Отравление несобранными грибами 7. Воскресенье. Общежитие. Серия: Секс-рассказы- в общежитии

Ночью снились кошмары всякие, как меня прессом сдавливают, потом через мясорубку пропускают, а проснулась – рано очень – так примерно и оказалось. На спине лежу, а парни на меня все свои конечности взгромоздили. Груди расхватали, на животе сразу два их колена, да еще мои бедра в растяжку – каждый к своему поднявшемуся органу притиснул и в замок своей ногой обхватил. Так сдавили, еле дышу.

Попыталась хоть чуточку освободиться, так еще хуже – перехватили, один локтем в ребра уперся, другой горло плечом зажал. Да еще Сергей прямо в ухо храпит. Да еще душно в комнате – вчера они все форточки закрыли, чтоб никакие мои вопли на улицу не вырывались, на ночь даже не проветрили. Да еще от парней потом перебродившим несет – меня-то они вчера помыли, а сами поленились в душ забраться. Так что удовольствия выше крыши. Спать все равно не могу, опять о своих думаю: как дети там без меня, как муж с ними управляется, не случилось ли чего? И о себе, конечно – так и не могу понять, как невинное обнажение в лесу переросло в то, что меня проституткой сделали, сексуальным пособием, подстилкой для малолеток.

Вроде как-то плавно всё, постепенно. Причем нельзя ведь сказать, что так уж я добровольно на каждый шаг шла, ведь все время вырваться пыталась, сбросить с себя ярмо этого грибного отравления. Но, видно, плохо пыталась, раз сейчас как шлюха последняя посреди пацанов прыщавых лежу. Могла же выбраться! Могла в понедельник с Игорем и Женькой водку в лесу не распивать, могла не пойти с ними. Могла потом не приходить регулярно, как на работу, к себе в баньку не зазывать. Могла перед мужем покаяться – ведь, считай, в среду специально шанс мне был даден. Могла сбежать сразу, как новую малышню увидела. А уж как получилось, что детей бросила и с Андреем-Сергеем в Москву рванула – этого вообще понять не могу…

Ладно бы, муж меня сексуально не удовлетворял, вечно голодной бы ходила. Так ведь и этого не было. В самом начале писала, что живем с ним душа в душу. Но не только – тело в тело тоже, в постели всегда у нас с ним было хорошо, складненько для обоих. Кончала почти каждый раз, он очень внимательно к этому относился, чтоб меня тоже удовлетворить, не только себя. Да и по частоте нормально – раза четыре в неделю, это всегда, а иногда и почаще. Даже по красным четырехдневкам меня до оргазма петтингом доводил. Почему же так? Почему сама не своя? Что со мной случилось?..

От моих попыток хоть немного освободиться мальчишки проснулись. Рано причем, в самом начале восьмого. Первым Сергей, хоть густой храп прекратился. Сполз с кровати, умываться пошел – шум воды. Вслед за ним Андрей. Первым делом очки напялил, потом меня хватает:

– Пошли.

– Куда? – спрашиваю.

– Отлить, – своим органом налившимся меня по носу бьет. И куда вся стеснительность позавчерашняя пропала только?

Не очень поняла, что он хочет, но встала, пошла, конечно. В туалете разобралась. Потребовалось, чтобы я эту дубинку куда надо направляла. Уж на что вчера унижали меня, а вспыхнула сразу от такого требования. Секс это все-таки одно, а помогать ему мочиться – совсем другое. Мальчишке тем более… А он только смотрит на меня с наглой улыбкой:

– Ну? Долго ждать?

Уговорила себя, в конце концов, орган его в руки взяла. Командует:

– Вниз направляй! В толчок! И снизу не держи, не зажимай.

Никогда в жизни такого не делала. Стыдно безумно, хоть, если разобраться, то и ничего особенного – подумаешь, мужской член подержать. Но он же набухший, наверх смотрит, а не куда надо. Наклонять надо, а он из рук вырывается. За кожицу сверху пальцами уцепила, отогнула. Все равно не очень правильно, опыта-то никакого, во все стороны брызги полетели. Интересно, подумала, задницу тоже вытирать прикажет? А Сергей на мои потуги смотрит, хохочет.

Потом мне присесть на стульчак разрешили. При них, естественно. Еще ноги велели пошире раздвинуть, и сами туда нагнулись оба – посмотреть. Но это мне уж после вчерашнего даже и ничего страшного. Чуть губу только закусила, порозовела, но, почти не стесняясь, свое дело сделала. Как клочком туалетной бумаги промакивалась, заржали еще, опять в краску вогнали.

Умылись они, оделись. Я голая, естественно. Даже тапочек не дали. Есть захотели. И чтобы я приготовила. Продуктов особых в доме нет, так что только омлет с колбасой и помидорами им сварганила. Благо, яйца были, сухое молоко тоже откопала. Помидоры разве что старые оказались, хорошие куски вырезать пришлось. Лапали у плиты все время. То груди щупают, то по попе шлепают, то между ног лезут, и чтобы я их еще расставляла. Ладно, терплю… Как по тарелкам разложила, выяснилось, что хлеба в доме нет. Идти за ним мне, конечно. Андрей из окошка показал куда. Через двор, там остановки автобусные-троллейбусные. Около них бабки: с хлебом, мясом, водкой, пивом, сигаретами… Денег-то у меня с собой ни копейки, 50 тысяч дали. Иду в прихожую, а одёжки своей не нахожу – видно, припрятали. Только полукеды вижу. Влезла в них, плащ какой-то натянула, выходить собираюсь. Тут Сергей у приятеля спрашивает:

– А не удерет?

Прямо в точку попал. Именно это и собиралась. Юнцы-то эти разошлись, и чем дальше, тем больше. Что еще придумают, да чем закончится – непонятно. От стесняющихся подростков, считай, уже ничего и не осталось. К тому же, хоть какие деньги дали, на электричку бы, конечно, не хватило, но на метро – вполне.

– Стой! – Андрей кричит, за шиворот меня от двери оттягивает.

