Волчонок

Волчонок.

Мы выиграли этот бой, этот кровавый отвратительный бой, длившийся почти три дня, и наконец заняли поселение к югу от Хафры, но я не ощутил облегчения. Идя по пустынным разгромленным улицам мимо полуразрушенных домов и техники, никогда нельзя быть уверенным, что не схлопочешь пулю в спину. Как же мы ненавидели хафирцев! До скрежета зубов и льда в крови, до сводящей с ума ярости! Наверное, так же сильно, как и они нас! Все в этом прогнившем краю бесконечных пустынь и вечно синего высокого неба провоняло мерзкими тупыми хафирцами. Это была их земля, но сейчас победили не они! Теперь даже воздух пропах здесь кровью и порохом, смертью, чьими любимчиками стали сегодня мы – солдаты объединенной армии.

Последнего противника мы уничтожили еще утром, потом собрали своих раненых, похоронили трупы наших солдат за поселением, а мертвым врагам отрезали головы и вывесили их на воротах каждого дома, на обозрение местного населения, чтобы те боялись, не смели поднять глаз на нас и вели себя благоразумно. Любой, кто раскроет рот, будет убит на месте – это знали мы, это знали хафирцы. Впрочем, что осталось? Хилые старики и маленькие дети. Зная извечный сексуальный голод солдат, женщины прятались в подвалах домов, и вытащить их из убежища можно было только под дулом автомата.

Когда командир нашего отряда Лас Миртон – высокий и плечистый блондин – на ночь глядя приказал отправляться к окраине поселения, я не сразу сообразил - зачем. Под покровом пряных прохладных сумерек, мы медленно вошли во двор. Пятеро: Рейч, Мартин, Ревье и я – рядовой Самир Дьявро. На миг мне показалось, что из зарослей запущенного вишневого сада за нами наблюдает враг. На всякий случай я вскинул автомат и прицелился. На войне всегда как на войне – здесь нет людей, есть только пули и мишени, и если ты сам не убьешь, то наверняка убьют тебя. Пристрелят как кролика на охоте, и еще до того как ты захлебываясь кровью испустишь дух, прицелятся в спину твоего товарища. Потому нам всем приходилось держаться вместе, как будто мы одна большая единая семья, а у нашего врага нет человеческого лица и быть не может. Либо мы, либо они  - таков простой закон любой войны.

Дом казался совсем заброшенным. Черные провалы разбитых окон смотрели на нас как глаза страшного неподвижного божества, под ногами хрустели осколки стекла и мелкие камешки, иногда попадался какой-то бесформенный мусор. Миртон позвал хозяина, но тот отозвался не сразу, а лишь после того, как наш командир взвел курок пистолета и сделал три решительных шага в направлении к двери. Старик с седой бородой и трясущимися от страха руками, кланялся человеку с оружием в руках чуть ли не в пояс, но все мы знали, будь у старой клячи хоть одна возможность убить нас, он бы перегрыз нам глотки одними зубами. Мы давно привыкли к тому, что нас бояться – так спокойнее, так не слишком страшно. Для пущей уверенности Лас с гадкой ухмылкой ткнул пистолетом в плечо старика и о чем-то спросил его по-хафирски. Тот в ответ сначала в ужасе вытаращился на Миртона, а потом в слезах бросился ему в ноги, о чем-то умоляя, оглаживая в своем безумии кончики запыленных сапог. Я всегда немного не понимал, почему Ласу доставляли удовольствие такие сцены, но старался не думать об этом. На фронте я отслужил всего три месяца, Миртон – пять лет. Он уничтожал  хафирцев с ненормальным азартом   охотничьего пса, и порою мне начинало казаться, что он зверь, что все мы здесь звери, готовые убивать двадцать четыре часа в сутки. Впрочем, ни одно животное не способно на такую жестокость, на которую способен человек – в этом я убедился...