Каботаж

Кaбoтaж — это рaбoтa транспортных средств внутри территории одной страны.

Зима в указанный период оказалась жесткой. Уже вторую неделю сохранялись морозы, достигая тридцати градусов. Как мы смогли добраться до Питера, только Всевышнему известно. Я находился в своей капитанской каюте вымотанный, как лимон, после последних событий. Внезапно прекратились грузовые операции. Я взял с стола портативную радиостанцию:

— Грузовому помощнику, капитану.

— Здесь, — отозвалась радиостанция.

— Почему выгрузка прекратилась? Ну-ка, зайди ко мне, — раздраженно бросил я радиостанцию на стол.

Через минуту в каюту вошел грузовой помощник, а за ним генеральный директор нашей компании:

— Прекрати воевать, капитан!

— Добрый вечер, Виктор Иванович. Если он добрый? — поднялся я навстречу.

— Свободен, — кивнул я грузовому помощнику. Тот вышел.

— Чем угощать будешь? — генеральный уселся на диван.

— Чем угодно. Только, давайте уже, — вести душевные беседы с начальством мне абсолютно не хотелось.

— Ну, сразу, так сразу. Идти надо, — и он назвал такую отдаленную локацию, куда и летом-то не очень. А тут такая зима.

Храбрость капитана заключается не в том, чтобы рискуя судном и людьми, выходить в море в жестокую непогоду. А как раз наоборот. Не обращая внимания ни на какие уговоры и угрозы, упереться и отказаться. Это не цитата. Это мои собственные выводы по жизни.

— Что? Все так серьезно? — спросил я.

— Более чем, — не стал распространяться он.

— Когда выходить надо?

— Надо было ещё вчера, — генеральный поднялся с дивана:

— Поставлю на уши все службы. Любая помощь. Главное, будь постоянно на связи.

— Я слышал такое раз сто в своей жизни, — отмахнулся я.

— Дойдешь до Сескара с караваном. А у Халли тебя встретит дежурный ледокол. И там... Как карта ляжет? Ничего. Рейс каботажный. Обернешься быстро, — пожал он мне руку и вышел. Я даже не пошел его провожать.

...

В каюту вернулся грузовой помощник.

— Шланги отданы. Буксиры заказаны, сейчас подойдут, — сообщил он.

Перед изложением дальнейших событий следует сказать несколько слов об этом кадре. После развала Советского Союза Россия, вдруг, осознав, что потеряла большинство портов на Балтике, спешно бросилась строить новые. Вот в один из таких вновь строящихся портов и пришлось мне как-то заводить судно. О бардаке, который встретил там нас, и вспоминать не хочется. Разумеется, любому терпению есть предел. Вот и решил я высказать местному начальству все, что про них думаю. Капитана порта на месте не было. И оказался я в кабинете его первого заместителя. Встретил меня такой матерый чинуша в мундире. Золотых соплей на рукавах нашито аж по самые локти. Но на груди у него был старый, еще советский значок капитана дальнего плавания. Вот это-то меня остановило. И я начал вежливо излагать свои претензии. Выслушав, он спросил:

— А кто вы такой, чтобы меня учить?

Вежливо не получилось. Я подошел вплотную к столу, оперся кулаками на разложенные очень "важные" бумаги и, наклонившись вперед, чтобы было лучше слышно, раздельно произнес:

— Такой же капитан, как и ты. Только до сих пор на мостике стою, а не прячусь в теплом кабинете.

После этого случая я долго ждал последствий. И они наступили. Только совсем не такие, к которым я готовился. Через несколько месяцев в эту самую каюту вошел молодой штурман с направлением. Прочитав его бумаги, я удивленно посмотрел на него:

— Привет! Да, ты — неплохой парень.

— Да, — он совсем не смутился:

— Только папа хочет, чтобы я свою службу начал именно у вас.

— Ну, раз папа хочет, иди, начинай. — отпустил я его.

Вот и не уважай после этого чиновников. А самое удивительное, что парень как-то сразу очень тесно вошел в наш коллектив. Видно, морские гены сделали свое дело. Когда-то я несколько лет проходил в третьих штурманах. А его уже на следующий год сделал грузовым помощником. И папа здесь не при чем. Я сам написал ему рекомендацию. И сам ходил с ним по кабинетам.

