Допрос

Узкие щелки глаз полицейского уставились на нее ища малейшие сомнения, недомолвки, следы неуверенности. От этих сверлящих буравящих зрачков невозможно было скрыться, отвести взгляд, хоть каким-нибудь жестом выдать свою слабость. Вику передернуло, по лицу ее пробежала нервная судорога. Она твердила себе, что это был тест, еще один долбанный тест на прочность. Тест на право быть тем, кем она хочет, а не тем кого хотят в ней видеть остальные. В следующий момент голос ее дрогнул, надломился у самого основания и уже маячившая было надежда мелкими хрустальными шариками разлетелась вдребезги, острыми иголками пронзая доверившихся ей людей.

— Кааак? — переспросила она.

Молодой полисмен, с мальчишеским, почти детским лицом, скорчив недовольную гримасу, будто его заставляли работать сверхурочно, повторил свой вопрос:

— Испытывали ли сексуальное удовлетворение или оргазм во время, как вы утверждаете, вашего изнасилования, мисс Виктория Джексон?

Еще двое полицейских сидевшие чуть поодаль, переглянулись, делая какие-то заметки в своих бумагах.

Время, проведенное в клинике в относительном спокойствии, подарило ей слащавую лживую надежду на то, что на этом ее «приключения» прекратятся. Чуткий подкупающий персонал, хороший доктор, в нее здесь даже никто не тыкал пальцем. Не кричали: эй, посмотрите на последнюю дрянь! Ее трахала целая толпа и после этого она еще смотрит нам в глаза! К ее жопе приложилась целая артель! Теперь она глубже Большого Каньона. Пиздарванка! Она с радостью отсосет и раздвинет жопу пошире!

О, лучше бы они кричали! Сначала все было каким-то белым. Белые стены, белый потолок, люди в белых халатах. Все такое расплывчатое. Первую минуту ей даже показалось, что она умерла. Но мысль о том, что на небесах нет места таким как она, поставила все на свои места. Вначале была боль. Много боли. Она кричала по ночам, ее тошнило от еды. Она не могла видеть свое отражение. Ей хотелось вырезать свой живот и выкинуть его унитаз, как выкидывают червивое яблоко.

Во всем виновата была она. Она не лезла в душу, спрашивая: не чувствует ли она угрызений совести, не думает ли она что сама виновата в произошедшем или чувствует ли себя виновной? Она вообще ничего не спрашивала. Несколько суток она не отходя дежурила в ее палате. В то время когда весь мир горел в огне, а ее душа металась от рая в ад по несколько раз за день, она неизменно стояла рядом, следя за показаниями непонятных медицинских приборов, назначая какие-то лекарства, спасая ее от того чтобы она не перешагнула черту. Какой-то утонченный садизм крылся в том, что бы узнать, что можешь быть нужна кому-то. В последние минуты жизни обрести смысл. Кто и ради чего будет добровольно несколько дней кряду менять ее кровавые подгузники? Ради чего? Ради нее?! Ха-ха! Ей даже не платили за это! Выныривая из одного кошмара в другой, Вика тут же погружалась в следующий еще более жуткий бред, заново минуту за минутой переживая произошедший кошмар, который почему-то никак не хотел заканчиваться. Ее бред по силе уступал только чудовищным болям животе. Ее выворачивало словно резиновую перчатку, после чего на короткое мгновение она возвращалась в сознание, просыпаясь в холодном поту. Ее руки, наверное были тем первым что она узнала о ней. Рассказы на SexyTales. Они снимали липкий пот, ставили компресс, давали ей стакан с водой и лекарством. Потом... появилось ее лицо. Вика не знала как сказать, но в подобный момент жизни ожидала, что с ней должен быть, кто-то... Она не знала как сказать. Она. Она была девушкой. Что-жжжж. Осознав это как факт, Вика приняла его «как есть». Без вопросов и упреков.

