Груши-2

Вместо «пилиться» Люба произносила совсем другое слово, совершенно нецензурное, и это было для меня еще одним сюрпризом: та Люба, которую я знал раньше, не то что грязную «латынь», а самые невинные словечки, которыми ругаются самые примерные пионеры, никогда не произносила!

Лида не поворачивалась, втянула голову в плечи.

– Мам, а ты минет ему делала?

Лида еле заметно покрутила головой. Люба кивнула:

– Ладно, сейчас сделаем.

И – о ужас! – подвинувшись ко мне, взяла член в руку и… обхватила головку губами! Задвигала рукой, зачмокала…

– Да не так, Люба! Смотри!

Вот это да… Нет, так не бывает! Это только в фантазиях подростков, перегруженных гормонами, такое возможно. Но мы ведь не подростки уже с Любой: школу закончили, в институте учимся, совершеннолетие оба отпраздновали…

Отстранив Любу, Лида сама взялась за дело. Но Люба далеко не ушла: пока мачеха работала с членом, падчерица умудрилась пробраться своими губами к мошонке, и вдвоем они довольно скоро восстановили утраченное было мною мужество!

Каким–то хитрым образом – я и не заметил, как и когда – Люба вдруг оказалась обнаженной. Краем глаза я увидел начисто выбритый, в отличие от Лидиного, лобок, не успел ничего подумать, и выстрелил.

Лида вовремя успела выпустить член изо рта, но первый выплеск все же попал ей на лицо. Второй успела щекой поймать Люба. Под третий Лида подставила грудь…

Теперь уже втроем мы лежали, отдыхая. Женщины неспешно растирали по себе результаты своих стараний.

– Полезно для свежести кожи.

Кто это сказал, я не понял.

– Вы давно тут кувыркаетесь? – поинтересовалась Люба.

– Нет, мы, собственно, только начали, и ты пришла, – отозвалась мачеха, – а что?

Не совсем так, конечно, но, похоже, смысл вопроса заключался не во времени, а в моей способности продолжать.

– Да так… Ты еще не успела спустить ни разу?

– Ну почему же? Ученик очень даже способный! Успела разочек, – улыбнулась Лида.

– Ну, так я тоже хочу.

– Тогда я… не буду вам мешать.

– Оставайся, мам! Втроем веселее.

Люба потеребила мой пока еще как следует не отдохнувший конец.

– Ты же не против попилиться втроем?

В отличие от Лиды, Люба смело использовала соответствующую неформальную лексику. Да откуда ж я знаю, как это происходит? Я пожал плечами:

– Не знаю...

– Люба… а как же без презерватива, если вдруг… Ты не залетишь?

– А ты ж не боишься залететь!

– Так у меня спиралька.

– Так и у меня тоже.

Лида понятливо кивнула, а я ничего не понял. Какая спиралька?

Наверное, я произнес вслух, потому что Лида ответила за двоих:

– Это такая штука, чтоб не забеременеть. Ты как? Отдохнул немножко?

Теперь моего дружочка женщины мяли уже вдвоем, приводя его в чувство. Надо сказать, что это им хоть и не сразу, но все же удалось. И понеслось!

Описать то, что было дальше, очень трудно. Сначала они по очереди делали мне то, что названо было новым для меня словом минет. Так же по очереди они подставлялись, чтобы я делал им куни… никак не запомнить слово. Попросту говоря, чтобы я языком ласкал их щелки. У одной – обильные заросли, а у другой – чисто выбритый лобок. И вкус немного отличается. Потом они стали уделять внимание и друг дружке. Мы сплетались в какие–то непонятные конструкции: Лида делала пдчерице это самое куни…, Люба в это время губами обрабатывала мне член, а я языком хозяйничал в Лидиных зарослях…

Лида с Любой менялись ролями…

Люба и Лида в позиции «69», а я, вдруг оказавшись не при делах, со всех сторон пытался подобраться к ним, но и рты, и вагины были заняты…

Наконец, что–то освободилось, и я погрузился в чью–то щель. Это Лида, потому что кучерявые волосы… Люба устроилась своей щелочкой так, чтобы Лида работала там языком…

Все те моменты, когда Любин рот не был занят, она сыпала «латынью»:

– Соси ему член, шалава такая… Ой, мля, как мне зашибись… палец мне в туда засунь… Мам, ну и дырища у тебя… Долби, долби мамку в рот… мля, щас спущу… Нифига себе… спускаю! Ё!!! Озвизденеть, как офигительно!.. Так твою мать, где ж ты раньше был, долбарь хренов… Мамка, мля… Я шлюха, да? Спускай, ма… Спускаешь, сука? Офигеть…

Вот и сейчас она приговаривала:

– Долби мамку, долби… Сильнее, мля! А ты розочку мне лижи… хочу член в розочку… скорее, мля! Отдай мне член!

Опять женщины поменялись ролями, и я впервые погрузился в Любу.

– Мляяяяя! Отымей меня! Спусти в меня! Нет, сначала поимей…

Любины маты–перематы не возбуждали, а наоборот, сильно отвлекали. Наконец, она замолчала – рот ей закрыла своей… ээээ… кудрявой розочкой Лида.