Вот сейчас этот кадр стоял передо мной.

— Ну, что же. Есть только один способ начинать. Это начинать. — поднялся я из кресла

...

Казалось бы, идти в караване дело не хитрое. Тем более что впереди линейный ледокол и ещё восемь корпусов. Но лед — вещь коварная. Пробитый канал затягивается очень быстро. И, чтобы не застрять и не остановить весь караван, приходится вплотную прижиматься к судну, идущему перед тобой. Тут каждый метр сокращенной дистанции имеет значение. Но, с другой стороны, судно, идущее впереди может внезапно остановиться, не справившись с очередным торосом. И вот тут-то, чтобы реверсировать машины и отработать назад, как раз может и не хватить этого метра. А за тобой ещё пять корпусов, точно в такой же ситуации. Так что и тебе в корму могут въехать запросто.

А огни впереди идущего судна из-за снежной завесы появляются только изредка. Ориентироваться приходится по радару, да собственной интуиции. Радиостанция не смолкает ни на секунду. Кто-то впереди постоянно ноет по-английски с итальянским акцентом, выпрашивая у ледокольщиков для себя лучшей доли. Но караван упрямо идёт вперед, оставляя за кормой милю за милей. Счет времени ведется не по часам, а по вахтам. Просто отмечаешь для себя, что на мостике сменился очередной твой помощник. Да, повар периодически приносит что-нибудь пожевать.

Зима наступила. Но что в этом толку? В снежном вихре все равно не видно дальше своего носа. Просто черная муть сменилась белой мутью. Удивительно! Сколько лет хожу в море, но никогда не видел, чтобы снег или дождь падал, как ему положено, сверху вниз. Он будет лететь справа налево или слева направо, а чаще снизу вверх. Но никогда не будет падать нормально.

Прошли остров Сескар. Но за снежной пеленой даже не разглядели его маяков. Вспомогательный ледокол, пробив кромку ледового канала, помог нам покинуть ордер.

— Удачного рейса, ребята. Давайте теперь сами. Вас очень ждут, — попрощался он с нами и пошёл догонять караван, уходящий на запад.

...

Режим одиночного ледового плавания. Теперь на север мы идем одни. Ледовые поля. Торосы. Трещины. И нужно вправо. Там трещина шире. И руль уже переложен вправо. Но танкер думает по-своему. У него своя точка зрения. Он уже поворачивает в другую сторону. И спорить с ним бесполезно. Нужно считаться с его желанием. Амбиции, кто принимает решение, здесь неуместны. Если за считанные секунды не найдешь с ним компромисс, встанешь. И тогда без посторонней помощи ты уже никто. Судно должно постоянно быть в движении. Должно постоянно шевелиться. Не важно, в какую сторону. Воображалка обязана работать на все сто. А если встал, то тогда уже интеллект против стихии бессилен.

И реверсы, реверсы, реверсы. Там, под ногами, глубоко во чреве корабля ошарашенные от грохота дизелей механики обкладывают сейчас мою несчастную голову матюгами со всех сторон. Левый лобовой иллюминатор открыт, потому что из-за снежной каши ничего не видно, хотя за бортом минус тридцать. Моя меховая куртка давно висит на вешалке. А мне совсем и не холодно.

Прошу прощения у коллег, ведущих сейчас караваны на Сев. мор. пути. Для них мое произведение может показаться детским садом. Да, только... Бывали мы и там. Друзья. Хочу сказать. Здесь не легче и не сложнее. Просто, здесь все по-другому.

Начинает темнеть. Зимой в наших широтах световой день короткий. Лучи прожекторов сразу же уперлись в сплошную стену летящего снега.

...

Вот и скала Халли. Только, где это вот? Конечно, локатор отбивает. И на электронной карте очень даже красиво высвечивается. Всё равно ничего не видно. Не люблю я это место. Да и кто его любит? Природные аэродинамические трубы здесь сходятся в одну точку. Шквальные ветра начинаются внезапно. Внезапно и прекращаются. И не всегда, получается, проскочить в период затишья.

— Подвижка! Поле пошло! — взволнованно доложил старпом.

— Вижу....

