексей Михайлович?

И глаза при этом насмешливые до неприличия.

Я просто киваю, не считая нужным что-либо говорить, и отвожу взгляд.

Шахновский смотрит на меня, потом снова поворачивается к Ларионову.

- У Вас, я смотрю, все по старому, - констатирует шеф.

- Постоянство – вещь хорошая, Игорь, - насмешливо произносит Валерий Николаевич.

- Иногда оно утомляет, - замечает Шахновский, открывая дверь кабинета. – Особенно в ваших отношениях.

Ларионов не отвечает. Он просто бросает на меня еще один насмешливый взгляд и скрывается вслед за Игорем Олеговичем в своем кабинете.

Я остаюсь в приемной один наедине с очень противоречивыми чувствами.

Глава четвертая

Они проводят в кабинете Ларионова около двух часов. За это время я успеваю привести хаотично носящиеся в голове мысли в относительный порядок и отнести начальству по две чашки кофе. Плюс к этому распечатать несколько готовых договоров, ответить на несметное количество телефонных звонков, принять у младших сотрудников нашей фирмы документы на подпись и даже получить в бухгалтерии какую-то внеочередную премию, выписанную мне Шахновским, оказывается, еще перед отъездом. На работе всегда есть чем заняться и сейчас я особенно рад этому обстоятельству.

Шеф выходит из кабинета Ларионова как раз в тот момент, когда я собираюсь налить себе чаю.

- Перерыв? – спрашивает шеф, увидев, что я встаю из-за стола.

- С Вашего позволения, Игорь Олегович, чашка чая, - киваю я, и он коротко смеется.

- Да ради Бога, Алексей, я ж не спорю, - говорит он весело. – И я с Вами, если не возражаете.

- Конечно, не возражаю, - отвечаю я, чуть помедлив, слегка обескураженный его словами.

С чего бы это шефу пить чай вместе со своим помощником? Раньше подобной привычки за ним не водилось и не наблюдалось.

Ответ звучит почти сразу, стоит только нам переступить порог маленькой кухни.

- Алексей, разговор есть небольшой, - говорит шеф, пока я наливаю воду в чайник.

Говорит серьезно, без тех веселых ноток в голосе, к которым я привык. Все привыкли.

- Я слушаю Вас, Игорь Олегович, - произношу, поворачиваясь к нему, а внутри все замирает от нехорошего предчувствия.

Шахновский чуть колеблется, на его лице отображается легкое замешательство, но потом он, все же, решается.

- Алексей, я очень ценю то, что Вы делаете для моей конторы, - начинает он, глядя на меня почти в упор. – Вы – незаменимый сотрудник, таких еще поискать надо и черта с два найдешь, если честно.

Очень неожиданный поворот. И снова обескураживает.

- Игорь Олегович, а Вы к чему клоните? – спрашиваю я, после паузы.

- К тому, что с Валеркой тяжело, а я не хочу лишиться ценного сотрудника, - отвечает Шахновский, - понимаете?

Я смотрю в ответ так же пристально.

Конечно, понимаю. Понять здесь невозможно.

Шеф перекрывает все возможные пути моего отступления к выходу из его конторы прежде, чем в моей голове пронесется мысль об этом. Не понимаю только, зачем. Вроде я никогда не давал повода даже подумать о том, что собираюсь уходить. Даже из-за Ларионова…

- Игорь Олегович, - начинаю я, разливая чай по кружкам, - я Вас уверяю, что наши с Валерием Николаевичем… разногласия никак не влияют на работу. И, тем более, на мое решение оставаться или нет в Вашей фирме.

Шахновский скептически дергает бровью. Почти как Ларионов.

Я вдруг понимаю, что за всю прошедшую неделю ни разу не вспомнил о шефе. Ни единого намека в голове. Она  все время была занята мыслями о совершенно другом человеке.

Просто поразительно.

- Надеюсь, Вы говорите серьезно, – произносит шеф, глядя на меня.

- Серьезно, - киваю, подавая ему кружку. – Мне очень нравится у Вас работать.

И он мне верит. Он всегда мне верит.

- Хорошо. Очень хорошо, - говорит Шахновский более чем довольно. – Я рад, что мы все выяснили, обо всем договорились. Значит, сегодня еще потрудитесь под началом Валерки, а завтра я выхожу на работу, и все снова пойдет по-старому. Так?

Я отвечаю простым кивком.

- Просто отлично, - все тем же тоном произносит Шахновский.

Он снова выиграл, в который раз все сложилось так, как ему надо.

Что ж, в этом весь шеф. Он привык побеждать.

- Да, кстати, Алексей, - поворачивается ко мне шеф уже у самого выхода их кухни, оборачивается, смотрит с уже привычной улыбкой, - через три недели юбилей нашей конторы, Вы помните?

- Конечно, Игорь Олегович, - отвечаю я спокойно, - десять лет.

- Хорошо. Подготовите все? Ну, ресторан, приглашения и тому подобное.

- Разумеется. Только детали, все же, обговорить надо.

- Без проблем, - кивает Шахновский, - завтра и обсудим. Всего доброго.

- До свидания, Игорь Олегович.

Он уходит, даже не допив чай. Чашка так и остается стоять на столе.

А я медленно пью свой и думаю

В голове проносятся сумбурные и непонятные мысли обо всем сразу. О работе, о предстоящем празднике в честь юбилея фирмы, о младшем партнере этой самой фирмы.

О последнем думать нельзя ни в коем случае, но получается совсем наоборот.

Это как сеанс мазохизма, если не хуже.

Я одним глотком допиваю остывший чай и возвращаюсь на рабочее место.

И вздрагиваю, когда слышу звонок местного телефона.

- Да, Валерий Николаевич? – отвечаю я самым спокойным тоном, на который только способен.

- Зайдите, пожалуйста, Алексей Михайлович.

- Зачем? – вырывается у меня помимо воли.

На другом конце провода молчат несколько секунд, а потом язвительно отвечают:

- Затем, что это Ваша работа.

И он прав. Он прав, даже если мне это не нравится.

- Простите, Валерий Николаевич, - отвечаю я, - сейчас приду.

- Большое спасибо, Алексей Михайлович, Вы весьма любезны, - все так же язвительно отзывается Ларионов и бросает трубку.

Иду к нему с привычным ощущением тяжести где-то в районе груди.

- Держите,   - протягивает он мне какую-то папку, едва я переступаю порог его кабинета.

Беру машинально, просто по привычке. И спрашиваю так же:

- Распечатать или в архив?

- Ни то, ни другое, Алексей Михайлович, - отвечает он, глядя на меня, чуть прищурившись, -  консультация нужна Ваша по некоторым вопросам.

Вот это как снег на голову. Очень неожиданно.

- Моя консультация? – уточняю я, не  в силах скрыть удивления в голосе.

- Ваша, - кивает он, явно забавляясь моей реакцией.

- Валерий Николаевич, а Вы уверены, что это необходимо? – спрашиваю я, после небольшой паузы, и получаю в ответ вздернутую бровь. - В смысле, может, Вы лучше к Игорю Олеговичу обратитесь? Все-таки, у него больше прав решать, что лучше для конторы и…

- Он к Вам направил, Алексей Михайлович, - перебивает меня Ларионов насмешливо, - сказал, что Вы лучше него сможете решить этот вопрос.

Это еще неожиданней.

- Вы же всегда сами все вопросы решаете, разве нет?

- Давайте считать этот случай исключением из правил, - говорит Валерий Николаевич, и мне почему-то кажется, что он снова свои правила навязывает.

И снова происходит что-то мне пока не понятное.

– Мне нужен Ваш, так сказать, совет на предмет содержимого этой папки, - повторяет он,   - нужные пункты выделены маркером. Надеюсь, к обеду я буду иметь возможность выслушать Ваши предложения по данному вопросу.

- Как пожелаете, Валерий Николаевич, - киваю я, не имея желания спорить.

Хотя, если честно, голова полна сомнений.

Никогда он не интересовался моим, да и чьим-либо еще, мнением. Ну, еще с Шахновским мог посоветоваться. А тут…

Просматриваю папку уже за рабочим столом.

Стандартный договор, без каких-либо заковырок. Ну, может, те моменты, о которых он говорил, действительно выбиваются из общего фона, но для такого специалиста, как Ларионов, это просто семечки. Здесь даже ни с кем советоваться не нужно.

Так в чем подвох?

Мысли упорно крутятся вокруг того, что случилось в его кабинете. До приезда шефа. Нельзя думать об этом, но вот не могу и все тут.

А ведь понравилось тебе, Горнев, признайся хоть самому себе, что понравилось. И ты не прочь продолжить, так ведь? Так…

Совершенно возмутительные мысли. И непозволительные.

Откладываю папку с документами в сторону, поворачиваюсь к монитору компьютера.

Работать нужно, господин Горнев, а не размышлять о посторонних вещах. Вам деньги именно за это платят, а не за думы о младшем партнере конторы.

Валерий Николаевич выходит из своего кабинета ближе к обеду. До этого времени же его было не слышно и не видно, я даже почти забыл о его существовании.

- Поехали, Алексей Михайлович, - говорит он, приближаясь к моему столу.

Я отрываюсь от экрана, где мелкими строчками пестрит документ Word, вскидываю на младшего партнера чуть удивленный взгляд.

- Куда?

- Обедать, - усмехается Ларионов, а потом в его глазах появляются совсем уж веселые искорки, - считайте, что я вас приглашаю. Заодно и дело обсудим.

- Но, Валерий Николаевич…

- Возражения не принимаются, - прерывает он меня, - так же, как и отказы. Я Вас не на свидание зову, а деловые вопросы обсуждать.

Свидание? Даже в мыслях не было.

И вообще, мне очень трудно представить себе Валерия Николаевича ходящим на свидания. По мне, так он привык брать то, что хочет, сразу. Безо всяких церемоний.

Как, например, сегодня утром…

- Вообще-то, у меня тоже обед, Валерий Николаевич, - напоминаю ему как можно более невозмутимо, стараясь отогнать непрошеные воспоминания, - личное время.

- Совместим приятное с полезным, Алексей Михайлович, - парирует Ларионов. – Поехали.

Я хочу ответить, что его компания уже сама по себе не может быть приятной, но вовремя прикусываю язык. Иначе в ответ снова посыплются язвительные комментарии, а препираться мне не очень хочется. Вернее, совсем не хочется. К тому же, я уверен, что он прекрасно догадывается о моих мыслях.

Поэтому просто встаю, складываю в портфель нужные документы и иду следом за ним к выходу.

На посту охраны нас провожают недоуменными взглядами.

Разумеется, это первый раз, когда младший партнер и секретарь шефа куда-то собираются вместе. Да еще и в обеденный перерыв. Плюс к тому, что все знают об ориентации Ларионова…

Я стараюсь не думать о том, какие они могут сделать выводы. Просто не думать.

И проходя мимо, делаю самое невозмутимое выражение лица.

- Наплюйте, Алексей Михайлович, - говорит Ларионов, когда мы идем к его машине. Говорит, словно прочитав мои мысли, - просто наплюйте. Неужели Вам важно их мнение?

- Не понимаю, о чем Вы, - отзываюсь как можно более холодно, мысленно завидуя его душевному спокойствию.

Может, он правда телепат?

Как у него получается догадываться о моих мыслях, да еще и вперед меня?

- Ну, конечно, - усмехается Ларионов, - стандартная отговорка. Вам самому не надоело уже?

- Валерий Николаевич, мы обедать собирались, - произношу я, усаживаясь в салон его автомобиля, - и дела обсудить.

- Не в коня корм, Горнев, - говорит он насмешливо, окидывая взглядом мою фигуру, – как был суповой набор, так и останется.  

Потрясающе. Опять оскорбления.

И я понимаю, что сейчас меня они задевают больше обычного. Задевают, потому что их произносит вот этот человек.

- Еще несколько часов назад Вам этот суповой набор был очень даже по душе, - вырывается у меня сквозь глухую пелену раздражения.

Я не знаю, зачем это сказал. Я не понимаю, как мог такое сказать.

Этот человек выводит из себя и заставляет совершать непозволительные поступки и говорить совершенно немыслимые вещи.

В салоне повисает гробовая тишина, мы сидим друг напротив друга и обмениваемся взглядами. Мой холодный и его пристальный, совсем не насмешливый. И потемневший настолько, что обычно голубые глаза становятся почти серыми.

- Горнев, ты думай, что говоришь, - говорит он, резко переходя на «ты», - и определись, в конце концов, с тем, чего хочешь.

А потом  отворачивается и берется за ключ зажигания.

А я чувствую себя глупее некуда. И язык словно к нёбу прирос – сказать ничего не могу.

И понимаю, что сам спровоцировал, только вот обида не уходит.

- Определись, чего хочешь.

Я знаю, чего хочу.  

Хочу так, что аж мышцы сводит.

И не понимаю, почему не могу хоть ненадолго забыть про принципы. Забыть и взять то, что предлагают. Это ведь совсем просто, достаточно только уступить, сделать маленький шаг навстречу, а там станет совсем все легко.

Всего один маленький шаг, но не могу.

Это где-то на подкорке сознания, что-то вроде инстинкта самосохранения.

Не позволить себе переступить черту, за которой будет все по-другому. Совсем по-другому.

- Приехали, Алексей Михайлович, - оповещает Ларионов, паркуясь, и голос у него при этом лишен даже намека на насмешку.

Злится? Все может быть.

Да и Бог-то с ним.

Мне со своими эмоциями не разобраться, а еще, если и в чужие вникать…

Не стоит, определенно не стоит.

- Что хорошего скажете, Горнев? – спрашивает Ларионов, когда мы с ним уже устраиваемся за одним из столиков, и услужливый официант принимает заказ.

- Я так и не понял, зачем Вам понадобилась моя помощь в этом деле, Валерий Николаевич, - говорю я, вертя в пальцах стакан с водой, и смотрю на него в упор, пытаюсь дать понять, что весь этот цирк ни к чему, - там все просто.

Он тонко улыбается, даже не думая отводить взгляда.

- И все-таки, я Вас с удовольствием выслушаю, Алексей Михайлович.

А в глазах и голосе уже привычные смешинки, будто и не было того разговора в салоне машины.

Это бесполезно, думаю я, этого человека не проймешь ничем.

Я стараюсь подавить вздох и неторопливо прохожусь по пунктам, что были отмечены в распечатке красным. Ларионов слушает внимательно, чуть склонив голову на бок, взгляд серьезный и немного задумчивый. И даже в какой-то степени оценивающий.

К моменту, когда приносят наш заказ, я успеваю разложить все по полочкам.

- Очень впечатляет, Алексей Михайлович.

- Нет, - качаю я головой, берясь за вилку, - это действительно просто.

- Возможно, - неожиданно соглашается он со мной, - но зато теперь я знаю, почему Игорь держится за Вас руками и ногами.

- Причем здесь Игорь Олегович? – спрашиваю, нахмурившись.

- Не надо так остро реагировать, Горнев, - усмехается младший партнер «Гаранта», заметив мою реакцию, - никто не собирается обижать Вашего любимого шефа. Игорь отличный специалист, это факт. А еще он умеет выбирать людей для своей конторы. Самых лучших людей. И будет держать их подле себя всеми доступными способами. Так что, не отвяжетесь Вы от него до конца жизни.

- А кто сказал, что я хочу отвязаться? – спрашиваю я почти недоуменно.

Ларионов вскидывает брови, вилка с наколотым на нее кусочком мяса застывает на полпути ко рту, а затем он ее и вовсе откладывает и зачем-то лезет во внутренний карман пиджака.

- А Вы что, собираетесь провести всю свою оставшуюся жизнь у него в помощниках? – спрашивает он, доставая, к моему удивлению, из кармана пачку сигарет. – Вы совсем не амбициозны, Горнев?

- Вы зачем это спрашиваете, Валерий Николаевич? – совершенно искренне интересуюсь я.

- Пытаюсь понять, как человек с вашими мозгами и талантом до сих пор ходит в секретаршах, - жмет он плечами, вынимая из пачки сигарету. – Меня бы такая роль не устроила. Или же… неужели до сих пор в чудо верите?