Я застыла. Он тоже – думает. Самому-то идти лень, а как меня рискнуть отпустить – непонятно.

– Вот что, – сообразил, наконец, – снимай плащ. Голая пойдешь. Даже еще вот… – за руку в комнату тащит. – Стой тут.

Меня прямо дрожь пробрала, как поняла, в каком виде хочет меня за хлебом отправить. Трясусь в ужасе, стою в ступоре, совершенно не представляю, что делать. Только понимаю, что это… ну… совершенно никак невозможно!!! А мне-то что? Драться, царапаться, кусаться, кричать, или молча сопротивляться? Так мальчишки-то сильней меня, тем более, если вдвоем навалятся… Или просто все их приказы игнорировать? Даже мысль мелькнула на пол свалиться, обморок изобразить. Но не успела додумать – Андрей лезет в стенку, пачку фломастеров достает. Красный выбирает, передо мной на стул садится. Понимаю, чем дело пахнет, в сторону отпрыгиваю.

– Та-а-ак, – тянет. Не угрожающе, не со злостью даже, а с ленцой. И с полным пониманием, что ничего противопоставить ему не могу, – связать, что ли тебя опять? А в пасть кляп? Серый, подсоби…

Сергей сзади подходит, меня за локти скручивает:

– Спокойно лучше стой, не рыпайся.

Куда уж тут рыпаться, когда тебя так держат? А орать начну – точно кляпом кончится. Какое это удовольствие, уже вчера испытала, хватит с меня. Крепко этот толстяк меня держит, пошевелиться не могу, разве что ногами отбиваться. Но если начну, на стол опять уложат и свяжут, лучше и не пробовать.

Подносит Андрей ко мне фломастер, что-то рисует на животе, потом Сергей меня разворачивает, чувствую, спину мне тоже украшают. Подводят к зеркалу, ржут взахлеб:

– Полюбуйся!

Чуть в обморок не падаю. На животе под пупком огромными красными буквами – ВСТАВЬ МНЕ и жирная стрелка вниз указывает на лобок. Потом показывают свое художество на спине – по пояснице крупно Я ШЛЮХА, да еще завитушки какие-то на ягодицах пририсованы.

– Марш за хлебом! – в руку опять деньги всовывают, к двери толкают.

– Не пойду! – это я твердо решила. Пусть делают что угодно, хоть на части режут, но ни за что в таком виде не пойду на улицу.

– Бунт на корабле? – Андрей смеется. – А вот это видишь? – под нос мне большой конверт сует.

Новый конверт, марки уже наклеены. Надписан. Читаю:

109180, Москва, Старомонетный пер… д… стр…

Генеральному директору АООТ «Ойл-сервис» г-ну…

Да еще жирными красными буквами ЛИЧНО! – похоже, тем же фломастером, что меня разрисовывал. Когда только успели заготовить? Потом эта скотина очкастая демонстративно из кармана всю пачку снимков похабных достает, веером перед моими глазами проносит, в конверт… Клапан слюнявит, заклеивает:

– Игорь говорил, чтоб сегодня вечером тебе отдать. Но раз ты не хочешь… – приятелю письмо передает. – Серый, сходи, опусти.

У меня ноги подкашиваются. Одно дело – угрозы неопределенные, а тут уже так конкретно, что дальше некуда. Отчетливо представляю ситуацию, как шефу под нос этот конверт кладут, как он вскрывает его… Перехватить сумею? Вряд ли… почтальон в разное время приходит, корреспонденцию сдает на охране, а я их не знаю никого, головная компания посты нам только что сменила. С работой прощаюсь тогда, это раз, слух обо мне по всем филиалам ползет – два, муж, все знакомые – три…

– Не надо, – шепчу.

– Пойдешь? – Андрей торжествует.

– Да.

– Тогда вперед, – входную дверь отпирает, сначала сам голову высовывает, проверяет, потом меня в спину подталкивает, по попке шлепает. – Пошла!

На лестнице пусто, пулей слетела, у двери в подъезд остановилась. В голове будто сверхскоростной компьютер включился, варианты просчитываю – что мне теперь? Голышом да с такими надписями к ближайшему менту обращаться? Так его еще найти надо… Причем голышом искать! И что дальше тогда? Объясняю ему всё. Голышом объясняю! Он разглядывает меня все время, потом патруль вызывает. Пока приедут, я около него стою. Голышом! Приезжают, я им еще раз повторяю. Голышом! А мусора меня рассматривают внимательно. Ну, уговорила, в участок везут. Голышом! Там по новой всю историю. Голышом! И опять все на меня зыркают что есть силы. Каково позорище?!

Теперь сами объяснения. Могу, конечно, наврать с три короба. Что, мол, схватили, пытали… Что насильно все, что под угрозой оружия снимки, что шантаж потом… Предположим, поверят. Предположим, схватят этих мальчишек… А это вовсе не факт – при ментовской-то расторопности парни убегут сто раз, тем более, наверняка за мной в окошко наблюдать будут. Ладно, предположим, схватили. Предположим, и конверт забрать успели. Увидели снимки, а там ясно совершенно, что полная добровольность с моей стороны. Что тогда?

