Дочери надо учиться! Глава 10. Клетка встреч aka Рабыня в клетке

…Сейчас даже смешно вспоминать, как она переживала после этого дня рождения, плакала, вспоминая все унижения, которые пришлось вытерпеть за тот вечер. Не понимала, глупая, что это был ее самый счастливый день. Тогда она сумела испытать в один вечер множество оргазмов, настоящих оргазмов от мужских членов, а не от приборов, которые лишь бесстыдно возбуждали, но не давали настоящего удовлетворения; тогда она хоть смогла притушить свой пожар, постоянно бушующий в промежности. А унижения… так на что еще может рассчитывать рабыня, это ее удел.

Но вот со следующего дня всё понеслось-покатилось, да быстро, да под откос… Она-то надеялась, что сумела заставить Дика посмотреть на нее новыми глазами, тем более что стала теперь его собственностью, надеялась, что теперь он вновь, как в былые времена, станет часто брать ее. Не тут-то было…

Кэрол вспомнила, как на следующее утро, когда Дику пора было вставать, тихонечко зашла в его спальню, встала перед кроватью на колени и стала через одеяло нежно поглаживать низ живота спящего на спине мальчика. Потом запустила под одеяло руку. Потом голову. Потом стала нежно, самым кончиком языка дотрагиваться до затвердевшего под утро члена. Потом взяла его в рот. Только тогда Дик проснулся, она это почувствовала по его изменившемуся дыханию. Она в испуге замерла, сердце ухнуло вниз: что-то сейчас будет? И недаром.

– Пошла вон, шлюха! – он рукой отпихнул ее голову, а потом ногой больно ударил в грудь; женщина опрокинулась на спину, не забыв, однако, в падении широко раскинуть колени. На ее лице застыло такое выражение незаслуженно обиженного ребенка, что Дик против воли рассмеялся:

– Вкусненького захотелось? Вчера свою утробу не насытила?

– Да, мастер.

– Опять приспичило?

– Да, мастер. Если позволите…

– Это потому что «дочери надо учиться»? – съязвил Дик, прекрасно знавший ее историю и много раз слышавший пришептывания рабыни. Кэрол густо покраснела:

– Нет, мастер. Просто я… уже… мне… вы, – она запуталась и замолчала.

– Ладно, пользуйся, пока я добрый, – Кэрол радостно потянулась к мальчику, но он ее остановил. – Нет, погоди. Я же только что проснулся. Мне отлить хочется. Но до туалета надо еще идти, а тебе не терпится, так?

– Да, мастер, благодарю вас, – женщина, возбужденная вчерашними приключениями, импульсами пульсарок, а главное, предвкушением секса, еще не поняла, в чем дело.

– Хорошо. Сама попросила, ясно? На колени, Хрюшка, и рот пошире. Нет, выше прогнись, и пасть кверху – видишь же, какой у меня стояк утренний, – Дик встал с кровати и прислонил член к губам рабыни. – Только учти, хоть каплю на пол прольешь, моего шершавого в свою дырку вонючую не получишь. И пол тогда еще языком вылижешь. Понятно, дура?

Она хотела было возразить, хоть как-то отказаться, сказать ему, например, что он неправильно понял, что она соглашалась вовсе не на это, что пить его мочу – это уж слишком позорно, что, в конце концов, она не туалетная рабыня, но было уже поздно – в основание языка женщины ударила острая тугая струя. Кэрол прикрыла горло, чтобы не задохнуться, но закрыть рот, а тем более отстраниться не решилась. Что ей оставалось делать? Только давиться с непривычки и глотать, быстрее, еще быстрее, еще быстрее. А соленая пенистая жидкость все никак не кончалась, даже напор не ослабевал…

Лишь потом, после облегчения, Дик вальяжно развалился на кровати и милостиво разрешил женщине забраться на него и немного поскакать, сам же при этом, зевая, лениво подергивал за цепочки и вяло ругал неугомонность своей Хрюшки. Кончил мальчик быстро, через две-три минуты, и сразу же, скинув с себя женщину, стал торопливо одеваться, а распалившаяся было Кэрол так и не успела добраться до оргазма…

Но вот с тех пор отношение Дика к рабыне переменилось. Да и сама Кэрол постепенно тоже…

После этого случая мальчику понравилось мочиться в рот женщине, особенно по утрам, когда член стоял, и было трудно направить струю вниз, в унитаз. А покорный женский рот – так его ведь на любую высоту можно выставить. И посасывание головки после этого тоже приятно, и легкое щекотание языком уздечки… А потом уже и разрядка требовалась, спермы-то за ночь много накопилось, тем более, что самому можно было и не двигаться, рабыня все сделает за тебя. Все-таки еще не до конца проснулся, так что сил хватает только на то, чтобы, глядя на прыгающую и пыхтящую на тебе рабыню, за цепочки ее подергать – соски оттянуть, клитор. Они тогда так смешно вытягивались, а Хрюшка еще повизгивала, это Дика даже немного возбуждало.

Кэрол прекрасно поняла, что заполучить член Дика в свое горящее нутро она теперь может, лишь опорожнив его мочевой пузырь, переполненный за ночь. Сначала это было настолько противно, что она еле удерживала рвоту. Тем не менее, по утрам она входила в комнату мальчика, вставала на колени перед кроватью, и, с мольбой глядя на своего хозяина, просила, чтобы тот соизволил помочиться ей в рот. Но потом… потом все реже и реже после туалета он соглашался на секс, и ей приходилось удовольствоваться только ощущениями льющейся в ее рот соленой струи, да возможностью после этого полизать вожделенный орган. Но через какое-то время Кэрол поймала себя на мысли, что ей это нравится, что сам секс уже не столь обязателен, хоть именно его очень хотелось, что достаточно лишь туалета. И что ее возбуждает уже сам член, находящийся лишь в паре дюймов от ее лица, понимание того, что жидкость, наполняющая ее рот, только что вылилась именно из него. Кроме того, Дик не запрещал ей в это время трогать себя где угодно, более того, иногда и сам не гнушался подергать за цепочки, а иногда даже – это было просто восхитительно для рабыни – потеребить ей соски.

А потом у Дика появилась подружка, потом другая, потом сразу несколько. Секс с Кэрол, и без того редкий, прекратился полностью. Однако отказываться от использования своей Хрюшки, как писсуара, мальчик не собирался. Более того, приходя с очередного свидания, он обязательно звал Кэрол, чтобы не только опустошить в нее свой мочевой пузырь, но и дать ей дочиста вылизать член, еще жгуче пахнущий женскими выделениями.