Последний намек более чем понятен.

И совершенно, как мне кажется, неуместен. Ни по обстановке, ни по факту.

По факту, голова все последнее время занята совершенно другим человеком.

Тем, что сидит сейчас напротив меня.

- И к чему весь этот разговор, Валерий Николаевич? – спрашиваю я в желании расставить все точки над «i» - Вы пытаетесь в вежливой форме указать мне на дверь?

Ларионов прикуривает, смотрит с легким прищуром.

- Ни в коем случае, Алексей Михайлович. Я злобный, конечно, но не настолько, - усмехается он и тут же добавляет насмешливо: - Хотя, если бы Вы работали в другом месте или на самого себя, то, возможно, не стали разыгрывать передо мной Снежную королеву. Выбирая между удовольствием и работой, Вы очень редко отдаете предпочтение первому. А в данный момент меня это расстраивает.

Опять издевается, проносится у меня в голове. Все время издевается.

- В нашей жизни не всегда получаешь то, чего хочешь, Валерий Николаевич, - спокойно парирую я, и Ларионов приподнимает брови в легком недоумении.

- Нашего принца нужно завоевывать?

Совершенно возмутительное предположение.

Я лишь качаю головой. У меня нет привычки набивать себе цену.

И этот случай не исключение.

А Ларионов, похоже, и не ждет ответа.

- Не знал, что Вы курите, Валерий Николаевич,

- Не курю, - отвечает он, затягиваясь в последний раз и гася сигарету, - я просто иногда позволяю себе маленькие слабости.

- Слабости имеют свойство превращаться в зависимость, - позволяю я себе этот укол, но в ответ получаю лишь очередную усмешку.

- Нужно просто уметь вовремя останавливаться, Алексей Михайлович.

И тут я, к сожалению, вынужден с ним согласиться.

***    

Вернувшись в офис, мы молча расходимся по рабочим местам. И делаем вид, что ничего не произошло.

Хотя, ведь на самом деле ничего особенного не произошло. Обычный разговор, просто слегка вышедший за рамки того, что называют «ни о чем». А так…

Все по-прежнему. По-старому.

Как и весь оставшийся рабочий день.

Есть легкое сожаление, что все закончилось. Потому, что работать с ним действительно интересно. А взаимные перепалки помимо глухого раздражения иногда даже доставляют удовольствие.

И, уже собираясь домой, я, не знаю почему, но стучусь к нему в кабинет.

- В чем дело, Алексей Михайлович? – спрашивает он, увидев меня на пороге.

- Хотел сказать до свидания, - честно отвечаю я, закрывая за собой дверь.

- И все? – он приподнимает брови. – Может, еще что-нибудь?

- Хотите кофе? – ляпает мой язык прежде, чем я успеваю подумать.

- Вы безнадежны, Горнев, - фыркает Ларионов, откидываясь в кресле.

Он прав на все сто.

Вот зачем я пришел?

Честное слово, глупо просто.

- Знаете, Алексей Михайлович, а у меня ведь к Вам предложение есть, - говорит Ларионов.

Это невольно настораживает, но вместе с тем не может не заинтересовать.

Этот человек может заинтересовать кого угодно.

- Я Вас слушаю, Валерий Николаевич, - киваю я. – Что за предложение?

- Все то же самое, Горнев, - усмехается он, глядя на меня в упор, - только с маленькой поправкой.

- Валерий Николаевич…

- Нет, молчите, Бога ради, - его глаза откровенно смеются, - если Вы сейчас скажете, что не понимаете, я запущу в Вас чем-нибудь. Честное слово, нельзя же быть настолько непонимающим. Это не всегда забавляет, поверьте.

Опять издевается, но теперь это не вызывает раздражения. Сам не знаю почему, но остаюсь совершенно спокойным.

- Что за поправка, Валерий Николаевич? – спрашиваю я невозмутимо.

- Подумайте хорошенько, нужно Вам все это или нет, - говорит Ларионов таким же тоном. - Не надо отвечать сейчас. Потому, что сейчас Вы сами не знаете, чего хотите. А если продолжите и дальше метаться из стороны в сторону… я не железный, Алексей Михайлович, я сам возьму все, что мне нужно. И уже не стану спрашивать, как это было утром.

Я прекрасно понимаю, что это не угроза. Это просто факт.

То, что произошло сегодня утром, его инициатива. Но и закончилось оно по его желанию. Вернее, я сказал «нет», но если бы он не отпустил... ему нужно было всего лишь вернуться к тому, с чего он начал.

Все именно так и есть. Но признаваться в этом – даже если и самому себе – тошно.

- Звучит очень самоуверенно, Валерий Николаевич, - говорю самым холодным тоном, на который только способен.

- Я очень самоуверенный человек, Алексей Михайлович, - говорит он, никак не реагируя на холод в моем голосе, - Вы это знаете.

Это точно, даже сомнению не подлежит.

- Так что скажете, Алексей Михайлович?

Хочется послать его, простите, к черту вместе с его предложением, но понимаю, что именно это будет неразумно.

И я снова начну метаться из стороны в сторону…

И дам повод изводить  себя издевками…

- Я подумаю над Вашим предложением, - киваю, помедлив.

- Вот и замечательно, - он одаривает меня своей самой насмешливой улыбкой, а меня дергает нехорошим предчувствием.

Не по зубам он тебе, Горнев, ох, не по зубам…

Зачем тогда ты с ним связываешься?

- Я пойду, Валерий Николаевич.

- Конечно, - кивает он легко, - надеюсь, что Вы не будете слишком тянуть с ответом.

- Я постараюсь. Я в этом заинтересован не меньше Вас, - произношу как можно более холодно, - Всего доброго, Валерий Николаевич.

- До свидания, Алексей Михайлович, увидимся завтра утром.

Я выхожу из кабинета с огромным сожалением, что зашел туда десять минут назад.

Глава пятая

Все последующие дни с момента выхода шефа на работу проносятся, словно в режиме быстрой перемотки. Неожиданно наваливается куча дел, больше чем обычно, плюс добавляется подготовка к празднику. И если текущая работа делится на всю контору, то приготовления к юбилею Шахновский торжественно вверяет мне, лишь иногда уточняя детали и высказывая пожелания.

Я, разумеется, не жалуюсь, но все вместе, если так можно выразиться, немного утомляет. Давно уже не было такой загруженности, когда приезжаешь на работу раньше всех и возвращаешься домой намного позже обычного.

И не подаю вида, что устал, просто не имею такой привычки, но есть в нашей конторе кое-кто слишком проницательный.

- Ты знаешь, Игорь, он выглядел намного лучше, когда работал со мной, - насмешливо замечает Ларионов где-то в середине второй недели рабочей гонки, - ты его совсем заездил.

Столь внезапный порыв защитника я нисколько не оцениваю, потому что понимаю, что сочувствием здесь и не пахнет даже. Скорее, это очередная язвительная шпилька.

- Со мной все в порядке, Валерий Николаевич, - как можно более холодно произношу я, - спасибо за беспокойство.

- Всегда пожалуйста, Алексей Михайлович, - усмехается младший партнер, все прекрасно понимая, - мне совершенно не трудно.

- Алексей у нас крепче, чем кажется, - говорит Шахновский, хлопая меня по плечу.

- Разумеется, - тут же отзывается Ларионов самым язвительным тоном, - просто вылитая ломовая лошадь.

- Валерий Николаевич…

- Это именно то, о чем я Вам говорил, Горнев, - прерывает меня он, - помните?

Конечно. Такое забыть просто невозможно.

И разговор, и предложение…

- Помню, Валерий Николаевич, - киваю я спокойно, глядя на него почти в упор.

- Это замечательно, Горнев, я очень рад, - отвечает он мне таким же взглядом.

Шеф смотрит на нас, нахмурившись.

- Заговор за моей спиной?

- Ни в коем случае, Игорь Олегович, - возражаю я чуть поспешно.

- Поддерживаю. Просто наше с Алексеем Михайлович небольшое общее дело, так сказать.

- С каких это пор у вас двоих появились общие дела? – подозрительно интересуется Шахновский, переводя поочередно взгляд с Ларионова на меня.

- Пока тебя не было произошло много интересного, Игорь, - почти мурлычет Валерий Николаевич и мне почему-то кажется, что говорит он уже не только про открытие собственной фирмы.

- Валерий Николаевич, - снова начинаю я, но шеф меня перебивает:

- Валерка, какого черта?

- Игорь Олегович, ничего криминального, честное слово, - заверяю я шефа, стараясь говорить как можно убедительней.

- И снова поддерживаю, - поддакивает Ларионов.

Шеф отвечает очень скептическим взглядом.

- Черт с вами, сделаю вид, что поверю, - ворчит он и уходит к себе.

- Это не очень разумно, Валерий Николаевич, - говорю я, не глядя на него.

- Вы же сами сказали, что ничего криминального, - жмет он плечами, - я просто согласился с Вами.

- Вы прекрасно понимаете, о чем я, - гну свою линию, - еще недавно Вы подбивали меня на уход из «Гаранта».

- А еще делал непристойные предложения, - совсем уж издевательским тоном тянет он, - которые еще в силе, кстати.

- Я обдумываю их, - невозмутимо отвечаю, стараясь сдержать вновь подступающее, как и всегда с ним, раздражение.

- Нисколько в этом не сомневаюсь, - усмехается он. – А насчет смены работы… Вы тоже подумайте, Алексей Михайлович. Это раскрывает перед Вами огромные перспективы. И далеко не мрачные. Жаль, если такой талант пропадет. Впрочем, я уже об этом говорил. Как и о причинах, которые заставляют меня подбивать Вас уйти из «Гаранта».

- Я обещал Игорю Олеговичу, - говорю, немного помолчав.

- Обещали? – переспрашивает он. – Что останетесь?

- Да, - киваю я, глядя на экран монитора, и слышу смешок младшего партнера.

- Как похоже на Вас, преданность на грани кретинизма, - саркастично заявляет он, и я уже собираюсь возмутиться, но он опережает меня: - Обещания, Алексей Михайлович, обычно даются для того, чтобы их не выполнять. Запомните, пригодится.

И тоже уходит к себе.

А его слова не дают мне покоя весь день, крутятся в голове последней фразой.

Может, он действительно прав, и я именно тот, кем он меня назвал?

Не то чтобы мне никогда не приходила в голову мысль о своей конторе. Приходила, конечно. Просто она воспринималась как что-то смутное и не оформившееся. И заострять на ней внимание казалось совершенно ненужным. С учетом того, что до сих пор нынешнее положение вещей меня вполне устраивало.

До сих пор.

Странно, что именно слова Ларионова заставили задуматься об этом больше обычного.

- Ты чего такой задумчивый? – спрашивает бабушка тем же вечером за ужином.

- Да так, - отвечаю уклончиво, - просто мысли.

- Опять о работе?

Я киваю.

- Что-то вроде того.

- Понятно, - бабушка недолго молчит, а потом добавляет: - Знаешь, Алексей, я вот тоже хотела поговорить с тобой о работе.

- В смысле?

Она снова медлит, но потом, все же, решается.

- Ты никогда не думал о том, чтобы открыть свою контору?

Это настолько неожиданно, что я не доношу до губ чашку с чаем.   А потом невольно улыбаюсь.

- Дежа вю, - бормочу я, все же отпивая из чашки.

- Что?

- Ничего, не обращай внимания. Просто я сам думал именно об этом, - признаюсь я, - кое-кто натолкнул на мысль, так теперь из головы не выходит.

- Кто этот умный человек? – спрашивает бабушка, выгнув бровь, - я хочу пожать ему руку.

Я представляю себе, как она жмет руку Валерию Николаевичу, а потом в знак благодарности угощает его своими любимыми пирожными из кондитерской, что находится напротив нашего дома, и снова не удерживаюсь от улыбки.

- Мысль хорошая, бабуль, я же не спорю, просто у меня нет сейчас столько денег.

- Если дело только в этом, то не проблема совершенно. У меня есть деньги.

- Я знаю,   - киваю я, - но они твои.

- Бог мой, Алексей, - фыркает бабушка, - а на кого мне их еще тратить? Они же все равно в конечном итоге тебе достанутся.  

- Бабуль…

- Алексей, ты у меня словно дите мало, пока не ткнешь носом, не сделаешь. Тебе охота до конца жизни проходить мальчиком на побегушках?

Очень знакомые слова. И интонации.

И это снова не может не вызвать улыбки.

- Мне на самом деле нравится работать у Шахновского. И я не считаю себя мальчиком на побегушках, для этой должности у нас есть нужные люди.

При этом я молчу о данном шефу обещании. Почему-то я уверен, что снова услышу очень знакомые слова. Она не скажет, как Ларионов, здесь у них принципы немного расходятся, но хорошего я услышу мало. Вернее, не услышу совсем.

- Нет, это замечательно, что нравится, - продолжает бабушка гнуть свою линию, - но и о своем будущем не стоит забывать. У тебя же золотые мозги. Жаль, если пропадут.

Это что-то вроде контрольного выстрела в голову.

Нет, определенно, они бы друг другу понравились. А с каким воодушевлением распекали бы меня вдвоем. На этой самой кухне. За чашкой чая с пирожными.

Эта мысль развеселила меня окончательно. Как своим содержанием, так и своей нелепостью.

- Я подумаю, бабуль, - говорю я, немного лукавя.

Знаю ведь, что не упущу такую возможность. Тем более, подкрепленную не только уверенностью в собственные силы, но еще и финансово.

- Подумай, - кивает она, - только не затягивай. Время быстро бежит.

С этим не поспоришь.

Оно несется, простите, как угорелое, оставшиеся до праздника полторы недели пролетают незаметно. Но даже в этой круговерти дел я успеваю думать о своих внезапно проснувшихся амбициях. Понимаю, что хочется почти до неприличия сильно и сдерживает только данное Шахновскому обещание.

Я ведь всегда сдерживаю свои обещания, а тут…

- …даются для того, чтобы их не выполнять.

Случай из серии «наглость – второе счастье»  пройдет с господином Ларионовым. Он это умеет просто виртуозно. Я – нет, к сожалению. К сожалению, именно в данном случае.

И дело даже не в характере, хотя и он играет определенную роль, но в воспитании.

В заложенном с детства чувстве ответственности. Если что-то обещаешь – будь любезен исполнять. Это вдалбливали в меня, сколько я себя помню.

Иногда это играет со мной злые шутки.

И порой раздражает меня самого, только вот что-то с этим сделать я никак не могу.

А ты сделай сейчас простое исключение из правил, подсказывает внутренний голос, одно исключение, что правило подтверждает. И даже повод достойный есть, не так ли, господин Горнев?

Успокаиваю себя именно на этой мысли. Принимаю решение.

Верное, в данном конкретном случае, решение.

Перед шефом искренне стыдно. Как представлю, что нужно будет ему сказать, объяснить, с чего вдруг в мою голову закралась эта затея…

После. Потом.

Когда останется позади праздничная лихорадка, наступят обычные будни.

И голова отдохнет от обилия свалившейся информации и дел.

После праздника.

Игорь Олегович готовится к нему обстоятельно, для него это важно. Все-таки, десять лет – срок не маленький. И за эти десять лет он сумел превратить обычную нотариальную контору в одну из самых лучших и уважаемых в Санкт-Петербурге. Конечно, я не умаляю заслуг Валерия Николаевича в этом деле, он прекрасный специалист. И многие клиенты предпочитают работать только с ним. Но Шахновский – это двигатель в идеально работающей машине одной из сфер юридического производства.

По столь знаменательному событию выбрали лучший ресторан в городе.

Я собственноручно высылал приглашения не только сотрудникам нашей конторы, но и коллегам из других контор, родственникам и друзьям Шахновского. Заказывал меню и музыку, ездил вместе с Игорем Олеговичем смотреть зал для празднования юбилея. Продумано было все до мельчайших подробностей, я прекрасно осознавал, что это будет большой праздник, но…

Перешагивая через порог ресторана, я останавливаюсь в легком замешательстве.

