Плёночка-алёночка Часть 2

Второй раз Сергей обнаружил слежку в комаровской берлоге. Берлога большая, трехэтажная, настоящий хозяин в нетях, конечно. На втором этаже гостиная с наборными витражами и панорамными окнами. За ними золотой осенний лес. Солнце совсем по-весеннему жарит, через витражи блики бросает. Ветерок за окном желтые листья гоняет, то по земле, то вверх в небо так взметнет, что они вихриком перелетают даже через огромный забор из натуральных валунов. Красотища! Но не только снаружи, внутри тоже красота отменная! Сергей в любимом тренике, раскинувшись, сидит на огромном кожаном диване. Ноги закинул на «пуфик» – дрожащую от страха голую девчонку, стоящую перед ним на коленях, уткнувшись носом в паркет. А голова Сергея на животе другой, которая еще скованная на спинке дивана лежит. До нее очередь не дошла просто, так что Сергей левой рукой ей лениво сосок поковыривает, она чуть взвизгивает каждый раз. А в правой руке стек, он им пуфика по попе чуть нахлестывает в подтверждение приказов. Приказы же отдает третьей свежепойманной – она перед диваном стоит. Вся красная, слезы по щекам текут, но раздевается послушно. Блузка расстегнута, лифчик справа приподнят, очень неплохая грудка наружу торчит. Юбка задрана, девочка ее локтями с боков придерживает, белые трусики с колготками до колен приспущены, а руками она себя раздвигает сквозь редкую каштановую поросль, чтоб Сергею было получше видно, что там у нее спрятано. Но стесняется умилительно совершенно. И того, что раздевается вот так, и того, что пухленькая немножко, а еще ладонью шрам над лобком прикрыть пытается.

– Как тебя зовут, чудо-юдо?

– Алё-ёнка… – полушепчет, полуплачет, – Ле-ена…

Это его совсем умилило, что тезка его плёночки-алёночки. Так что новых команд не стал пока отдавать, и только было собрался приказать пуфику поближе подползти, да минетом заняться, как в окно наверху что-то стукнуло. Думал, камешек какой от ветра, или сучок с дерева, или шмель, или еще что-то такое природное… Пригляделся, нет! Снаружи в самой верхней части второго правого стекла маленькая камера, от нее штанга с проводком наверх. Одним прыжком с дивана слетел, в коридор метнулся, чтоб перед приборчиком свои способности не показывать. Только дверь окно загородила, сразу пленку на крышу. С первого раза правильно выставил – в двух шагах парень в наушниках на карнизе сидит, в руках та самая штанга, на коленях экранчик. Двумя руками штангу покручивает, пытается понять, куда Сергей делся, если он его только что видел. А Сергей рассвирепел – в штанах у него остыть не успело, как этот наблюдатель его от девчонок с дивана сдернул. Даже полностью через пленку проходить не стал – ногой ему в спину. Тот камнем вниз прямо в бетонную отмостку. Как разбитую шпионскую голову увидел, только тогда одумался, что надо было бы выяснить: кто такой, да откуда, да как узнал. Прямо с крыши кучу маленьких пленок по окрестностям создал, но тщетно – ни людей подозрительных, ни машин. Так впустую и вторую слежку он проворонил…

Все ж таки самые лучшие телки – наши, российские. Которые телки в загранках живут-поживают, так ни бельмеса по нашему не понимают, им что говори чего, что не говори, так те только и знают, что доунт андэстуд и нихт ферштэйн, а ни тебе раздеваться, ни тебе ноги раздвинуть, сколько им не долдонь. Зато вот после наших телок, как весь выдохнешься-опустошишься, да рука устанет им в морду давать и по сиськам хлестать, так лучше всего где-нибудь подале оттянуться. К примеру, на Канарах у отеля «Нептун» пляж самый-пресамый наилучший. Вот и сейчас лежу-греюсь, как пацаненок, и воспоминается, когда по телкам начал прохаживаться.

Как мы в новой квартире жить стали, я через года два-три стал в возраст входить. Маманя у меня, конечно, дура дурой, а все ж таки утром трусы заскорузлые, да пятна на простыне трудно не заметить. И не понять тоже трудно, на какие такие дела пленочку-аленочку ставить буду. Помню, подсела ко мне, за плечи обняла и так спокойно-преспокойно, ласково-преласково поговорила. Что, мол, если неприятностей не хочу, так не только на наш дом пленку не выставлять, но и на соседние тоже. Что если где подальше, то не найдут, даже если искать будут. Делать что хочешь можно, если без лица и без отпечатков каких-никаких. И без «биологических жидкостей» – мне эти слова так понравились, что сразу запомнил, тем более что понял сразу. И еще раз предупредила, чтоб никому ни гу-гу, даже мальчишкам во дворе. Но это я уж и сам без нее давно твердо-претвердо на носу зарубил.