Ну а Кэрол… Кэрол смирилась с этим. Ведь, в конце концов, не столь обязательно ощущать член в своем влагалище, во рту тоже не так уж плохо… Можно, поглаживая его языком, закрыть глаза и представить, что это не Дик, а какой-нибудь самый-самый вожделенный мужчина, даже не давно погибший муж, а тот самый принц из подростковых мечтаний. Самое же главное – дочери ведь надо учиться, а ради этого можно вытерпеть всё! Хотя… все чаще Кэрол ловила себя на мысли, что эти испытания и унижения, выпавшие на ее долю, не столь уж плохи, не столь уж омерзительны, что есть в этом нечто, совпадающее с ее внутренним миром, с ее подспудными желаниями, потаенными даже от самой себя. Недаром теперь почти каждый раз, обрабатывая в очередной раз член Дика, женщина испытывала оргазм, да еще какой острый, куда более сильный, чем то, что ей доводилось испытывать ранее, при обычном сексе с мужчинами.

Но это еще было самое начало… Не прошло и месяца, как о новом использовании Хрюшки узнала Хелена. Узнала и, естественно, решила сама опробовать рабыню – в конце концов, мать подарила ее не только Дику, но и ей. Сначала у них ничего не получалось – ведь ни та, ни другая не знали, в каком положении удобнее всего облегчать женщину. Первые несколько попыток – когда Хелена присаживалась над рабыней, лежащей на полу – оказались неудачными, Кэрол не успевала проглотить весь поток, изливающийся в ее рот. Но потом они приспособились. Хелена, широко раздвинув ноги, садилась на краешек высокого стула, а рабыня вставала перед ней на колени.

Это было ужасно противно… но только в самом начале. А потом… потом выяснилось, что моча Хелены по вкусу не так уж отличается от Диковой. И, закрыв глаза, можно представить, что ты стоишь на коленях перед своим любимым чернокожим мальчиком… И кончить лишь от этой мысли… Да к тому же Кэрол нашла, что вкус девичьих гениталий тоже не так уж плох, что и в этом есть нечто возбуждающее… Хуже было, что брат с сестрой иногда заставляли рабыню не только пить мочу, но и съедать более твердые выделения… Но это было редко, и только в качестве наказания за какой-нибудь очередной проступок рабыни…

Так прошло месяца два-три, и Кэрол уже начало казаться, что она достигла долгожданной гармонии с окружающим миром. Всё стабилизировалось, и даже мысли о дочери отошли куда-то в подсознание, став лишь привычной скороговоркой, смысл которой не воспринимался Кэрол как нечто реальное.

Но однажды… Однажды Хелена забыла запереть дверь, и как раз тогда, когда в рот рабыни хлынул обильный поток, в комнату зашла Памела. Девочка в испуге дернулась, струя, пробороздив лицо рабыни, с шумом ударил в пол.

– Чем это вы тут занимаетесь?

– Но… мама… мы просто… Это не я… Это Хрюшка захотела… Это Дик ее научил… Это…

– Замолчи. Не мели чушь. Туалетная рабыня, значит, – Памела судорожно размышляла. – А если кто узнает? Вы с Диком, надеюсь, никому не говорили?

– Нет, мама. Конечно, нет.

– Слава богу. А то стыд-то какой мог быть. Что рабыня для секса туалетной используется. Ты хоть понимаешь, чем это для меня грозит? В лицо смеяться будут. Хрюшка, живо Дика сюда! – перепуганная Кэрол помчалась за мальчиком.

На семейном совете после традиционной порки рабыни было решено, что развратность Хрюшки перешла уже все допустимые рамки, и во избежание скандала ее необходимо срочно перепродать как туалетную, а детишкам купить какую-нибудь новенькую помоложе, благо, доход семьи это уже позволял.

Так Кэрол вновь оказалась на аукционе, и впервые – в тесной клетке-недомерке для рабынь низшей категории. В той самой клетке, в которой сидела и сейчас, ожидая очередной продажи…

А тогда… Тогда ее купил старый холостяк, мистер Томпсон, пожилой афроамериканец, сибарит, регулярно менявший себе сексуальных рабынь – всё моложе и моложе. Их было у него обычно две-три, изредка четыре, а вот туалетных рабынь раньше не водилось, и мистера Томпсона весьма заинтересовала возможность проводить в постели с молоденькими девочками практически все время, не отвлекаясь на необходимость опорожнения организма где-либо в ином месте.

Второго хозяина Кэрол весьма позабавили ее цепочки, иногда он, пресытившись своими девочками, даже дергал за них, порой довольно сильно… Но впрочем, у мистера Томпсона Кэрол жилось неплохо, порки случались редко – лишь тогда, когда рабыня не успевала проглотить требуемое и пачкала простыни. Да и порол-то не сам хозяин, а постельные рабыни, с которыми она дружила, а они били вполсилы, без души, относясь к этому лишь как к еще одной докучливой обязанности.

Особенно теплые отношения сложились у Кэрол с последней рабыней мистера Томпсона – Дженни. Мало того, что она была тезкой дочери, она и внешне была на нее похожа. Похожа конопушками на носу, тоненькой детской фигуркой, длинными темно-русыми волосами, заплетенными в толстую косичку с огромным бантом. Но дело даже не в этом. Дженни – единственная, кто очутился у мистера Томпсона не через аукцион, а через фальшнэппинг. Кэрол знала, что такое практиковалось, но было слишком дорого, купить девчонку на аукционе, даже несовершеннолетнюю – куда проще. Все-таки в тайне от девочки договариваться с ее родителями, уговаривать их подписать и заверить все необходимые бумаги, и лишь потом организовать само похищение. Впрочем, результат для владельца такой рабыни был неплохим – девочка не проходила всё унижение аукционной распродажи и была поэтому совершенно неопытной, испуганной и еще не осознавшей, что именно с ней произошло.

Кэрол почему-то вспомнила самое начало знакомства – когда Дженни только появилась в доме.

Где-то к полудню тогда приехал мистер Файн, юрист ее хозяина. Мистер Томпсон, накинув домашний халат из биошелка, спустился в холл, а Файн, навзничь распахнув двери, ввез туда невысокую панель из аэростекла, в которой темнела какая-то груда тряпок, лишь отдаленно напоминающая свернутую во внутриутробной позе человеческую фигуру. Эта груда тряпок издавала какие-то звуки, напоминающие сдавленные всхлипывания. Кэрол недоуменно переглянулась с другими рабынями – все-таки аэростеклянные блоки использовались для перевозки самых опасных заключенных; для этого они были сделаны в виде трансформеров с кучей дополнительных приспособлений.