Ослепительный свет люстр, большое количество людей, половина из которых мне даже незнакома, снующие между столиками официанты с подносами, живая музыка и огромное количества выплеснутого на этот вечер позитива.

Настоящий праздник удачливых дельцов северной столицы России.

Я не большой любитель столь шумного веселья, большой компании предпочитаю узкий круг проверенных людей, и поэтому подобное великолепие немного… обескураживает, так сказать.

- Что Вы как не родной, Алексей Михайлович? - раздается рядом насмешливый голос, и я даже не удивляюсь. – Неужели растерялись?

- Прошлые мероприятия выглядели намного скромнее, - вырывается у меня от накатившего волнения.

- Ваша правда, - соглашается Ларионов, - в этом году Игорь превзошел самого себя. Только чему Вы удивляетесь? Сами же занимались подготовкой.

- Я не думал, что это будет… так, - признаюсь я, разглядывая зал.

- Пора привыкать, Алексей Михайлович, когда будет своя контора, тоже придется подобные фуршеты устраивать.

Я, наконец, перевожу взгляд на его насмешливое лицо.

- С чего Вы…

- А Вы разве еще не определились? – вздергивает он брови.

- Как раз занимаюсь тем, что расставляю приоритеты, - спокойно отзываюсь я, пытаясь взять себя в руки.

- Это хорошо, Горнев, - усмехается Валерий Николаевич, - надеюсь на Ваш здравый смысл. Пойдемте. Игорь выделил Вам почетное место, за своим столиком.

- Вы тоже там сидите?

- Разумеется. А еще одно очаровательное существо. Она блондинка, но, вопреки предрассудкам, очень даже не глупая. Вам понравится, даю слово.

Валерий Николаевич свое слово всегда держит, в этом я уже убедился не раз. По-крайней мере, в том, что касается рабочей практики.

Но и на этот раз не обманул.

Евгения Сотникова действительно очаровательна. Обаятельная и открытая улыбка, дружелюбный, лишенный светской приторности тон. И полное отсутствие заносчивости, которая свойственна современным ухоженным дамам.

- Игорь о Вас часто говорит, Алексей, - произносит она, после того, как Валерий Николаевич нас друг другу представляет. Шахновский в это время за столиком отсутствует, принимая поздравления и пожелания от гостей вечера. – И, разумеется, только хорошее.

- Благодарю, - киваю я сдержанно, - мне очень нравится работать с Игорем Олеговичем.

- Особенно на износ, - вставляет Ларионов язвительно.

Евгения бросает на него недовольный взгляд.

- Лерка, ты как всегда невыносим, - заявляет она безапелляционно, и ей отвечают очаровательной улыбкой. Действительно очаровательной, я даже не знал, что он так умеет.

- Я стараюсь вносить в серую рутину будней определенную долю развлечений, - парирует он небрежно и поворачивается ко мне: - Не так ли, Алексей Михайлович?

Я принимаю правила игры с каким-то непонятным воодушевлением.

- С Вами никогда не соскучишься, Валерий Николаевич, - произношу невозмутимо, - хотя, помимо развлечений, Вы умудряетесь и головной боли добавить.

Ларионов отвечает вздернутой бровью, смотрит немного удивленно и заинтересованно. Ему моя реакция приходится явно по душе.

Евгения же расцветает в улыбке.

- Алексей, Вы мне уже нравитесь, - говорит она, - хоть кто-то ставит этого оболтуса на место.

Странно, она говорит о нем так же, как и Шахновский.

Свойское обращение, непринужденный тон, отличное понимание характеров…

У меня создается впечатление, что эта троица знает друг друга не первый день.

- Ставит, - соглашается Ларионов, не догадываясь о моих мыслях, - правда, подобные приступы смелости нападают на господина Горнева крайне редко.

- Меня сдерживает вежливость, Валерий Николаевич, Вы ведь слышали о таком понятии?

- Краем уха. Предпочитаю не заострять внимание на таких мелочах.

- Очень зря, - тонко улыбаюсь я, -  Вам бы только на пользу пошло.

- Вежливость сродни занудству, Алексей Михайлович, - отзывается он скучным тоном, - а я его не терплю.

- Просто научитесь проводить границы между этими двумя понятиями, и Вам понравится.

- Только если Вы покажите, Алексей Михайлович.

- С удовольствием преподам Вам пару уроков.

- Ловлю на слове и жду с нетерпением, - каким-то слишком многообещающим тоном отвечает Ларионов.

Мы смотрим друг на друга, не отрываясь, пока не вмешивается Евгения.

Я сам не могу понять к счастью, или нет.

С одной стороны, не очень вежливо устраивать подобный спектакль при посторонних, но с другой…

Эта перепалка доставляет какое-то непонятное, почти болезненное удовольствие.

Какая-то слишком неоднозначная ситуация.

- Господи, Боже мой, - произносит госпожа Сотникова чуть удивленно и насмешливо, - вы что, постоянно так  разговариваете?

- Конструктивные диалоги, не так ли? – поворачивается к ней Валерий Николаевич. – А, главное, забавные очень.

- Не то слово, - кивает она, - я вот только не понимаю, как вы еще умудряетесь вместе работать.

- Общее дело объединяет,   - вставляю я свое слово, пока Ларионов не выдал свой очередной виртуозный каламбур, - приношу искренние извинения, госпожа Сотникова.

- Нет-нет, - возражает она, рассмеявшись, - ни в коем случае не извиняйтесь. Я на самом деле очень рада, что у Лерки появился достойный соперник. Не уступающий, так сказать, ему ни в чем.

А вот здесь она заблуждается. И очень глубоко.

Знала бы истинное положение вещей, никогда бы такого не сказала.

Признавать это неприятно, но приходится, так как правда.

И устремленный на меня взгляд Ларионова только подтверждает невеселые мысли. Младший партнер «Гаранта» всегда отличался особой проницательностью. И данный случай не исключение.

Я отвожу взгляд с досадой, чувствуя, что снова проиграл.

И это… неприятно, мягко говоря.

- Алексей, рад видеть.

Шахновский появляется у столика как-то совершенно неожиданно и незаметно.

- Добрый вечер, Игорь Олегович, - спохватываюсь я, поднимаясь из-за стола, пожимая его протянутую руку, - тоже очень рад.

- Игорь, у тебя замечательный помощник, - весело говорит Евгения, - даже Лерку  за пояс затыкает.

Шахновский хмурится, пристально смотрит на нас.

- Опять ссорились? – спрашивает он, вскидывая брови.

Его спутница переводит заинтересованный взгляд с меня на Ларионова.

- Мы просто дискутировали, - поправляет друга Валерий Николаевич чуть насмешливо, - Алексей Михайлович обещал преподать мне пару уроков хороших манер. Он же у нас специалист в этом деле, ты знаешь.

Говорит он это таким тоном, что я чувствую себя почти оскорбленным.

- Тебе не помешает, - парирует Шахновский, опережая меня, не обращая внимания на интонации в голосе младшего партнера, и поворачивается ко мне: - Алексей, если будет сильно доставать, разрешаю стукнуть. Желательно, чем-нибудь потяжелее.

- Я предпочитаю ненасильственные методы убеждения, Игорь Олегович, - невозмутимо отзываюсь я,   бросая взгляд на Ларионова, - они в большинстве случаях намного действенней.

- Главное, чтобы язык не подвел, Алексей Михайлович, - отзывается тот, как ни в чем не бывало.

- Тронут Вашей заботой, Валерий Николаевич, - почти саркастично парирую я.

- Иногда мне хочется убить вас обоих, - признается Шахновский, ставя точку в нашем диалоге, - тоже мне, ораторы нашлись.

- Они очаровательны, Игорь, - улыбается Евгения.

Я с ней далеко не согласен, но благоразумно молчу. Как молчит и Ларионов.

- Да конечно, - ворчит шеф, но далеко не зло, - ты попробуй все это выслушивать пять дней в неделю, по восемь часов в день.

- Не зуди, - отмахивается она от него весело и внезапно поднимается из-за стола, - пойдем лучше потанцуем.

Шахновский прислушивается к музыке и чуть морщится.

- Вальс? Женька, ты с ума сошла. Я ж сто лет вальс не танцевал.

- Я напомню. Пошли.

Она вытаскивает его из-за стола, тянет на площадку, где уже танцуют несколько пар.

Я провожаю их взглядами.

Красивые. Оба. И смотрятся просто потрясающе.

- Как Вам будущая госпожа Шахновская? – врывается в мои мысли голос Ларионова.

Я перевожу на него слегка недоуменный взгляд.

Госпожа Шахновская?

Неужели?..

- Вы имеете в виду, что…

- Да, - с явным удовольствием тянет Ларионов, - эта красавица – та самая причина, по которой Игорь ездил в Москву.

Вот, значит, как.

- Вы же все давно знакомы, насколько я понял? – спрашиваю я, помедлив.

- Вместе учились в школе, - кивает Валерий Николаевич, - потом мы с Игорем пошли на юридический, а госпожа Сотникова - на экономический. Получила диплом, вышла замуж и укатила в Москву. Через год развелась, а совсем недавно они пересеклись с Игорем здесь, в Питере. В конечном итоге закончилось все тем, что они решили связать себя вечными узами брака.

Последнее предложение он произносит самым саркастичным тоном, на который только способен. И это невольно интригует.

- Вы не одобряете, Валерий Николаевич? – спрашиваю я, не скрывая интереса.

Он жмет плечами.

- Не имею морального права, - отвечает он, усмехнувшись. – Игорь большой мальчик и волен делать все, что ему заблагорассудится.

- И все равно, Вам это не нравится.

- Возможно, мне этого просто не понять, - уклончиво отвечает он и вдруг хитро прищуривается: - А Вы, я так понимаю, нас покидать не собираетесь, Алексей Михайлович?

Это не намек. Это прямой вопрос.

Говорить правду не считаю нужным. В конце концов, я не обязан отчитываться перед ним.

- К Вашему сожалению, Валерий Николаевич.

- Разочаровываете до невозможности, господин Горнев.

А голос прямо сочится насмешкой.

Как же у Ларионова и без нее…

- Прошу прощения, что не оправдал ожиданий, - спокойно, не поддаваясь на провокацию.

- У Вас еще есть время реабилитироваться в моих глазах,- отвечает он со смешинками в глазах. - Просто взвесьте все «за» и «против».

И тут меня за язык дергает чертенок. Маленький, но до невозможности вредный.

- А Вы что имеете в виду в данном случае, Валерий Николаевич? – спрашиваю я. - Первое или второе Ваше предложение?

С каким-то почти извращенным удовольствием вижу, как в его глазах мелькают искорки.

- Снова играете в непонимание, Алексей Михайлович? – вкрадчиво, негромко спрашивает он, и я улавливаю в его голосе чуть хрипловатые нотки. - Я уже говорил Вам, что это не всегда забавляет. Иногда это жутко раздражает.

- А разве я здесь для Вашего удовольствия?

- Ну, хоть в чем-то толк должен быть от Вас, Горнев, - почти ехидно парирует он, - или нет?

Я гашу внезапную вспышку раздражения.

Что ж, господин Горнев, за что боролись, на то и напоролись.

Не надоело еще проигрывать?

И ему без разницы, что он кого-то почти оскорбляет. Для него этого норма. Именно для него.

И ничем его не прошибешь, как ни старайся.

Я даже не успеваю достойно ответить, потому что в этот момент к столику возвращаются будущие супруги Шахновские.

И снова, в который раз, с досадой осознаю, что последнее слово остается за ним.

Вполне нормальное явление, но с каждым разом оно все сильнее бьет по самолюбию.

- Алексей, Вы танцуете? – доносится до меня голос Евгении.

- Конечно, - отзываюсь я моментально, вылезая из своих мыслей, - с позволения Игоря Олеговича, разумеется.

- Да ради Бога, Алексей, - кивает тот, - если вам хочется, то почему нет?

- Спасибо, - благодарю я и прислушиваюсь к музыке.

Уловив знакомые и любимые ритмы, улыбаюсь.

- Как насчет танго, госпожа Сотникова?

Она отвечает веселой улыбкой, берет мою руку.

- С удовольствием.

- Не оттопчите даме ноги, Алексей Михайлович, - долетает до меня насмешливый голос Ларионова.

- Никогда не допущу подобной грубости, Валерий Николаевич, - парирую я и, не дождавшись его ответа, веду будущую госпожу Шахновскую на площадку.

И понимаю, что только что размочил счет личных встреч с господином Ларионовым.

И это хоть небольшое, но, все же, утешение.

***    

- Уже уезжаете, Алексей Михайлович?

Чуть язвительный голос раздается в тот самый момент, когда я уже собираюсь садиться в машину.

Неторопливо оборачиваюсь, даже в темноте ловлю насмешливый взгляд голубых глаз.

Он стоит в нескольких шагах от меня, смотрит пристально, изредка поднося к губам зажженную сигарету.

Маленькая слабость. Именно так он называет это.

- Главное, знать меру и вовремя остановиться.

Именно так он говорит.

У него для всего есть оправдание и объяснение.

И подловить на чем-то почти невозможно.

- Уезжаю, - киваю я, глядя на него.

- Даже «до свидания» не сказали, - тянет он иронично, - где же Ваши хваленые манеры?

- Вас не было в зале, а я не стал искать, - игнорирую его колкость.

- Предпочитаете, чтобы за Вами бегали? – спрашивает он, вздернув бровь.

Я улыбаюсь, искренне забавляясь этой фразой.

- У меня не тот типаж, чтобы быть настолько самоуверенным, Валерий Николаевич.

- Вот и я том же, Горнев, - саркастически отзывается тот.

Отбрасывает в сторону сигарету, приближается почти вплотную.

Я еле сдерживаю желание отступить на шаг.

Господин Ларионов подавляет не только ростом.

Он давит морально, умеет это делать на высшем уровне и пользуется данным умением без зазрения совести.

Иногда это почти пугает.

- Ведь ничего особенного, правда? – продолжает он, глядя на меня сверху вниз. – Мелкий, бледный, тощий… абсолютно заурядная внешность. Единственное, мозги золотые.

- Мозги в большинстве случаев намного полезней, чем внешность, Валерий Николаевич, - почти автоматом вырывается у меня, - разве нет?

- Горнев, - угрожающе нависает он надо мной, - меня сейчас твой мозг вообще не интересует.

Я просто не знаю, что на такое ответить.

И понимаю, что вот сейчас уже точно не отверчусь.

И даже не хочу.

Вот не хочу и все.

- Поехали, Алексей Михайлович, - словно читает он мои мысли. - Поигрались и хватит.

- Валерий Николаевич…

- Поехали, Горнев, - обрубает он железным тоном и идет к своей машине.

Я продолжаю стоять у открытой дверцы своего автомобиля, задумчиво смотрю в его удаляющуюся спину.

Можно сесть и уехать.

Приехать домой, лечь спать и жалеть о том, что позорно сбежал. Жалеть очень долго, если не оставшуюся жизнь.

Только зачем, если можно сделать все по-другому?

Захлопываю дверцу, ставлю машину на сигнализацию. И иду к черному BMW младшего партнера фирмы «Гарант».

- Знаете, Валерий Николаевич, - начинаю я, усаживаясь на переднее пассажирское сиденье, - иногда мне кажется, что Вы с другой планеты.

Он кидает на меня заинтересованный взгляд.

- Неужели?

- Да, - киваю я, глядя прямо перед собой, - обычный человек просто не умеет читать чужие мысли.

- Нет, Горнев, - отвечает он со смешком, - не читаю. Просто у тебя банально все на лице написано.

Он выжимает сцепление и трогается с места.

- И все-таки, я постараюсь Вас удивить.

- У тебя иногда это чертовски хорошо получается.

Я отворачиваюсь к окну, пряча улыбку.

В тихом омуте, Валерий Николаевич…  похоже, Вы забыли об этом.

И почему-то возникает ощущение, что я выиграл второе очко подряд.