Право руля, — встал я к посту управления. Судно начало поворот. Но, медленно. Слишком медленно! Лёд явно сильнее нас. Танкер в грузу. Сидит низко. И надо успеть развернуться на поле форштевнем. В противном случае лёд начнёт тороситься у борта, стремительно увеличиваясь в размерах, и полезет на палубу, сметая все на своем пути. Ну, где же этот дежурный ледокол?

— Убрать людей с тронговой палубы, — отдал я распоряжение, не сводя глаз с экрана радара, на котором эхо сигнал быстро приближался к нам. И всё-таки нервы у меня не выдержали. Я схватил микрофон радиостанции:

— Ледокол «Победа» танкеру «Амур»?

— Иду! Иду к тебе! Держись! — тут же ответила радиостанция.

Ждали его с нетерпением, считая каждую секунду, но из-за снежной завесы появился он внезапно. Разрывая ночную муть вспышками прожекторов, весь окутанный клубами морозного пара, он сходу навалился своим могучим корпусом на торос. Разбрасывая вокруг себя мириады ледяных брызг, в грохоте ломающегося поля, он пролетел вдоль нашего борта. Торос ослабил свои клещи, и танкер ожил, двинувшись вперёд. Надо скорее уходить из этого опасного места. Я дал полный вперёд. Ледокол, разойдясь с нами на контр курсах, рассекал за кормой циркуляцию и уже обгонял по другому борту. Казалось, что всё обошлось. Ледокол ушёл далеко вперёд, пробивая для нас ледовый канал. Танкер стремительно набирал ход. Но лёд и не думал сдаваться. Поле продолжало двигаться, быстро затягивая канал. И, вдруг!

— Я встал! Амур! Стоп! Полный разворот! — прокричала радиостанция. Упершись в следующий торос, ледокол остановился. Отрезки чистой воды, освобожденные ото льда, густо парили от мороза. Таким образом, видимость сразу упала до нуля. Из-за малого расстояния радар полностью осветился, став бесполезным. Но и в слепую было ясно, что мы летим прямо на ледокол.

— Всё! Работать не успеем, — почему-то шепотом произнес старпом.

Чей промах? Ледокола, не успевшего набрать достаточную инерцию, чтобы справиться с торосом. А может он неправильно выбрал угол атаки? Или я, в том, что я, уходя от надвигающегося поля, сломя голову бросился за ним? Несколько секунд назад подобные теоретические бредни уже перестали иметь хоть какое-либо значение.

В подобной ситуации решение приходит мгновенно. Приходит! Обязательно приходит! Потому что, если не придет, то и решать-то будет не кому, да и не зачем.

— Все самый полный вперед! — не своим голосом приказал я. Как на флоте говорят? Прежде чем командовать, надо очень хорошо научиться подчиняться. Мой старпом эту науку усвоил в совершенстве. Абсолютно не понимая смысла моего приказа, всем своим существом не соглашаясь со мной, он мгновенно выдавил ручки до упора.

Танкер еще сильнее стал набирать ход. Впереди показались огни быстро приближающегося ледокола. Стоящий рядом со мной рулевой, вдруг, отступил назад.

— Стой!!! — рявкнул я на него. Он вздрогнул всем телом и снова вцепился в ручки манипулятора. Уже хорошо различаемые прожектора ледокола летели прямо на нас.

— Вперед, на борт! — крикнул я рулевому. Щелкнул манипулятор. Танкер резко закачался, входя в циркуляцию, но тут же, ударившись в правую кромку ледового канала, с грохотом скользил по ней, неумолимо приближаясь к ледоколу.

Боже! Не покидай нас. Святой Никола ходатай! Ну помоги пробить эту проклятую кромку. За кормой ледокола должен же быть лед разрыженный. Как пушечный выстрел раздался хлопок. Внезапно поле лопнуло, расчертив длинную трещину. В эту трещину мы и влетели, разворачиваясь параллельно ледоколу. Там поняли наш маневр. Его винты забурлили на полный назад. Он стал медленно отползать, уступая нам дорогу. В пробитый им канал и швырнуло наш танкер.

Ледокол, увеличивая обороты, делал все, чтобы уйти от столкновения. Боже! Но ведь немного осталось! Почему ты нам не помогаешь? А мы-то сами? Что здесь? Куча ветоши? Я бросился к старпому, отщелкнул ограничители и, навалившись на него, выдавил рукоятки вместе с его руками еще дальше. Судно задрожало от дикого перенапряжения и скакнуло вперед. Наша корма пролетела от штевня ледокола буквально в метре. Танкер, пройдя еще немного по ледовому каналу, зарылся носом в торос и остановился.