– Ваш заказ выполнен, мистер Томпсон, – с удовлетворением сказал юрист, нажимая какую-то кнопку на пульте, отчего верхняя плоскость блока поползла к потолку, пока не достигла человеческого роста. Фигура на дне трансформера зашевелилась, пытаясь привстать, и показалась зареванная девчачья мордашка, на вид где-то лет 14-15.

– Целка? – спросил хозяин.

– По уверению матери – да. Если соврала – контракт расторгается, плюс неустойка, плюс штраф, так что думаю – правда.

– Проверим. Шлюхи, пошли вон, – обернулся мистер Томпсон к рабыням, – без вас справимся.

Женщины дружно прыснули в соседнюю комнату, сгрудившись около поляроидной двери, позволяющей без помех наблюдать за происходящим. Тем временем девочка в прозрачном блоке поднялась на колени, потом встала, с испугом переводя взгляд с одного мужчины на другого и автоматически приглаживая ладонями широкую синюю школьную юбку, спускавшуюся до колен, и простенькую белую бумажную блузку.

– Где я? Кто вы? Что вам надо? Зачем меня схватили? Отпустите к маме. Я ничего не скажу. Не буду жаловаться. Только отпустите. Пожалуйста… – девочка заплакала, а мужчины дружно рассмеялись.

– К какой маме, сладенькая? Ты знаешь, что такое фальшнэппинг? – спросил юрист.

– Да.

– Узнаешь подпись своей родительницы? Причем нотариально заверенную? – он прислонил к стенке блока какую-то бумагу.

Кэрол помнила, как она сама в тот момент замерла, а сердце приостановилось и ушло куда-то глубоко-глубоко. Женщина тогда отчетливо представляла себе, что творится в душе ребенка – ее предало самое дорогое на свете существо, мама! Да, конечно… деньги, много денег… но предательство собственной дочери – это непостижимо!

А девочка заплакала:

– И… что… сейчас… со мной?

– Ты теперь рабыня. Принадлежишь вот этому господину, – юрист показал на мистера Томпсона. – Он твой хозяин, мастер, понятно? Ты должна ему повиноваться. Во всем. Понятно? – девочка прикусила губу, пытаясь унять новый поток слез.

– Ладно, хватит, – перехватил инициативу мистер Томпсон. – Тебя зовут Дженни?

– Да.

– Тебя мужчины еще не сношали? Ты девственница?

– Д… да, – еле выдавила из себя сразу вспыхнувшая Дженни.

– Что же, проверим. Подними юбку.

– Нет! Зачем? – девочка попыталась отпрыгнуть в сторону и ударилась о перегородку, которая мягко отбросила ее назад.

– Вот упрямица, – улыбнулся мистер Файн, – еще не поняла, что в ее нынешнем положении старших лучше бы слушаться, – он прошелся пальцами по пульту, и из пола блока по девочке ударили вертикальные воздушные струи.

Сначала поток был не очень сильным, и мужчины расхохотались, глядя на сражение Дженни с собственной вздымающейся юбкой. Стоило ей прихватить ткань в одном месте, как соседнее, вздувшись пузырем, вырывало материю из кулачков напрягшейся девочки. Она пыталась насборить в руках возможно больше ткани, но, стоило мистеру Файну чуть увеличить скорость потока, как стало ясно, что она явно проигрывает сражение. Края юбки хлопали ее по подбородку, а перед мужчинами открылись худенькие девчачьи ножки, затянутые в дешевые телесные колготки, через которые просвечивали детские трусики – белые в крупный синий горошек.

Сила струй тем временем усиливалась. Вот взметнулась вверх и осталась вертикальной толстая косичка, бантик на ней развязался, ленточка взметнулась к потолку. Справившись с юбкой, ветер вытянул из-под пояска края блузки. Пуговки, не выдержав напора, со звоном зацокали по поверхности аэростекла, рикошетом отскакивая от одной стенки к другой, пока не засосались в вытяжные решетки. Несколько раз в просветах между хлопающей тканью мелькнули чашечки простенького светло-розового лифчика, который почему-то до сих пор держался. Блузка накрыла голову девочки, которая в эти минуты уже забыла о стеснении и лишь пыталась прикрыть лицо от хлесткого ветра, не дающего дышать.

– Ну, хватит? Будешь слушаться? – через направленные усилители спросил мистер Файн. Задыхающаяся девочка, не в силах говорить, энергично закивала головой. Юрист выключил обдув.

– Файн, вы можете ее выпустить. Первый маленький урок она уже получила, а вообще-то я с ней и так справлюсь, – усмехнулся мистер Томпсон.

– Вы уверены?

– Вполне, – хозяин дотронулся пальцем до сенсорного замочка и выдвинул ящик тумбочки. Кэрол и столпившиеся рядом с ней молоденькие рабыни испуганно замерли. Все они знали, что в этом ящике лежит кшер – тот самый дьявольский прибор, запрещенный к применению, который, причиняя адскую боль, не давал жертве возможности потерять сознание. Правда, мистер Томпсон ни разу не наказывал кшером своих рабынь, только грозился. Так неужели он сейчас испробует его на этой девочке?

Кэрол даже засмеялась, припомнив свой тогдашний испуг. Только после смерти мистера Томпсона, при описи имущества она узнала, что это был не кшер, а лишь очень достоверно выполненный макет. Ведь Томпсон был, в принципе, по-своему неплохим человеком, а уж законопослушным с головы до пят. Так что игрушки с настоящим кшером были не для него.

Стенки трансформера опустились, и, повинуясь жесту мистера Томпсона, девочка, смущенно сжимая у горла порванную блузку, подошла к своему новому хозяину.

– Ты знаешь, что это такое? – мужчина достал из ящика кшер и направил его на Дженни.

– Да, – у девочки в страхе округлились глаза, но она заставила себя поправиться, – да, господин хозяин.

– Вот сейчас с этим приборчиком и познакомишься. За непослушание, – он медленно опустил палец на запускную скобу.

Девочка бухнулась на колени и, забыв о распахивающейся блузке, умоляюще вскинула руки:

– Нет! Господин, прошу вас! Не надо! Я согласна! Я буду слушаться, вы увидите! Прошу вас!

– Хорошо, проверим, – он положил кшер себе на бедро и требовательно выставил ладонь вперед, – Сиську. Сюда. Положи. Сама.