***   

У него большая двуспальная кровать, застеленная простым хлопковым бельем.

Я люблю хлопок. В отличие от шелка, он не скользкий и не липнет к влажной коже.

И его шероховатая на ощупь ткань намного приятней, чем гладкий шелк.

И она возбуждает. Очень.

Как возбуждает хозяин этой квартиры, комнаты. Этой кровати.

Он худощавый и поджарый, словно большая кошка.

У него теплая кожа, чуть соленая на вкус от выступившей на ней испарины.

Мне нравится этот вкус.

Я провожу губами и языком по груди вниз, к подтянутому и упругому животу, вдыхаю терпкий  запах возбуждения. Мои пальцы сжимают жесткие бедра, рот вбирает в себя напряженный член. До конца, до самого горла, чтобы сомкнуть губы у самого основания, закрыть глаза от невыносимого удовольствия.

И услышать его короткий стон, почувствовать чуть дрожащие пальцы в своих волосах.

Понять, что ему нравится.

Нам обоим нравится.

Собственный член давно ноет от напряжения, требует естественной разрядки, но я нарочно не тороплюсь, оттягиваю момент самого главного, самого вкусного.  

Почти неохотно выпускаю изо рта его член, провожу языком вверх-вниз по толстой набухшей вене, приникаю губами к коже на внутренней стороне его бедер. Там она особенно горячая и соленая. Целую, посасываю, несильно прикусываю, и он тянется навстречу, выгибается, приподнимается навстречу этим уже неконтролируемым ласкам.

Раздвигаю ягодицы, добираюсь до тугого колечка мышц между ними. И хочется, меня аж трясет, как хочется, прижаться к нему губами, коснуться сначала языком, а потом и пальцами, а затем проникнуть туда, внутрь, где без сомнения жарко и тесно… где еще никого никогда не было…

Почему-то я уверен, что не было…

Господин Ларионов просто никому не позволит … никому?

Склоняюсь, губы почти достигают плотно сомкнутой звездочки, но он не позволяет, рывком притягивает к себе.

- Стоп, - почти на выдохе произносит он, - попридержи коней, Горнев.

Я недоуменно, почти непонимающе смотрю в его шалые глаза таким же безумным взглядом, еле выдавливаю улыбку.

- Я бы с удовольствием отпустил, - еле ворочаю языком, стискиваю его плечи, прижимаюсь собственным напряженным членом к его. – Разрешишь?

Он такого ответа явно не ожидает, удивленно вздергивает бровь

- Мать твою… Вы и, правда, умеете удивлять, Алексей Михайлович.

- Я же сказал, что постараюсь.

Меня переполняет дурная радость вперемешку с предвкушением, тело кажется легким, почти невесомым, словно из него выпустили весь воздух.

Давно, уже очень давно не было такого восхитительного ощущения.

- Разрешишь? – снова спрашиваю я, касаясь губами, языком кожи на его шее, снова наслаждаясь запахом и вкусом.

Его запахом и вкусом.

Господи, как легко оказалось отпустить тело в свободный полет…

- Потом, Горнев, - категорично заявляет он, - чуть позже.

- Ловлю на слове. Ты обещал.

- Заткнись.

Он тянется к тумбочке, достает нужный тюбик. И смотрит на меня вопросительно, чуть склонив голову набок.

- Без растяжки, - отвечаю я на его взгляд.

- Уверен?

- Уверен.

Зачем мне его пальцы, когда есть его член? Зачем совершенно ненужные предварительные ласки, когда можно сразу приступить к главному?

Он подхватывает меня под колени,   притягивает ближе, упираясь скользкой головкой в колечко сфинктера. Чуть надавливает, совсем легко. Не на сухую, но без растяжки все равно туго, трудно, отчего перехватывает даже дыхание. Я максимально расслабляю мышцы, чуть подаюсь навстречу.

Немного назад, потом опять вперед. Неторопливо, неспешно, осторожно. И с каждым движением выдержки становится все меньше и меньше.

- Твою мать, - выдыхает Ларионов, когда входит полностью. Наваливается всем телом, отпускает мои ноги, загребает пальцами волосы, заставляя запрокинуть голову.

Я чувствую укус в шею, вздрагиваю, сжимаю коленями его бока, чувствительный от возбуждения член трется о кожу, и меня словно кипятком ошпаривает.

- Давай, - шепчу я, уже не в силах дальше терпеть  все это, начиная нетерпеливо под ним ерзать.

У него хватает сил на то, чтобы выдавить смешок.

У меня нет сил даже на то, чтобы успокоить дыхание…

- Ты просто маньяк, Горнев…

Первый толчок, второй, третий и из меня словно дух вышибает.   Хваленый золотой мозг рассыпается в труху, отключая опцию здравого смысла.

Дышать трудно, думать совершенно невозможно, остается лишь жадно ловить каждое новое движение и позорно, совершенно позорно всхлипывать от удовольствия…

Хорошо… как давно уже не было так хорошо... Очень давно…

Прихожу в себя неохотно, почти лениво открываю глаза. И сразу же натыкаюсь на насмешливый взгляд.

- В тихом омуте… да, Алексей Михайлович?

С насмешкой, но без обычного ехидства.

Я выдавливаю слабую улыбку.

- Я сумел удивить Вас, Валерий Николаевич?

Получается хрипло и от того не очень спокойно.

- Постарайтесь это делать почаще, Алексей Михайлович.

- Ничего не могу обещать.

- Ну, разумеется, - усмехается он. - Как обычно.

- Но Вы, Валерий Николаевич, мне кое-что обещали, - напоминаю я на удивление твердо.

Ларионов прищуривается.

- А силенок-то хватит? – скептически интересуется он.

- А Вы сомневаетесь?

Несколько минут молчания, хитрая усмешка Ларионова.

- Посмотрим утром, Горнев.

Я даже не собираюсь спорить.

Зачем?

- Утром, - соглашаюсь я.

Ларионов встает с постели, направляется прямиком к выходу из комнаты.

И уже на пороге останавливается, заглядывает через плечо.

- Я в душ.

- Хорошо.

- И не задерживайся.

- Я постараюсь.

Он усмехается и выходит из комнаты, а я устремляю взгляд в потолок.

Похоже, счет начинает потихоньку сравниваться.

До «ничьей» осталось совсем немного…

Глава шестая

Просыпаясь, я почему-то первым делом бросаю взгляд за окно.

Оно совсем рядом с кроватью, и из него отчетливо видно затянутое серыми тучами небо. Ранней весной оно всегда такое – унылое, пасмурное, неприятное. И еще очень далеко до того момента, когда солнце начнет не только пробиваться сквозь завесу облаков, но и греть. Греть по-настоящему, делая промозглый и сырой воздух теплым.

До этого момента нужно просто дотерпеть. Дожить.

Отворачиваюсь от окна, сажусь и смотрю на лежащего рядом со мной Ларионова.

Он еще спит. Руки закинуты за голову, одна нога согнута в колене.  

Я несильно толкаю его в плечо. Только для того, чтобы разбудить.

- Ты обещал.

Он лениво шевелится, медленно открывает глаза, смотрит сонно и расслабленно. На губах мелькает улыбка, а потом он с явным удовольствием начинает потягиваться.

- Ты помнишь, что я говорил про обещания? – и голос хрипловатый, с мурлыкающими нотками, отчего его обладатель еще больше напоминает большого кота.

Что ж, совсем неудивительно. Только вот отступать я не собираюсь.

Только не здесь. И не сейчас.

И не с ним.

- Исключения из правил еще никто не отменял, - невозмутимо отзываюсь я, и он снова усмехается.

- Такой категоричности, Горнев, я даже отказать не могу.

Он переворачивается на живот, а потом до меня долетает чуть насмешливое:

- Удивите меня, Алексей Михайлович.

Я же второго приглашения ждать не собираюсь. И разочаровывать тоже, раз он просит.

Провожу языком вдоль позвоночника, пробую языком  и губами гладкую кожу поясницы.

Теплая. И все еще соленая. Даже больше, чем вчера.

Его вкус. Его запах.

Просто чудесно.

Прихватываю зубами чувствительную кожу ягодиц, пальцами развожу их в стороны.

Приникаю губами, тут же чувствую первый толчок в паху, а потом слышу сдавленный стон. Его стон.

И это воодушевляет, вселяет уверенность и подбивает на дальнейшие действия.

Трогаю языком, проникаю внутрь, самым кончиком, но и этого достаточно, чтобы одуреть от накативших ощущений.

Чуть дальше, сильнее, почти лихорадочно царапая кожу на гладких боках, сдерживая желание коснуться себя, чтобы хоть как-то снять напряжение.

И жадно, с упоением слушая его сбитое дыхание.

Хватаю полупустой тюбик, выдавливаю гель на пальцы.

Сначала один, потом второй.

Он узкий, но не зажатый. И охотно пускает внутрь.

Растягиваю, толкаю пальцы еще глубже, задеваю то самое, нужное место.

Он вздрагивает, шумно выдыхает и подается навстречу. Горячий и почти покорный.

Вид такого Ларионова забавляет и возбуждает одновременно. Даже не думал, что он может быть таким, просто представить боялся, а тут…

Интересно, кто кого в данный момент удивляет больше?

- Горнев, ты еще долго нежничать будешь?

Я вздрагиваю от звука этого глубокого хриплого голоса, вылезаю из вязкой массы совершенно ненужных мыслей и понимаю, что меня самого уже давно трясет от напряжения.  

- Как скажешь, - не имею ни малейшего желания возражать.

Вытаскиваю пальцы, размазываю остатки смазки по собственному члену, берусь за жесткие бедра. И тяну на себя почти нетерпеливо.

Происходящее напоминает какой-то фантастический сон, но я упорно отгоняю от себя это ощущение, понимая, что все на самом деле. И что шанса повторить этот восторг не будет.

Поэтому нужно просто пользоваться предоставленным случаем сейчас. И пользоваться по полной, получая максимум удовольствия.

Он совсем не сопротивляется вторжению, наоборот, прогибается в пояснице, помогая проникнуть глубже, дальше, до самого конца.

Наклоняюсь, касаюсь грудью теплой спины, замираю на мгновение. Всего лишь мгновение, чтобы хоть немного успокоить сумасшедший стук сердца и сбитое дыхание. Чтобы не закончилось все слишком быстро…

Хорошо. Просто замечательно.

Сжимаю его запястья, начинаю двигаться. Медленно, неторопливо, смакуя каждую секунду этого момента.

Он дышит шумно, рвано, хрипло. Я еле сдерживаюсь, чтобы не начать стонать в голос.

Вижу его профиль – заострившуюся линию скулы, чуть приоткрытые губы, трепещущие крылья носа, закрытые от удовольствия глаза – и у меня дергает где-то в районе горла, отзывается глухой болью в паху.

- Лер…

Слова даются с трудом, выталкиваются из горящих огнем легких.

- Что? - едва слышно, почти неуловимо.

- Я тебя... - не могу договорить, элементарно не хватает дыхания.

Он вздрагивает, распахивает глаза, поворачивает голову, пытаясь посмотреть на меня, но я не даю, еще сильнее стискиваю его запястья и ускоряю ритм. Совсем немного, чтобы окончательно потерять голову. Заставить его потерять голову.

Он снова вздрагивает и подчиняется.

Подчиняется навязанным ему правилам.

Господи ты, Боже мой, я и не думал, что доживу до этого момента…

- Я тебя… удивляю?

Последнее слово с трудом, но дается мне. А он в ответ глухо и коротко стонет, кладет ладонь на мое бедро, сжимает почти до боли.

- Горнев, заткнись и продолжай.

Мне хочется усмехнуться, но я не могу. Просто не могу.

Кусаю его загривок, снова вдыхаю запах.

Его запах. И продолжаю все так же неторопливо двигаться.

Слишком хорошо. Слишком здорово.

Словно и, правда, в каком-то нереальном фантастическом сне.

Он кончает первым, стройное тело подо мной крупно вздрагивает, я почти физически ощущаю хриплый стон, вижу побелевшие костяшки пальцев, стиснувших простынь. И меня словно накрывает. Больно, долго, мучительно, вырывая из пересохшего горла рваный, почти тонкий всхлип.

Сил совсем не остается, и я падаю на него, даже умудряюсь придавить к постели.

Он никак не реагирует, только все так же тяжело дышит, уткнувшись лицом в подушку.

А у меня в голове пусто и сладко, а в глазах почему-то щиплет.

И кожа под моей щекой теплая и чуть влажная от испарины, так и хочется снова прикоснуться к ней языком, слизывая вкус и запах,… а потом повторить только что завершенный сеанс, и повторять снова и снова, пока хоть немного не спадет это безумие…

Действительно безумие…

Ни малейшего желания шевелиться нет, но я все же скатываюсь с него на другую половину кровати и нащупываю на тумбочке изрядно похудевшую пачку салфеток, чтобы почиститься. А потом встаю с постели и иду к брошенным еще вчера вечером в кресло вещам.

Одеваюсь, даже не глядя на длинное, стройное тело лежащего на постели мужчины.

Зачем лишний повод снова заводиться?

Незачем, вот именно.

- Горнев, давай кофе выпьем, а? – доносится с кровати его ленивый голос.

Я все-таки вскидываю глаза, стараюсь смотреть только в его лицо, а не на все остальное.

И понимаю, что он на самом деле, на полном серьезе предлагает кофе.

Что ж…

- Это будет замечательно, - киваю я, застегивая ремень на брюках.

- Договорились, - отзывается он, поднимаясь с постели. – Только варишь ты.

Это совсем не удивляет. Наоборот, удивило бы, будь по-другому.

Я уже говорил, что варю отменный кофе?

- Хорошо, - снова киваю я.

У него просторная кухня.

Мы пьем кофе из больших керамических кружек. Кофе без сахара. Ларионов говорит, что тот кончился у него еще несколько дней назад, а купить он никак не может.

- Заведите домработницу, Валерий Николаевич, - советую я, делая совсем маленький глоток обжигающего напитка.

Я даже не помню, когда мы снова переходим на официальный стиль общения. Это происходит как-то само собой.

Ларионов хитро прищуривается, непринужденно отхлебывает из кружки.

- Я бы с радостью, но не люблю посторонних людей на своей кухне, - отвечает он, - домработница у меня только прибирается.

- Сами готовите? – мой голос помимо воли звучит недоверчиво.

- А что, трудно поверить?

Я качаю головой, оставляю кружку в сторону.

- Вы умеете удивлять, Валерий Николаевич, - говорю, поднимаясь из-за стола.

- Не так, как Вы, Алексей Михайлович, - парирует он, глядя пристально и насмешливо, - тут Вас трудно переплюнуть.

Глупо уточнять, что он имеет в виду.

- Думаю, Вы преувеличиваете, - отвечаю я невозмутимо, отходя к раковине и споласкивая кружку.

- А мне кажется, что Вы на комплимент напрашиваетесь, - отзывается он знакомым ядовитым тоном, от которого в груди снова начинает ворочаться раздражение.

Нет, все-таки нормально мы не умеем общаться.

Общий язык нашли только там, в его постели.

Но не можем же мы постоянно…

- Вы вольны думать все, что хотите, Валерий Николаевич, - заявляю, отбрасывая эти совершенно бесполезные размышления, и в ответ получаю звук, напоминающий фырканье.

- Горнев, не надо этого делать.

- Делать что? – спрашиваю я, повернувшись к нему.

- Покрываться толстым слоем льда, - насмешливо уточняет он, поднося кружку к губам, - нам обоим прекрасно известно, что это банальное лицемерие.

В чем-то он прав. Наверное.

Только вот тему эту обсуждать никак не хочется. И, тем более, с ним.

- Я пойду, Валерий Николаевич, - произношу, аккуратно ставя чашку в сушилку.

- Я Вас совершенно не держу, Алексей Михайлович, - пожимает он плечами, - мы все вольны делать то, что хотим.

Кто бы сомневался в Вашем ответе, Валерий Николаевич, думаю я, но вместо того, чтобы озвучить это, киваю и отвечаю просто:

- Разумеется.