Да и вообще в мусорке два варианта, это еще как повезет. Могут, конечно, одежку какую дать прикрыться и ожидать, пока за мной приедут… Кстати, а кто приедет? Муж-то на даче… Знакомые, по работе коллеги – это еще хуже, да и откуда у них мои документы? Но это лучший вариант, скорей всего совсем иначе сложится. Сколько слышала, как там насмерть людей ни за что забивают, женщин насилуют, а трупы потом где-нибудь на пустыре находят. Вот только две недели назад по телевизору про такой случай – вскрылось, что редкость… Так что самое вероятное – меня там несколько дней по кругу пропускать будут, через весь личный состав. А потом прикончат, чтоб никаких следов. Там все-таки не мальчишки эти несмышленые, у ментов-лимитчиков фантазия побогаче будет…

Нет, вариант с мусорами следует исключить напрочь. Еще что? Из автомата позвонить кому. Но сначала жетон купить. Где? На остановке их нет, значит, до метро ехать. Голышом! Вот тут уж точно ментов не миновать. Да и звонить кому? Это уже просчитывала – некому. Тоже исключено. Еще могу что придумать? Не получается… Выходит, надо идти хлеб покупать… а потом возвращаться…

Даже, если б и придумала какой вариант – все равно выходить. Голой! На улицу! С боди-артом! Боже стыдно-то как! Хуже еще не было! Даже за эту неделю, хоть, кажется, уже через всё прошла! Всё! Стоп! Прекратить панику! Нечего краской наливаться, еще хуже будет! Я самая-самая красивая изо всех! Я и голая куда пригоже любой! Но я одета! На мне наряд королевский! Все обзавидуются! Выпрямиться, не сутулиться, не сжиматься, плечи расставить, грудь вперед! Вдохнуть глубоко! Выходим!

Как дверь на улицу открыла, холодный ветер сразу тело обжег. Наплевать! Еще трезвее пойду! Гусиная кожа, соски заострились, ореолы сморщились. Наплевать! Еще красивее! Еще сексуальней смотрюсь! Выпрямилась гордо, потопала. Нечего торопиться, еще хуже! Плавно идти, не торопясь! Ноги ровнее ставить! Каждый шаг грациозен! Вон эта остановка с бабками, но сначала через весь двор надо. Хорошо, что воскресенье и рано еще, нет почти никого. Только трое собачников. Застыли сразу, на меня уставились. Псы, кажется, тоже. Не вижу в упор, внимания даже не обращаю. Иду.

Такое ощущение, что во всем доме по десятку носов к каждому окну прилипли. Наплевать! Я лучше всех! Иду.

До остановки метров двадцать осталось. Пяток бабок и еще два мужика троллейбуса ждут. Сначала кто-то один ко мне повернулся, рот распахнул. За ним все остальные. Только на меня. Одна бабка крестится в испуге. Это не потому, что я голая! Не потому, что надпись на животе! Просто я красивая очень, вот они и оцепенели. Но все равно страшно очень. Иду.

Метрах в пяти от остановки фургон какой-то стоит. Стекло открывается, оттуда лицо. Второе. Иду.

У остановки одна машина притормозила. Еще одна. Еще. Еще. Что-то вроде пробки. Все машины на улице стоят. Тем лучше, никакие менты не доберутся! Но я же ничего не вижу, ничего не замечаю! Иду.

Мужик на остановке к фургону повернулся. Рукой машет. Улыбается. То на меня глянет, то туда. Сообразила: скрытую камеру ищет. Думает, розыгрыш. Вслед за ним еще туда народ стал поглядывать. Тем лучше. Вроде отмазки. По сторонам не смотрю, бабку с хлебом наметила. Иду к ней.

Цель окаменела. Рот раскрыт, верхний протез перекосился. Соседняя бабка что-то про бесстыжесть ругается. Но хоть негромко. Это хорошо – такое ощущение, что если б еще и громко, сразу сквозь землю провалилась. Ничего не слышу. Иду.

К намеченной бабке подхожу, деньги протягиваю. Рот свело, говорить не могу. Она тоже не в силах руку протянуть. Бумажку ей в сумку, беру два батона. Сдача? Смешно! Разворачиваюсь. Иду обратно. Кажется, быстрей. Нет, замедлить шаги! Только не бежать! Еще хуже будет!

Слышу за спиной: «Эй, красавица, подожди…». Кажется, из машины какой-то. Причем с южным акцентом. Нет, не слышу! Ничего не слышу! Иду.

Только сейчас почувствовала – груди по сторонам болтаются. В такт шагам. Раздражает. Плевать! Иду.

Двор. Собачники стоят, меня ждут. Женщина с терьером примерно там же. Двое мужиков ближе к дорожке подтянулись. Мимо них должна буду пройти. В двух шагах. Четвертый появился. Огромный дог с мальчишкой. Лет девять-десять. Пес его прямо на меня тянет. Мальчик удержать не может. С натянутым поводком. Бегом. Передо мной остановились. Собака лает. А он не на нее, на меня уставился.

– Тетя, а вы… – замолчал.

Боже, почему асфальт подо мною не треснет? И чтоб туда с головой?

Ничего не вижу, ничего не слышу. Голова гордо поднята, плечи прямые, грудь вперед. Иду.

Мимо собачников. Едят глазами. Лобок – надпись – груди – лицо. Потом наоборот, сверху вниз. Лицо – груди – надпись – лобок. Но хоть молча. Не вижу в упор. Мимо прохожу. За мной поворачиваются. Чтоб еще раз. Со всех сторон. Плевать. Я самая красивая! Иду.

Наконец, подъезд. Последние несколько метров не выдержала, бегом. По лестнице несусь ступеньки через три. Дергаю дверь – заперта. Это как это?! Что?! Почему?! Звонок изо всех сил жму. Шаги сверху на лестнице. Быстрые. Бег даже, а не ходьба. Несколько человек. В комок у порога сжимаюсь. В самый уголок. Как зародыш.

С верхнего пролета голова свешивается, сначала с перепуга Андрея даже не опознала:

– Чего скорчилась? Вставай!

