Питер, Питер... Часть 1

- В одном из пабов Соединенного королевства существовала традиция…

Вот вечно так. Новые и старые места переплетаются в сознании, и в этом скручивающемся клубке змей времени сложно выцепить нужную мысль.

Маленький бар в одном из арбатских переулков напоминает мне одновременно и турецкую кофейню в Лос-Анджелесе, заполоненную сладковатым дурманом косяков, и чинный в дневное время паб с края Трафальгарской площади, где по четвергам в конце 2000-х собирались садомазохисты, и почему-то - шумной толкотней и исключительно молодыми голосами клуб для иностранных студентов в колледже Канады. Места и люди наслаиваются друг на друга – я путаюсь в них, и, проваливаясь в воспоминания, не всегда соображаю, что и кому говорю. Человеку, сидящему передо мной, мне ужасно хочется сказать, как ему идут очки и запах нагармота. Я жадно втягиваю ноздрями этот аромат, он движется внутрь тела и застревает где-то в легких – полым теплым шариком.

Лицемерие и трусость. Главные пороки насквозь порочного русского тематического сообщества. Лицемерие перед остальными, трусость – перед самим собой. У нас любят прикрывать неземными чувствами обычную животную похоть, а эндорфиновую зависимость – зависимостью от человека. Слушая излияния нижних девочек, я отделяю зерна от плевел заправской Золушкой, но, оказавшись в ситуации, где надо признаться самой себе в своих желаниях, чувствую себя – напротив – Алисой, выпившей злосчастный пузырек. Зерна - огромные валуны, закатывающие меня в бетон.

Да, стало быть, трусость. Вы знаете, что это такое? О, нет, не путайте со страхом. Страх – это когда бежишь по раскаленной равнине от настигающего тебя хищника, страх – нечто животное, трусость – целиком и полностью человеческое. Трусость – сказать, страх – сделать.

Я боюсь только себя. Хищники давно остались далеко позади.

- И если бы я была свободна, и ты был свободен, я не стала бы заморачиваться. Ну как: вы привлекательны, я чертовски привлекателен, чего зря время терять? Но эта несвобода – она словно розовые пушистые наручники, понимаешь? Ключ вот он, но иллюзия заточения никуда не девается.

Мне нравится писать сценарии вероятностного будущего. Когда ты рисуешь на листе бумаги схему, я думаю о том, как эти же пальцы обхватывают мои запястья – оба – и заводят руки над головой. Излюбленная поза всех эстетствующих режиссеров эро-фильмов. Героиня – спиной к стене, герой перед, его колено между ее ног, ее руки заведены наверх – его одной рукой, второй непременно коснуться подбородка.

Стоп, снято. Запрещаю думать себе дальше. Дальше – взгляд. Взгляд – основа отношений, отношений никаких быть не может.

Закрой мои глаза, пожалуйста. Накрой их ладонью, теплая темнота – она, как и запах, приникает в легкие. И я рвусь навстречу, это должно было быть много раньше, но этого не случилось, потому что никогда и ничего не происходит, как оно должно.

Каждый мой новый Верхний – глава или две в бесконечном романе. Точнее – отдельная одноактная пьеса. Эту пьесу я назову Питер.

Ты - Питер зимой, в самом начале января, снега много почти не выпадает, часто идет дождь, он колет лицо, все мокрое, холодное, и асфальт норовит выскользнуть из-под ног. Я не знаю еще дороги вперед, я не знаю тебя, мы в темноте – помнишь? – я шарю в этой темноте, натыкаюсь руками и начинаю узнавать, познавать, обладать, принимать...

Пощечина. Больше чем доверие, - подарок. Вторая. Третья. Тебе кажется, что горят ладони, и кончики пальцев покалывает, а на самом деле горит только мое лицо. Голова кружится, от ударов, от счастья – это счастье насытившегося – перед глазами багровые пятна, где-то сбоку, слева, где, ликующе, победно бьется сердце, и по всему тела расходится сила – волны бьются у самого берега тяжело и неритмично, паводок, наводнение... Мучительно, буйно, сладостно... Дорога выскальзывает, а серый бездушный камень превращается в желтый от солнца песок. Я не скрываю слез.

Жесткие ладони запрокидывают лицо и вытирают слезы, жесткие губы касаются, вытягивают стон за стоном – так лекарь вытягивает яд из раны, и я изгибаюсь, прижимаюсь, врастаю. Я - на час или два – становлюсь собой, врастаю в кого? Не знаю, но без него вот этого-то важного «собой» не было. И не было бы ни пьесы, ни жизни.

Надо сказать. Я слишком долго молчала...

- Ты - Питер. В январе. Дорога, и так холодно, так темно…

- Тшш...

-Прямая дорога, но скользкая.

-Ти-хо.

- Мне надо до...

Собрал волосы в хвост, резко потянул вниз, - первый знак, главный знак, и поняла.

... рванулась навстречу, забыв, замолчав, ударилась о его грудь своей, и лицом – мокрыми от слез губами, сама вся мокрая и холодная – русалкой, рыбой, но внутри – влажный, древний, раскаленный жар. Лилит была рыжей, Лилит была жаркой. Легко вошел внутрь.

Еще! Больше! Глубже!

Исследователи в сексе, самые яростные сторонники познания нового , хотят на самом деле только одного – добраться до сути вещей. Суть – хаос, алый кровавый мир, он рождается между сплетенными телами и возвращает их к началу начал. Момент соприкосновения головки члена с слегка губчатой, упругой полостью влагалища – вспышка, так возникает вселенная.

Трусость – самый тяжкий из человеческих пороков. Хищник приближается, водит носом, ворчит и уходит вперед.

Я стою посреди желтого песка, без виднеющейся дороги, а может быть, это просто закрыты глаза?

- И ты знаешь…такая смешная традиция…Надо было познакомиться – просто поверни ручку кружки влево…

Пятна людей, света, воздуха, врывающегося из-за портьеры.

Сценарий капает чернилами на бумагу, я думаю о том, как бы только осторожно, едва коснувшись, снять твои очки – у меня, видишь ли, фетиш на мужчин в них.

Ты дорисовываешь схему, мы встаем, бредем потом вперед к метро, надо сказать, я слишком долго молчала.

- Если бы я была свободна, если бы ты был свободен...

- Ти-хо. Тихо.

Питер, Питер, ты много знаешь, ты много видел, и все, что я хочу сказать тебя, это просто слова...

Скользкая, темная дорога, и когда я почти падаю, ты-он – слишком много наложилось друг на друга людей и событий, - подхватывает меня за руку. Жадно втягиваю ноздрями аромат, тот движется внутрь тела и застревает где-то в легких – полым теплым шариком.

И рассыпается там на миллионы маленьких алых хаосов.