Розы и шипы. 2ая и 3я части

... — Ну, что ты всё молчишь! Скажи хоть, что — нибудь, ведь я правильно говорю?! — возмущенно оскорбляется она моим молчанием.

— Ну, разумеется правильно, как же иначе — слегка улыбаюсь я ей тёплой, почти дружеской улыбкой.

— Почему же ты тогда молчишь, когда я разговариваю с тобой! — голос её начинает обиженно дрожать.

Я смотрю на неё, покручивая бокал в руке, рассеянно любуясь отблесками играющего в нём красного вина.

Как объяснить ей, ещё только начавшей самостоятельную жизнь, что я просто любуюсь ею, этим вечером, этим таинственно мерцающим вином в бокале, наслаждаюсь полумраком и что мы с ней только вдвоём, что рядом нет бесконечной суеты марионеток, считающих себя личностями.

Как мне объяснить ей, что можно наслаждаться каждым движением пока ещё девичьего, но уже женственного тела.

И даже то, что она машинально пытается играть по общим правилам я прощаю ей, — в ней этого меньше, чем в других!

Даже робкая надежда, что она просто начнёт впитывать этот полумрак и одиночество в микрокосме уютной квартиры, так же молчаливо как я, где-то в глубине моего сознания тихонько греет мне душу.

Пройдёт время и возможно она поймёт пустоту фраз и всю никчёмность болтовни этого бесконечного театра масок.

Но врят ли она сможет это понять сейчас и даже объяснять это ей не хочется — пусть живёт в счастливом неведеньи!

Но надо подыграть девочке — она и так страшно напугана и напряженна своим поступком, одна в квартире с фактически незнакомым мужчиной — и я начинаю разговор, рассказываю анекдоты, забавные случаи, новости из этого текучего, а больше суетливого мира — я прошёл эту школу обезьяних ужимок, я вежлив и корректен, я сама галантность, я в этом даже не участвую лично — все шаблоны уже давно отработанны, я даю ей возможность почувствовать себя комфортно — эмансипе рассуждающей на высокие и отвлечённые темы, за которой по шаблонной принятой в обществе схеме, красиво и благородно ухаживает половозрелый, подающий большие надежды перспективный самец, которого она своей красотой, умом, обаянием, и другими несомненно очень ценными в современном развитом обществе качествами держит около себя.

Я даже преданно-восхищенно (с лёгкой ленцой неторопливости благородства), гляжу ей в глаза, чтобы её иллюзия не только власти надо мной, но что более важно для неё стабильности этой власти была полной.

Я даю ей это, чтобы её поведенческие программы сидящие у неё глубоко в подкорке, получили то, что им надо и наконец-то выполнив своё предназначение, перестали (хоть на короткое время) функционировать и отпустили её.

Она постепенно замолкает — ведь её задача в охмурении этого самца и загнания его в стойло общественных норм, обеспечивающих ей её личное выживание выполнена — он покорён и всецело служит ей — вон как преданно смотрит в глаза, готовый выполнить любое желание.

Она расслабляется, начинает как и я впитывать бытиё вокруг, вот уже наслаждается каждой деталью света, полутени, звучания музыки, теперь уже моих движений — и вдруг понимает, что всё это маска — надетая мной, чтобы мои сто килограмм мяса и костей не казались страшными её 60.

Волна гнева и праведного негодования начинает подыматься в ней —

Я замечаю её и сожалеюще (вот ты и повзрослела девочка — у хорошего учителя и ученик быстро учится), улыбаюсь ей, готовый через минуту испариться из эпицентра рождающегося вулкана, на далекий и солнечный Марс, где я обычно и обитаю.

— Зачем ты так???! — неверяще, дрожа ресницами, смотрит она в глубь моих глаз, ещё сомневаясь в верности своей догадки.

— Ты сама этого хотела — тебе это было необходимо — просто отвечаю я.

