На крючке

Часть 1

1. Непристойное предложение

Стасик Кочетков всегда хотел, чтобы его называли Стас, но и однокурсники, и приятели из тренажерки, да и все его девушки (с последней, сисястенькой Лесей, у них продлилось почти полгода, и это был рекорд) не сговариваясь, называли его исключительно Стасиком.

Что-то в его внешности - белокурость, нежный, как у ангелков с дореволюционных открыток, румянец гладких щек, щенячье выражение лица, при взгляде на которое неизбежно вспоминалось слово "мордашка", не позволяло называть его ни Стасом, ни Стасоном, ну а для Станислава Евгеньевича в свои двадцать три он, разумеется, был еще слишком юн.

Даже густые, но от природы более тёмные по сравнению с пшеничной шевелюрой брови не работали на мужественность, лишь создавая ощущение, что волосы он кокетливо подкрашивает. Как ни качался Стасик, наращивая турником плечи и пружиня под штангой покрытыми золотистым пушком ляжками, как ни отпускал сексуальную щетину, как ни старался придать своему голосу мужской хрипотцы, надавливая дома, перед зеркалом, аккуратными пальцами на слабо выраженный кадык - тенор его не превращался в бас, а миловидность - в брутальность.

"Стасик, конечно, няшка, но..." - переглядывались, бывало, однокурсницы, собравшись вместе готовиться в зачету, и это "но", не находившее словесного выражения, передавалось через тонкую приподнятую бровь, через смущенное хихиканье, через закушенную нижнюю губу.

Он не то чтобы страдал от такого - так, слегка пострадывал. Леся перед расставанием порядком разорила бюджет - Стасик чувствовал, что она охладевает к нему и, пытаясь удержать её и её роскошные сиськи, а вернее, её сиськи, ну а заодно и её, занял у соседа по съемной квартирке денег на кино-концерты-ресторанчики, однако, сожрав в конце концов все суши, она запила их стасиковой кровью, заявив, что их отношения, кажется, себя уже исчерпали, после чего, ничуть не смутившись, рыгнула в бледнеющее ухажерово лицо. Теперь Стасик думал две мысли, большую и маленькую: 1) почему ему катастрофически не везет с бабами; 2) где взять бабла на ближайшие две недели, пока родители не скинут ему на карту ежемесячное семейное вспоможение.

Ответ на первый вопрос, про укрощение баб, Стасик нередко искал на одном бойком сексуальном форуме, чей адрес был добавлен в закладки браузера между любимым разделом порнхаба и мегамужественным сайтом, посвященным набору мышечной массы.

В то субботнее утро Стасик, дабы минимизировать стресс, позволил себе проваляться до половины первого, лениво встал, сполоснулся, попутно отметив в системе покрытых патиной зеркал, что широчайшие крепнут, а круглая от природы попа приобретает еще большую выпуклость, выпил божественно прохладный йогурт и прямо без труселей, благо сосед Серёга свалил на блядки, оседлал ноут и сладко- сладко выдрочился на новый порнхабовский видос, заляпав клавиши от Esc до F5 включительно. После, аккуратно вытерев сперму малиновой салфеткой, Стасик зашел на сексфорум под ником Колпинский Викинг и углубился в пылкие рассуждения тамошних жизневедов.

Между темами "Как вернуть любимую" и "Почему все бабы - стервы" он обнаружил помеченное красной коммерческой блямбой сообщение с заголовком "На крючке":

"Заплачу молодому стройному парню среднего роста с круглой безволосой попкой за прогулку по городу. Сегодня, вечер. Не секс. Подробности при личном общении".

На аватаре отправителя красовалась могучая седая грудь с серебряной цепью и моряцкими татуировками - русалки, якоря, чудища морские.

Сумма была такой, что Стасик смог бы не просто уныло протянуть ближайшие две недели, но протанцевать их в зажигательном фламенко. Не секс... но почему же тогда круглая безволосая жо... попа? Художнику-маринисту нужна модель-ню для изображения соблазнительного юнги?

