Мои женщины Сентябрь 1957 Болтушка-хохотушка. Из книги Зрелые женщины рассказы

МОИ ЖЕНЩИНЫ Сентябрь 1957 Болтушка-хохотушка.

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

(Иллюстрации: сайт "Все девушки "Плейбой" с 1953 по 2010 годы").

Ранней осенью в сентябре 1957 года отец взял нас с братом в поездку на свою малую родину, в деревню Дальнее Русаново. Здесь жили наши дальние родственники по отцу. Дед с бабкой приняли нас как родных. Они уже знали о моих приключениях с животом и усиленно поили меня парным жирным молоком.

Отец сразу впрягся в совхозную работу и жизнь. Ремонтировал машины и токарный станок в мастерских.

Мы с братом вместе с деревенскими мальчишками и девчонками помогали родне на току. Мы черпали большими жестяными совками зерно и кидали его на ленту транспортёра. Работа была очень пыльная, тяжёлая и нудная. Поэтому чаще всего мы убегали и играли в старинные деревенские игры.

Больше всего мне нравилась игра в лапту. Брат специально взял с собой мохнатый теннисный мячик и нас за это приняли в игру.

Мы до упаду бегали по поляне, увёртываясь от ударов этого тяжёлого мячика. Особенно было весело, когда удавалось влепить мячик в спину какой-нибудь девчонки. Они нас тоже не жалели и обидно смеялись, когда выигрывали.

После игр обиды забывались и мы вместе допоздна сидели у костра. Ели запечённую в золе картошку с деревенским хлебом и разговаривали обо всем: о погоде, о видах на урожай, о родителях, о родственниках, о самолетах, о кораблях, о звёздах, о привидениях, о странном одиноком деревенском старике, по прозвищу Календарь. При этом мы постоянно шутили, подначивали, разыгрывали друг друга, пихались, щипались или в шутку боролись.

Самой любимой была игра в салочки в варианте «солнце-клёш». Тот, кому после считалки выпадало бегать за остальными, должен был не только коснуться убегающего, а стянуть штаны с мальчишки или задрать подол платья у девчонки. При этом запрещалось пойманному противодействовать и мешать.

Больше всего было веселья, когда вместе со штанами удавалось стянуть и трусы. Девчонки тогда заводили целый хоровод насмешек и хохота. Но и им иногда доставалось.

Когда у пойманной девчонки задирали подол, она инстинктивно садилась. Тогда подол быстро собирался в узел над её головой и она оказывалась в мешке из собственного платья. Тогда уж мальчишки громко потешались над её трусиками, попой и всем остальным.

Однако время шло. Наступил прощальный вечер. Нам пора было уезжать домой, в город.

Перед отъездом в дом деда собрались родственники и гости. Отец заработал много денег. В совхозном правлении ему выдали много разных продуктов, зерна, картошки. Все его очень благодарили и звали остаться навсегда. В благодарность отец устроил вечером общий праздник.

В большой горнице за длинным деревянным столом собралось много мужчин и женщин. Они пили самогонку, ели мясо с картошкой, маринованные грибы, солёные огурцы и яичницу.

Много и громко говорили о разном и странном. Кого-то ругали, кого-то хвалили. Часто задавали вопросы моему отцу и молча слушали его тихие ответы. Много курили, а потом начали петь и плясать.

Мы с моим страшим братом, двоюродными братьями и сестрами лежали на цветастом матраце на горячей русской печке и с интересом смотрели на это гульбище.

Я давно заметил, что среди приглашённых гостей выделяется одна молодая женщина, которую все называли «девкой». Других женщин почему-то называли «бабами».

Она действительно не была похожа на деревенскую бабу. Молодая, грудастая, задастая, она вела себя совсем не по-бабьи. Она была какой-то уж очень весёлой, свободной, разбитной.

У этой «девки» было совсем круглое полненькое лицо. Брови, над глазами густые, а к концу тонкие, всё время были вздёрнуты вверх. От этого её лицо было удивлённо-восторженным. Может потому, что она всегда улыбалась или смеялась. Её курносый маленький носик всегда был горделиво приподнят кверху. Она была очень симпатична и привлекательная и очень хорошо это знала…

Её волосы были свиты в две косы, которые она завернула двумя петлями над плечами. Она всё время поправляла их правой рукой. При этом локоток она всегда кокетливо отставляла в сторону и назад, чтобы белая кружевная кофточка сильнее напрягалась на её большой груди.

Она сидела, не прикасаясь к стене или к спинке большого тяжелого стула. Её спина была всё время прямая или слегка выгнутая, как лук. От этого её поза была гордой и осанистой.

Мы на печке украдкой шептались про неё, перечисляли её достоинства и, как говориться, вместе со всеми «пожирали её глазами». Даже наша двоюродная сестра Любка восхищалась ею и по секрету рассказывала нам её тайные похождения с деревенскими парнями. Оказывается, в деревне её звали «болтушка-хохотушка».