Она прогоняет в памяти, весь ход вечера и замечает момент, который я зациклил, остановив дальнейшее развитие событий.

— Но почему ты не... ?? — она мучительно краснеет, своей изумительной алебастровой кожей.

— Не воспользовался тобой? Я не хотел причинить тебе боль.

— Врёшь! — уверенно заявила она, скажи мне правду.

— Скажи ты любишь бороться?

— Бороться? — переспросила она — в каком смысле?

— Ну вот выходить на татами обхватывать потного, здоровенного злого мужика, с тупым бычьим взглядом — взгляд её слегка затуманился от описанной картины — который всё это делает, как и другие потные злые здоровенные мужики последние две тысячи лет, одним и тем же десятком приёмов, ради того чтобы все видели, что он эти восемнадцать приёмов, один раз может сделать лучше, чем другие потные здоровенные мужики, но уже немножко старые и поэтому не очень злые. — безжалостно закончил я.

— Ты что спятил — я же девушка — ошарашено заявила она — мне не положенно.

— Да??! — недоверчиво протянул я, профессионально оглядывая её прикидывая сильные и слабые бойцовские стороны её тела.

— Ты что!!! — заметив мой взгляд, судорожно отодвинулась она — совсем крейзи!

— Да так ничего — торопливо спрятав, глаза ответил я, всё таки успев отметить пару редких особенностей, и чтобы успокоить её выдал очередную дозу откровенности о себе, это всегда действует успокаивающе

— Я танцевать люблю! — с апломбом заявил я — вдвоём, — чисто машинально добавил, проговорившись.

— Мы же сегодня танцевали — непонимающе сказала она.

— Я танцевал — честно, как щенок баскервилей, глядя ей в глаза, потвердил я.

— А я что делала! — сузила она свои прозрачные как северные озёра глаза.

Я молчал, ибо бесполезно сейчас открывать то, что она может понять только сама,

— я боролась да??? Даже в танце! Как последние две тысячи лет, чтобы показать, что я борюсь лучше чем немножко старые, да

Скупая мужская слеза, бережно храня, ресурсы моего тела одиноко, выкатилась наружу, посмотрела на своих коллег по отражению собой мира в её глазах — и отразив момент времени, где двое наконец-то поняли друг друга бесследно исчезла, прокатившись коротким бегом по моей коже. Она знала своё место — мир гораздо лучше отражается в слезинках понимания истины женских глазах — особенно на таких длинных и пушистых ресницах как у неё.

Часть 3-ая «Сладкая пытка».

— Ага!! если я не буду с тобой бороться, то... — она опять, покраснела до концов ушей, даже мягкие бархатистые мочки и те стали насыщенно пунцовыми, даже на расстоянии пахнув в лицо жаром жгучей смеси гнева и стыда, перемешанного с отчаянным ритмом сумашедше бьющегося девичьего сердца.

— Ну почему, вовсе необязательно — рассеянно заметил я, гадая когда окажусь за дверью — прямо сейчас или через минуту, уже сосредоточенно вспоминая, в чём пришёл и что где положил, чтобы потом не махать голыми руками на морозе, а на улице не май месяц, между прочим, не май и как говорил Бендер — «это не Рио-де-Жанейро», а столица деревень чёрт бы её подрал, вместе с её солнечным летом!

— Ты что — ИЗВРАЩЕНЕЦ?! — словно жуткую тайну с грифом «абсолютно секретно — застрелиться перед прочтением», выдохнула она мне горячим шепотом, взглядом округлившимися глаз, напряжённо нагибая свою лебединую шею, чтобы заглянуть в мой опущенный, погружённый в себя взгляд.

«Какие у неё всё таки прозрачные, глубокие глаза... нет в серых глазах есть что-то определённо чаруещее, на них можно запросто часами медитировать, гораздо круче чем на что-либо» — подумал я, а вслух сказал, чисто машинально —