Он почти ухмыляется.

- Я даже провожу Вас.

- Право слово, не стоит…

- Горнев, я всегда провожаю. Так что, возражения не принимаются.

Спорить с ним - бесполезное занятие.

Факт. Железный.

- Как хотите, - пожимаю я плечами.

Прихожая у него тоже просторная. И железная дверь, снаружи и внутри обитая каким-то мягким материалом.

Еще вчера вечером он прижимал меня к этой самой двери, целуя, как сумасшедший. И стискивал так, что кости хрустели. А я с каким-то лихорадочным восторгом ему отвечал и пытался развязать узел на его галстуке,… этот галстук раздражал до ужаса.

А потом была комната, постель и…

Прекратите, господин Горнев. Вы похожи на нервную и слишком впечатлительную барышню.

Да, Вам понравилось.

Да, было бы совершенно неплохо повторить.

Только это совершенно лишнее.

И он тоже так считает. И будет очень удивлен, если Вы только попробуете намекнуть на продолжение… или съязвит в очередной раз.

Вам это совершенно не нужно.

А еще через несколько недель Вы увидите этого человека в последний раз. А через какое-то время вообще забудете о его существование. Почти забудете.

- Увидимся на работе, Валерий Николаевич, - говорю я, застегивая «молнию» на куртке.

- Нисколько не сомневаюсь, что Вы появитесь там, Алексей Михайлович, - отвечает он и вдруг протягивает руку, поправляет завернувшийся воротник… словно невзначай. Ненароком.

Неожиданно. Совершенно неожиданно.

И неприемлемо. Он не должен себе такого позволять.

- Спасибо, - бормочу я чисто машинально.

Он тонко улыбается, убирает руку.

- Обращайтесь, Горнев, - и в голосе обыкновенная насмешка.

Та самая, что раздражает до ужаса.

Я лишь киваю и выхожу из квартиры.

Тихо стучит закрывшаяся за мной дверь.

На улице мозгло и сыро.

Все, как я и говорил.

Март не самый приятный месяц весны. Далеко не самый приятный.

И его надо просто пережить. Как и все неприятные моменты жизни.

- Загуляли, Алексей Михайлович? – спрашивает бабушка, как только я переступаю порог нашей квартиры.

- Извини, бабуль, - я выдавливаю слабую улыбку, снимаю обувь.

И понимаю, что она, скорее всего, беспокоилась, а я ведь даже не позвонил.

- Ну, тут не отделаешься одним «извини», - весело отзывается она, даже не думая возмущаться по поводу моей беспечности, - с тебя еще и кофе.

- Кофе – это хорошо, - я улыбаюсь, чувствуя, как камень с души сваливается. - А сахар есть?

- Разумеется, - отвечает она немного удивленно. - А почему ты спрашиваешь?

- Просто так, - качаю я головой, идя следом за ней в кухню.

- Кто-то уже с утра напоил без сахара?

Иногда бабушка слишком проницательна.

Я делаю вид, что не расслышал ее вопроса, и достаю из шкафчика джезву.

- Как прошел вечер? – спрашивает она, понимая, что на предыдущий вопрос я не собираюсь отвечать.

- Это было занимательно, - улыбаюсь я, - и очень даже неплохо.

- Хорошо, - кивает она.- А что насчет нашего разговора о собственной конторе? Ты еще думаешь?

Не отстанет, пока не вытащит все. Хотя, она просто беспокоится, а не вредничает.

Я ставлю джезву на огонь, отвечаю спокойно:

- Нет. Уже все решил.

Она заметно оживляется.

- Да? И что?

- Бабуль, ты во мне сомневаешься? – почти весело спрашиваю я ее. - Вернее, в моей голове?

- Если бы я сомневалась в ней, то не стала бы предлагать такие вещи, - парирует она твердо, - просто не понимаю, почему ты тянешь кота за хвост.

- Не тяну. Честное слово, - отвечаю я, глядя за окно, где все такое же серое и пасмурное небо.

- Алексей…

- Бабуль, все будет хорошо, - перебиваю я мягко, отворачиваясь от окна. – Я обещаю. И спасибо тебе.

В ответ она лишь недоуменно пожимает плечами.

- Ты и, правда, как дитя, Алексей, - говорит она, - здесь не благодарить надо, а делать.

Надо, думаю я.

Главное, начать, а потом будет намного проще.

А начать стоит уже завтра с утра.

Понедельник день тяжелый, конечно, но и он имеет свойство заканчиваться. Как и март.

И неприятные моменты этой жизни.

***   

- Игорь Олегович, можно с Вами поговорить? – спрашиваю я, постучавшись в дверь кабинета и дождавшись разрешения войти. - Если, разумеется, не помешаю.

Шеф делает приглашающий жест рукой, отворачивается от экрана монитора.

- Не помешаете, Алексей, проходите. Что-то случилось?

Случилось, думаю я, и сейчас мне придется объяснить что и, главное, почему.

Не самый приятный момент, если честно.

- Можно присесть? – киваю я на кресло.

- Присаживайтесь, конечно.

И смотрит оценивающим взглядом, словно понимает, что я пришел не с самыми лучшими новостями. Впрочем, Шахновский всегда отличался проницательностью. Не такой, как у Валерия Николаевича, разумеется, но все же…

-Игорь Олегович, тут такое дело, - начинаю я, стойко игнорируя вопящий голос совести, - я собираюсь уходить из Вашей конторы.

Вот так сразу и с ходу. Тянуть кота за хвост считаю совершенно лишним.

А шеф изумленно и недоверчиво смотрит на меня.

- Какого... Вы шутите?

А в голосе появляются первые раскатистые нотки, говорящие о том, что шеф начинает злиться.

Что ж, главное, что я был готов к этому.

- Нет, Игорь Олегович, не шучу, - как можно спокойней, отвечаю я, - и буду очень Вам признателен, если выслушаете.

Вижу, что ему очень хочется начать ругаться. Громко и не самыми цензурными выражениями. На него иногда такое находит, когда он зол до ужаса. Вот как сейчас, например…

- Что ж, я… выслушаю Вас, - кивает он, сдерживаясь из последних сил. – Надеюсь, причина веская? А не потому, что Вас этот оболтус достает? Если он, тогда я лучше уволю его.

- Ни в коем случае, Игорь Олегович, - поспешно отзываюсь я, понимая, что говорит он просто в запале, а не серьезно, но, не дай Бог, еще начнет ругаться с Ларионовым и тогда...

Я представляю насмешливый взгляд голубых глаз, язвительную усмешку и голос, сочащийся первосортным ядом, и меня с головы до ног пробирают мурашки. Нет, не нужно им ругаться, потому что все равно отдача пойдет на меня. А я хочу уйти нормально, по-человечески, оставив хорошие отношения с бывшим начальством. К тому же, связи еще никогда не были лишними.

- Валерий Николаевич здесь совершенно ни при чем, - продолжаю я, глядя прямо на шефа, - это моя инициатива, но причина совсем другая.

- Неужели? – скептически и все так же недоверчиво.

- Да, - киваю я, - Вы позволите объяснить?

- Объясняйте, - отвечает он, помедлив.

Я запасаюсь выдержкой и начинаю говорить. Неторопливо, спокойно, приводя почти железные доводы логики.

Шеф слушает молча, но с каждым словом его лицо приобретает все более мрачное выражение. Ему явно не по душе моя затея.

- Алексей, это почти подло, - замечает он, когда я заканчиваю свою речь, - еще месяц назад у нас с Вами был разговор, где Вы клятвенно заверяли меня, что ни ногой из моей конторы.

- Я помню, Игорь Олегович, - киваю я, - но обстоятельства изменились. Возможность начать собственное делопроизводство появилась уже позже. Прошу прощения.

Он отмахивается и отворачивается к окну.

И молчит долго, как-то задумчиво, словно переваривает наш разговор.

Хотя, так ведь и есть.

- Это хорошо, когда есть такая возможность, Алексей, - говорит он, наконец.

Из голоса исчезают злые нотки, остается только легкая усталость.

И я снова отгоняю голос совести, напоминаю себе, что в данный момент поступаю правильно.

- Вы бы не упустили ее, правда? – набираюсь смелости спросить.

- Правда, - кивает он, вновь поворачиваясь ко мне, - это было бы просто глупо.

На меня накатывает облегчение.

- Спасибо за понимание, Игорь Олегович.

- Не надо благодарить, Алексей, - усмехается он, - я просто не имею права Вас отговаривать и держать при себе. Тем более, если Вас это уже не устраивает. Надеюсь только, что Вы не собираетесь уходить прямо с завтрашнего дня?

- Я обязательно отработаю положенные две недели, чтобы Вы могли найти мне замену, - заверяю я.

- Не думаю, что она будет достойной, Алексей, - уныло отзывается шеф, откидываясь на спинку кресла, - Вам мало кто даже в подметки годится.

Нет, со мной так нельзя. Я сразу начинаю чувствовать себя не очень комфортно.

- Мне кажется, Вы преувеличиваете мои заслуги, Игорь Олегович, - говорю я в некотором замешательстве.

- Ваша скромность совершенно не уместна, Алексей, - улыбается Шахновский, - и должны же Вы знать себе цену, раз собрались уходить и начинать свое дело.

- Я просто верю, что у меня получится, - отвечаю, чуть помолчав.

- Получится. Я в этом нисколько не сомневаюсь, - говорит он, устало потирая переносицу. - Ладно, вечером жду Ваше заявление. Обещаю, что подпишу.

- Спасибо.

Он несколько секунд задумчиво смотрит на меня, а потом говорит:

- Выполните мою просьбу, Алексей?

- Просьбу? – вскидываю я брови.

- Найдите себе замену сами. Если Вы приведете ко мне человека и скажете, что он сможет у меня работать, я буду спокоен за кресло своего помощника.

По-прежнему безоговорочно доверяет. Что ж, это приятно.

- Хорошо, - киваю я и, помедлив, спрашиваю: - Вам без разницы, какого пола?

Шахновский недоуменно моргает, а затем вдруг начинает веселиться.

- А знаете, пусть это будет девушка. Валерка хоть домогаться не станет.

У меня проносится мысль о том, что Валерий Николаевич может и без домогательств жизнь основательно подпортить, но благоразумно молчу об этом. Не хватало еще обсуждать его персону за его же спиной. Да еще и с лучшим другом.

- Как скажете, Игорь Олегович.

- Договорились, - кивает он. - Ладно, давайте немного поработаем. А вечером жду Вас.

Мне остается только согласиться и покинуть кабинет.

А вечером приношу ему заявление, которое он подписывает, даже не колеблясь.

- Знаете, Алексей, - произносит он, ставя подпись, - хочу, чтобы Вы кое-что запомнили.

- Что, Игорь Олегович?

Он отдает мне заявление, смотрит серьезно и внимательно.

- Первое время будет очень трудно, - спокойно отвечает он, - что, в принципе, нормально. Но если уж совсем станет тяжело, Вы всегда можете на меня рассчитывать.

- Игорь Олегович…

- И не вздумайте отказываться. Бравада здесь совершенно неуместна. Так же, как и скромность. А вот поддержка опытных и знающих людей… Вы понимаете, о чем я говорю? – добавляет он многозначительно.

Я улыбаюсь краешком губ.

Доверие очень приятно. А вот неподдельное беспокойство приятней вдвойне.

- Я даже и не думал отказываться, Игорь Олегович, - говорю совершенно искренне. – Спасибо.

- Не за что, Алексей, - кивает он. – Отдадите еще и на подпись Валерке, хорошо? Его автограф, конечно, не самый важный, но пусть все будет по форме. А то отдел кадров может придраться.

Сюрприз, скажем так, не очень приятный, но я не подаю вида.

- Хорошо. Еще раз спасибо. До свидания.

- Всего доброго.

Выхожу из кабинета с непонятным ощущением.

Усаживаюсь за свой стол, невидящим взглядом смотрю в экран компьютера.

Вроде, все сложилось как нельзя лучше, думаю я. С одной стороны, просто замечательно, но вот с другой…

Непросто уходить оттуда, где проработал не один год. И проработал, получая искреннее удовольствие от своего дела.

Наверное, это вполне обыденное явление. Наверное, так чувствуют себя все, и я не исключение.

Просто надо привыкнуть к тому, что через две недели я уже не смогу с гордостью заявить, что являюсь личным помощником Шахновского Игоря Олеговича, владельца одной из лучших нотариальных контор города.

Очень странное ощущение.

- Алексей Михайлович, Вы плакать собрались?

А еще будет недоставать перепалок с младшим партнером этой самой конторы.

Перепалок, от которых в последнее время я, не знаю, к стыду ли, начинаю получать удовольствие.

- С чего Вы решили, Валерий Николаевич? – спрашиваю я, вскидывая на него глаза.

- У Вас вид, словно Вы лука объелись, - отвечает он, окидывая меня знакомым насмешливым взглядом. – Или я ошибаюсь?

- Ошибаетесь, - спокойно отвечаю я, - подпишете, Валерий Николаевич?

Он недоуменно вскидывает бровь.

- Что подписать?

Я, не говоря ни слова, протягиваю ему лист с заявлением.

Он забирает бумажку и начинает читать.

А я внимательно наблюдаю за его реакцией, чувствуя, как колотится в груди сердце.

На узком лице не дергается ни единый мускул. В глазах не мелькает ни тени каких-либо эмоций.

А потом он кладет бумажку на стол и достает ручку из внутреннего кармана пиджака.

И уже наклоняется к столу, чтобы поставить подпись, но останавливается в самый последний момент.

- Причина увольнения, господин Горнев? – спрашивает он самым серьезным тоном, без намека на насмешку, глядя пристально и почти проникновенно.

Или это уже моя фантазия?

- Я пришлю Вам приглашение на открытие своей конторы, - невозмутимо отвечаю я, даже мысли не допуская о том, чтобы отвести взгляд.

Он тонко улыбается. Именно улыбается, а не усмехается.

- Какие многообещающие заявления, Алексей Михайлович.

- Вы сами говорили, что я умею удивлять.

- У Вас к этому небывалый талант, - соглашается он, а потом размашисто расписывается рядом с подписью Шахновского.

А у меня сердце колотится уже где-то в районе горла.

- Спасибо, Валерий Николаевич, - нахожу силы произнести.

Ларионов выпрямляется, убирает ручку. Двигает ко мне лист.

- Удачи, Горнев, - отзывается младший партнер фирмы «Гарант».

А потом разворачивается и идет к себе в кабинет.

Я провожаю его взглядом, а потом начинаю собираться домой.

Понедельник имеет свойство заканчиваться.

Так же, как и все неприятное.

Это надо просто пережить.

Глава седьмая

Самым трудным за следующую неделю оказывается найти себе замену. Привести в порядок дела не так уж и сложно, а вот с тем, кому их передать…

Не знаю, может, я слишком придирчив, но даже после десятка проведенных собеседований с лучшими из претендентов, я так и не смог выбрать достойную кандидатуру.

Я уже начинаю малодушно подумывать о том, чтобы немного опустить планку, как мне на глаза попадается очень даже неплохое резюме. Барышня, выпускница юридического факультета СПБГУ, с довольно приличным опытом работы по своей специальности. А встретившись и пообщавшись с ней, я понимаю, что, в принципе, лучше вариантов уже не будет. Это самый достойный из всех, что может быть.

Плюс ко всему девушка симпатичная, обаятельная и, если можно судить по первому впечатлению, очень доброжелательная. Такая хамить клиентам не станет.

Шефу должна понравиться. Я даже почти уверен, что понравится.

- Загорельская Екатерина Алексеевна, -  представляю я ее буквально на следующий день после собеседования, когда она приходит в назначенное время в контору, не опоздав ни на минуту.

Пунктуальность в людях ценю не только я, но и шеф. К тому же, ей придется приходить в офис  раньше других, о чем я сообщил еще на собеседовании.

Шеф окидывает Екатерину оценивающим, чуть скептическим взглядом и протягивает руку.

- Шахновский. Игорь Олегович.