— Саныч! Ты меня раздавишь, — освободился от моих объятий старпом.

— Я и не знал, что ты молиться умеешь, — как-то кисло улыбнулся он, ставя на место ограничители. Оказывается, думал я вслух.

— На мостике! Вы, что там? Обалдели! Машины же запорем! — заговорила трансляция голосом старшего механика. Старпом хотел ответить, но я взял микрофон у него из рук:

— Саша! Так нужно.

— Поняла, — ответила трансляция и отключилась.

— Амур! Победе. Ну, как вы? — вышел на связь ледокол.

— В пределах нормы, — ответил ему старпом. И это верно. Нам здесь... А на ледоколе... ? Он ведь сильнее. Он помогать пришел. С него и спрос больше.

— Я сейчас перемолочу это безобразие. А вы готовьтесь. Будем заводить буксир. Так дальше не пройти, — опять вышел он на связь. Точно. Ответственность будем делить потом. Теперь дело надо делать.

— Поднять подвачту. Боцмана на бак, — распорядился я, отчетливо представляя, как сейчас из теплых кают полезут мои мужики на тридцатиградусный мороз с пронизывающим ветром. Замерзшие тросы с обледеневших вьюшек придется сбивать ломами. А потом растягивать их по скользкой палубе, где человек, как конькобежец на катке без коньков. А палуба еще и качается. И тросы устремятся к клузам совершенно по непредсказуемой траектории. А кругом люди.

— У парохода тормозов нету, — однажды услышал я, как моя семилетняя дочка объясняла что-то мальчишкам во дворе. Вот уж, устами младенца глаголет истина. Две много тысячетонные махины нужно сблизить в упор. А подушка льда, набивающаяся между ними, препятствует этому. И приходится увеличивать обороты, продавливая её. Но в любой момент она может провалиться. И тогда одно судно обрушится на другое. Ледокол, размывая эту подушку своими винтами, чем мог, помогал мне. Вот именно, чем мог. Рукотки в ладонях уже давно стали скользкими. И старпом, отодвинув плечом рулевого, уже сам стоит у манипулятора. Языком тереть бесполезно. Всё равно не успеешь отдать команду. Да и, не сводя с меня глаз, сам он знает, что ему делать. И боцман уже дистанцию докладывает не в метрах, а в сантиметрах. Во время такой операции капитан ледокола и капитан буксируемого судна не только думать и действовать должны одинаково. Дышать должны одинаково!

— Есть прикосновение! Саня! Как в точку! — сообщил с бака боцман.

— Выбираем буксир. Крепим, — теперь судно жестко соединены и, если ледокол встанет, не справившись с торосом, большой опасности уже не будет. Да и я смогу помочь ему своими машинами. Ледокол-то тоже не всесильный.

— Начинаем движение, — отдал команду капитан ледокола.

...

Старпом объявил команде ужин. В очередной раз сменилась вахта. Теперь на мостике важно руководил процессом грузовой помощник. Надежно скепленные танкер и ледокол упрямо шли вперед, пробиваясь сквозь льды. Открылась дверь ходовой рубки.

— Прошу разрешения, — на мостик вошел наш повар Дима с подносом в руках.

— Господин капитан! Время вечернего клева! — поставил он поднос на откидной столик.

— Гречку приволок? — обратился я к нему.

— А что? — Дима изменился в лице:

— Послушайте, Саныч! Я же вас не учу кораблем командовать? Вот и меня не надо учить моему делу. В гречке железо. Это для прочности...

— Всё! Всё, — умоляюще помахал я руками:

— Я всё съем.

С нашим Димой лучше не связываться. Он, как спичка, готовая загореться в любой момент. Ребята, зная эту его черту, часто подшучивают над ним. А шуток он не понимает. Но, несмотря на это, этот добродушный толстяк — любимец всей команды.

— Посуду рулевой после вахты пусть на камбуз занесет, — Дима повернулся и вышел из рубки.

Судовой повар это не последняя и далеко не самая легкая профессия на флоте. Милые хозяйки, представьте себе, что ...