Действительно «болтушка-хохотушка» часто что-то говорила, отвечала или спрашивала. У неё был звонкий голос, которым она легко покрывала шум и гомон в горнице.

Удивительное дело, её шутливые слова, всегда задиристые и едкие, а иногда и матерные, вызывали всеобщее веселье или хохот. Даже тот, кому от нее доставалось обидное замечание, глупо и счастливо улыбался и просил ещё что-нибудь «вжарить».

Болтушка-хохотушка никому не отказывала, и в ответ на чью-нибудь остроту, отвечала так же. Особенно всем нравились её частушки.

Частушки действительно были её главной особенностью. Она знала их превеликое множество. На все случаи жизни.

Мы вместе с участниками пирушки катались от хохота у себя на русской печке, услышав её очередной шедевр юмора и деревенской сатиры. От хохота болел затылок, не хватало воздуха, текли слёзы. Было чертовски весело!

Гвоздём праздника стали танцы. Пьяный деревенский гармонист, страшно некрасивый и молчаливый мужик, вдруг преобразился в игре на гармошке. В его руках гармошка пела, плясала, грустила и плакала. Он знал множество мелодий и мог сыграть любую песню, какую ему заказывали.

Сначала все пели старинные русские песни про Байкал и бродягу, про Стеньку Разина и княжну, про Ермака и камыш, про мороз и коня. Потом пели песни гражданской и отечественной войны. Потом стали петь «широка страна моя родная», про рябину и клён, про пуховый платок и ещё множество разных песен. А потом стали плясать и петь частушки.

Вот тут началось такое, что не опишешь в словах…

Все изощрялись в топанье по половицам. Особенно чётко, звонко и дробно стучала каблучками Болтушка-хохотушка. Её крепкие не длинные ноги под лёгкой юбкой выделывали чудеса.

Она плясала «цыганочку», «русского», «гопак», «краковяк», «кадриль» и ещё чёрт знает что!

Её ноги то били чечётку, то взлетали вместе с краем юбки чуть ли не выше пояса, то полностью обнажались, когда она вертелась или подпрыгивала. В эти мгновения все мужики ревели от восторга, а бабы смущенно прикрывали улыбающиеся рты платками.

Да, такого я ещё не видел!..

Ночью мне приснилась Болтушка-хохотушка – деревенская Фея красоты и страсти…

Она сидела в горнице голая на лавке покрытой цветастым матрацем, на котором я спал. В левой руке она держала почему-то оплывшую зажжённую свечу, а правой поправляла свои тяжёлые косы.

Она сидела, вытянув вперёд свои уставшие от танцев ноги. Она немного выгнулась в спине, чтобы втянуть в себя живот и выпятить большие набухшие груди. Она счастливо улыбалась и приветливо смотрела на меня. Её втянутый живот волновался, как после быстрого бега или танцев.

Фея красоты и страсти сказала папиным голосом: «Вставай! »… и я проснулся.

Было раннее утро. Оказывается меня и брата разбудил наш папа. Сонные и недовольные мы с братом последовали за отцом.

На улице было очень прохладно и сыро. Солнце ещё не встало, но уже светлело. Отец привёл нас на пригорок за огородом и сказал: «Смотрите! ».

Куда смотреть? Я только что смотрел дивный сон. Ко мне приходила моя Фея красоты и страсти! Я что-то пробурчал недовольно и получил от отца звонкую затрещину…

Из моих глаз брызнули искры. Я мигом окончательно проснулся и повернулся к отцу, чтобы возмущенно высказать ему во вчерашних выражениях всё, что я о нём думаю.

Папа стоял и как-то вдохновенно смотрел вдаль. Я тоже взглянул в ту сторону и вдруг увидел дивную красоту…

Золотилось восходом солнца чистое небо с клубами сонных облаков.

В низинах лежал сизый туман.

На дальних полях бесшумно двигался комбайн.

Из-за поворота улицы медленно и важно шествовала колонна коров, овец и коз.

Над деревенскими домами гибкими столбиками поднимались дымы.

Свежий воздух наполнялся запахом хлеба, молока и навоза.

Сзади в сарае заголосил проснувшийся петух, закудахтали куры и загоготали гуси.

Мир оживал…

Оживали и мы и с удовольствием втроём журчали с пригорка тремя струйками.

Отец задушевно сказал: «Смотрите, сыны, это и есть наша Родина».

Вдруг сзади послышался знакомый насмешливый хохоток…

Мы с братом и отцом одновременно мгновенно обернулись. Затем все одновременно смутились, оправились,   перемигнулись и пошли собираться в дорогу домой.

Лето кончилось. Меня ждали новые приключения и возможность рассказать друзьям о том, что я пережил в деревне…

Интересно, а что это «болтушка-хохотушка» делала в сарае-сеновале, где спал-ночевал наш папа?..