Мои мучители, оказывается, по лестнице спускались. Уже потом сообразила, что они тоже перетрухнули, меня отпустив – как бы к ним милиция не пожаловала. Где-то на верхней площадке притаились, чтоб в случае чего через чердак из другого подъезда выбраться. Дураки, одно слово. Если б на самом деле менты, помогло бы это им…

В квартиру зашла, напряжение отпустило, без сил сразу на пол у двери опустилась. Реву как белуга. Взахлеб… С полчаса, не меньше. Они ко мне даже не подходят, думаю, тоже сообразили, что чересчур испытаньице придумали… Потом встаю, на них ноль внимания, в ванную иду себя в порядок приводить. Даже что заперлась там, они пропустили. Не рвались, в дверь не стучали, хоть долго там сидела. Под душем плескалась, надписи отскребывала. Как умылась и успокоилась, стала смотреть, что на себя натянуть; под ванной сверток нашла. Треники мои, свитер, майка, белье. В мою же куртку завернуто, а сверху какая-то грязная тряпка для маскировки. Так что вышла к мальчишкам уже не голая, но злющая просто неимоверно. Они на кухне сидят, завтракают, а я с места в карьер:

– Всё, отыгрались! Не хотите неприятностей, конверт на стол, я поехала, – еще даже не удержалась, добавила. – Горячо целую. Во все места. В голодные тоже. Только не со мной их тешьте, – всё уже точно про себя решила, что хватит с меня.

Но с них, как с гуся вода. Тоже хоть и чуть понервничали, но еще раньше меня успокоились – их-то голышом никто на улицу не посылал. По обрывкам слов поняла, что как раз сейчас придумывали, какие новые гадости дальше со мной творить.

– Хрен тебе, а не редька, – Андрей отвечает и еще рукой неприличный жест делает.

– Или. Конверт. Или. В милицию. Иду, – не говорю, а чеканю. Решимостью переполнена до краев. У входной двери стою, замок отпираю.

– Иди, иди, – никакого испуга у очкарика. Кусок моего омлета остывшего на вилку нанизывает, в рот не торопясь. – Нас тут уже не будет. А конверт в ящик. Сразу. Вслед за тобой. На Старомонетный прямым ходом. Где-то ко вторнику жди.

– Лена, ты не дури, – это уже Сергей. Чуть заикается, но тоже не от волнения, просто такая речь у него. – Куртку снимай, садись с нами, поешь. Голодная, небось.

Думаю, а ведь и вправду эти подонки письмо опустят. Не похоже, что блефуют. Ради чего тогда всю неделю грибами несобранными травилась? Ради чего только что голышом на улицу бегала, всем встречным-поперечным телеса свои демонстрировала? Застываю в нерешительности. А Сергей продолжает уговоры:

– Снимай, снимай курточку. На крючок ее. Вот так, правильно, умничка. Ближе подходи, не съедим. Садись. Молодец. Вот тебе тарелочка…

Положила себе, но кусок в горло не лезет. А эти мерзавцы видят, что сломалась, так успех норовят закрепить. И побыстрее.

– Сидишь неправильно, – Андрей влезает. – Сверху всё снимай, а сиськи наружу откупоривай. Они у тебя не до пупа висят, мы-то знаем. Так что не стесняйся, все свои, – ржет с наглой ухмылкой.

Похоже, на самом деле уже готова была раздеться, так сразу настроение упало, что не смогла этой малышне противостоять. Мол, да черт с ним, что будет, то будет! Но тут телефон звонит, Андрей трубку снимает. Говорит односложно: «да» и «нет» только, но гляжу, его очкастая лошадиная морда еще больше вытягивается. Как повесил, к Сергею оборачивается:

– Через час мама тут будет. Надоело ей там, домой рвется, – и матом выругался еще в ее адрес.

Обрадовалась было – может, прямо сейчас отпустят? Но ненадолго обрадовалась, Сергей ему сразу отвечает:

– Я ж тебе с самого начала говорил, стрёмно к тебе. Надо было сразу ко мне ее везти.

– Так и придется.

– Это еще куда? – спрашиваю. Думала, проигнорируют – сейчас-то чего со мной считаться? Но Сергей без запинки:

– В общаге МАИ я живу. Туда поедем.

Как он это сказал, шевельнулись дурные предчувствия насчет МАИ, вздрогнула даже. Если б знала, что оправдаются эти предчувствия, сбежала бы сразу. Но почему-то на совсем другое мысли переключились, на толпу студентов. И что я им на растерзание отдана. Сижу как оглушенная, сцены соответствующие перед глазами. Почему-то даже попыток вырваться не делаю, хоть самое время сейчас – если время потянуть, новый персонаж появится, удастся всё это завершить. Но уже так вжилась в роль проститутки, что почему-то захотелось всю эту дорогу пройти. До конца. Со всей этой толпой, которую отчетливо представила. Именно, что сама этого захотела. И именно тогда, когда шанс вырваться появился. Может, специально этот шанс отринула? Не знаю… Помню, еще почему-то подумала, что ведь не только заикается Сергей, но и выговор у него странный – букву «е» тянет и словами частит. Раньше внимания особого не обращала, а сейчас понятно стало – не москвич, потому и в общаге живет…

Пробежались они по комнатам, быстро следы всякие прибрали. Собрались, злополучный конверт Андрей пополам сложил и во внутренний карман куртки. Потом меня за обе руки – чтоб никуда не делась. А куда денусь-то?

Но вот по дороге твердо про себя решила – хоть малейшие расспросы у вахтера будут – мол, кто такая, да на каком основании, да почему – сразу расколюсь, милицию потребую вызвать, да еще истерику закачу. Попляшут они у меня! Живо конверт отдадут, да с извинениями. Прямо так в деталях каждую реплику в уме проигрывала, так размечталась, что с улыбкой всю дорогу ехала, парни даже недоуменно переглядывались. Но, похоже, во всей этой истории судьба не на моей стороне – кабинка вахтера пустая оказалась, без всяких сложностей прошли, даже почти никого не встретили в коридорах.

Здание старое, дореволюционное должно быть, перестраивалось сто раз, не меньше. Если б без сопровождения комнату нужную искать – бесполезно совершенно. Жил Сергей на первом этаже, но мы туда какими-то длиннющими переходами через второй прошли. Зашли к нему. Нет никого, и то слава богу. Огляделась. Четыре койки по углам, два шкафа, у окна письменный стол, посередине – обеденный. На столах пыльные книги вперемешку с грязной посудой – сразу ясно, что каникулы, и что не девчонки живут. А сердце колотится, страшно же – ну, где толпа, которая меня насиловать должна? Почему нет никого? Не вы же только вдвоем! Я же на толпу сюда ехала! На то, чтоб совсем упасть!

