Медсестра

«All the world's a stage, and all the men and women merely players: they have their exits and their entrances; and one man in his time plays many parts, his acts being seven ages». (Весь мир — театр. В нем женщины, мужчины — все актеры. У них свои есть выходы, уходы. И каждый не одну играет роль. Семь действий в пьесе той.) Вильям Шекспир.

Дыша собственным вонючим перегаром я висела под высоким потолком лаборатории по переработке химических реактивов. Я была закреплена страховочным тросом и упиралась ногами о пожарную лестницу, пытаясь дотянуться до трубы, из которой под напором сочилась струя розоватого дыма. Пытаясь закрутить вентиль, я проклинала всех разработчиков, проектировщиков и сборщиков этой чёртовой системы очистки, сделанной походу на один раз. Я цедила проклятия одновременно на английском и на русском языках, причём по русски получалось гораздо лучше. Через исцарапанный лицевой щиток гермошлема я видела свою руку в толстой перчатке с разводным ключом и вентиль на трубе, до которого надо было каким-то образом дотянуться. You mother fucker! В этот момент мне больше всего хотелось не висеть под этой чёртовой трубой в неудобном положении, а лежать по самую шею в тёплой ванной, щедро заправленной ароматным шампунем с обильной пеной и держать в руке стакан холодного пива с такой же точно пышной пеной. Я вспомнила вчерашнюю пирушку, на которой нажралась вдрызг, со злости от того, что меня уже в который раз продинамил мой парень. Я давно заметила его холодность и натянутость в отношении меня, да и трахался он со мной уже не так горячо и страстно. У него явно появился кто-то другой и я это чувствовала. Я злилась на него за то, что он мне постоянно врёт и отнекивается от очевидных вещей, я же не слепая в конце концов, но разорвать с ним отношения пока не решалась. А вдруг он её бросит и у нас всё будет как и прежде.

Утро началось скверно, а день обещал быть и того гаже. На утренней планёрке я получила нагоняй от шефа за опоздание и наличие перегара изо рта, и это означало, что о премиальных теперь можно было забыть. В дополнение ко всему мне сообщили, что мой напарник заболел и смену тарахтеть придётся в одиночку, выполняя работу за двоих. Нарядов пока не поступало и я валялась на кушетке в помещении для отдыха и перебирала клавиши пульта телевизора. Самочувствие было дерьмовым и я была неработоспособна. В голове били барабаны, а в животе скребли черти. Тело покрылось мурашками и меня бросало то в жар, то в холод. Под подушкой я спрятала дежурную банку пива, которую держала в шкафчике на всякий пожарный, и втихаря потягивала его через тонкую трубочку. Наконец в диспетчерской заиграл сигнал вызова и голос оператора позвал:

— Цветкова, на выход. Вызов как раз по твоей части.

Я встала и пошла в диспетчерскую.

— А что случилось то? — спросила я, обдавая оператора волной густого перегара.

— На предприятии по утилизации химических отходов произошла утечка. Тебе и надо её устранить. Персонал уже эвакуировали, все ждут специалиста, то есть тебя. Так что бери седьмую аварийку, руки в ноги и вперёд. И костюм на всякий случай проверь. Ремонтники уже там, они тебя в случае чего подстрахуют. Их бригадир сказал, что течь пустяковая, он и сам бы устранил, но не имеет допуска для таких работ, поэтому все ждут тебя.

— Ладно.

— Цветкова, признавайся, какую гадость в очередной раз ты вчера бухала?

— Коньяк Наполеон — гордо ответила я, и это было сущей правдой. Если конечно хозяева фуршета не перелили в бутылки из-под благородного напитка подкрашенный чаем самогон.

Я взяла наряд и пошла в коридор. Открыв подсобку я достала сумку с инструментом и стала облачаться в душный прорезиненный защитный костюм. Проверив герметичность шлема я откинула его назад и вышла во двор, где стояли уазы аварийной службы.

— Михалыч! — позвала я водителя и тот встал с лавочки и направился к машине.