Но вот самое-пресамое интересное, что на телок этим разговором именно маманя меня сподвигла, а не я сам додумался. Не хотелось опять баб разглядывать, помнилось еще, как противно стало, когда в женскую баню через пленку смотрел. А во сне, когда в трусах мокро получалось, как-то совсем другое снилось, как-то без лиц, непонятно чего такое, хоть и приятное-преприятное очень.

После того разговора с маманей поисками занялся, чтоб самую наипрекрасную красавицу заприметить. И чтоб не слишком молодую и не слишком старую, а как раз чтоб с меня или чуток постарше. Даже ночью мне как-то такая приснилась. Однако ж не такое простое дело, пленки ведь спервоначалу надо случайно выставлять, без всякой никакой примерки. Все ж таки нашел сдвоенные школы на другом конце города, стал там обшаривать. Не сразу приспособился, что обшаривать во время уроков лучше – сразу всех видно, не надо по коридорам за девчачьими стаями гоняться. Как первую школу осмотрел, ни на ком особо глаз не задержался, разве что парочку телочек присмотрел, если вроде так и не найду больше никого. Зато во второй школе в первом же классе, куда заглянул, меня как током ударило. За вторым столом справа почти та самая-пресамая телочка сидит, которая во сне приснилась. Ну, почти точь в точь! Блондинистая коса длиннющая, губки пухлые, да распахнутые глазищи в пол-лица! Только и разница, что тут она вся одетая наглухо, а во сне то ли совсем раздетая была, то ли что-то совсем-пресовсем прозрачное на ней было, а из этого прозрачного всякие руки-ноги высовывались и всякое прочее тоже.

Я к тому времени научился уже маячки ставить. Не только на дома и квартиры всякие, но и на людей тоже. Это надо пленочку близко-преблизко приблизить, с нее малюсенький кружочек вырезать, и той же рукой, не разжимая пальцев, к коже нужного человека прикрепить. Тогда всегда можно рядышком пленочку создать, хочешь – с одной стороны, хочешь – с другой. И пленочка тогда сама будет за тем же человеком двигаться на той же длине, где ты ее выставил. Вот, значит, я к ее щеке маячок прикрепил, на диване своем любимом откинулся и стал за телочкой наблюдать. Перво-наперво, как она с другими девчонками болтать стала, выяснил, что ее Таней зовут. Потом за ней подсмотрел, как она в уборную пошла. Тоже не так уж интересно журчание слушать, разве что юбку чуть задрала и колготки с трусами спустила, а потом клок туалетной бумаги вдвое свернула и там у себя вытерла. Потом вместе с ней в ее квартиру наведался, там тоже маячок выставил. Живет с папой-мамой, но комната у нее отдельная и от родительской двери далеко. Но вот там хоть чуть поинтересней с самого начала, когда она переодеваться стала – сначала после школы, потом с подружками гулять. Хоть и не догола переодевалась, но обсмотрел ее в бельишке. Понравилось. Никакой скукоты или противности, что несколько лет назад. А как перед сном пошла в ванную, то очень даже приглянулось! Сиськи небольшие, но остренькие, попка кругленькая, а вот под животом шерсти заметно наросло. Тоже блондинистая, как и на голове, только курчавится. Как она там себя намыливала, смешно стало даже, что от воды волосы друг к дружке прилипают, а курчавки раскурчавливаются. Смотрел на нее с разных сторон, потом не выдержал и за сиську схватил. Она чуть пискнула, дернулась, посмотрела, а руки-то никакой – убрал уже. Вокруг всюду-превсюду оглянулась и успокоилась. Решила, думаю так, что показалось, что просто вода была.