Дженни покраснела, на глазах показались слезы, но возразить она уже не посмела. Девочка поднялась с колен, выпростала одну грудь из лифчика и, склонившись, вложила ее в руку хозяина. Мистер Томпсон взвесил грудь на ладони, погладил ее, несильно покрутил пальцами сосок и другой рукой потрепал девочку по мокрой щеке:

– Молодец. Учишься. Делаешь успехи. Теперь три шага назад и подними юбку, – девочка послушалась. – Отлично. Теперь трусики до колен. Юбку не опускать. Стой так.

Дженни из красной стала уже пунцовой, яркие пятна выступили у нее даже на шее, но послушно прижала подбородком край юбки и, взявшись обеими руками за резинки на боках, спустила вниз колготки с трусами. На мистера Томпсона бесстыдно уставился кустик светло-рыжих волос, реденький наверху и сгущавшийся вдоль вертикальной линии, отчетливо проступившей снизу.

– Ну вот, Файн. Видите, какая послушная. А вы говорили… Садитесь рядом. Не выпить ли нам по этому поводу? – он хлопнул в ладоши. В комнату вбежала полуобнаженная служанка, поставила на столик между креслами поднос и, не глядя по сторонам, тотчас выскочила за дверь.

– О, у вас неплохой коньяк. Лет десять-пятнадцать?

– Обижаете. Урожай августа 2003 года. Знаменательная дата – Марк Десадов на своем desadov. com как раз тогда некую повесть опубликовал, знаете? Вот, посмотрите сами на этикетку, – он передал гостю бутылку.

– Кстати, вы прекрасно воздействовали на эту девицу. До сих пор стоит, не шелохнется. И как ей только не стыдно? – ухмыльнулся юрист. – Но нам еще несколько вопросов по ней надо обсудить. Дженни, у тебя цикл уже установился?

– Какой цикл, господин?

– Менструальный. Менструальный цикл, дурында.

– Да, господин, – Дженни опустила глаза.

– Когда пачкаться должна начать? – девочка, продолжая придерживать юбку над заголенной промежностью, и вновь покраснев, сосредоточенно зашевелила губами.

– Через неделю, господин. Нет, через восемь дней.

– Прекрасно. Тогда денька через два-три я пришлю слэйв-гинеколога, чтоб в дальнейшем этих неприятностей у нее не было, – юрист улыбнулся. – Мистер Томпсон, надеюсь, за это время вы лишите ее девственности?

– Прямо сегодня. Если она ей обладает, – хмыкнул хозяин.

– А вот это нам и предстоит сейчас удостоверить. Девственность входит в условия контракта с ее любящей мамашей. Так что мы должны засвидетельствовать наличие самого факта. Или его отсутствие. Дженни, подойди сюда. Нет, юбку не опускай.

Мистер Файн, не прекращая разговор, решил воспользоваться представившейся возможностью не только осмотреть, но и потрогать тело покорившейся девчонки. Своих рабынь у него не было – доход не позволял. А тут все-таки даже не купленная рабыня, а жертва фальшнэппинга. Плюс к тому клиент не возражает, да и не знает некоторых тонкостей… Ну, а девчонка – она уже так запугана, что ей все равно, да и какое значение может иметь для нее лишнее ощупывание? Не говоря уж о том, что считаться с желаниями рабыни, даже только формирующейся – явный моветон.

– Обратите внимание, мистер Томпсон, какие у нее плотные налитые грудки, – он, задрав бюстгальтер кверху, погладил бархатистую кожу девочки, несколько раз сжал пальцами нежную плоть, сглотнув слюну, потянул за каждый напрягшийся сосок, – никаких уплотнений. Да и пупырышки эти вполне сформировались. Первоклассный товар. Я вам завидую. Живот ровненький, ни капли лишнего жира, – он, минуя лобок, опустил руку с живота на внутреннюю поверхность бедер. – Ножки еще, конечно, несколько худоваты, но при некотором количестве сексуальных упражнений быстро наберут объем. Надеюсь, с этим особых сложностей у вас не возникнет… все-таки ваш возраст… – хозяин возмущенно дернулся. – Да не обижайтесь, это я так, к слову. А вот тут у нас самая важная часть тела для сексуальной рабыни, – он положил руку на еще по-детски выпуклый лобок и стал перебирать пальцами мягкие волосики, потихоньку смещаясь ниже. Девочка дернулась, но, не осмелившись отойти или отвести его руку, все же нерешительно прошептала:

– Прошу вас, господин, не надо…

– То есть как это «не надо»? – мистер Файн изобразил возмущение. – Ты вообще-то понимаешь, зачем ты здесь? Это у тебя самый рабочий орган теперь будет, – он с силой провел средним пальцем по щели. – Тем более, нам еще надо проверить, действительно ли ты девственница. Так что еще раз спрашиваю: это так? Учти, в случае чего лучше сама признайся. Можно будет списать на то, что твоя заботливая родительница не в курсе была. Меньшими штрафами отделаетесь. Но вот если ты сама врешь, то… – юрист, продолжая расковыривать пальцем половые губы девочки, замялся, обдумывая чем бы сильнее ее напугать, – то кшер тебе манной небесной покажется!

– Но, господин, я на самом деле девственница. Честное слово! – обиженная девочка, чуть не плача, уже не обращала внимания на то, что она стоит полураздетая перед мужчинами, один из которых пытается проникнуть в ее самое интимное место. – Честное слово, господин, – повторила она.

– Ты хочешь, чтобы мы проверили твое заявление? – спросил мистер Файн и, обращаясь к хозяину, тихо добавил. – Обратите внимание. Это важный процедурный момент. Проверка рабыни на девственность должна проводиться исключительно добровольно, более того, только по ее просьбе.

– Ну… проверяйте, господин, – из глаз вновь покрасневшей девочки брызнули слезы, похоже, она уже начала понимать, что дело не ограничится поглаживаниями и щипками.

– Тогда ты должна подписаться вот тут. И тут, – мистер Файн быстро достал бумаги и протянул девочке стило. – Отлично. Процедурная часть закончена. А теперь, будь добра, ножки пошире. Ах, да, ты же не можешь, тряпки под коленками мешают. Ну, знай мою доброту, можешь снять свои трусики с колготками, А то ты у нас как стреноженная кобылка, – девочка повиновалась. – Вот теперь, будь добра, спинкой на этот столик ложись, ножки подними в стороны, а пальчиками губки раздвинь.

Дженни покорно замерла на столе в унизительной позе. Мужчины встали перед ней, внимательно разглядывая открывшиеся розовые складки половых губ, вход во влагалище, темно-розовое пятнышко ануса.