Сергей с обеденного стола всё сгребает, мне на него показывает:

– Раздевайся. Ложись.

И всего-то? Что же, мы сюда для того только ехали, чтобы они меня опять на столе поимели? Как у Андрея на квартире? Причем, естественно, без всяких ласк предварительных или хоть ощупывания? Так такое удовольствие они и дома успели бы получить. Вместо того чтоб меня за хлебом голышом отправлять. Короче, скучно сразу стало, съехидничать захотелось:

– А надо оно вам? Может, чайку попьем, да разойдемся? – с улыбкой корявой, чтоб им на меня смотреть противно было.

– Бунт на корабле? – Андрей спрашивает и на свою куртку показывает. Она на гвозде у двери висит внутренней стороной наружу и из кармана в ней конверт торчит.

– Да мне, собственно, не сложно, – отвечаю. И зеваю еще нарочно. Позлить в отместку хочу и показать, что они оба мне до лампочки глубоко.

Раздеваюсь. Спокойно так. Будто одна в комнате и перед сном. Куртку на стул вешаю, полукеды пятками скидываю, потом специально не со свитера начинаю, а треники вместе с трусами, затем верх. На спинку стула тоже. К ним поворачиваюсь, тоскующее лицо делаю, еще нарочно ногу над коленкой почесала и через зевоту:

– Дальше что?

– Дальше на спину ложись, – стол мне показывает.

Легла, опять зеваю и скучнейшим голосом:

– Ноги раздвигать? Или наверх поднять?

Самой при этом кажется, что от таких моих разговоров у мальчишек всё опуститься должно, если и подавало перед этим признаки жизни. Похоже, что права оказалась, во всяком случае, никто ко мне пристраиваться не стал. Права-то права, но лучше бы этого не делала. Решили они разогреться – за мой же счет:

– Разведи, разведи, – Андрей отвечает. – И покажи, как бабы дрочат себя. Не видели еще такого кина. Исполни на заказ. Согласно купленным билетам, – стул напротив меня ставит, между столом и дверью. Плюхается на него и Сергея в бок толкает, мол, тоже садись, вместе любоваться будем.

Да черт с вами, думаю. Да на здоровье! Да смотрите, сколько влезет! Может, и сама от этого хоть немного заведусь – все-таки мастурбация на глазах у двух мальчишек, это не в кровати под одеялом.

Ноги в коленях сгибаю, пятки на стол, бедра развожу. Левую руку туда, сначала губки развожу перед ними специально – сама-то этого не делаю обычно, потом в ход средний палец пускаю, только им этими делами занимаюсь, так уж привыкла. А другой рукой правый сосок сжимаю и чуточку покручиваю – от правого мне почему-то всегда острее ощущения идут.

Мальчишки тихо сидят, зрелище смакуют. Только посапывают. Так что не только не мешают, а наоборот, заводят еще сильней – ясно, что ты не одна и тобой любуются. Просто обалденно! Начала было уже в нирвану впадать, похоже, еще две-три минутки осталось, как с шумом дверь распахивается:

– Серый, ты тут? Расписание ви… – на полуслове замолкает потрясенно. Я-то прямо перед ним лежу, даже ногами в его сторону.

Замерла испуганно. Мне казалось почему-то, что уж дверь-то они заперли, так что не была к такому повороту готова. Конечно, первое побуждение – вскочить, спрятаться куда-нибудь, хоть под кровать, хоть в мышиную нору забиться, так мне ж с такой позы несколько минут потребуется, чтоб соскочить. Так что только ладонью промежность прикрыла, другой рукой – груди, ноги сдвинула. Шок, дрожу вся, положение глупейшее, развратнейшее, точно ведь как проститутка, а в голове: «Хотела, дура, толпы? Вот и получай первого представителя».

Зато у мальчишек ни малейшего испуга. Голос Сергея слышу:

– Не смущайся, Паш. Заходи, гостем будешь. Как она тебе?

– Кто это?

– Да так, знакомая одна, Леной зовут. Можно еще из уважения Еленой Карловной, – смеется. – Нравится она? Решила нам показать, как бабы дрочат. Елена Карловна, ручки-то уберите, а то Паше не видно, – гукнул даже.

Ведь понимаю, что все равно раскрыться заставят, а так застыла, будто всю судорогой свело. Сердце грохочет барабанами, в мозгу ни одной мысли, в ушах так шумит, что голоса через какую-то пелену доносятся. Будто наркоз дали – ни пошевелиться не могу, ни понять где я и что со мной.

Потом чувствую, кто-то руки мои убирает, колени разводит. Даже не сопротивляюсь, безвольная вся, как резиновая кукла. Только осталось чувство стыда жесточайшее, что в такое положение попала. Хоть и сама себя не пойму – вроде бы десять минут назад сама о толпе мечтала, а лишь один из этой толпы безликой появился – а я вот так…

Сколько так пролежала – не знаю, практически в отключке была. Затем чувствую, по грудям руки шарят, соски перебирают, по животу, лобку, бедрам, в промежности тоже губки оттягивают… Какие-то еще разговоры с опозданием до сознания доходят, что, мол, чистая она, не бойся, и что без резинки можно. Потом кто-то член в меня впихивает, а я даже не могу заставить себя глаза открыть, чтоб посмотреть. Ноги еще мне задрали, держат. Один или двое – не знаю. Лежу, естественно, как бревно бесчувственное. Затем вынул – кончил, должно быть, но это тоже не поняла. Потом второй к своему делу приступил… Кто-то еще пытается мне рот открыть, понятно, для чего, но я так зубы сжала, что отступился.