Я же весь другой день думал, как бы так к моей Танюхе подобраться, чтоб она ни звука, ни писка. Придумал! Говорю мамане, что телку себе в развлекуху нашел. Мол, не беспокойся, не рядышком с нами, а далеко. И приказываю мамане, чтоб она мне лекарство сварганила такое, чтоб на ночь телке дать, а та чтоб с того лекарства всю ночь не чурыхалась, чтоб такое-никакое с ней ни делать. Маманя задачу приняла, но дура-дурой – спрашивает, вес, мол, у телки какой. Я ж откуда знаю, взвешивал что ли? Пленку на маячок выставил, показал мамане свою Танюху, а дальше, мол, сама насчет веса и лекарства соображай. Маманя хоть по уху-горлу, а лекарства всякие знает. Сама себе рецепт написала, сама в аптеку сбегала, даже не попросила, чтоб я ее через пленку туда перетащил. Потом упаковку мне отдает и говорит, чтоб я три с половиной таблетки растолок в порошок и телке на ночь в питье подсыпал. И сама мне сделала на первый раз, да показала еще, как таблетки толочь двумя ложками.

Ну, вечером я так все и сделал. Да сумел не просто в чай высыпать, а в самый-пресамый момент, как Танюха глоток делала, в самую ту водичку, что ей в рот лилась. Заморило ее быстро, даже мыться в ванную перед свиданкой со мной не пошла, даже в ночную пижамку переодеться никаких-преникаких сил не хватило. Домашний халат только скинула, свет погасила, прямо в бельишке нырк под одеяло, и – спят усталые игрушки, таньки спят…

Хоть и невтерпеж было, но я для спокойствия еще с часок подождал, пока ее родители тоже не лягут, потом дверь в Танюхину комнату изнутри на замочек и весь свет включаю – верхний во всю мощь, и на стенах, и даже настольную лампу на столе. Смотрю на Танюху – пофигу ей, посапывает только. Голову ей потряс, пощечину врезал – только что-то буркнула и опять спит. Одеяло тогда с нее скидываю и рядышком пристраиваюсь.

Для начала на спину телку перевалил и огладил ее всю-превсю. Не только руки-ноги, конечно. В лифчик забрался, соски ущупал – сначала с одной стороны, потом с другой. Трусы на ней смешные – белые с медвежонком, почему-то зеленым. Туда залез. Под волосами там щелку нашел, мокрую-премокрую. Руку вытащил, о трусы вытер. Целоваться полез, но не получилось. Как ей на щеки нажал и рот приоткрыл, так она через него немножко дышать стала, а какие тут поцелуи, когда тебе в рот дышат.

Раздевать начал. На бок Танюху перевернул лифчик на спине расстегивать. Весь умучился, пока получилось. Это тогда впервые расстегивал, еще удивился, как это бабы все так запросто на спине с этими крючками справляются. Потом опять на спину и сиськами занялся. Гладил-перегладил, целовал-перецеловал, с боку на бок месил, щипал, за соски дергал, сколько хотел – ей же все равно, не просыпается, чтоб не делать. Только изредка бормочет чего-то, если совсем больно-пребольно.

Затем трусы стягивать начинаю, но тоже со скрипом – я же ей еще перед тем ноги раздвинул, чтоб все ляжки огладить. Пришлось сначала ноги поближе друг к дружке переложить, а как вовсе заголил телку, опять раздвигать. Лампу еще со стола на кровать переставил, чтоб видно было получше. Из щелки у ней капельку-прекапельку розовый язычок торчит, как будто изо рта она его между губ показывает. Но не с самого верха торчит, а пониже, поближе к попе. В стороны ей кожу вокруг щели натягиваю, а там внутри сплошные складки. Тот язычок, который спервоначалу торчал, раздвоился, а наверху опять вместе соединяется, и какая-то бахрома еще. А внутри раздвоенного язычка опять складки какие-то, а где та самая дырочка, о которой мальчишки все уши прожужжали, совсем-пресовсем непонятно. Но совсем туда нос совать не хочется как-то – мокро там всюду, слизь какая-то, даже неприятно.

Но все ж к тому времени я совсем изнемог, распалился вовсю. Руки-ноги трясутся, дыхание даже сбил, будто бежал со всех сил. Быстренько с себя одежку скидываю, на Танюху сверху пристраиваюсь. Тыкаюсь в нее, тыкаюсь, а все никак вовсе не получается. То наверх к волосне проскальзываю, то внизу упираюсь во что-то, будто в кость. Руку вниз просунул, пытаюсь направить. А знать бы еще, куда направлять-то надо… Тут и еще одна напасть, самая наипреглавная. Как телочку свою раздевал, тискал, да смотрел, так в трусах твердость была твердейшая. А как тыкаться начал, да все не туда, то прямо на глазах мягчеть стал, пока вовсе в тряпочку не оборотился. Уж и так, и эдак поднять пытался, а все никак.