– Обратите внимание, мистер Томпсон, на толщину и плотность больших губ, – заметил юрист, покручивая их пальцами, – а вот клитор еще совсем маленький, еще окончательно не развился, – он выдвинул его из крошечного венчика. – Так что рабынька вам попалась действительно первосортная. Ну, а теперь плева. Сладенькая, будь добра, еще шире пальчиками свои губки, а то нам видно не очень хорошо. Вот так. Хм… Только одна узенькая дырочка в плеве. Да… совсем еще молоденькая девочка. Мистер Томпсон, вы удостоверились? Пожалуйста, подпишите вот тут констатацию девственности. Благодарю вас.

Мужчины вновь опустились в кресла, оставив Дженни лежать все в той же позе, сменить которую она не решалась. Но непреодолимое желание заставило ее подать голос:

– Господа, извините, я… Можно мне… Извините, господа, я очень в туалет хочу…

Мистер Томпсон рассмеялся и хлопнул в ладоши:

– Нет проблем. Лежи как лежишь. Отсоска, сюда!

«Отсоска» – это была кличка Кэрол в доме у мистера Томпсона. Женщина вошла в холл и вопросительно посмотрела на хозяина.

– Обслужи ее, – он указал на лежащую с запрокинутыми ногами Дженни. – Живо!

Кэрол опустилась на колени и языком начала тихонечко ласкать уретру девочки, слегка придавливая руками живот над лобком. Давно она не испытывала таких чувств. Одновременно смешались и материнские ощущения, и нежный мускусный привкус девчачьего лона, впервые не темнокожего, а розового, и необыкновенная жалость к ребенку, неожиданно переброшенному судьбой и матерью-предательницей из семьи в положение рабыни. Кэрол почувствовала, как обычный жар, пульсирующий у нее между ногами, становится все гуще, перемещаясь вверх по загоревшемуся животу, по напрягшимся грудям, подступает к голове, как застучало у нее в ушах, как конвульсивно задвигались бедра. Не в силах совладать с собой, она убрала одну руку с живота девочки и опустила ее вниз, к себе.

Дженни же, надеявшаяся, что ее отпустят в туалет и оставят там в одиночестве, никак не решалась пустить струю прямо в лицо взрослой женщины, да еще в присутствии двух мужчин, с интересом наблюдавших за происходящим. Но язык этой женщины, которую почему-то звали Отсоской, так раздражающе поглаживал самое-самое отверстие, а рука так нежно массировала низ живота, что девочка не выдержала. Но когда в рот Кэрол хлынул поток, такой вкусный, теплый, слегка солоноватый, женщина забилась в оргазме.

– Ну что, сладенькая, ты довольна? – спросил мистер Томпсон, перенимая обращение юриста, когда Кэрол высосала последние капельки, тщательно вылизала гениталии девочки, и напоследок звонко поцеловав ее там, отстранилась.

– Да, господин. Благодарю вас, господин. Но мне было как-то… стыдно… так делать…

– Это ничего, моя милая. Это пройдет. Отсоска для того и нужна, чтобы помогать… э-э-э… в таких случаях, – мистер Томпсон вопросительно посмотрел на юриста, но тот отвел взгляд.

Мужчины поняли друг друга без слов. По сути, все функции мистера Файна были выполнены. Фальшнэппинг удачно завершен, девочка доставлена покупателю, все необходимые бумаги подписаны, все формальности завершены. Но юристу не хотелось уходить, он надеялся полностью насладиться превращением свободной девочки в сексуальную рабыню. Подумав, мистер Томпсон решил ему в этом не препятствовать – хотелось все-таки продемонстрировать на публике свою мужскую состоятельность, тем более юрист, несмотря на щедрые комиссионные, сегодня уже дважды отпускал по этому поводу весьма недвусмысленные остроты.

– Вставай теперь, крошка, и иди ко мне, – обратился мистер Томпсон к Дженни. Девочка обрадовано спрыгнула со стола, оправляя юбку. Лежать там было жестко, неудобно, немного затекла спина. Главное же, конечно, валяться животом кверху с задранными раздвинутыми ногами и демонстрировать взрослым мужчинам свои гениталии – не самое приятное занятие для четырнадцатилетней девственницы.

– Вот и славненько, сладенькая, – хозяин погладил Дженни по ноге. – Теперь повернись ко мне спинкой, – он высоко приподнял ей сзади подол. – Придержи юбку, милая. Нет, вот так, повыше.

– У нее отличная попка, вы не находите, мистер Файн? – он погладил ей ягодицы, потом по очереди приподнял и слегка ущипнул каждую, просунув между ними нос, с шумом втянул воздух. – Особенно меня умиляют вот эти ямочки снизу – совсем как у грудного ребенка. И пахнет вкусно. Хороша, стерва! – он шлепнул ее. – Нагнись. Ниже. Еще ниже. Ноги шире, – хозяин запустил руку меж складок Дженни, пощипывая ее губки. – И тут всё пухленькое такое, приятное, – он завел руку глубже, перебирая волосы на лобке, – да и шерстка нежная, мякенькая. Даже не знаю, стоит ли сбривать. Может, оставлю так… подумаю еще…

Нагнувшаяся девочка стояла вся красная, из ее глаз опять потекли слезы. Когда ее отпустили со стола, она, вопреки собственному пониманию, все же надеялась, что испытания закончились, но похоже, они еще только начинались. Да и ласковые слова этого пожилого афроамериканца, эти слова хоть и относились к ней, но произносились так, будто она какое-то бездушное существо, неодушевленная игрушка…

– Ладно, пора бы нам раздеть ее, как вы считаете, мистер Файн? – хозяин решил также немного уколоть собеседника. – А то вдруг у нее где-нибудь на спине или плечах язвы какие-нибудь, мы же там не видели… Придется тогда контракт расторгать, не так ли? И вы тогда ни цента не получите, – юрист промолчал, всем своим видом показывая незаслуженную обиду. – Повернись ко мне, сладенькая, и раздевайся. Полностью. Всё снимай.

Девочка, встав перед мистером Томпсоном и в смущении опустив глаза, скинула с плеч лишившуюся пуговиц блузку, немного помедлив, расстегнула и сняла болтавшийся над грудями и уже ничего не скрывавший бюстгальтер, но, взявшись за замочек юбки, остановилась. Она вспомнила, что под юбкой ничего нет… Но, с другой стороны, они же и так всё там видели и трогали… И спереди, и сзади…

– Ну, что ты застыла? С кшером познакомиться хочешь? Живей! Догола! – поторопил ее хозяин.