Я как Люба не скажу. Вагина у Любы не такая просторная, как у Лиды, и член мой сразу это ощутил. Тесные стенки охватили его плотно, я елозил интенсивно туда – сюда, Люба очень интенсивно, но невпопад, елозила навстречу, отчего иногда ее рот освобождался на несколько секунд:

– Офигенно долбишь… зашибись… мляяяя… Мамка, ты – шалава… И я шалава… хочу полную дырку малафьи… Спускаю!!!

– Спускай, Любонька, спускай, доча… Долбись, долбись, моя хорошая…

Ничего себе! И Лида тоже… латынью?!

Люба «заспускала». И я тоже. И тоже заговорил. Заорал даже:

– Сучки эдакие шлюхи!!! Мля! Ёооооооо!...

Посучив ногами, Люба затихла. Я тяжело отдувался, пыхтел. Было очень жарко, и все трое мы были мокрые. Раскатившись по широкой кровати, лежали, и, наверное, каждый пытался осмыслить только что случившееся непортебство.

Первой очнулась Лида:

– И что ж мы с вами, детки, натворили? Как теперь дальше жить–то будем?

Мы с Любой молчали. Я не знал, что сказать, Да и Люба, наверное, тоже. А Лида продолжала:

– Теперь у нас, видимо, два пути: или забыть, выбросить из головы сегодняшний день, или…

А что или – наверное, она сама еще не знала.

Откликнулась Люба:

– Мам… Ты не думай, что я… ну, в общем, что я такая. Просто увидела вас, и в голове помутилось. Ты же знаешь, что…

– Что ты не девочка? Знаю. Только вот не знала точно, с кем ты… Думала – с ним. А он, оказывается, до вчерашнего дня девственность берег, – Лида слегка улыбнулась.

– До вчерашнего? А вчера – что? Ты, мама, его девственности лишила? Ну, ты даешь! – засмеялась Люба.

– Ну, так вышло.

И потом, уже обращаясь ко мне:

– А ты, новоявленный мужчина, что думаешь по этому поводу?

До сего момента обо мне говорилось как об отсутствующем, что меня, естественно, немного обижало. Я и ответил с обидой:

– А ничего не думаю. Забыть, так забыть. Мне всё равно!

Опять тишина.

На этот раз – голос Любы:

– Мам… а тебе хорошо было, когда… ну, когда я тебе… куни?..

Лида зашевелилась:

– А ты сама подумай. Ты сколько раз сейчас спустила? Два? Три? А я ни разу. Учиться вам еще, детки, и учиться!

Соврала Лида. И я хрипловато и нахально вклинился:

– Так учи нас!

– Ну вот, мам, тебе и ответ на вопрос, что дальше! Учи нас. Кстати, спустила я всего два раза, а не три. И второй раз, между прочим, не от куни, а когда… это…

И опять полная тишина.

– Мам, давай мы пообещаем все, что об этом никто не узнает. И всё. И ты будешь нас учить.

– Я подумаю. И, наверное, пойду. А вы…

– А мы тут еще подумаем, поговорим.

– Ага, подумаем.

Лида как была нагой, так и ушла из комнаты, оставив одежды на стуле. И первый вопрос, когда мы с Любой остались вдвоем, был:

– Ты меня не хотел раньше?

Я ответил честно:

– Не хотел. То есть, я не думал об этом. То есть, думал, но не о тебе.

– А о ком?

Я смутился:

– Ни о ком.

– Что, тебе вообще не хотелось с девушкой… это…?

– Попилиться? – перешел я на латынь.

Латынь Любе не понравилась:

– Не матерись, пожалуйста, при мне.

Я опешил:

– Так ты ж сама только что?...

– Так то было не в простом разговоре, а во время… процесса.

Тут смутилась уже она сама.

– Не сбивай меня! Лучше скажи… а сегодня ты меня… захотел?

– Ты же видела сама! И чувствовала… И – вон!.. – я кивнул на небольшую лужицу, до сих пор потихоньку вытекавшую из ее щелочки.

Люба сдвинулась так, чтобы прикрыть собой пятно, и настойчиво продолжала выпытывать:

– Нет, ты словами скажи: хотел?

– Ну… да.

– Без «ну»!

– Ну… без ну. Да, хотел!

– И будешь теперь хотеть?

– Ну, буду…

– Без «ну»!!!

– Да буду, буду!

– А сейчас… хочешь?

– Не знаю. Сейчас я, наверное, не смогу.

– А давай попробуем?

– Давай.

Но пробовать мы не стали, а просто, как и раньше, сидели рядышком и болтали – с той лишь разницей, что сидели мы совершенно голенькие, и болтали на этот раз исключительно о сексе.