когда вы готовите, ваши шипящие сковородки и бубнящие кастрюли начинают, вдруг, исполнять танец с саблями. В качку вентиляция на камбузе работает плохо. А в сильную качку её и вовсе отключают. Думаю, дальше продолжать не надо. Но измотанных работой людей кормить нужно каждые четыре часа. Каждую смену вахт. Когда я смотрю в кино, как где-нибудь в ресторане щеголь официант гордо несёт поднос, я всегда вспоминаю наших поваров. Вот и сейчас передо мной налитая до краев тарелка супа, компот. И все это на безукоризненно чистой салфетке. А ведь Дима шёл по качающимся коридорам, крутым трапам от нижней палубы корабля на самый верх. И не пролито ни капли. Я с улыбкой представил себе, как сейчас в кают-компании промерзшие матросы, обжигаясь, хлебают Димкин супчик. Говорю компетентно. Повар — профессия не из лёгких. А, если учесть, что подавляющее число поваров на флоте — женщины?

Наблюдаю за штурманом и рулевым, которые тактично игнорируют мое присутствие. В темноте, где освещение зависит только от сигнальных лампочек, выполнение обычных задач становится не таким простым. Прием пищи на судне - это настоящее искусство. Попробуйте не промазать ложкой мимо рта, когда все трясется. Забавно, но учатся этому очень быстро. Достаточно пару раз обжечься, и вы уже профессионал. Боже мой! Хорошо, что моя жена меня сейчас не видит. Как дома? Закипело. Все! Десять лет растрачено. Ладно. Политесть мы оставим для береговых банкетов. А здесь главное - забросить в себя еду и закончить дело. Теперь можно и сигаретку выкурить. Я удобно устроился в кресле.

Грузовой помощник уверенно управлял танкером, не переставая разговаривать по радиостанции со штурманом ледокола. Их работа в паре была слаженной. Танкер очень своевременно помогал своими машинами ледоколу пройти особо тяжелые участки льда.

Слушая разговоры штурманов, я задумался. Видимо, это правильно, что есть на свете профессии, когда в 25 лет мужчина полностью обоснованно может считать себя настоящим мужчиной. Вести две такие машины через льды - это чего-то стоит? Разумеется, любой офисный работник найдет сто причин, по которым будет себя уважать. Но здесь другие критерии оценки людей. Условия другие. Если даже заболел, больничный взять негде. Все равно надо ползти на рабочее место. Помогут всегда. Но заменить тебя некем.

Танкер вдруг задрожал и начал останавливаться. Уперся в особенно тяжелый участок льда. Я уже хотел вмешаться. Но штурман был на месте. И не запаниковал. Без рывков. Все сделал плавно. И команды рулевому прошли вовремя и точно. Все-таки не напрасно столько времени я ему объяснял.

— Коллега! С вами приятно сотрудничать, — похвалил его штурман ледокола:

— Такому нужно долго обучаться.

— Начинать следует ещё на гинекологическом уровне, — парировал мой. Развлекаются ребята. Но все равно молодцы!

...

Кажется, задремал. Очнувшись, взглянул на часы. Ничего себе! Два часа прошло. Снег прекратился. Видимость улучшилась. Я взял бинокль. Впереди уже виднелись огни терминала.

— Танкер «Амур» ледоколу «Победа». Сбавляемся. Будем отдавать буксир, — это уже голос капитана ледокола. Я поднялся из кресла и встал к ручкам.

И опять всё снова. Скользкая палуба. Обледеневшие тросы. А на палубе люди в опасной близости от этих тросов.

Ледокол стал удаляться, пробивая нам канал к терминалу. Потом, развернувшись, пошел навстречу.

— Дальше сами. Вас ждут. Удачной швартовки, ребята. А мне возвращаться надо, — попрощался он, расходясь с нами на контр курсах. Видно, кому-то, где-то опять срочно нужна была его помощь. Я поблагодарил капитана ледокола и повел свой танкер к терминалу.

У причала два буксира ломали лед, готовя нам место для швартовки. Я всегда с чувством профессионального наслаждения наблюдаю за работой портовых буксиров. Делают они свое дело ювелирно. Не зря у нас их уважительно называют вертолетами. Только полными ходами! Быстро! Мгновенно реагируя на любые изменения обстановки. Лихие ребята!