Девочка решилась. Раз они и так на всё насмотрелись, что уж теперь! Она резким движением расстегнула замочек и через голову стянула юбку. Но потом, опомнившись и вновь застыдившись, торопливо прикрыла ладонями груди и низ живота.

– Хороша! Ничего не скажешь, – мистер Томпсон даже откинулся в кресле, чтобы полнее насладиться картиной. – А теперь ручки убери, – Дженни опять покраснела, но послушалась. – Вот так. Молодец.

– Теперь вот что, – продолжил он, переходя на детскую логику. – Я тебя гладил, а ты меня нет. Это нечестно, согласна?

– Да господин, – девочка, налившаяся краской, все-таки не выдержала и вновь прикрылась, плотно прижав к себе руки, не понимая, что хочет от нее этот человек, но догадываясь, что впереди ее ждет новое унижение.

– Тогда становись на колени и погладь, – мистер Томпсон откинулся в кресле и распахнул полы своего халата из дорогого биошелка, обнажив слегка затвердевший член. – Ты когда-нибудь раньше трогала? Или хоть видела живьем?

– Нет, господин, – девочка покорно дотронулась самым кончиком пальца до головки и сразу же испуганно отдернула руку.

– Да, опыта явно не хватает, – вздохнул мужчина. – Поцеловать-то ты сможешь? А то чем же я тебя дырявить буду?

– Да, господин, смогу, – Дженни, зажмурив глаза, тыркнулась носом куда-то в проросший седыми курчавыми волосами пах хозяина и громко чмокнула.

– М-да, придется учить… Но сначала надо бы тебя женщиной сделать. Отсоска, помоги этой дурочке, – мистер Томпсон трансформировал в лежак спинку кресла и упал в него.

Кэрол подошла к девочке, что-то ей ласково зашептала, обняла, помогла перекинуть через хозяина ногу, присесть над ним, а потом, крепко прижав к себе талию Дженни, другой рукой приподняла член своего господина и направила его в сжавшуюся от страха девочку, не давая ей соскользнуть… Дженни вскрикнула, а дальше всё пошло естественным порядком…

Но вот потом случилось самое удивительное для Кэрол. Хозяин, довольный тем, как женщина обслужила его, да и девочку, заодно продемонстрировав гостю собственный оргазм, решил ее поощрить, дав плод, считающийся запретным для туалетных рабынь. После того, как он благополучно излился в девочку, Кэрол было разрешено облизать член хозяина, причем не только почистить его, но и привести в рабочее состояние. А потом даже усесться на расслабленно лежащего мужчину, засунуть в себя его воспрянувший орган и немного поскакать.

Нормального секса к этому времени не было у Кэрол уже очень давно, и она радостно предвкушала, какое удовольствие получит она от ощущения живого, горячего, твердого мужского члена в своем истосковавшемся влагалище. И сколь надолго ей хватит одних только воспоминаний об этом! Но вот чудо – не было у нее не только оргазма, но даже заметного возбуждения… Да, пожалуй, если внимательно прислушаться, было немного приятно, но не более того! Но зато тогда, когда она использовалась в качестве туалета, она уже всегда теперь испытывала оргазм, а иногда даже несколько раз кряду. Можно было бы, конечно, утешать себя тем, что это не она такая, что это только жертва, еще одна жертва, приносимая ради дочери, ведь дочери надо учиться, дочери надо учиться… Но утешение выходило какое-то хиленькое, неправдоподобное, и все чаще женщина была противна самой себе…

Мистер Томпсон же уделял новенькой все больше и больше времени, практически не отпуская от себя ни днем, ни ночью, забросив остальных рабынь, дом, дела… Ее рано разбуженная чувственность превратилась в какую-то сексуальную неугомонность. Необычные позы, игры с хозяином, шалости… А хозяину-то было вовсе не четырнадцать, и кончать раз по пять в день было не для него… Он так и умер – во время очередного оргазма…

Потом опись имущества, распродажа, аукцион…

На этот раз Кэрол купили два молодых шалопая, белая грязь… Несмотря на смехотворно низкую цену, в складчину.

Нет, о жизни у них она вспоминать не хочет – слишком противно, даже имена постаралась выкинуть из памяти. Они и купили ее, как позже выяснилось, только потому, что были раньше знакомы с ее дочерью, и подонкам хотелось отыграться на матери за свои неудачи. Еще бы ладно – обслуживать мужчин, да и женщин тоже… Но голышом на четвереньках под взглядами гуляющих людей гоняться в парке за их собакой, поедая ее дерьмо и ощущая голой задницей пинки гогочущих хозяев, норовящих попасть носком ботинка между ног, но спьяну промахивающихся – это уж слишком! Кстати, и жесткие пульсарки они ей поставили – уж очень их веселило, как она кончает при удачном попадании… Причем не только их веселило – вечно вокруг нее толпа каких-то мальчишек. Еще бы, такое зрелище – голая женщина с большими болтающимися грудями, с цепочками, на карачках гоняется за собакой и все время кончает, а ее еще можно веточками по заднице и промежности стегать! Впрочем, результатом этих прогулок по парку, нарушающих общественные приличия, стало насильственное отчуждение и очередной аукцион – уже четвертый в ее жизни.

Однако тогда слишком сильны были воспоминания об унижениях у этих мерзавцев, поэтому только сейчас Кэрол начала вспоминать какие-то их разговоры о дочери, какие-то намеки. Она, правда, заподозрила, что с ее Дженни все не так хорошо, как ей бы хотелось, но намеки, насколько помнится, были достаточно неопределенными, да и времени с тех пор прошло много…

Но Кэрол в этот момент еще не знала, какие встречи ей готовит сегодняшний день, еще не знала, что скоро воочию увидит судьбу дочери, еще не знала, что сумеет вполне вкусить плоды своей материнской любви и жертвы, принесенной во имя ее…

Последним владельцем Кэрол стал бывший сенатор Гарри Вишер, тот самый Вишер, благодаря которому Поправка о рабстве так легко проскочила в их штате. В доме Вишера идея многоуровневого рабства была отлажена и выверена до предела. На верхней ступени находились шестеро постельных рабынь. Чуть пониже особняком – служанки. Еще пониже – две его личных туалетных рабыни. Ступенькой вниз – гостевые рабыни – и сексуальные и туалетные, ведь особняк сенатора никогда не пустовал. А в самом низу – туалетные рабыни для рабынь; в эту категорию и была отнесена Кэрол. Причем такая структура была разработана Вишером еще при строительстве дома – туалетов в нем не было, а возникающие естественные желания удовлетворялись сразу же – там, где они настигли своего хозяина.

