Плёночка-алёночка Часть 1

Около полугода назад Сергей впервые обнаружил слежку. Может, она была и раньше, но попытки захвата не было, это уж точно. А было так – вечерком прогуляться решил. По любимой променадной дорожке в Клайпеде. Тихо, лунные блики играют, запах сосновый, будто концентрированный. Просто вкусно шагается, только чуть слышно, как иголки под ногами похрустывают. Сзади шаги. Сам не понял, что подозрительного, что в этих шагах не так, но подкорка сработала отчего-то: опасность! Собрался, как перед рисковым нырком в пленку. Что после двух телок был и с бодуна, нисколько не помешало. Только хотел обернуться, как впереди в сосну что-то ударило с треском, а левое ухо звуком и ветерком опахнуло. Мгновенно вправо прыжком метнулся, вроде как падая плашмя. Но в падении успел перед собой рукой резко провести, полутораметровую пленку создал на нахабинскую берлогу, и в нее, прямиком на диван. Так резко лицом с разгона по обшивке проскочил, что даже чуть щеку ободрал. Все внутри кипит, еле заставил себя собраться. Сел на диван и небольшую пленочку перед собой сделал, сантиметров десять. На то самое место в Клайпеде. Назад прицелил от того места, где только что был. Мужик стоит, стволом в разные стороны водит, пытается понять, куда Сергей делся. Прошел еще чуть вперед, аккурат к пленке. Направо повернулся, налево. Но там же не спрячешься, сосны редкие. Все ж за каждую заглянул, может, нору какую искал или подземный ход – землю около каждого дерева ногой ковырял. Сергей присмотрелся: а пушка-то не простая – ствол какой-то толстый. Если и пули, то такие, что слона в клочья. Сам мужик тоже странный – не местный, не курортник, не моряк. В сумерках толком не разглядишь, примерно лет двадцать пять, весь мятый, одет слишком тепло – толстый свитер горло закрывает, а на брюках и куртке столько сосновых иголок, будто его не меньше часа по земле катали. За спиной рюкзачок небольшой. Потом пушку мужик убрал, мобилу достает. Еще раз оглядывается – один. Тыкает кнопку, подносит к уху. Что на той стороне, не слышно.

– Так точно, появился сегодня.

– Так точно, упустил.

– Так точно, но он увернулся. Это ж не боевые, не прицелишься толком.

– Нет нигде, проверил.

– Слушаюсь, вернуться и ждать.

Дальше понятно что. Мужику по темени, широкая пленка на гваделупскую пыточную, его туда. Пока очухивался, Сергей рассмотрел пушку. Похожа на такую, как в Конго у шерифов, когда они зверей переселяют. Значит, не насмерть его хотели, а только парализовать и перетащить куда-то к себе. Еще документы были у мужика, тут чуть не впервые Сергей пожалел, что читать письменный текст толком не научился, только печатные буквы кое-как. Как тот очухался, в несознанку было пошел. Но голышом на дыбе с растяжкой до хруста, с иголками под ногтями и яйцами в тисках долго не помолчишь. Однако ж толком ничего не знал. Сержант из новогиреевского райотдела, новичок. Вызвал его какой-то приезжий полковник из Управления, говорит, мол, важная командировка. Левак на четыре куска зелени. Дал фото Сергея, деньги, ствол, командировку оформил, визу. В Клайпеде у той дорожки он шалашик сделал, по вечерам дежурил уже недели две. Сергей спрашивает, мол, начальник в курсах? А сержант: нет, мол, совсем по другой линии. Только начал было выяснять, по какой такой линии, да как на этого полкана выйти, как мужик дуба дал – перетянул его Сергей. Ничего толком и не узнал, получается…

В Фиджи на пляжу греюсь, а опять этот чертов кашель! Сколько себя помню, завсегда с горлом и кашлем плохо. Маманька называется! С наисамого грудного детства застудила! Вместо чтоб в игрушки играть, как остальные дети, все годы в больницах с воспалениями легких проваландался. Врет еще, что не виноватая она. Кто ж еще? Врет, что как пришла с молочной кухни, на бутылочку соску напялила и в холодильник. А потом, мол, хвать, нет ее, а ейный Сереженька ненаглядный-прененаглядный всю ледянющую бутылочку ухайдакал и балдеет. А к вечеру жар, Скорая, все такое… Так кто ж мог бутылочку крохе дать, как не она?! Не сам же я из колыбельки вылез, на кухню притопал, холодильник открыл? Когда еще толком и сидеть не умел, не только ходить! А в квартире никого, кроме меня с ней, и не было. А может, не врет маманька?..