Раскидывая остатки льда, один буксир пошёл в нескольких метрах перед нами. Другой, между нашим бортом и причалом, не давая образовываться ледовой подушке. И не успел танкер остановиться, как они уже оба своими штевнями с внешнего борта прижали нас к стенке. Теперь можно работать, не торопясь. Парни надежные. Держать будут столько, сколько потребуется.

И моряки, которые работают с береговыми швартовками, и мои матросы скользят, падают, поднимаются, помогая друг другу и тянут швартовые к кнехтам. Завывают швартовые лебёдки, набивая трофеи. Вот и все. Приехали!

— Старпом. Заканчивай здесь все. И отпусти буксиры. Я у себя, — наконец-то вышел я из ходовой рубки. Вся тяжесть последних дней, страхи, напряжение остались там, за захлопнувшейся дверью. А со мной только стучащая в висках усталость.

Я шел по коридорам к своей каюте. Сейчас лучше всего было бы упасть в постель. Но что-то мне подсказывало, что рейс еще не закончился. По пути встретился грузовой помощник.

— Где народ? — остановил я его.

— В котельной. Греются.

— Как все?

— Ржут!

— Чего?

— Да, боцман там курс молодого бойца проводит, — засиял он.

— Начинайте шланговку. А клоуна этого пришли ко мне, — я пошел дальше.

Шланговка. На таком морозе тащить толстенные и тяжеленные шланги. Конечно, подъемные краны сделают свое дело. Но последние метры придется все равно вручную. А потом соединять фланцы. А болты в перчатках заводить неудобно. И не дай Бог хоть одно соединение будет обжато недостаточно. Разогретый мазут пойдет по трубам под большим давлением. Для танкериста нет ничего страшнее, чем «разлив». Это, когда кипящие нефтяные фонтаны заливают судно и акваторию. И никаких скидок на тридцатиградусный мороз.

В каюте у меня хватило сил лишь на то, чтобы плюхнуться в кресло. В дверь постучали. Вошел боцман. Я молча кивнул на диван. Он уселся, закинув ногу на ногу, и преданно уставился мне прямо в глаза.

— Вот, что скажу, — от усталости мне даже говорить было трудно:

— За то, что ты сделал, я тебя благодарить не буду. Ты и должен был это сделать. А вот за то, что пацанов уберег. За то, что никто не пострадал. За это, Коля, тебе моё спасибо.

— Спасибо! Это слишком много, — он продолжал, не моргая, смотреть мне прямо в глаза. Только взгляд его стал каким-то нахальным.

Я достал из настенного шкафа бутылку смирновской водки, поставил перед ним фужер и налил его по самые края. Даже со горкой.

— А себе? — моргнул он.

— Нельзя. Третьи сутки на ногах. Сваляюсь, — отказался я.

Он пожал плечами, отвел локоть правой руки в сторону и, картинно распопырив пальцы, взял фужер за ободок. Пил он медленно, смакуя каждый глоток. Я даже заливаться замечтался. Наконец, он, блаженно выдохнув, поставил пустой фужер на стол.

— Зажуй, — подал я тарелку с нарезанным сервелатом.

— После первой не закусываю! — гордо отодвинул он тарелку.

— А, второй не будет. Ты мне пока живым нужен, — я взял бутылку, демонстративно завинтил пробку и убрал в шкаф.

— Вот, за что уважаю вас, Саныч, — он с нескрываемым сожалением проводил взглядом исчезнувшую в шкафу бутылку:

— Так это за нежную заботу о личном составе. Вы у нас, прямо, гренд фазер по лайфу.

— Знаешь, что? Полиглот, — мне почему-то стало весело:

— Чтобы ты своим рязанским прононсом мне здесь уши не резал, когда вернёмся в Питер, отправлю-ка я тебя на курсы английского языка.

— Саныч! Вот только не это! — он подскочил, как ужаленный, и пулей вылетел из каюты.

— Что это с нашим боцманом? — вошёл старпом.

— Едва я не упал. Молодой козлик по коридору покатался.

— Давай-ка мы с тобой кофейку, — не стал я ему ничего объяснять.

Он положил на стол порцию, достал кофемолку, кофеварку и начал хозяйничать. Кофе у нас на танкере настоящий. Из самой, что ни на есть, Бразилии. И процесс его приготовления возведён в ритуал.