В доме сенатора Кэрол влилась в уже отлаженный механизм; тут были свои плюсы – никакие импровизации не нужны, все роли давным-давно расписаны. Впрочем, одно исключение все же произошло. Естественно, такое могло случиться только в этом доме, хозяин которого был с законом на очень короткой ноге.

В гости к сенатору приехал его старый друг, мистер Стенли, увлекающийся Востоком. На столе воскурили благовонные палочки, привезенные им пряные кадильницы, притушили свет… одним словом, создали полный заокеанский колорит. Однако у этого востоковеда случилось некоторое несварение желудка – может, от перемены климата, все-таки Америка, это не Турция. Мистер Стенли, как человек воспитанный, знаком подозвал дежурившую за столом туалетную рабыню и, приспустив брюки, свесил ягодицы со стула. Но рабыня не успела! По комнате поплыл ЗАПАХ! Обед был безнадежно испорчен.

Встал вопрос о наказании нерадивой. Порку отмели сразу, как слишком мягкий и скучный метод воспитания. Сенатор было заикнулся о кшере, но гость заинтриговал присутствующих упоминанием об оттоманском светильнике. Никто толком не знал, что это такое, однако сыграли роль заверения, что не только эта рабыня никогда более не повторит свою оплошность, но и для остальной прислуги будет прекрасная наука.

Всех рабынь позвали в зал, объяснили им суть прегрешения, а саму виновную, обнажив и вставив кляп, привязали к шесту для наказаний, стоявшему посреди зала. Мистер Стенли достал из своего объемистого саквояжа большой пучок тонких двухдюймовых щепочек, пропитанных какой-то маслянистой ароматной жидкостью, и через каждые два-три дюйма глубоко воткнул их в щеки, груди, живот, ягодицы и конечности рабыни. Потом в зале пригасили свет, и мистер Стенли поджег торчащие из тела лучинки, пояснив принцип действия своего светильника. Сначала щепочки горят сами за счет своей пропитки. Но при этом они так разогреваются по всей длине, что начинают вытапливать нутряной жир, который в дальнейшем и служит источником пламени.

– Вы сами увидите, на что станет похожа эта безмозглая дура, когда светильник погаснет, – добавил мистер Стенли.

Все вновь уселись за трапезу, поглядывая на светящуюся рабыню, похожую то ли на дикобраза, то ли на рождественскую елку. Сначала лучинки светились голубоватым пламенем, потом оно стало желтеть, а в аромат благовоний стал вмешиваться легкий и раздражающе аппетитный запах жареного мяса. Гости вновь принялись за еду, а рабыня, до того лишь мычащая, стала издавать какие-то горловые звуки.

– Пошел ее жир, – прокомментировал мистер Стенли.

Под аккомпанемент стонов привязанной женщины прошло часа два, когда она стала замолкать, а еще часа через полтора одна за другой стали гаснуть лучинки.

– Вот и всё, – сказал гость. – Можно включать свет.

Рабыни вздрогнули и в страхе прижались друг к другу. Было, конечно, понятно, что наказанная женщина мертва, но к шесту было привязано уже не человеческое тело, а высохшая мумия с выпирающими костями, тонкими струпьями висящей кожи, покрытой зеленовато-багровыми пятнами, оскаленным ртом, вывалившимися глазами.

Эта картина опять встала у Кэрол перед глазами. Похоже, она не избавится от нее до конца своих дней.

Через несколько месяцев после того ужасного случая сенатор решил устроить очередную смену персонала – он это практиковал два-три раза в год – и вот Кэрол опять на аукционе, уже в пятый раз.

Судя по шуму, голосам, каким-то стукам, уже наступило утро. Кэрол привезли сюда еще вчера вечером, к концу сессии, и ей повезло, что всю ночь она провела одна. По крайней мере, она смогла вздремнуть, свернувшись калачиком на полу. Если бы вместе с ней была бы еще хоть одна женщина, то и это стало бы невозможно в такой клетке-недомерке, специально созданной для еще одного унижения своих обитательниц. «Как будто и без того жизнь не поставила нас на свои места», – грустно подумала женщина. А вот стоящая напротив клетка для обычных рабынь была переполнена, и всю ночь из нее слышалась приглушенная ругань, взвизгивание, звуки ударов…

В конце коридора послышались шаги, Кэрол оглянулась. Судя по силуэтам, надсмотрщик вел какую-то обнаженную женщину. При тусклом ночном освещении – до начала аукциона было еще далеко, поэтому полный свет еще не включали – подробности были не видны. Повернули направо… к ней… значит, еще одна туалетная, будет тесно. Надсмотрщик открывает замок, Кэрол пристально вглядывается в лицо шатенки, своей новой соседки, та внимательно смотрит на нее. Что-то знакомое, они наверняка встречались, но когда-то давно…

– Кажется, Кэрол? Ты тоже стала туалетной? Не узнаешь?

– Боже, Стелла! Ты-то что тут делаешь? – в памяти Кэрол тотчас всплыла сцена перед самым ее первым аукционом, когда Стелла рассказала, что из-за безденежья с обоюдного согласия муж вынужден был продать ее на год, но клятвенно обещал выкупить. Опытные рабыни тогда высмеяли новенькую, а Кэрол почему-то поверила. – Он так и не выкупил тебя? Оказался мерзавцем, как и все мужики?

– Нет, дело не в нем, – Стелла заплакала. – Он хороший. Выкупил. Даже раньше смог, уже через десять месяцев. Хоть и неустойку пришлось выложить. Но ему для меня ничего не было жалко, он же меня любил. И я его тоже, – из-за рыданий Стелла не смогла продолжать.

– Так в чем же дело? Почему ты здесь?

– Я стала рабыней! Понимаешь? Стала рабыней. Совсем! Не числилась, а стала. Внутри. В себе. Я и к Тео своему стала относиться как к хозяину, а не мужу. Всё на нем. А я только рабыня. Не жена, рабыня! Понимаешь? Молчала… боялась наказаний… Или хотела их? Не знаю… Но стала рабыней, а не женой… Уже не могла как раньше… Он полтора года терпел, любил меня все-таки. Потом не выдержал… Понимаешь?

– Да, понимаю, – женщины, обнявшись, замолчали.

– И туалетными мы с тобой стали…

– Да, как-то оно само собой так…

– У меня тоже само собой… А как твоя дочь? Учится? Ты же ради нее, если я правильно помню?