Только на третьем глаза открыла – вижу, Сергей это. Чуть расслабилась, что не новенький хоть, тот, видно, уже получил свое. Так что немного в ответ двигаться стала. Заулыбался толстячок сразу, с энтузиазмом качает, мои ноги по сторонам разложил, в них уперся. Вот только его оргазм почувствовала, даже у самой что-то там просыпаться стало. Но охладили меня быстро очень. Как Сергей из меня вывалился, Паша – новенький этот – спрашивает у него:

– Парней что ли в гости на нее пригласить? В 143-ю ребята вернулись, Стаса из 45-й видел, в 48-й тоже есть… Смотри, как тебе подмахивала. Пусть и остальных порадует.

– А что, можно.

Паша к двери идет, но Андрей его останавливает:

– Погоди. Не ты же сам. Пускай она и пригласит.

Еще не успела после них всех отдышаться, еще в себя не пришла, как за волосы меня Андрей со стола сдирает, на пол скидывает:

– На четыре точки! Пошла! По комнатам! Гостей звать! – и к Паше с Сергеем. – Гляньте, никого посторонних?

Выходят они, потом Павел возвращается:

– Пусто.

Тогда Андрей мне:

– Пошла! Шевелись! – и носком ботинка сзади в распахнутую и горящую после них промежность бьет. Но хоть не больно, просто подгоняет.

Поползла, что же делать оставалось? Но самое-то главное – добровольно поползла, сама! Чувствую, да, готова я к этому. Может, даже и хочется так! Раз уж тут за проститутку, то совсем проституткой стать должна, как можно сильнее пасть, как можно больше унизиться. Причем ведь понимаю при этом, что никакая проститутка настоящая не пойдет на такое, что далеко пошлет их все сразу. Что проститутки-то себя уважают, а вот я…

Уже в коридоре, только голову высунула, осмотрелась испуганно – на повороте, где вход в этот аппендикс, Сергей стоит. На стрёме, значит. Но хоть больше нет пока никого, только эти двое – Андрей с Павлом. Дверь в первую комнату они передо мной услужливо распахнули, а двое парней там аж на месте подпрыгнули от зрелища такого. Велено мне еще было, чтоб сама зазывала, но это уж не могла – язык, похоже, к гортани присох. Хоть, если честно, и было желание еще унизиться, до самого конца… Чтоб еще глубже, еще дальше опуститься, чем сама последняя вокзальная шлюха-малолетка, чтоб полностью испить чашу сию…

Вот так и ползла из комнаты в комнату… На четвереньках, голышом… Слезы из глаз, сама себя презираю безумно, что не в силах прекратить это, «нет» сказать… Обросла толпой ржущих парней… За болтающиеся груди меня дергали, по ягодицам шлепали, кто-то пощечину дал – просто так, власть показать…

Потом опять в комнату Сергея вернулась, он тоже появился. Такое ощущение, что комната битком набита оказалась, хоть, думаю, на самом деле не больше десяти человек на самом деле. Встать велели, лапать меня стали, затем на стол забраться, танец там изобразить… Чуть повертелась, но толком танцевать не могла, конечно – лицо горит, всхлипываю, из носа течет, голова кружится… Да парни галдят, смеются, острят чего-то, шумно очень… И еще – как сверху на них всех глянула, мысли сразу: что вот, мол, дождалась ты этой толпы, перед тобой она! Без проблем своего добилась! Счастлива от этого?

На стол положили. Столпились вокруг, по всему телу шарят. Ноги развели и по очереди входят. А у меня под животом костер пылает, а голова еще сильнее кружится. Может, еще оттого, что сначала носом к самому полу ползала, затем выше всех стояла, а сейчас еще горизонтально положили. Так что и от этого кровь в голову ударила, и от стыда, от унижения. В общем, не знаю почему, но даже время застыло. Смотрю в потолок, а он передо мной плывет, чудятся на нем яркие узоры – молнии какие-то красно-зеленые. Как в бреду вся. Почему-то ощущаю себя какой-то безумно огромной вагиной, в которую сливается вся сперма мира. Не аллегорически, а на самом деле ощущаю – что разрослась моя промежность до размеров каких-то немыслимых, и все пенисы Земли туда лезут и лезут… В горячке подаюсь им навстречу, но мне мало, еще больше хочу… И чтоб глубже, чтоб оттуда до самого горла доходили…

Вдруг голос громкий. Начальственный. Не пойму, чей, но интонации знакомые – из несусветно-далекого прошлого:

– Что тут происходит? Кто это? Кого привели?

Тишина гробовая сразу. Какое-то движение вокруг. Руки от меня отдергиваются. Член из утробы тоже пропадает тут же, в ней пусто становится, неуютно. Голову приподнимаю, какая-то фигура передо мной громадная. Но знакомая или нет, не пойму – в глазах черные круги мельтешат, зрение расфокусировано.

– Елена Карловна?!! – тот же голос, но изумленный донельзя.

Подсознанием понимаю, что мне срочно нужно в реальность вернуться. Титанические усилия для этого делаю. Руками о стол опираюсь, сажусь даже, ноги вниз свешиваю, к краю пододвигаюсь. Встать, конечно, даже и не пытаюсь, наверняка не получится, упаду. Моргаю несколько раз, туман разгоняю, пятна, звон в ушах. Опять голос:

– Елена Карловна, это вы? Что вы тут делаете?!!

Расплывчатая фигура передо мной все четче становится, контрастнее. Глазами по сторонам вожу – пусто. Соображаю, что все мальчишки сбежали, даже дверь с перепугу за собой закрыли, что мы вдвоем только. На лицо опять смотрю… вглядываюсь… проясняется постепенно… Боже, Виктор Михайлович! Какой ужас!!! Только его мне тут не хватало!!! Что делать, что делать… – мысли лихорадочные сразу. Нет выхода! Всё! Влипла! Сразу мысли – нельзя так, нельзя перед ним! Убегать надо от этой ситуации! Как угодно вырваться! Не через дверь, конечно. Это глупо совсем… Из жизни убегать! Сразу! С концами! И всё тогда пусть без меня решается как угодно! Окно же за спиной… Из окна выброситься! Даже дернуться туда попыталась. Еще сидя на столе, ноги-то еще в тот момент не держали. Но только к окну повернулась – решетки увидела, а потом еще вспомнила, что первый этаж. Расслабилась обреченно и автоматически, хоть и глупо, конечно, рукой груди прикрыла, другой под животом загородила…