- Очень приятно, - улыбается она, принимая протянутую ладонь.

- Взаимно, - отвечает он, - Алексей рассказал, в чем будут состоять Ваши обязанности?

- Да, конечно, - кивает она, - он все подробно объяснил.

- Вы представляете, какой это объем работы? – все так же скептически интересуется он, - Вы  готовы к тому, чтобы тратить на нее большую часть своего времени?

- Игорь Олегович, я буду стараться, - заверяет Екатерина его. - Это же такая честь – работать под Вашим началом.

Она говорит искренне, без всякого намека на лесть, почти серьезно, и шеф слегка оттаивает.

- Посмотрим, - произносит он уклончиво, а потом добавляет: - Что ж, давайте попробуем. Испытательный срок – месяц. Если выдержите, считайте, что Вы приняты в команду «Гаранта».

- Большое спасибо. Я не подведу.

- Завтра в девять в офисе, - игнорирует ее слова шеф. – Без опозданий. Лично прослежу.

Она понимающе улыбается и кивает.

- Обязательно. До свидания.

- Всего доброго, Екатерина Алексеевна.

За ней закрывается дверь, а шеф поворачивается ко мне.

- Алексей, недели-то хватит, чтобы ввести ее в курс дела?

- Этого вполне достаточно, Игорь Олегович, - отвечаю я спокойно, - я уверен, что Екатерина Алексеевна прекрасно справится со своими новыми обязанностями.

- Я очень надеюсь на это, - вздыхает Шахновский и вдруг резко переводит тему: - Как там Ваши планы?

- Все хорошо, Игорь Олегович, - киваю, помедлив.

- Надеюсь, Вы не забыли о том, что можете обратиться ко мне за помощью, если это станет необходимым?

- Думаю, она в любом случае понадобится мне, - слабо улыбаюсь я, вспоминая, сколько нужно будет сделать для того, чтобы заиметь свою собственную контору, - еще раз спасибо, Игорь Олегович.

- Не за что, - отмахивается шеф, - я просто помню, что это такое. Экзамен, лицензия, потом еще этот жуткий конкурс… волокиты до неприличия много. Так что, моя помощь – это просто капля в море.

- Все равно спасибо.

Шеф усмехается, садится в кресло.

- Давайте поработаем, что ли, Алексей? – говорит он, откидываясь на спинку. - Не хочется, если честно, а надо ведь.

Соглашаюсь с ним полностью, но все же осмеливаюсь спросить:

- Может, Вам кофе сварить, Игорь Олегович? А потом уже работа.

- От Вашего кофе я отказаться не могу, - снова усмехается Шахновский, - с удовольствием выпью.

- Сейчас принесу, - киваю я, выхожу из кабинета и иду в нашу маленькую кухню.

И уже ставлю на огонь джезву, когда за спиной раздается шум приближающихся шагов.

- Вот Вы где, Алексей Михайлович, -  слышу я за спиной голос Ларионова, - я обыскался, право слово.

Надо же, как вовремя-то. И почему, куда бы я ни пошел, везде напарываюсь на него?

Просто возмутительное постоянство.

- Мы с Игорем Олеговичем были заняты, - отвечаю я уклончиво, поворачиваясь к нему. – А зачем искали, Валерий Николаевич?

- Исключительно в меркантильных целях, Горнев, - отвечает он, чуть склонив голову набок, - мне надо почту отправить, а мой компьютер завис. Я бы Вашим воспользовался, если Вы не возражаете.

- Не возражаю, Валерий Николаевич.

Почему я должен возражать?

- Спасибо.

Он уже разворачивается к выходу, как вдруг тормозит и снова смотрит на меня.

- Совсем забыл спросить, Горнев. Что это у нас здесь за маленькое существо женского пола в приемной крутилось? Не в курсе?

- В курсе, - спокойно киваю я, глядя на закипающую в джезве воду, - это Загорельская Екатерина Алексеевна. С завтрашнего дня она будет работать в качестве помощника Игоря Олеговича.

Совсем маленькая, почти незаметная пауза, во время которой мое сердце пропускает удар.

Непонятно почему, но пропускает.

- Горнев, Вы издеваетесь? – спрашивает Ларионов насмешливо, спустя эту самую паузу.

Совершенно непонятный вопрос. Действительно непонятный.

- Вы о чем? – интересуюсь я искренне.

- Я о том, что это барышня, - поясняет он, уже откровенно веселясь, - Вы специально?

Какой самонадеянный. Просто невероятно.

Нельзя обычному человеку быть настолько уверенным в том, что мир вертится исключительно  вокруг него.

- Вы себе льстите, Валерий Николаевич, - невозмутимо отвечаю я, сливая пенку в раковину, - это пожелание Игоря Олеговича. А Екатерина Алексеевна прекрасный специалист.

- Нисколько не сомневаюсь в этом, особенно учитывая, что нашли ее Вы, - все так же насмешливо тянет он, - но барышня… забавно будет.

Уловив в его голосе ехидные нотки, я все же поворачиваюсь к нему.

- Я надеюсь, что Екатерина Алексеевна тоже сочтет забавным дискуссии с Вами, - произношу спокойно, мысленно пожелав вышеупомянутой барышне удачи. – А главное, сумеет дать достойный отпор Вашему красноречию.

Ей будет нелегко с Ларионовым. Впрочем, с ним нелегко всем. Подчас даже Шахновскому.

- Мое красноречие, Алексей Михайлович, распространяется только на тех, кто его заслужил, - отзывается он, усмехаясь, - если госпожа Загорельская сумеет заинтересовать, то я даже не буду испытывать чувство досады от того, что Вы нас покинули.

Как неожиданно. Очень неожиданно.

- А Вы разве испытываете? – спрашиваю, вскинув брови, и Ларионов снова издает смешок.

- Горнев, Вы у нас разносторонний индивидуум, - говорит он почти небрежно, -  а когда на Вас еще и приступы смелости, подобные этому, находят, то Вам просто цены нет. Мне действительно будет не хватать наших с Вами диспутов.

Комплимент весьма сомнительный, думаю я, наливая кофе в чашку.

Впрочем, от него других ждать и не приходится.

- Спасибо, Валерий Николаевич, - киваю я невозмутимо, - мне тоже было приятно работать с Вами. И не только работать.

Последнее предложение совершенно возмутительно и неуместно по своему содержанию, но оно вырывается почти сознательно. Словно какой-то чертик внутри меня дергает за ниточку, мол, скажи. Скажи и посмотри, что из этого выйдет. Интересно же…

- Желаете повторить, Горнев? – спрашивает он все тем же тоном и смотрит так пристально, что у меня начинает бухать сердце.

Не отвечай, проносится в голове благоразумная мысль, не надо. Уведи разговор в сторону, а лучше вообще пожми плечами и промолчи. Не по зубам он тебе. Совсем не по зубам.

- А Вы предлагаете, Валерий Николаевич? – снова дергает за ниточку чертик.

Еще одна пауза, чуть длиннее предыдущей, и сердце уже не пропускает удар, а колотится о грудную клетку, грозя проломить ее.

А потом раздается сухой, почти скучающий голос младшего партнера фирмы «Гарант», и меня словно по голове чем-то тяжелым прикладывают, пальцы почти до боли стискивают ручку джезвы.

- Не льстите себе, Алексей Михайлович, это, по меньшей мере, глупо.

И уходит. Просто разворачивается и уходит.

А я стою, смотрю прямо перед собой невидящим взглядом и пытаюсь проглотить горький комок в горле.

Чертик довольно и злорадно хихикает и исчезает.

Что ж, господин Горнев, это, хоть и с разрывом всего в одно очко, но самое унизительное поражение в Вашей жизни. Так что, переваривайте.

Учитесь и постарайтесь больше не повторять глупых ошибок, которые приводят к столь плачевному результату.

***    

Екатерина все схватывает на лету.

Если честно, я даже не ожидал, что она настолько быстро вникнет в суть дела, войдет, так сказать, в рабочий ритм. Ей не приходится повторять дважды одно и то же, она умеет принимать быстрые и верные решения и даже проявляет здоровую - в разумных пределах - инициативу.

Я очень доволен тем, что не ошибся в выборе. Шеф оттаивает спустя два дня с начала ее работы, и даже Валерий Николаевич меняет скептический взгляд на заинтересованный.

- Екатерина Алексеевна, а пойдете и ко мне в секретарши? У меня как раз есть свободные полставки, - произносит он как-то под конец рабочего дня, глядя на то, как она собирается домой.

Я по-прежнему сижу за столом, печатаю, но краем уха все же прислушиваюсь к их разговору. Прислушиваюсь, почти с интересом ожидая ответа Екатерины.

В офисе почти никого нет, шеф уехал домой еще двадцать минут назад, остальные сотрудники тоже потихоньку расходятся по домам.

- Я бы с удовольствием, Валерий Николаевич, - отвечает миролюбиво Загорельская, - но, боюсь, у меня нет тех способностей, которые могли бы Вам пригодиться.

- Мне будет достаточно и тех, что имеются, - заверяет он ее с усмешкой, - вопрос только в том, насколько Вы готовы их использовать.

- Валерий Николаевич, а Вам говорили, что этот мир не только для Вас?

- Честное слово, не один раз.

- Вы, наверное, умеете убедить в обратном?

- Ни в коем случае. Я предпочитаю не разрушать иллюзии людей.

- Как интересно. Что ж, тогда мне остается пожелать Вам поскорее выбраться из своих, - с улыбкой в голосе парирует она, чем вызывает смешок у Ларионова.

Ему ее ответ явно нравится.

Как и мне, в принципе.

- Я обязательно учту Ваше пожелание, - отзывается он негромко, ничуть не уязвленный.

- Нисколько в этом не сомневаюсь, - все тем же тоном говорит она, - Всего доброго, Валерий Николаевич.

- До завтра, Екатерина Алексеевна.

- Алексей Михайлович, до свидания.

Я на секунду отрываюсь от экрана монитора и киваю ей.

Теперь я хоть спокоен, что этот змий ядовитый ее не съест. Ей самой палец в рот не клади.

- До свидания.

Она улыбается мне и уходит, а я снова возвращаюсь к прерванному занятию, делая вид, что в упор не замечаю младшего партнера.

- Действительно, достойная замена, Алексей Михайлович, - слышу его голос, когда за Екатериной закрывается дверь приемной.

- Все только для Вас, Валерий Николаевич, - невозмутимо отвечаю я, продолжая печатать, - надеюсь, Вам не будет скучно.

- Я в этом почти не сомневаюсь, - он недолго молчит, а потом спрашивает: - Завтра последний день?

- Да, - киваю, помедлив.

- А потом экзамены, бумажная волокита, нервы и ни единой свободной минутки времени.

Я лишь жму плечами, мол, что поделать. Надо.

- Алексей Михайлович, Вы слышали про конкурс на замещение вакантного места? – спрашивает Ларионов лишенным даже насмешки голосом.

Я прекрасно понимаю, что он имеет в виду.

Сначала придется сдать квалификационный экзамен и получить лицензию. Сделать это сложно, но реально.

Самое трудное начинается после этого. А именно - конкурс на замещение вакантного места.

Выиграть его просто так невозможно. Нужно иметь не только голову на плечах и деньги, но еще и нужные знакомства.

А после конкурса придется ждать очень много времени, чтобы это самое место освободилось. Или же снова полагаться на связи.

- Разумеется, Валерий Николаевич.

- Как Вы оцениваете свои шансы на то, что выиграете его?

Это очень интересно.

Я все-таки поднимаю голову и смотрю на него.

- К чему Вы клоните?

Он отвечает спокойным взглядом, пожимает плечами.

- К тому, что у меня есть очень хорошие знакомые среди нужных людей.

Намек более чем прозрачный.

Просто замечательно.

Сначала он вещает о том, что мой мозг слишком хорош для того, чтобы ходить в помощниках, затем отшивает самым унизительным образом, а вот теперь предлагает помощь.

Циничный, язвительный человек, не способный даже на малейшие чувства. Совершенно невозможный человек…

Нет уж, думаю уныло, лучше я буду должен Шахновскому, всему миру, но только не ему.

Не хочу чувствовать себя обязанным. Благодарным. Зависимым.

Только не с ним.

Пусть это глупо, но… хоть какое-то самоуважение у меня должно оставаться.

- Спасибо, Валерий Николаевич, только это совершенно лишнее, - твердо отвечаю я, и он вскидывает бровь, выражая недоумение.

- Настолько уверены в себе, Горнев?

Конечно же, нет. Тут уверенности в себе мало.

Но только я буду не я, если отвечу именно так.

- Не только Вам это свойственно, Валерий Николаевич, - парирую спокойно, почти холодно.

Он снова молчит какое-то время, словно переваривает полученную информацию.

- Горнев, Вы понимаете, от чего отказываетесь? – наконец, спрашивает он сухо.

- Понимаю.

- И?

- Еще раз спасибо, но нет, не стоит беспокоиться.

Голубые глаза темнеют, Ларионов начинает злиться.

- Что ж, я предложил, Вы отказались, - произносит он все тем же тоном, - вопрос закрыт.

- Надеюсь, Вы не обиделись.

- Нисколько, – отрезает он. - Я просто разочарован, Горнев. Очень разочарован. Никто в здравом уме не станет отказываться от связей. Тем более, в том мероприятии, что Вам предстоит. Тем более, из-за дурацких, совершенно никчемных и неуместных принципов.

- У нас с Вами просто разные ценности. По жизни. Вот и все, - делаю слабую попытку отвязаться от него, но вместо этого он злится еще сильнее.

- Научитесь их подстраивать под реалии жизни, Горнев, - произносит он все так же резко, - иначе то, что начиналось, как благие намерения, обернется против Вас. И Вы ни черта не добьетесь, только проиграете. Ей-богу, и, правда, как дите малое. Не просто мозг на место ставить приходится, но еще и разжевывать, прежде чем положить что-то туда. Вы когда повзрослеете?

Ненавижу, думаю я, глядя на него. Вот ненавижу и все тут. Сильно, до пелены перед глазами.

И это просто… ужасно. Никогда и ни к кому я не испытывал настолько сильных эмоций, а тем более такой ненависти. Вплоть до того, что хочется ударить.

Господи ты, Боже мой…

- Валерий Николаевич, - начинаю я, старательно сдерживая дрожь в голосе, - я прекрасно без Вас разберусь. Мне лучше Вас известно, что я могу делать, а чего нет. И я не понимаю, кто дал Вам право читать мне нотации и вести себя, как… как…

Я умолкаю, не в силах даже произнести обидные слова.

Не могу и все тут.

Поэтому просто смотрю на него, молчу и пытаюсь успокоиться.

- Кто? – переспрашивает Ларионов насмешливо.

Я снова молчу. И по-прежнему пытаюсь успокоиться.

- Давайте, Алексей Михайлович, скажите, - продолжает он все тем же тоном, - Вам же хочется сказать, не так ли? Или отпускать тормоза Вы умеете только в постели?

Ненавижу…

Спокойно. Только спокойно. Он просто провоцирует. Нужно успокоиться, взять себя в руки и придумать самый достойный ответ для подобной наглости. А потом собрать портфель и поехать домой. А завтра последний день, и я больше никогда этого человека не увижу. Очень надеюсь, что не увижу.

Мы продолжаем смотреть друг на друга, не отрываясь, как раздается громкий звук мобильного телефона. Моего телефона.

Нащупываю, нажимаю кнопку ответа, подношу к уху. И при этом не отрываю ледяного взгляда от  насмешливого лица младшего партнера фирмы «Гарант».

- Да, бабуль, - как можно ровнее произношу в трубку.

- Алексей, ты когда домой?

- Уже собираюсь.

- Заедешь в аптеку? – только сейчас я замечаю, что голос у бабушки слегка сдавленный, словно ей трудно разговаривать. – У меня, оказывается, лекарства закончились.

Мысли о Ларионове вылетают из головы моментально, злость отпускает, и я чуть ли не вскакиваю из-за стола, направляюсь к шкафу, где висит моя куртка.