Думать стал, что же такое еще мне сотворить, раз самое-пресамое не получается вовсе. Придумал! От парней, что постарше слышал, что удовольствие неописуемое, когда всю ночь с телкой в обнимку спишь. Ну, а мне ж тут и не мешает ничего. Одежку свою через пленку домой сбросил, одеяло натянул и Танюху в обнимку прихватил. Сразу заснул, как провалился, замучился с телкой. Но и проснулся тоже сразу, как под утро она чуток шевелиться начала. Действительно, вдвоем голышом приятно спать оказалось. Хоть у меня за ночь все твердое-претвердое стало, но решил не рисковать, она ж вот-вот проснется. Думаю, надо бы девку, как глаза продерет, в полную непонятку вогнать, чтоб интересней было. К себе ее перевернул, одну ее руку положил, будто она меня обнимает и сама тесно-претесно прижимается, а другую в кулачок зажал вокруг утренней твердости, вроде как держится она за него. Сам же крепко глаза зажмурил, да еще ее волосами прикрыл, чтоб не видела, что подглядываю за ней.

По дыханию понял, что проснулась, но вовсе ни в какую в непонятке, что и как. Глаза приоткрыла, меня увидела, пискнула тихонько, руки выдернула и меня отпихивать. Хоть слегка-преслегка пихнула, но я готовился к этому, на край кровати сразу откинулся, а там пленку загодя сотворил.

Раз – и нет меня! На родненьком диване лежу, в двухметровую пленку смотрю, что моя телочка дальше делать будет. Глазища свои растопырила, привстала, ищет, куда-раскуда я пропал. Одеяло подняла, посмотрела, не прячусь ли там, потом с моей стороны через край кровати перегнулась, посмотрела, нет ли меня под ней, на полу. Затем двумя руками где-то у себя между ног покопалась, думаю, там мои следы искала. Нижнюю губу удивленно подвернула, плечами пожала, глаза закрыла, на подушку откинулась, досыпать. Но надолго не хватило, вскинулась с постели, халатик набросила, по комнате стала меня искать. Под одеялом опять, даже под подушками, под кроватью, в шкафу, под столом. Еще подушку, где я лежал, в руках повертела, понюхала, опять плечами пожала, потом простыню минут пять обнюхивала, как какая-никакая собака-ищейка…

Я же лежу и так хохочу над дурой, что сил никаких-преникаких нет!

На другой день все время представлял, что вечером со своей Танюхой делать буду. Чем ни займусь, только-претолько о ней думаю, а в трусах все время тесно, поправлять приходилось, чтоб наверх поставить. И так, и эдак ее представлял, то картинки всякие придумывал, а то по маячку на нее выходил. Она в школе была, так под ней пленку сотворил, снизу посмотрел. Потом на переменке, как она с девчонками прохаживалась, юбку задрал, на трусы под колготками глянул. Сначала на попке, она даже не заметила, хоть парни позади хихикнули. Потом спереди, но тут она спохватилась, сразу присела и руками ее одернула. Еще озирается, что, мол, за сквозняк такой сильный-пресильный, который по ногам не дует, а только юбку поднимает. Смешно…

Совсем-пресовсем еле вечера дождался. А тут уж получилось, как перед этим днем. Таблетки еще днем растолок, а тут подсыпал, она опять сразу дрыхнуть рванула. Разве что перед тем под кровать и в шкаф заглянула, как утром, да окна проверила, и сама дверь закрыла. Значит, меня ждала, получается!

Ну, а я тут как тут! Чтоб как давеча не получилось, долго валандаться не стал. Когда заснула, сразу к ней уже голышом из пленки вылез, а ее раздел быстренько-пребыстренько, ноги раздвинул, капельку посмотрел еще, куда вставлять надо, и сверху навалился. Руку вниз пропустил, стал нацеливать. Но только пару раз самым кончиком по горячему провел, как под животом тяжесть навалилась, и отстреливаться начал. Обидно стало… ни словом сказать, ни пером описать! Ведь совсем-пресовсем всё-превсё как надо складывалось, а получилось, что только снаружи там забрызгал, а куда хотел, так и не добрался!