Я уселась спереди и достала из сумки в заначке ещё одну банку пива. Пшикнув пробкой я стала глотать газированный алкоголь и приятное тепло наконец растеклось по всему телу. Барабаны в моей голове смолкли и я расслабилась, откинувшись на спинку сиденья. Ну вот, теперь и работать можно. Какой такой придурок придумал приказ, запрещающий употреблять спиртные напитки на работе. Пить на рабочем месте нельзя, согласна, а похмеляться, то есть лечиться, ещё как можно и нужно, и даже жизненно необходимо. А на такой работе как моя, так тем более! Презрев все приказы начальства — не курить в подсобке, не курить в машине, не курить на работе вообще — я закурила сигарету и обдала клубами едкого дыма некурящего водителя. Тот закашлялся и прибавил газу.

— Ничего, щас ты там не такого дерьма нанюхаешься — мстительно произнёс он.

— Да неужели? — я игриво подмигнула ему — мало ли я всякой дряни здесь понюхала.

Я швырнула окурок в окно и вслед за ним полетела пустая банка из под пива. Разжевав таблетку аспирина я засунула в рот сразу две пластины мятной жевательной резинки. Мы подъезжали уже к техническому входу на предприятие. Я запихнула в сумку наряд и выпрыгнула из машины. Окинув взглядом свой костюм, я решительно вошла внутрь.

И вот я трахалась с этой утечкой добрых полчаса. Место прорыва некачественной трубы было видно хорошо. Вроде бы пустяковая работёнка, перекрыть вентиль, наложить пластырь, залить герметиком и высушить феном. Затем открыть кран и вуаля. Но прорыв был высоко, в труднодоступном месте и всё было непросто. Ремонтники предложили помощь, но работать в загазованном помещении без защиты им было нельзя и я их выгнала наружу. Напарника не было и я полезла вверх одна, закрепив за плечами инструменты. Поступок смелый и безрассудный. Пренебрегая техникой безопасности я взобралась на шестиметровую высоту и работала в одиночку. Второй пары рук не было и произошло то, что должно было произойти. Тяжёлый ключ соскочил с вентиля и с глухим стуком пробил стекло моего шлема. Струя едкого вонючего дыма моментально проникла под защиту. Я закашлялась, дым ударил в глаза и я стала слепнуть. Затем это дерьмо ещё раз обожгло мои лёгкие и я почувствовала, что теряю сознание. Сорвавшись с лестницы, я повисла на тросе, раскинув руки, и, погружаясь во тьму, я приглушённо слышала вой сирены и топот тяжёлых башмаков. «Да, всё же пить на работе нельзя» — это была моя последняя мысль, после чего я провалилась в удушающую и зловонную черноту.

Я открыла глаза. Первое что я увидела — это белый потолок и такие же белые стены. Попытавшись пошевелиться, я обнаружила, что привязана к кровати по рукам и ногам. На моём лице была закреплена кислородная маска, и надо мною слева возвышалась капельница. Справа от меня висели приборы, которые мигали разноцветными огнями и непрерывно пищали и жужжали. Я была абсолютно голая и из моих половых губ торчал мочевой катетер, который при малейшем движении больно царапал стенки влагалища. Сознание понемногу возвращалось и я поняла, что нахожусь в реанимационном блоке. В помещение вошли мужчина и женщина в зелёных костюмах и в масках и подошли к моей койке. Мужчина пощупал мне пульс и посмртел на приборы.

— Десять кубиков ГОМКа в вену на физрастворе — сказал он женщине, по видимому медсестре и пошёл к другим койкам.

— Всё понятно, доктор — ответила она и вышла из блока. Через пять минут она снова вошла, держа в руках лоток, в котором был шприц. Она перекрыла капельницу, и в её резинку вколола иглу, выдавливая прозрачную жидкость. В голове моей всё закружилось и я снова провалилась во мглу. Я очнулась уже в палате и кислородного прибора на мне не было. Я лежала на койке на спине и руки и ноги были свободны. Мочевой катетер так же отсутствовал. Палата была маленькой и в ней была всего одна единственная кровать, которую я и занимала. Рядом со мной сидела молодая девушка с милым лицом, по видимому медсестра, и смотрела на меня. Увидев, что я очнулась, она взяла меня за руку и проговорила:...