И настойчиво игнорирую уже хмурый взгляд Валерия Николаевича, который за всеми этими манипуляциями наблюдает.

- Сердце? – спрашиваю у бабушки.

- Успокойся ты, все нормально, просто немного… ох… прихватило.

А вот это уже серьезно. Очень серьезно.

- Я буду дома через полчаса.

- Хорошо. И прекрати паниковать.

Я заверяю ее, что все нормально, что я совершенно спокоен. И что уже еду. А потом вешаю трубку, убираю телефон и хватаю портфель. Уже на пороге поворачиваюсь к Ларионову.

- Простите, Валерий Николаевич, у меня нет времени на дальнейшую дискуссию с Вами.

- Это я и без Ваших слов понял, Горнев, идите уже, - отвечает он, и мне кажется или я действительно улавливаю усталые нотки в его голосе?

Хотя, какая разница. Сейчас совсем не до него.

Вообще ни до чего.

Сердце у бабушки, как я уже говорил, слабое. В последнее время она не жаловалась на здоровье, но врачи предупреждали, что прихватить может. И вероятнее всего прихватит, нужно быть к этому готовым. Я вот оказываюсь совершенно не готовым.

И от этого становится как-то не по себе даже.

Домой я приезжаю даже раньше чем через полчаса, застаю бабушку в кухне. И понимаю, что вид ее, мягко говоря, оставляет желать лучшего. И одними привезенными мной лекарствами не обойдешься.

- Я вызываю врача, бабуль.

Она протестующе мотает головой.

- Нет, это…

- Да, - твердо и непреклонно перебиваю я ее, - и даже не спорь.

«Скорая» приезжает быстро, средних лет врач внимательно осматривает бабушку, потом поворачивается ко мне.

- В принципе, ничего серьезного, госпитализация не нужна, вполне хватит выписанных мною лекарств, - говорит он, - но я настоятельно рекомендую постоянный уход и присмотр. Как понимаю, молодой человек, Вы дома редко бываете?

- Есть такое, - признаюсь я, - работа, знаете ли.

- Тогда могу рекомендовать хорошую сиделку. Вот, номер телефона службы по уходу на дому. У них замечательные специалисты работают.

- Мне не нужна нянька! – возмущается бабушка, услышав наш разговор.

- Екатерина Владимировна, - поворачивается к ней врач, опережая меня, - это в Ваших же интересах, поверьте.

- Мы обязательно позвоним, - заверяю я его, - спасибо.

- Леш, к чему все это? – спрашивает бабушка, когда за врачом закрывается дверь.

Она редко называет меня так. Только, когда волнуется или не уверена в себе.

- Бабуль, есть такое слово «надо», - отвечаю я с улыбкой, - и тебе прекрасно известно его значение. Так что, завтра будем звонить.

- У тебя еще один день отработки, - напоминает она, делая последнюю попытку отвертеться от навязанной ей заботы.

- Шахновский меня отпустит, так что, не переживай. К тому же, у него есть Екатерина. Она справится, я уверен в этом.

Исчерпав весь запас аргументов, бабушка сдается.

- Хорошо. Твоя воля, Алексей.

- Вот и отлично, – улыбаюсь я, легонько хлопая ее по руке, и, вспомнив, добавляю: - Кстати, больше никакого кофе. И никаких домашних дел. Будем справляться помощью других.

- Я уже это поняла, - вздыхает бабушка.

Я знаю, что для нее это нелегко, но другого выхода не вижу. К тому же, врач ясно дал понять, что напрягаться ей нельзя ни в коем случае.

- Вот и договорились.

Чуть позже я делаю звонок шефу, вкратце описываю ему положение вещей.

Он даже не настаивает на моем выходе.

- Екатерина справится, - озвучивает он мои мысли, - а Вы занимайтесь своими делами. И удачи.

- Спасибо, Игорь Олегович, - благодарю я, понимая, что она очень даже кстати будет.

- Не за что, звоните сразу же, как только понадобится помощь.

- Непременно, Игорь Олегович, - заверяю я.

С этого вечера время бежит еще быстрее обычного.

Утром следующего дня я звоню по номеру телефона, что оставил врач, а спустя буквально несколько часов нам присылают молодую девушку, которая представляется как Белова Елизавета Сергеевна. Очень милое создание, квалифицированный специалист по уходу за пожилыми людьми на дому. Бабушка сразу же принимает ее в штыки, но я прекрасно понимаю, что с ее стороны это просто ход. По части извода людей она, если захочет, может поспорить с Ларионовым, поэтому мне приходится намекнуть, что со мной такие фокусы не пройдут.

- Бабуль, мне некогда каждую неделю искать тебе новую сиделку. У меня планы, помнишь? И совершенно нет времени на ребячество, коим ты сейчас занимаешься.

Этот аргумент действует безотказно, заставляя признать мою правоту.

- Пусть остается, - неохотно говорит она, после паузы.

Сказать, что я доволен, значит, ничего не сказать.

Все следующие дни, недели, месяцы я решаю проблемы именно так – по мере их поступления. Наше государство делает все, чтобы усложнить жизнь тем людям, которые хотят работать, не в обиду будет сказано. Одна только бумажная волокита чего стоит. Боюсь, погрязли мы в бюрократии еще на очень долгое время, дай Бог лет через десять только выберемся. Если не позже.

Я не жалуюсь, Вы не подумайте. Просто иной раз даже меня, человека привыкшего работать с бумагами, пугает то количество документов, которое приходится собирать для того, чтобы иметь возможность придти к успешному завершению моего предприятия.

Плюс к этому никаких шансов пробиться самостоятельно, даже если у тебя мозг золотой.

Сразу вспоминаются слова бабушки и Валерия Николаевича о моем мозге.

Вот только толку от него нет. Вернее, его очень мало, когда нет нужных знакомств и денег.

Особенно, когда речь заходит о конкурсе на замещение вакантного места.

Именно поэтому, когда подходит его время, мне приходится набрать номер Шахновского. Впервые за прошедший год я обращаюсь к нему за помощью.

Не могу сказать, что это решение дается трудно, я был готов к тому, что придется его принять, но все же некоторое неудобство испытываю. И даже осознание того, что он сам был в такой же ситуации десять лет назад, что все в этом мире пробиваются за счет нужных знакомств,   служит не очень большим утешителем.

Надо, господин Горнев. Есть такое слово, помните?

- Игорь Олегович? Здравствуйте…

***   

- Конечно. Это хорошо, что позвонили, Алексей. Я обязательно узнаю, что можно с этим сделать, и завтра вечером перезвоню. Не за что. Всего доброго.

Шахновский откладывает телефон и возвращается к обеду, старательно игнорируя насмешливый взгляд сидящего напротив друга.

- Горнев звонил? – даже не спрашивает, а констатирует Ларионов с явным удовольствием, и Шахновский чуть заметно морщится.

- Мне не нравится выражение твоего лица, - замечает он.

- Зато мне твое нравится, - отвечает Ларионов с ехидцей. - Беспокойство за этого мальчишку написано на нем очень большими буквами.

- Кончай злобствовать.

- Я просто факт констатирую, - небрежно отвечает тот и спрашивает: - Так что ему нужно?

Шахновский смотрит пристально и многозначительно.

- Ты знаешь, что.

- Понимаю, - тянет Ларионов откровенно издевательским тоном, - маленький мальчик столкнулся с проблемами большого мира и злобными дядями.

- Лер…

- Я предлагал помощь, он послал. В чем проблема?

- Он тебе и не звонил, - замечает Шахновский.

- Разумеется, - усмехается Ларионов. - И не позвонит. У Алексея Михайловича принципы железные. И вера во всесильность Игоря Олеговича. Святая наивность, я просто дурею с нее.

- Какого черта, Лерка? – начинает раздражаться Шахновский. - Что ты к нему привязался, а?

- Это просто особое отношение, Игорь, - почти весело отзывается Ларионов, - немного предвзятое, но в целом, попрошу заметить, очень даже неплохое. Если бы он еще время от времени отключал опцию морозильника и включал мозг, то цены бы ему не было.

Шахновский недолго молчит, затем все же произносит:

- Давай будем считать, что ты ему должен.

- За что? – недоуменно вскидывает брови младший партнер «Гаранта» - За секс?

Шахновский вздрагивает, смотрит на друга подозрительно и недоверчиво.

- Ты что, все-таки…

- Тебе с подробностями рассказать или краткого содержания будет вполне достаточно? – язвительно прерывает его Ларионов.

- Обойдусь без того и другого, - отрезает Игорь, борясь с желанием воткнуть ему вилку между глаз, - а должен ты ему за испорченные нервы.

- А, ты про это, - Валерий откидывается на спинку стула, достает сигарету. - Да уж, железные нервы Алексея Михайловича я потрепал прилично. Как и он мои, кстати. Правда, у меня почти получилось сделать так, что он готов был послать к чертям собачьим и принципы, и гордость, и сдержанность. Оставалось дожать, но… мне немного не повезло.

Ларионов усмехается и прикуривает.

- Ты просто садист, - говорит Шахновский, помолчав.

- Это да, это есть, - соглашается младший партнер.

- Так что с этим чертовым телефоном?

Ларионов медлит несколько секунд, словно решает - стоит или нет ввязываться во все это.

- Ничего, - качает, наконец, он головой, стряхивает пепел, - с Краевым надо лично разговаривать. У нас с ним завтра с утра партия в теннис, он собирается брать реванш за очередное поражение. После игры и поговорю с ним. Будет Горневу и конкурс, и место.

Шахновский смотрит на него заинтересованно.

- А если проиграешь?

- Игорь, ты же знаешь, я всегда выигрываю, - отвечает Ларионов, разглядывая тлеющий кончик сигареты, и добавляет после паузы: - Я даже эту партию выиграл. Жаль только, что Алексей Михайлович об этом так и не узнает.

Глава восьмая

У времени есть одно постоянное свойство – оно не стоит на месте. Это факт общеизвестный и неизменный, но для меня оно никогда еще не летело так быстро, как весь прошедший год с небольшим. Словно в каком-то полусне, но вместе с тем в сумасшедшем ритме.

Самое поразительное, что замечаю я это только сейчас, когда переступаю порог «Гаранта».

Вот вроде бы еще вчера это была моя работа и мои коллеги, а теперь… теперь я просто гость в знакомых и почти родных стенах. Охранник на проходной узнает, протягивает руку для приветствия, интересуется как дела. И делает это искренне, впрочем, как и все, кто встречается на моем пути, пока я иду к приемной.

Помнят. Это очень приятно, когда помнят. И когда у самого об этом месте остались только хорошие воспоминания. Может, только за исключением пары моментов.

И даже Екатерина, с которой мы проработали вместе всего ничего, а потом только несколько раз виделись, когда я приезжал за документами, тоже помнит. И улыбается, вставая мне навстречу.

- Алексей Михайлович, какими судьбами?

- Просто мимо проезжал, - отвечаю я честно, отвечая на ее улыбку своей, - решил зайти.

Она говорит что-то вроде того, что правильно, что зашел, а потом спрашивает:

- К Игорю Олеговичу пойдете? Он будет очень рад Вас видеть.

- Пойду, - киваю я, - он на месте, да?

- На месте, - кивает она. - Я только предупрежу его, хорошо?

- Конечно.

Шахновский действительно рад. Улыбается, жмет руку, спрашивает, как продвигаются дела.

Последний раз мы с ним виделись на открытии моей конторы, куда он пришел вместе с госпожой Сотниковой. Они оба поздравляли и желали удачи. А еще приглашали на свою свадьбу, которая состоится уже через месяц. Я обещал им, что приду.

Про обещание выслать приглашение Валерию Николаевичу я не забыл. Правда, он так и не появился. Шахновский сказал, что младший партнер занят, я сделал вид, что поверил. С ним мы не виделись с момента моего ухода из «Гаранта», когда я забирал в отделе кадров документы. Столкнулись на выходе из офиса, обменялись незначительными вежливыми фразами и все. Я помню только, как екнуло где-то в районе грудной клетки при виде шагающей мне навстречу высокой фигуре, его почти равнодушный взгляд и собственный холодный голос.

А дальше просто не было возможности анализировать свои эмоции и фразы, нужно было не отстать от навязанного гонкой ритма. Я даже почти не вспоминал про Ларионова, банально не хватало времени и сил. И получилось даже притупить те непонятные чувства, что вызывал во мне этот человек.

Слишком сильные чувства.

Хотя, стоит ли сейчас об этом?

- Я хотел еще раз поблагодарить Вас, Игорь Олегович, - начинаю я, но он отмахивается.

- Нет, Алексей, не надо. Поверьте, моей заслуги здесь самая малость.

Я, в принципе, понимаю, куда он клонит, поэтому молчу.

- Это я Вам должен сказать спасибо, - продолжает он, - за Екатерину. Она замечательный специалист. Действительно достойная замена.

- Я в ней даже не сомневался, - признаюсь я.

- Единственное, кофе не умеет варить. Пытается приучить нас с Валеркой к растворимому,   - весело произносит Шахновский, - мы же отбрыкиваемся и пьем чай.

И тут у меня с языка срывается то, что, по идее, не должно.

Но мне действительно хочется хоть как-то отблагодарить человека, который сделал для меня немало.

- Хотите, я Вам сварю? – предлагаю, помедлив.

Шахновский удивленно моргает, затем усмехается.

- Алексей, с моей стороны это будет наглостью и хамством.

- Мне не трудно, - качаю я головой, улыбнувшись.

- Вы же знаете, я не могу устоять перед Вашим кофе, - отвечает он, после недолгого раздумья, - поэтому, если Вам действительно не трудно, то я с удовольствием выпью.

- Договорились, - улыбаюсь я, вставая с кресла.

- Спасибо.

Выхожу из кабинета с ощущением непонятного позитива.

Странно, необычно, но вместе с тем как-то… радостно.

- Вы что, уже уходите, Алексей Михайлович? – спрашивает Екатерина, когда я иду мимо ее стола.

- Нет, - снова улыбаюсь я, - кофе иду варить.

Она смотрит, недоуменно вскинув брови, несомненно, удивленная моим ответом.

Да-да, кто-то уже говорил, что удивлять я умею, не так ли?

- Но, Алексей Михайлович…

- Все в порядке, Екатерина Алексеевна. Это что-то вроде нашего с Игорем Олеговичем общего дела, - говорю я и заворачиваю в кухню.

Джезва на своем обычном месте, на верхней полке шкафчика. Там же нахожу пакет с кофе. Видимо, оба главы конторы не оставляют надежды на то, что Екатерина научиться варить кофе, а не заваривать растворимый. Если честно, я бы с удовольствием дал ей пару уроков. На будущее, так сказать.

Может, предложить? Вдруг согласится?

Эта мысль почему-то окончательно веселит меня, и настроение становится замечательным до безобразия.

Очень странно. И необычно.

- Что же Вы, Алексей Михайлович, даже не зашли, не поздоровались. Где же Ваши манеры хваленые?

Этот насмешливый голос раздается как раз в тот момент, когда я ставлю на огонь джезву с водой.

Сердце, как обычно, пропускает удар, а потом начинает стучать, как сумасшедшее.

А что Вы хотели, господин Горнев? Вы же знали, куда идете. И должны были предположить, что встретите здесь его.

А если уж совсем честно, то очень надеялись, что встретите.

Так что, получите и распишитесь в своем персональном… в чем? Я даже не могу подобрать определение.

Я просто знаю, что этот человек слишком много значит в моей жизни. И что не думать о нем я просто не могу. Как не могу игнорировать его появление в этой маленькой кухне.

В последний раз, когда мы столкнулись здесь, он повел себя по-хамски. Я не нашел тогда достойного ответа, о чем жалею до сих пор. Как и о словах, вырвавшихся под мимолетный порыв несвойственного мне настроения. Наверное, до такого состояния может довести меня только он.

- Здравствуйте, Валерий Николаевич, - отзываюсь спокойно, поворачиваясь к нему.

Он стоит в дверях, смотрит почти серьезно и лишь на губах играет едва заметная усмешка.