Телка враз мне опротивела, что уже второй раз с ней сикось-наперекосяк! На свой родной диван перевалился. Полежал чуток, оклемался от переживаний, и думаю, что раз самое-пресамое главное никак-преникак, то хорошо бы хоть опять над Танюхой подшутить, как в прошлое утро. Опять к ней возвернулся, одеялом прикрылся и начал ее облапывать-ощупывать потихонечку. Вниз даже не суюсь, там у ней все мокро, липко и противно. А вот сиськи да пузо гладить приятно даже, кожица-то гладкая-прегладкая и нежная-пренежная. Соски еще приятно крутить тоже, они с этого крутежа затвердели, хоть спервоначалу мягкие были. До тех самых пор крутить можно, пока она через сон чего-то не буркнет. Больше рискованно – еще проснуться может. Прижиматься своим местом и чуть им елозить по ее ноге тоже хорошо-прехорошо. Лежу, значит, так, и чувствую, как опять попробовать захотелось, уже в третий раз. Он-то у меня и не уменьшался, как в первый раз, просто желания не было. А теперь вовсю-превовсю появилось!

Ноги, значит, ей опять раздвигаю, да краем простыни там у ней вытираю, чтоб не так противно было, хоть и не чувствую уже ее, эту противность. Даже наоборот совсем чувствую! Наваливаюсь на нее, опять-таки пальцами нащупываю, где там дырка, и туда пихаюсь. Сначала опять во что-то утыкивался и не пролезал. А потом враз – и там уже! Танюха, правда, с этого сначала пискнула, потом застонала, потом недовольно бормочет чего, ноги пытается сдвинуть и на бок перевернуться. Но не просыпается, что самое-пресамое важное. А мне уж не до ее бурканий. Там у ней внутри жарко-прежарко, да сжимает меня со всех сторон, прямо так и хочется туда-сюда дергаться. Да еще животом к животу приятно-преприятно прижиматься, да и грудью о ее сиськи тереться тоже здорово-прездорово! Чуток так подергался, потом на руках привстал, на ее всю голую посмотреть. Потом еще повыше, чтоб видеть, как я в ее место под волоснёй то ныряю, то выныриваю. Не только себя там видно получилось, но и как розовые складки вслед за мной оттуда вытягиваются, а потом, как вглубь ныряю, вдругорядь туда заправляются. Да еще запах с того места в нос попер. Тоже приятный-преприятный такой, от которого еще сильней ее припечатать хочется. Но смотреть так недолго получилось, опять потяжелело внизу, тогда сколько мог глубоко задвинул и спускать в нее начал. Но с этого ни капельки-прекапельки у меня не ослабло, как был твердющий, так и остался. Потому вылезать не стал, просто бухнулся на телочку, дыхание успокаиваю и нюхаю, как ее волосы пахнут.

Полежал так малёк, сиську ей правой рукой помял и чувствую, как опять захотелось, уж больно приятно-преприятно перед тем получилось. Тёлочка же, понятно, не возражает, раз дрыхнет с маманиных таблеток так, что ничто ее не разбужает. Еще на всякий случай руку вниз просунул, за волосики под животом дернул, и сильно. Не дернулась, ни звука какого-никакого не бекнула. Опять тогда начал ее накачивать. Конечно, уже не так приятно, как до того, но тоже здорово-прездорово. Опять привстал на руках – чую, запах-то усилился. До этого не замечал сгоряча, а тут почувствовал, что как со всего маха в нее тыкаюсь, то до чего-то там достаю. Хорошо… Потом еще из стороны в сторону ее долбил, ноги ей по одной приподнимал, чтоб еще сбоку заглянуть. Долго так тетешкался, пока опять стрелять не стал. А как отстрелялся, тут уж сил совсем-пресовсем больше не стало, даже болеть под животом начало, вовсе она меня измочалила. Вынулся, рядом прилег. Смотрю, а он у меня в крови измазюканный. Приподнялся, глянул, под ней там тоже простыня красная. Да и ляжки, волосики тоже… А запах оттуда только тот, вкусный который. Что за дела, думаю… Неужто не только она у меня первая, но и я у нее? Вспомнил, что с трудом в нее вошел, решил, что так оно и есть.

Тут еще усталость навалилась, все ж таки потрудился над телочкой со всех-превсех сил, какие были. Только тогда сообразил, что ведь маманя меня насчет «биологических жидкостей» нарочно предупреждала, а я как лох какой столько этой жидкости наоставлял, что ни словом сказать, ни пером описать. А с другой стороны, как мне теперь из Танюхиного нутра эту самую жидкость выскрябывать? Да чтоб без отпечатков каких-никаких? Как подумал, сразу мне умная мысль пришла, чтоб она, как проснется, подумала, что сама себя во сне протыкнула. Спервоначала одну ее руку взял и ее же пальцами покопался во всей мокрой каше, что между ног у ней образовалась. Потом другую руку в той же крови замазюкал. Думал еще, может, на ночь с телкой остаться, как перед тем, но решил, что могу не успеть раньше ее проснуться. Потому еще разок голенькую девку огладил, за сосок щипнул, одеяльцем прикрыл и домой отбыл.