Уже потом узнала, что его на воскресенье дежурить по этой общаге назначили. Он же в МАИ тогда старпрепом работал, я раньше писала. Ну, придя на дежурство, начал обходить мороз-воевода владенья свои, слышит, гвалт в комнате, заглянул, конечно… Дальше понятно…

От мальчишек я уже чуть отошла, почти полностью нормальное сознание вернулось. Разве что еще в ушах шумит немного, голова кружится, и вижу плохо. Во всяком случае, вселенской вагиной, нараспашку перед всеми раскрытой, себя уже не ощущаю. Хоть и чувствовать начинаю, как это самое вселенское место у меня саднит – натерли все-таки здорово, а из него на край стола подо мной сперма вытекает, бедра снизу мокрые, сижу в луже. А Виктор Михайлович опять повторяет:

– Елена Карловна, что вы тут делаете? – причем голос растерянный какой-то. Похоже, от этой встречи нежданной у него шок не меньше, чем у меня.

Мне-то делать-то что? И отвечать? Хоть в голове шум сплошной, сообразила с ним наступательную тактику избрать:

– Трахаюсь! – с вызовом говорю. – Не видите что ли?

У него прямо челюсть отваливается от такого ответа. Мекает неуверенно:

– Э… а со мной э… почему тогда вы не… А я… А сейчас вы…

Но ко мне подходит, за руку берет, от груди отводит, то на нее смотрит, то мне в лицо – начну опять сопротивляться, как на даче четыре дня назад, или нет? А я сама не знаю, что делать. Только в дрожь бросает от его прикосновений. С кем угодно, но не с ним, не с ним, не с ним!!! Он ведь такой мерзкий, отвратный, тошнит меня от него… И знакомый еще наш, ведь вскрыться все может!

Да… буду выкаблучиваться, наверняка вскроется. А если не буду? Тогда, может, есть шанс, что проскочит… Так что сижу без движения, как сидела. Не пытаюсь рукой опять прикрыться, не шелохнусь даже.

Он видит, что его поползновениям не возражаю, начинает грудь мять. Но тоже осторожно, с опаской – кто знает, чего ждать от меня? Вдруг опять драться начну? Как бы описать, насколько противны его прикосновения? Внутри сжалась вся, терплю… За вторую грудь схватился, а на первой сосок выворачивает – так понимаю, хочет понять, что ему позволено, до каких пределов. Молчу, терплю… Куда ему до того, что мальчишки со мной вытворяли. Но хуже мне от него в стократ. Так гадко от его горячих потных рук, хуже некуда! От омерзения просто дрожу, а он, похоже, думает, что возбуждает меня своим лапаньем – вижу, заулыбался.

За спину обхватил, на пол поставил, обнял. Целоваться лезет. Слюнявым ртом своим. Подбородком дрожащим. Глазенками свиными. Чуть не тошнит, а губы покорно приоткрываю. А он еще у меня по нёбу языком своим шарит – должно быть, чтобы вырвало меня скорей. Терплю. Но вот заставить себя руки ему на плечи положить, это не могу, это уже свыше моих сил. Хоть и понимаю, что ему это нужно для полного счастья. Так что просто они у меня вдоль туловища опущены и без дела болтаются.

Дальше щупать лезет. Руки на ягодицы опускает. Потом одну между нами протискивает – на лобок. Хоть в какой-то момент и приостанавливается – так поняла, когда на сырость от мальчишек там натыкается – но все равно дальше лезет. Не протестую, молчу. Даже еще ноги покорно расставляю, чтоб ему удобнее было в мои гениталии забраться. Ясно же, что раз тут с парнями попалась, то нечего из себя графиню корчить.

– Вставай на колени! – аж сипит от волнения. – А то мужу скажу.

Разошелся боров, на «ты» перешел, да еще с ультиматумами. И еще сказать не успел, как ширинку расстегивает, роется там, орган свой ищет, чтоб мне его предъявить для обработки. Ну, конечно, что со шлюхой церемониться, которую только что всё общежитие имело! Но вот ведь… какая вся это неделя ни была, через что мне пройти ни пришлось, а такого унижения, как сейчас, не испытывала! Хоть с чертом лысым могла бы спокойно, но не с Виктором Михайловичем… хуже каторги…

Но с другой стороны, на колени даже лучше. Даже легче – не видеть рожи его противной. А член – он и в Африке член. Но это только сначала мне так казалось, до того, как вниз опустилась. У него и пенис какой-то не мужской оказался, не настоящий. Жирный, дряблый, сморщенный, вокруг толстые паховые складки его заслоняют, а как чуть ближе к нему придвинулась, так и вонючим оказался. Похоже, с год его не ополаскивал. Да и сам запах не мужской какой-то, а на бабий похож. Так в нос шибануло, чуть не вырвало.

Никогда в жизни и помыслить не могла, что вот так придется – голышом стоять на коленях перед человеком, которого презираешь всеми фибрами души, сосать его мерзкий отросток, да еще руками пытаться сделать из этой тухлой вялой сосиски хоть какое-нибудь подобие мужского члена. А на душе-то что у меня творилось! Понимала, что полностью в его власти: захочет – казнит, захочет – помилует, и от этого еще тягостней и муторней становилось – что зависишь не от кого-нибудь, а от этого хвастливого потного борова! И уж лучше бы он ничего не делал, спокойно стоял, а то еще по голове меня гладит, решил, должно быть, что за эти несколько дней передумала и влюбилась в него по уши!

Чувствую, приносит моя напряженная работа плоды – хоть какая-то твердость появилась, да и хряк этот уже не просто гладит голову, а водит ею, сам навстречу подается. Еще интенсивней заработала – и сосу сколько мочи есть, и руками по стволу двигаю, вокруг поглаживаю. Надеюсь, быстренько изольется эта свинья в меня, закончится всё на этом. Как бы ни так!