– Надеюсь… Но ничего о ней не знаю… Но должна учиться. Иначе… ради чего это всё? Должна. Обязательно должна! Обязательно!!!

Прошло часа три-четыре. Клетка напротив набивалась все туже и туже, последних рабынь надзиратели вбивали туда с разбега. Уже зажгли большой свет. Кэрол и Стелла пока оставались вдвоем…

– Еще ведут. К нам, – Стелла первая увидела повернувших направо надзирателя с молодой рабыней, позвякивающей бляхами на низко оттянутых половых губах.

– Боже! Дженни! Нет! А-а-а!!! – Кэрол захлебнулась в крике.

– Мама?!! – новенькая приостановилась и испуганно замерла.

– Это твоя мать? Интересно… – надсмотрщик несильно шлепнул Дженни по ягодице.

– Да, господин.

– Так… Пожалуй… – афроамериканец средних лет выдержал паузу, вероятно, прислушиваясь к своим ощущениям, – пожалуй, я бы хотел немного отлить. Позаботься. И мамочке свое умение покажи.

– Слушаюсь, господин. Вы оказываете мне любезность, – Дженни, звякнув бляхами, упала перед надсмотрщиком на колени и начала расстегивать ему ширинку. Кэрол в ужасе смотрела на то, как в рот Дженни – ее Дженни! – полилась жгучая струя, как дочь, продолжая держать член одной рукой, другую опустила вниз к своей промежности – Боже, тем же самым жестом, как в зеркале! – как эта рука начала до боли знакомыми движениями натирать клитор, как бедра и живот Дженни – ее Дженни! – затрепетали в пароксизме наступившего оргазма.

– Благодарю вас, господин, – тщательно вылизав член, Дженни начала заправлять его в брюки.

– Погоди, дура. Не видишь что ли, что он встает? – остановил ее надсмотрщик. – Продолжай вот так. Языком и губками… Теперь глубже возьми…

– А ты еще ничего, – он посмотрел вниз. – И сиськи вроде бы еще не отвисли. Встань. Дай пощупаю.

– Окажите мне любезность, господин, – Дженни выпрямилась, выставив грудь вперед и заложив руки за голову, отчего соски сразу задорно приподнялись.

– Да, неплохие. Твердые еще, – надсмотрщик обхватил груди руками, сжал их и стал месить между пальцами. – Пожалуй, можно с тобой, хоть ты и туалетная. Зато на глазах у мамочки. Это интересно, правда?

– Да, господин, благодарю вас.

– Ну, живо, раком. О прутья клетки держись. Можешь заодно и с маманей побеседовать.

– Благодарю за любезность, господин, – Дженни нагнулась, и ее лицо оказалось вровень с глазами Кэрол, все еще не пришедшей в себя от потрясения.

– Дженни, доченька, дочурочка… Как же так?.. Почему?.. За что?..

Дженни не отвечала. Надсмотрщик входил в нее медленными, размеренными и мощными толчками; не в силах удержаться руками, она слегка ударялась о прутья головой, бляхи в промежности позвякивали, а мать как завороженная смотрела на груди дочери с острыми яркими сосками, равномерно покачивающиеся в двух футах перед ней.

– Захлюпала ты, шлюха. Слишком раздолбанная. Противно, – надсмотрщик, приостановившись, большими пальцами развел ягодицы Дженни, плюнул туда и втер слюну в колечко ануса. – Посмотрим, как ты на вкус в этой дырке, – одним толчком он ввел член в анальное отверстие. – О! Тут куда лучше… Разбито, конечно, но в меру…

Кэрол, не в силах более на это смотреть, закрыла глаза и лишь услышала заключительное пыхтение мужчины, а потом голос дочери:

– Благодарю, господин, что вы изволили излиться в меня. Разрешите, я приведу вас в порядок.

– Нет! Пошла вон! Пусть твоя мамаша оближет. Заодно вкус твоего дерьма оценит, – он ткнул перемазанный член через прутья решетки прямо в нос Кэрол, та волей-неволей открыла глаза и принялась за привычную работу…

Лишь минут через десять после ухода надсмотрщика Кэрол отошла от шока и посмотрела на дочь. Та сидела на корточках, демонстративно отвернув голову в сторону.

– Доченька, ну как же так? Почему? Ты же должна была учиться. Я же только ради тебя… Ты же деньги за меня получила… Должно было хватить для начала, я ведь считала…

– Деньги? – прервала ее Дженни. – Издеваешься? Мы на сколько договаривались? На 50 тысяч! А я сколько получила? Чуть больше десяти!

– Как десяти? Должно было быть 17,900 – я точно помню!

– А вот так! Это ты отослала 17,900, но налоги по выручке за рабынь сразу снимаются, а не за прошлый год. И еще. О просроченных платежах ты забыла? И о кредитах? И за квартиру чуть не за полгода? У тебя-то льготы были. Вдова офицера, погибшего в боевых действиях, как же! А я же совершеннолетняя дочь! Никаких скидок! Всё по полной программе! Я-то этого ничего раньше не знала, а ты! Честно скажи, от меня решила избавиться? Убежать? Сука ты, а не мать!

– Девочка, милая, ну прости, ну не всё продумала… Но ты-то почему тут? Да в туалетных? Бог с ней, с учебой, но ведь хоть как-то работать можно было…

– Держи карман шире! – Дженни уже визгливо кричала во весь голос. – Законов ты, старая карга, не знаешь? «Долги по совокупности» – слышала? «Опись имущества» – знаешь, что такое? А я по закону о принудительной продаже – тоже имущество, поняла? У меня никогда детей не будет, дошло, дура? А первой продажей сразу в туалетные – максимальная сумма, ясно, кукушка? – Дженни ногой больно ударила Кэрол под дых. – Ты мне больше не мать! Знать тебя не хочу! – она отвернулась и больше не проронила ни слова. Кэрол заплакала, уткнув голову в колени. Стелла обняла ее и стала утешающе гладить, потом протянула другую руку к Дженни, но та не приняла ласку, лишь отчужденно отодвинулась…

Ближе к вечеру клетка для туалетных рабынь стала наполняться. Женщины уже не помещались в один ряд, а, скорчившись, лежали друг на друге. В живот Кэрол уперлось чье-то колено, в глаз – чей-то локоть, но хотя бы немного отвернуть голову в сторону она не могла. Чтобы отвлечься от боли, она привычно зашептала: «Дочери надо…», – но тут же оборвала себя…

Цель исчезла.

Смысл жизни тоже…

Жертва была принесена, но не принята.

Напрасная жертва.

Жертва ли?