Как проснулся и пленку на маячок сотворил, смотрю, она уже хлопочет – в ванной закрылась и простыню отстирывает. Морщится временами, себя в том самом месте трогает, но тихо дома – не только милиции нет какой-никакой, но и родители не шушукаются. Выходит так, что обошлось всё, никому она ничего не сказала. Может, поверила моей обманке с пальцами, а может еще почему решила шума не поднимать. Вот и славненько-преславненько, думаю. Однако ж, как еще разок к ней заглянул, гляжу, а она голая-преголая над ванной наклонилась. Низко наклонилась, под ногами не только разрез виден, но и розовенького немножко. Очень-преочень захотелось к ней сзади пристроиться, так ведь с ней не пробовал, только сверху. Но сам себя остудил – она ж не спит, такой визг сразу поднимет, весь дом сбежится. Ушел, а со злости даже маячок перед тем сдернул…

Танюху эту почему так помню подробно-преподробно – потому, что самая наипервейшая она у меня была. Сразу опосля еще была телка, или даже две, не помню точно, может, и три.

А потом еще интересней получилось, двух сестричек присмотрел, блондинок тоже – Лизу, примерно на годик меня постарше, и вторую, Вику, еще годика на два. С ними, помню, долго играл – месяца два, не меньше. А то и побольше. Очень-преочень нравилось с ними в одной кровати лежать и сразу разные сиськи мацать – у Вики они большие были, и соски тоже большие, а у Лизы вовсе маленькие, остренькие и смешные, будто из трех частей состоящие, снизу половинка яблока, на яблоке половинка сливы, а из сливы уже крошечный-прекрошечный сосок торчит. Снизу они тоже разные были, не только что волосня у Лизы вовсе поменьше и пореже, но и в том самом месте тоже телки по-другому оказались устроены, я их рядышком клал, ноги разводил, внимательно-превнимательно смотрел и сравнивал. Чтоб лучше понять, помню, мамане приказал объяснить, что там к чему, так она сначала покраснела, а как на нее рявкнул, свою толстую-претолстую врачебную книгу открыла с картинками и все-все рассказала, где что у телок, и как оно называется. И у Вики, значит, большие губы плотно-преплотно друг к дружке прижаты, только как совсем ей ноги расставишь, то чуточку розового оттуда просвечивает. Потому, чтоб туда заглянуть, руками надо ей эти самые большие губы разводить, иначе никак. А маленькие губы у нее вовсе такие маленькие, будто и нет их совсем. Зато клитор огроменный-преогроменный, сантиметра полтора и так выпирает, что не прячется никак. Дергал за него часто, по сторонам крутил тоже. Но вот у Лизы все-превсе наоборот, маленькие губки наружу длинно торчат, даже когда ноги у ней вместе. А на краешках этих губ темная полоска, будто негр у ней в дальних дедушках был. Нравилось мне ей ляжки раздвинуть, маленькие губки оттянуть и на больших их разложить. Тогда они так сами держатся, и долго-предолго держатся, минут пять, не меньше. Это если Лизу там не трогать, конечно. Целкой она оказалась, а вот Вика – нет, в ней уже кто-то до меня побывал.

Запах тоже сравнивал, это же проще простого, как они рядышком лежат, а ноги по сторонам так раскинуты, что дальше уж ни в какую не расставляются. Сначала носом в одну тыкнешься, после – в другую, потом опять в первую. Оказалось, что хоть и похоже пахнут, а все ж таки разница есть, но маленькая-премаленькая. У Вики чуток погуще, и от пальцев еще с денек запах шел, а от той руки, что в Лизе ковырялся, уже через часок все отходило.

Еще нравилось сестричек на стол рядышком укладывать, Лизу пузом вверх, Вику – вниз, чтоб попы на краю стола были, а ноги свешивались. Тогда если Лизу обрабатываю, то Вику смешно по заднице хлопать. А если наоборот, я в Вике, то Лизе приятно-преприятно сливки на сиськах тремя пальцами сжимать и маленькие губки ей по сторонам раскладывать.

А уж той самой «биологической жидкости» я в сестричек слил видимо-невидимо…