Люба откровенно рассказала, что уже довольно давно живет половой жизнью, но в отношении меня у нее не было до сегодняшнего дня никаких сексуальных мыслей – так же, как и у меня в отношении неё. Если бы не случайное ее возвращение не вовремя домой, то, видимо, мы так бы и продолжали оставаться лишь друзьями. А теперь, конечно…

Что – теперь конечно? А вот и непонятно пока. Взрыв эмоций прошел, наступила разрядка и расслабление. Странное дело – до первого в своей жизни секса с Лидой я почему–то был уверен, что после этого обязательно наступит какое–то ощущение неловкости, но ведь ничего подобного ни позавчера, ни сегодня не произошло! И мы неспешно и совершенно спокойно разбирали по пунктикам весь ход событий.

Оказывается, в какой–то момент я чересчур сильно ущипнул Любе сосок, и ей было больно. И языком у нее в щелочке я действовал не так, как ей хотелось бы, хотя Лида меня научила именно так. Выходит, им это нужно делать по–разному!

А Люба совсем не умеет делать минет – просто сосет член, как карамельку. И ее чрезмерная «латынь» меня, в общем–то, сильно отвлекала.

Я не заметил, как от просто разговоров мы перешли к «пробам и ошибкам». Со стороны это наверняка выглядело бы очень странно:

– Вот так вот сюда руку положи, и… Нет, не сжимай так, а то больно…

– Ага… так лучше?..

– Нет, вот смотри на мою руку, как я пальцами сама…

– Так?

– Ну, примерно… Только не так быстро…

– Ой! Теперь ты мне больно делаешь!..

– Извини…

– Ничего…

Естественно, что все эти манипуляции в конце концов привели к тому, что мы с Любой опять завелись, и ее опять пробило на «латынь». Кроме того, выяснилось, что ей больше всего нравится такой сценарий: некоторое время – языком в щелочке, затем немного «нормального секса», потом – опять куни, опять член во влагалище и несколько фрикций, и т.д.

Ну да, не влагалище и не фрикции, а всё та же милая «латынь»…

Не буду врать – не знаю, кончила ли она хоть раз, но покрикивала, постанывала и всхлипывала Люба почти постоянно. А я всё никак не мог «спустить».

– Устал? Давай отдохнем чуть–чуть.

Лида вернулась в комнату как раз в эту минуту. Одетая в какой–то халат. Застегнутая на сто пуговиц. С очень решительным видом.

– Знаете что, ребята? Хватит. Мы все с ума сошли. Так нельзя. Вставайте, одевайтесь и разбегайтесь. И – знаешь, что? Ты больше… не приходи сюда.

Она явно старалась не встретиться глазами ни с Любой, ни со мной. Однако взгляд ее, я заметил, все время возвращался к моему причинному месту, поникшему по случаю перерыва в работе. Увидела это и Люба. Впрочем, не увидеть это было трудно.

До сих пор не могу себе объяснить, как это произошло, но мы, вместо того, чтобы послушно встать, одеться и покинуть спальню, вдруг почти хором заявили:

– Он никак не спустит, помоги нам, а то мы уже устали…

– Да, помоги…

Лида вскинулась:

– Я же сказала – разбегайтесь немедленно!

Мы не двигались с места, а Люба демонстративно принялась приводить обратно в боевое состояние моего дружка – сначала медленно рукой, потом сделала вид, что потянулась губами…

– Любка! Прекрати немедленно!

– Ладно, прекращу. Если ты сама…

Голос Лиды начал срываться на высокие ноты:

– Сволочи! Паразиты! За что вы меня так мучаете?!

– Мы тебя любим!

Лида ничком рухнула на кровать между нами и как будто бы пустила слезу.

Я не придумал лучшего утешения, как взять её руку и положить себе на член. Пальцы ее слабо сжались, но оставались неподвижными какое–то время.

Наверное, меня в Лиде подсознательно притягивала опытность и взрослость, поэтому на ее прикосновения я реагировал сильнее, чем на Любины: дружочек мой стал твердеть. Все еще продолжая всхлипывать, Лида слегка пошевелила пальцами, потом медленно сдвинула шкурку вниз. Открылась головка, к которой тут же прикоснулась губами Люба…

Я лежал на спине, Лида рукой, а Люба губами потихоньку работали над моим дружочком. Такое двойное внимание, несмотря на усталость, в конце концов привели его в состояние, близкое к финалу. Осталось только определить, куда лучше на сей раз выплеснуться!

Выбрал я Лидину курчавую щелочку, но доступ к ней, похоже, был прикрыт одеждой. Но ее ведь можно и снять!

Лида слабо сопротивлялась, когда мы вдвоем с Любой переворачивали ее на спину, расстегивали бесчисленные пуговицы халата, стягивали желтенькие трусики. Помогла Любина «латынь», одинаково решительно, видимо, действующая на них обеих:

– Не прячь дырку, откройся… подолбись… впусти в себя член… я уже надолбилась сегодня, теперь и ты давай…

Лида в ответ на такие убедительные увещевания послушно приняла «миссионерскую» позу. Это я много позже узнал, что она так называется, а сейчас вся эта возня с раздеванием и излишек «латыни» опять меня охладили. Да что ж такое, неужели я так и не спущу сейчас?!