Был потом у них какой-то «розовый» период. Вика была еще слишком слаба чтобы есть самой, она кормила ее с ложечки. В рационе преобладали кашки да пюрешечки, но иногда попадались фруктики послаще. «Разреши, я сегодня за тобой поухаживаю», — начинала обычно Оля свое невинное безобразие, как будто состояние Вики позволяло дать хоть какой-нибудь отпор. Орудиями глумления выступали вишенки, мандаринки, клубничка. Клубничка в сметане, клубничка с сахаром, клубничка с шоколадом. Оля водила ягоду перед ее носом, а Вика в этот момент щелкала зубами пытаясь вырвать вкусняшку из тонких пальчиков своего доктора. Иногда, «вкусняшка» непослушно закатывалась за ворот халата, холодный фрукт щекотал бархатистую кожу, они с игривым визгом принимались ее искать, их руки встречались, бывало наступала внезапная тишина, дыхание их пересекалось, а губы останавливались всего в паре дюймах друг от друга. Тогда Вика невзначай покрывалась пунцом, но продолжала делать вид, что ничего не происходит и старалась вести себя как обычно. Ей нравилось. Такие игры сбивали с мрачных мыслей и болезненных воспоминаний. «Почему она это делает?» — спрашивала себя Вика.

Оля сама меняла ей простыни и подгузники не доверяя это дело торопливым рукам медсестер. Равнодушным взглядом, Вика смотрела на кусок оплывшего мяса, как сейчас выглядело ее тело. Она сама виновата. Она и только она, больше никто не виновен в этом. Со временем синяки начали сходить сменяясь припухлостью, бархатистых естественного телесного цвета участков становилось больше и однажды она почувствовала прикосновение к себе. Вначале это была боль, много боли. Но пальчики Оли порхали над ней легче бабочки едва прикасаясь к покалеченной плоти, так что вскоре Вике приходилось бороться с совсем другого рода ощущениями. Вика всхлипнула ощутив прикосновение нежной кожи ее пальчиков к своему клитору. «Больно?» — извиняющимся тоном спросила Оля. Вика помотала головой прошептав: «Продолжай», — и подумав про себя что надо будет припомнить ей потом это «больно». Она сама себя поймала на мысли о том, что думает о близости с другой женщиной. Нет, теперь это не казалось ей безумием. Как знать.

Полицейские свалились как снег на голову, стерев песочный город ее несбывшихся надежд. Роковая ночь вновь предстала перед ней леденящим ужасом когда снова увидела себя в окружении группы мужчин. Полицейский, как будто не замечая ее замешательства, зачитывал ей обвинение: обвиняетесь, попытке угона авто, незаконном проникновении на охраняемую территорию, преступном сговоре, порче имущества, и т. д. и т. п. Это, это все было каким-то ожившим кошмаром, ей снова начало казаться, что она сходит с ума, что она все еще на той свалке и кто-то насилует ее тело в то время как ее мозг пытается уйти из этой гиблой реальности. Вика замотала головой пытаясь избавиться от мерзкого наваждения, но оно отказывалось покидать ее.

— Отрицает, — интерпретируя по своему, записал в протокол полицейский дознаватель ее ответ.

Вика испугано свела бедра и вжалась в стену, когда двое полисменов подошли к ее койке вплотную. «Вы можете, показать следы насилия над собой»? — спросили они. Вика в ответ продолжала молчать судорожно дыша. «Поймите, нам нужны доказательства» — продолжал настаивать дознаватель. Не дождавшись ответа, он кивнул своим напарникам и те потянули руки в Вике. Как в замедленной съемке она смотрела как один ее за пижаму, другой, потянул за штанину вниз.

Вика импульсивно отпрянула, ткань лопнула, обнажая лодыжку. Это послужило каким-то сигналом. Как борзые почувствовавшие кровь, полицаи накинулись на нее хватаясь за пижаму. Ткань, явно для этого не предназначенная, с легкостью поддалась грубой силе. Ее схватили за голову, она попыталась укусить, штаны с нее поползли вниз, она схватилась за них, они порвались, обнажив линию светлых трусиков, она брыкнула ногой живот, полицай падая разорвал штанину, другой двинул ей в живот. Вика согнулась от боли, чужие руки дернули за сорочку, пуговицы с звоном полетели в стороны, ее живот обнажился, в следующий момент оторвался рукав по локоть, она попыталась закрыться, обхватывая руками грудь, они схватились за лодыжки разводя ее ноги в стороны, она упала на пол пытаясь залезть под кровать. Суки! — вырвалось у нее. Сука!! — полетело в ответ, в ее жопу уперся чей-то ботинок, она взвизгнула,... Читать дальше →