А мое сердце, кажется, готово проломить ребра и упасть на пол бесформенным куском мяса.

Прямо к нему под ноги.

- Какими судьбами, Горнев?

- Просто ехал мимо, - пожимаю я плечами, снова переводя взгляд на плиту, на джезву.

- Мм… понятно, - он приближается, встает рядом, совсем близко, - прямо как в старые времена, да?

- Да, - киваю я, не найдя больше, что сказать,   а потом вдруг выпаливаю: - Хотите, я и Вам сварю?

Я не знаю, что на меня находит, когда я это предлагаю. Я предпочитаю думать, что во всем виноваты моя вежливость и воспитание.

А еще жду язвительного отказа или очередной насмешки.

Но он неожиданно серьезно отвечает:

- Хочу.

Мне остается только кивнуть.

- Как скажете.

И молчим. И тишина, гнетущая до невозможности.

А я стою, насыпаю кофе в джезву и думаю, слышен ли в этой тишине бешеный стук моего сердца?

Это было бы совершенно не удивительно, честное слово.

- Как Ваша практика? – спрашивает он, и я почти благодарен ему за то, что он прерывает это напряженное молчание.

- Спасибо, все хорошо, - киваю я, - а Вы как?

- Горнев, у меня всегда все лучше всех, Вы же знаете, - раздается насмешливый ответ.

- Не знаю, Валерий Николаевич, - отвечаю я честно, - я вообще ничего не знаю о Вас.

Он вскидывает брови, явно не ожидая такого ответа.

- А что, хотели бы?

- Нет, - вырывается машинально.

- Забавно, Горнев, - тянет он задумчиво, - а Вы, оказывается, способны извлекать полезное из прошлых уроков.

- Жаль, что Вы в этом сомневались.

- Так уж получается, Алексей Михайлович, - начинает он, глядя в стену, - что Вы всегда ставите под сомнение мой выбор. Постоянно. Иногда очень трудно принять решение.

Я смутно, очень смутно улавливаю, к чему он клонит, мысль лишь краем задевает сознание, но до конца поймать не получается.

- Иногда все зависит не только от одного человека, - тщательно подбирая слова, чтобы они звучали нейтрально, говорю я, - иногда нужно и самому постараться.

Ларионов кидает на меня быстрый взгляд, снова отворачивается.

- Что ж, возьму Ваши слова на заметку, - усмехается он, принимая из моих рук чашку с кофе.

Даже не пытается язвить, думаю я. Что за день такой странный?

- Кстати, Валерий Николаевич, - говорю я, закатывая рукава, чтобы вымыть джезву, - хотел сказать Вам спасибо.

- За что?

- За конкурс, - отвечаю невозмутимо, - и за место. Спасибо.

И жду его реакции.

А он молчит, пьет кофе, на его лице не дергается ни единый мускул.

Ни малейших эмоций.

А меня это, непонятно почему, забавляет.

- Не понимаю о чем Вы, Алексей Михайлович, - отвечает он, наконец.

- Не нужно этого делать, Валерий Николаевич, - повторяю его давние слова, пряча улыбку.

- Что?

- Обрастать льдом, - как можно спокойней отзываюсь я.

Он бросает на меня очередной взгляд, но в этот раз задерживает его, не отводит.

А глаза холодные, но вместе с ним я вижу затаившийся в них гнев.

- Как интересно, Алексей Михайлович. Очень интересно, - с вкрадчивыми интонациями, от которых у меня вдоль позвоночника пробегает стадо мурашек, - по-моему, Вы устали. Такая ответственность… к ней привыкнуть надо. Вы же, похоже, находитесь на данный момент где-то в середине этого процесса.

- Как хотите, - легко соглашаюсь, - я не настаиваю. Совершенно.

Он уже собирается что-то ответить, но в этот момент на пороге появляется Шахновский. И вид у него хмурый, почти сердитый.

- Что за собрание?

Честное слово, и, правда, как в старые добрые времена.

- Кофе варим, Игорь Олегович, - отзываюсь я непринужденно, - я сварил Вам, но все выпил Валерий Николаевич. Приходится вторую порцию готовить.

Ларионов от такой наглости вскидывает брови, но молчит. Из глаз исчезают гневные искорки, теперь в них пляшет любопытство.

- Очень странно, - продолжает Шахновский задумчиво, - а я уж думал, что застану здесь два чуть теплых трупа.

- Мы общаемся очень даже цивилизованно, Игорь, - отзывается Ларионов, все так же глядя на меня, - Алексей Михайлович сегодня на удивление любезен.

- Все только для Вас, Валерий Николаевич, - с готовностью откликаюсь я, - рад угодить.

- Не перестарайтесь, Горнев. К тому же, Ваше рвение не все ценят.

- Я уверен, что Вы сможете оценить по достоинству.

- Не льстите себе, - насмешливо отвечает он.

- Даже не собирался, - парирую с улыбкой, - просто говорю, что есть, Валерий Николаевич.

Нет, мне определенно его взгляд нравится.

А у самого внутри дурная, ничем не контролируемая радость. И я только сейчас понимаю, что действительно скучал по этим перепалкам. Очень скучал.

Шахновский обводит нас взглядом, качает головой.

- Вы сумасшедшие, - говорит он, - оба.

Эта фраза заставляет меня изобразить новую улыбку, а Ларионова усмехнуться.

- Извините, Игорь Олегович, - поворачиваюсь я к нему, - Ваш кофе.

- Спасибо.

- Не за что.

Кидаю взгляд на часы и понимаю, что нужно идти.

Не хочется до ужаса, но есть такое слово «надо». Будь оно неладно, слово это.

- Прошу прощения, Игорь Олегович, но мне пора.

- Заезжайте, Алексей, - отзывается он, пожимая мою руку.

- Всенепременно, - заверяю я его и поворачиваюсь к Ларионову, - Валерий Николаевич, рад был видеть.

Он растягивает губы в знакомой усмешке.

- Можете считать, что взаимно, Горнев.

- Еще раз спасибо Вам, - говорю нарочно, ожидая хоть какой-то реакции, но его глаза, как и выражение лица, остаются спокойными, почти ничего не выражающими.

- Было бы за что, - отвечает он.

Не могу понять, то ли он мою правоту подтверждает, то ли на своем настаивает.

Но одно знаю точно – сделал.

Не знаю, что подвигло его на тот поступок, он мог ведь отказать даже Шахновскому, но… сделал. И не признаётся. И ничего взамен не требует.

Совершенно невозможный человек.

Нужный мне человек.

И самому не хочется, нелегко признаваться, но…

Факты очень упрямая вещь.

Думал, притупилось и почти забылось, а тут…

Хватило одного взгляда и пикировки, чтобы понять, что был не прав. Ох, не прав.

- Уже уходите, Алексей Михайлович? – спрашивает Екатерина, когда я появляюсь в приемной.

- Да. Дел много.

- Понимаю, - кивает она и встает из-за стола:

- Подождите секундочку, хорошо?

И идет к шкафу, достает оттуда небольшую коробку.

- Здесь то, что Вы не успели забрать, - говорит она, протягивая ее мне, - мелочи, конечно, но я решила не выбрасывать.

Надо же. Очень неожиданно.

- Спасибо. До свидания.

- До свидания, Алексей Михайлович.

Крышку с коробки снимаю уже в машине. Ничего особенного – карандаши, блокноты, старая записная книжка. Мелочи.

Но приятно. Очень приятно. Когда о тебе помнят.

***      

Просыпаясь в субботу утром, я понимаю, что мне никуда не нужно.

Что не только эта суббота, но и все выходные, посвящены мне одному, что нет нужды нестись по делам, разбирать ворох бумаг и встречаться с людьми, от которых зависит судьба моей конторы. Так, как проходили все эти долгие месяцы – в бешеном ритме, в гонке за место под солнцем.

А вот сегодня – нет. Сегодня я волен распоряжаться собой полностью. Как мне заблагорассудится.

Сегодня можно вдохнуть свободно, полной грудью, отвлечься от дел, посвятив все свое время себе.

Я выхожу на кухню в самом приподнятом настроении, воодушевленный перспективой отличных выходных.

- Ты чего такой веселый? – спрашивает бабушка, глядя на меня.

- Просто хорошее настроение, - отвечаю, - разве плохо?

- Нет, конечно. Просто я уже привыкла к твоим сросшимся на переносице бровям, - шутит бабушка.

Я пожимаю плечами.

- До понедельника я совершенно свободен, - переиначиваю фразу известного мультфильма. – Какие у тебя планы на сегодня?

- Мы с Елизаветой едем сначала в салон, а потом по магазинам. До вечера мы заняты.

Елизавета – это та самая барышня, что начала ухаживать за бабушкой год назад. И до сих пор ухаживает. Слава Богу, они сумели найти не только общий язык, но и подружиться.

- Хорошо. Только без фанатизма, бабуль, - предупреждаю я ее, на что она фыркает.

- С этой девчонкой это просто нереально. Она умеет остановить как раз тогда, когда начинаешь входить во вкус.

- Она просто молодец, - говорю я, доставая из холодильника яйца с намерением поджарить яичницу, - тогда раз у вас девчачьи посиделки, то я съезжу на корт.

- Теннис? – оживляется бабушка. - Замечательная мысль. Тебе не помешает развеяться.

- Не помешает, - соглашаюсь я.

Спустя пару часов бабушка провожает меня, спрашивает, как поздно я вернусь и ждать ли меня к ужину.

Я пытаюсь объективно оценить свои возможности. Не играл я уже очень давно, поэтому шансов на долгое времяпровождение с ракеткой в руках у меня немного.

- Нет, наверное, - отвечаю, - может, даже раньше вас с Лизой вернусь. Кстати, ей привет.

- Обязательно передам.

- Увидимся, бабуль.

- Увидимся.

В субботу на дорогах очень мало машин, поэтому до клуба я добираюсь меньше, чем за полчаса.

И когда захожу в зал, ничуть не удивляюсь, увидев за столом в самом дальнем углу младшего партнера фирмы «Гарант». Он меня тоже замечает, кивает в знак приветствия. А еще я успеваю уловить легкую усмешку, скользнувшую по его губам.

Что ж, я ехал с надеждой и она оправдалась.

Такое бывает редко и неизменно радует.

Приближаюсь спокойным размеренным шагом, здороваюсь с самым невозмутимым выражением лица.

- Какой приятный сюрприз, Алексей Михайлович.

- Валерий Николаевич, я требую матча-реванша, - решительно произношу, не видя смысла тянуть резину.

Ларионов окидывает меня оценивающим взглядом с ног до головы, останавливается на лице.

- Вы же проиграете, Горнев, - отзывается он любезно, а я стараюсь не замечать промелькнувшую в его словах снисходительность.

- Вы не можете этого утверждать, Валерий Николаевич. Вы можете это только доказать. Так что, прошу Вас.

- Какой решительный молодой человек, - насмешливо произносит Ларионов, поднимаясь со своего стула, - что ж, раз Вы настаиваете… условия те же?

- Нет. Один сет, но с разрывом в два гейма. Без тай-брейка.

- Замечательно, - кивает он, проверяя натяжку струн на ракетке, - орел иди решка?

- Решка.

Как и в прошлый раз выпадает орел, и Ларионов снова выбирает подачу.

- Готовы, Алексей Михайлович?

Еще как готов. Как никогда в жизни.

Я киваю, и Ларионов подает.

Это самый сумасшедший матч в моей жизни. И самый лучший. Я ношусь по корту как угорелый, с воодушевлением, которого никогда раньше не испытывал. Я прекрасно понимаю, что отвыкшие от такой нагрузки мышцы завтра будут болеть, но мне все равно. Удовольствие от этой игры стоит того, чтобы помучиться пару дней. Даже осознавая, что шансов у меня практически нет, я не опускаю руки. И сражаюсь до последнего.

Ларионов свой уровень нисколько не снизил, по-моему, даже прибавил, но в этот раз у меня и настроение совершенно другое, нежели в наш с ним первый матч.

Спустя примерно час с небольшим, когда счет становится 6:7 на моей подаче, Ларионов с третьего матчбола берет  партию, завершая ее мастерским укороченным.

- 8:6, гейм, сет, матч, - заключает он с явным удовольствием.

- Это только сегодня, Валерий Николаевич, - вставляю я, направляясь к столу.

- Еще один матч-реванш? – с любопытством интересуется Ларионов.

Он немного запыхался, но в целом выглядит намного свежее меня. Я, как и в прошлый раз, чувствую себя полностью измочаленным. Но настроение от этого хуже не становится. Отнюдь.

- В следующую субботу, - твердо произношу я, делая глоток воды, - здесь. На тех же условиях.

И снова ловлю его оценивающий взгляд.

- Надо же, - негромко, но насмешливо произносит он, - кажется, наш мальчик научился не просто мириться с реальностью.

- Я у Вас учусь.

- Это лишнее, Алексей Михайлович, поверьте, - усмехается он, - учиться нужно только на своих ошибках. Чем больнее по лбу стукнет, тем больше шансов, что не повторите их.  

Я молчу, не зная, что на такое ответить.

А потом он вдруг спрашивает, удивляя меня до невозможности:

- Вам кто про конкурс проболтался?

И я улыбаюсь, я просто не в силах сдержать этой почти радостной улыбки.

Потому что думал, что не признается.

- Вы, - сообщаю почти радостно, - только что.

Он моргает удивленно, а потом начинает смеяться. Тихо, но совершенно искренне.

Я еще не слышал у него такого смеха.

- Мать твою, Горнев, - говорит он, успокоившись, - удивлять ты не разучился.

Это воодушевляет. Вселяет надежду.

Очень большую надежду.

Страшно, что рухнет, но от этого не перестаешь верить.

- Все только для Вас, Валерий Николаевич.

Он смотрит внимательно, почти серьезно.

И в глазах совершенно новое, до сих пор незнакомое мне выражение.

Словно он хочет принять какое-то решение, но колеблется.

Почти сомневается.

- Что мне с тобой делать, а? – произносит он тихо, помолчав.

Я сглатываю вязкую слюну, снова делаю глоток воды.

- А чего бы Вам хотелось?

А у самого сердце заходится громким стуком. И ожидание почти невыносимо. Почти мучительно.

Он отворачивается, смотрит в сторону нашего корта, где разминается следующая пара.

А потом вдруг встает, подбирает сумку, убирает в чехол ракетку.

И меня будто холодной водой окачивают, до того обидно.

- В следующую субботу, Горнев, - говорит он. - И постарайтесь не опаздывать.

Очень обидно.

- Не опоздаю, - киваю, глотая разочарование.

Он уходит, а мне остается лишь смотреть в его спину.

И надеяться.

Сильно надеяться.

Эпилог

Сегодня мне приходится задержаться в офисе. Буквально ненадолго, чтобы просто разобрать некоторые документы, дабы не возиться с ними в понедельник с утра.

В офисе тихо, темно и безлюдно.

Как обычно, допоздна засиживается только начальство. То есть, я.

Хоть и прошло уже несколько месяцев с открытия этого офиса, мне немного непривычно думать, что все это мое. И люди, за которых я несу ответственность, мои подчиненные.

Звонок мобильного телефона режет тишину, когда я уже начинаю собираться домой.

Бросаю взгляд на дисплей и совершенно не удивляюсь, когда вижу знакомый номер.

- Здравствуйте, Валерий Николаевич, - отвечаю, откладывая ручку.

- И Вам не болеть, Горнев, - раздается его привычный насмешливый голос, - Вы помните о нашей завтрашней игре?

- Разумеется, я обязательно буду.

- Рад это слышать, - произносит он и, помолчав, добавляет: - А что Вы делаете после работы?

- Сегодня?

- Разумеется, сегодня, Алексей Михайлович.

Я смотрю за окно, где ярко светит  летнее солнце.

И чувствую, как на губах невольно появляется улыбка.

- А чего бы Вам хотелось?

Пауза. Совсем короткая. А потом немного насмешливый голос с проскальзывающими в нем серьезными нотками:

- Горнев, удиви меня?

Конец