В больнице, помню, лет в восемь и освоил свою любимую-прелюбимую серую плёночку-алёночку. Утром просыпаюсь весь мокрый в поту и холодный. Это ночью меня жар с кашлем так били-колотили, что откачивали меня и какие-то ледяные железяки в горло запихивали. Просыпаюсь, значит, и чудится, что ночью дома побывал. Глядь, а в кулачке любимая пожарная машинка зажата. Маленькая совсем машинка, только чуточку из руки высовывается. Но самая-пресамая любимая – ее и по столу можно катать и по одеялу. И по простыне. И по ноге. И по животу. Спрашиваю, мол, мать была? Какая там мать, сестра говорит, когда мы тебя только что из реанимации в палату перетащили.

Хотел было ей в рожу этой машинкой тыкнуть, но заткнулся. И правильно сделал. Заткнулся, значит, и начал думать. Нет, не думать, а все-превсе перебирать, что привиделось. Вспомнилось, что в полубреду руками махал, значит. Что пальцами перебирал. Что домой хотелось. Но что вот говорить – ничего не говорил, только мычал, во рту же какая-то распорка была, больная-пребольная очень. В боксе тогда один почему-то лежал, левая рука на капельнице, а правая свободна. Вот и начал этой рукой круги наяривать, да пальцами перебирать, делать-то нечего было. И думать-передумывать, как бы дома оказаться.

Вроде бы по памяти только на другой день серое пятнышко получилось, а вспомнить, как оно так получилось, и повторить только еще на другой день. Не так просто сообразить, как пальцы выкрутить, да в какой момент замкнуть пленочку. И как в это время думать о том месте, куда пленочку выставить. Но зато уже точно сумел! И по разному наводить, и руку просовывать, и нырять… Сообразил даже – перед зеркалом навел, понял, что с той стороны не видно вовсе-превовсе ничего, а это только с моей стороны серой пленочкой дырка вроде как чуточку помечена. Нет, вру, это уже дома, а в больнице на третий день меня опять повезли железяку в горло впихивать… Может, что и в восемь лет, так тоже путаю? Точно помню, что должен был во второй класс ходить, но я же болел все время, вроде как по много-премного лет на второй год оставался, а до третьего класса так-таки и недоучился. Хоть маманя временами взбрыкивала, да порой всякие дурные тетки из опеки наведывались, что, мол, учиться надо, но бросил эту школьную дурь… Зачем она нужна, когда есть пленочка-аленочка прененаглядная!

Как домой возвернулся, да пленочку освоил, очень тянуло похвастаться перед всеми, кто ни попадя. Первой маманя, конечно. Как поверила, сама попробовала. Я по полу от смеха катался, как она во все стороны руками дрыгала. Я ей говорю, мол, эти два пальца вот так, эти вот так, а большой палец сюда, чтоб вроде как кукиш, только наоборот. Только у мамани так пальцы не сгибаются, сколько ни старалась. Так и не вышло у ней ни шиша. Но потом строго-настрого запретила хоть кому еще о пленке говорить, намекать даже. И если делать пленочку, то чтоб никого-преникого рядышком не было.

Потом план придумала. Маманя в обычной поликлинике уши с горлом лечила на полторы ставки. Хоть и по высшей категории, но все равно денег в доме с гулькин нос, а домой усталая-преусталая еле дошатывалась. Так она меня на другой конец города свозила, несколько банков показала, чтоб я оттуда тырил, а не где около дома. Новую квартиру купила, шикарную. Обставила. Работу бросила, а я школу, конечно. Научила меня по карте пленочку ставить на разные-разные города в разных местах, чтоб куда хочешь попадал сразу, хоть в тридевятое царство, хоть в тридесятое государство. Тогда всякие курорты, понятно… Ну, и все по мне. Конфет с Марсами-Сникерсами и тортами – завались, ешь до упаду. Всякие вагончики, качели и горки. Не только в городе, но и в странах разных, где по ненашему разговаривают. Когда со мной маманька каталась, то бледнела с перепугу, с того я на горках один обычно. Еще компутер она мне приволокла, самый накрученный-пренакрученный. Показала мне, как там стрелять и всяких врагов убивать, но так и не понял. Сказал ей, чтоб сама стреляла, если ей так интересно. Главное же – тогда в доме я наиглавнейшим стал. К примеру, ко мне в комнату не просто со стуком, а только как я позволю.

Через пленочку квартиры другие в нашем доме обсмотрел. Нашел девочку красивую, Дашу. Года на 3-4 меня постарше. Обсмотрел ее всю. Когда она в ванной, когда переодевается тоже. Дурачком тогда был – ничего уж особо интересного не нашел, обидно даже стало. Ну, чуток сиськи наросли, ну, чуток пушка под животом. Ну, вместо писюна, как у меня, там щелочка начинается и вглубь к попе идет, а оттудова розовый язычок выглядывает чуток. И чего такого интересного? Вспомнил еще, как мальчишки в больнице завсегда хвастались, кто чего видел. Баню подальше от нас нашел, тоже сунулся. Там совсем интересного ничего – в большинстве тетки взрослые и безобразные, не только сиськи висят, пузы и задницы тоже, совсем обидно стало…

Короче, тогда вовсе дурачком-малолеткой был…