Поднимает меня с колен, еще раз ощупывает всю, потом к кровати тащит, на нее пузом наверх ложится, меня на себя тянет. И не брезгует, гад, что куча мальчишек в меня только что спустила, а сейчас он там же дергаться собирается. И не брезгует, что, как я через него ногу переносила, из меня прямо ему на ляжку и пузо из этого самого места полилось. Похоже, все равно ему – так счастлив, что до меня дорвался. Усаживает на себя. Не кладет, а именно усаживает – на рыло его заплывшее любоваться. Чтоб не смотреть, глаза зажмурила крепко, на лицо маску непроницаемую натянула, пытаюсь отрешиться от осознания того, кто подо мной. Поскакала… побыстрее стараюсь со всем этим покончить…

Сначала просто груди лапал, затем потными руками вниз полез, губы раздвигать. Так понимаю, чтоб точно удостовериться, имеет он меня или нет. Но это-то еще ладно. А вот потом меня к себе пригибает, чтоб я эту свиную харю целовала. Глаза пришлось открыть, а мне это горше всего – видеть, на ком пляшу, во что превратилась, в какую пропасть упала. Причем ведь по собственной вине всё!.. Ну, целовать эту слюнявую морду выше моих сил – просто рот приоткрыла, пусть сам. Впился в меня, одной рукой притягивает тесней, другой грудь месит. Терплю…

По дыханию слышу, по движениям – вот-вот он уже, да и член, чувствую, как каменный. Опять обрадовалась, что всё, и опять зря. Потянуть он решил, продлить удовольствие. Двигаться перестает, меня тоже придерживает, за плечи приподнимает, чтоб опять сидела на нем, и, неожиданно совершенно… пощечину со всей силы. А пальцами сразу в грудь вцепился – придерживает, чтоб не слетела с него. С ухмылкой мерзкой спрашивает:

– Прощение просить будешь?

Такое желание горячее ответную ему пощечину завесить, а лучше даже кулаком в нос, как тогда. И соскочить, и убежать… А понимаю, что нельзя, что на крючке я. Мямлю, аж самой противно:

– Простите, Виктор Михайлович…

– Целуй тогда, – ладонь мне протягивает, которой ударил. Пришлось чмокнуть.

– Ну, то то же… – улыбается, скотина, доволен. Из уголка рта у него еще капелька слюны по щеке поползла – это, видно, чтоб меня прямо тут вырвало.

Чуть поднял меня, чтоб зазор образовался, сам задрыгался. Задышал с хрипами легочными, аж в глубине у него забулькало что-то. Потом резко меня вниз насаживает… Кончил, наконец! Слава богу! Хочу встать – не отпускает, держит, пальцами груди изучает, живот…

Как разрешил встать, я к краю кровати сразу, там полотенце висит. Чуть загородилась от него, вытерлась, свою одежку натягиваю. Потом случайно совсем в сторону взгляд кинула, а там ведь куртка Андрея висит! И из кармана конверт торчит злополучный! Хватаю, еще раз складываю, уже вчетверо, к себе подальше запихиваю. Боров даже не заметил. Ширинку застегивает, ко мне подходит, обнимает, шепчет:

– Ну что, тебе было со мной хорошо?

Такое мерзкое чувство от него, так хотелось в ответ: «Ага, обкончалась вся! », но сдержалась, промолчала, даже заставила себя кивнуть. Он меня еще утешает, подлец:

– Не бойся, не скажу твоему… Всё между нами только. Шито-крыто. Тип-топ.

Даже до выхода меня проводил еще, даже денег на дорогу дал…

Что дальше? Галопом на дачу, детей с мужем в охапку, в Москву. Но не к себе домой, у знакомых прячемся. Мужу душещипательную историю сочиняю про бандитский наезд. Еще что сама в руки к ним попала – в доказательство полосы на руках-ногах показываю. Те самые, что после веревок на квартире Андрея остались. Поверил дурачок мой милый, только еще насчет милиции поинтересовался: может, заявить? Обсмеяла его, да он и сам насчет нашего купленного МВД всё знает прекрасно. Квартиру потом срочно поменяли, причем с обрубкой хвостов – дорого получилось. Работу тоже сменила, хоть и в том же нефтяном бизнесе осталась.

Никаких мальчишек больше не видела, а вот Виктора Михайловича очень часто. Он несколько раз ко мне подкатиться пытался, даже угрожал мужу рассказать. Очень популярно тогда объяснила, что ему же от этого хуже будет. Я всё отрицать буду, а кому из нас он больше поверит – тут сомнений никаких, к бабушке ходить не надо. Зато уж точно бизнес ваш как мыльный пузырь после такого лопнет. Даже не ваш, муж-то выплывет, один будет железяку эту продвигать. Осознал, отцепился…

Вот и всё. Фотографии я все сожгла, конечно, но помню каждую и сейчас…

Через пару лет после этого моего грибного отравления наша дача сгорела. Зимой дело было, то ли замыкание, то ли бомжи заночевали. Восстанавливать ее смысла никакого не было, тем более сейчас заканчиваем долгострой в так называемом престижном месте, так что я и сама на дачу больше не ездила. Игорь стал оперативным работником, это я от его родителей узнала через моего отца. Но самое ужасное, что где-то с год назад видела его по телевизору в сводке криминала. И узнала сразу, несмотря на то, что лицо квадратиками замаскировали. Но у него на лице есть особенность – не скажу какая. Эту особенность незнающий человек через квадраты не разглядит, но если приглядеться – не ошибешься. Главное же – голос. О, этот незабываемый голос! Уточнила тогда у родителей, он действительно раскрыл нашумевшее дело, ему за это внеочередное звание присвоили, какое – тоже не скажу. Вот ведь, какая интересная штука жизнь…

Ну а дача наша так и стоит уже сколько лет, вернее, ее обгоревший остов. Пока не продаем, и строить там смысла нет, но всё же там я выросла, да и грибами несобранными тоже там отравилась...