— К нам тут местное правительство, — заговорила, вдруг, лежащая на столе портативная радиостанция голосом грузового помощника. Я кивнул.

— Какое ещё правительство? — взял старпом порцию.

— Ну,... Женщина.

— Красивая?

— По моему, даже, очень!

— Так чего же ты? Тащи её сюда, — засмеялся старпом.

Через минуту открылась дверь, и грузовой помощник галантно пропустил перед собой какое-то чудо. Действительно чудо. В шубе из шкуры непонятного зверя, по детски подвязанной под воротник шарфиком. В лохматой шапке. И в валенках.

— Я — заместитель главы администрации... — поздоровавшись, начала она.

— Да, вы замерзли совсем. Вам согреться нужно. Штурман, позаботься за дамой. Старпом, кофейку гостю, — оборвал я её. Штурман помог ей снять шубу, при этом слишком уж долго и заботливо развязывал на ней шарфик.

— Кофейку. Фирменного. С Наполеончиком. Сухопутные даже не знают, что это такое, — старпом усадил её на диван и поставил на стол ароматно пахнущую чашку. Она взяла чашку, грея об неё ладони.

А женщина была действительно очень привлекательная. Как только штурман под шубой успел сразу рассмотреть это. Какая прелесть! На ногах у неё были валенки. Такие маленькие, аккуратненькие валенки.

Она, привлекая мой взгляд, смущенно собрала ноги под себя.

— Мне поручено встретить вас... — попыталась она снова начать заранее заготовленную речь.

— Вы угощайтесь, — старпом положил перед ней коробку конфет.

— Да! Кофе восхитительный, — ну, никак не получалось у неё соблюдение протокола. И она, наконец, решила оставить свой официальный тон:

— Мужчины! Как мы вас ждали!

— Вот!!! — штурман одним прыжком оказался рядом с ней на диване. Она удивленно повернулась к нему.

— Всё. Больше ничего не нужно. Как вы это прекрасно сказали. А то сейчас начнёте. Остановленные котельные. Не отапливаемая больница. Замерзающий детский садик, — он как-то незаметно придвинулся к ней поближе.

— Но, я действительно..., — опять начала она, но мы все вместе дружно заржали. Официальность была сломана окончательно.

— А, хотите экскурсию по танкеру? У нас тут этажей, как в небоскребе, — не унимался штурман.

— А можно? — она по детски просительно посмотрела на меня. Мы опять все рассмеялись.

— А танкер наш называется «Амур». Это в переводе означает любовь, — ну, все, пошло парня.

— Шланговку закончили, — заговорила лежащая на столе рация.

— Я сам посмотрю, — остановил я жестом старпома.

— Штурман, проводи меня, — поднялся я из кресла.

— Основное правило помнишь? — уже в коридоре задержал я грузового помощника.

— Женщина с корабля должна уходить всегда удовлетворённая, — без запинки отчеканил он.

— Довольная, — поправил я:

— В холодильнике бутылка Амаретто стоит.

— Понял! — он аж подпрыгнул и опять нырнул в каюту.

Не успел я сделать и пару шагов, как меня догнал старпом:

— Ну! Молодежь! На ходу подметки режет.

Тут хлопнула дверь, и по коридору раздались боцманские сапожищи.

— Где грузовой? Насосы проверять пора, — подошел он к нам.

— Чего молчишь? Штурман устанавливает отношения с местными властями. Я насосами займусь, — остановил его старпом.

— Парню может быть сейчас, отдуваться за весь Российский флот придется, — поддержал я старпома.

— А справится? Парень ведь совсем новый, — недоверчиво покачал головой боцман:

— Ну, ничего. Я потом сам проверю.

На меня со старпомом сложилось от смеха. Боцман долго не мог понять, в чем дело. Наконец, сообразив, что только что замерзил, заржал во все горло вместе с нами.

— Всё. Кончай шумиху. Выгрузку пора начинать, — прекратил я общее веселье.

— А то вымерзнут все аборигены на хрен, — поддержал меня боцман.

— Тем более аборигенки здесь такие красивые, — согласился со мной старпом.

А рейс-то заканчивался. И заканчивался хорошо. А это хорошо, когда что-нибудь заканчивается удачно.