Стасик подошел к старенькому трюмо и подбоченился. Из трюмо ему подмигнул молодой стройный парень среднего роста с именно что круглой безволосой попкой.

За створкой трюмо, среди запыленных хозяйских флакончиков чуть ли не советских еще времен (одеколон "Русский лес", лак для волос "Прелесть" с тремя строгими по нынешним меркам нимфами) Стасик прятал от соседа фляжку Старого Кенигсберга. Рука как-то сама потянулась к фляжке, губы как-то сами обхватили горлышко, и по глотке обжигающе потёк черносливовый, обещающий приключения коньячок.

Стасик блаженно потянулся, потом еще покрасовался перед зеркалом, прогибая поясницу, как учил его делать тренер при гиперэкстензии. Какими нужно быть дурами, чтобы упустить такого парня... Он снова сел за комп, какое-то время ёрзал, чувствуя, как сердечко ускоряет свой темп то ли от Старого Кенигсберга, то ли от волнительности ситуации, наконец, выпятив губы, резко выдохнул струю коньячного воздуха, сглотнул слюну и чуть дрожащими пальцами набрал "Привет!" автору объявления, укрывшемуся за псевдонимом "Розенбом". Тот предложил перейти в Ватсапп и Стасик легкомысленно скинул свой номер.

Видеовызов был так стремителен, что Стасик чуть было не столкнул с диванчика недопитую коньячную фляжку, однако всё же собрался с духом и ответил на вызов, направив камеру ноута так, чтобы собеседник мог видеть лишь губы и подкачаную безволосую грудь. Розенбом же не скрывал себя. Он оказался мужчиной под шестьдесят - плечистым, жилистым, с густой седой гривой и гладко выбритыми висками. В голове Стасика откуда-то всплыла фраза: "Ты еще крепкий старик, Розенбом".

Розенбом был прям и лишен каких-либо околичностей. Почесывая седую грудь через поношенный тельник, он хрипло произнес, что готов будет заплатить Стасику на совершенную им услугу: в течении пары часов они будут вместе гулять по городу. Заявлялось посещение достопримечательностей и ресторана (понятно, за розенбомовские денежки), а важный нюанс был в том, что Стасик позволит всё это время не только лапать свою "круглую, безволосую попку", но и проникать в анус навазелиненным большим пальцем правой руки. Более от него ничего не требовалось. Палец был тут же продемонстрирован - он и правда был большим, особенно когда появился на переднем плане экранчика, чуть заслоняя не лишенную добродушного цинизма улыбку его владельца. И да, конечно, это совсем не секс.

Стасику стало и смешно и почему-то страшно. Дыхание его перехватило, а невидимая миру дырка сжалась. Нервно похехекивая, подпустив того разбитного пацанства, которое он так ценил в приятелях по тренажерке, он спросил, не сдурел ли его собеседник, предлагая заняться подобным не где-то, а на улице, во вполне себе людных местах? Собеседник, оценив этот вопрос как принципиальное согласие, после которого требуется лишь уточнить некоторые детали, сказал, что прогуливаться они будут уже в сумерках - это раз, и что Стасик наденет закрывающую зад куртку, через карман которой, а после - уже через дыру в кармане, Розенбом и просунет свою жадную до тугого анального жара лапу, и если кто-то и увидит их, то подумает, что они просто стоят приобнявшись - это два. Как дядя с племянником, добавил моряк, переместив обугленную спичку из одного края ухмыляющегося рта в другой.

Ни травм, ни какой либо огласки, разумеется, не будет - Розенбом более чем адекватный человек, ведь - Стасик должен был согласиться - для того, чтобы иметь финансовую возможность так вот запросто кинуть немалую сумму ни на что, на смешную прихоть, адекватность просто необходима. Просто Стасик даст ему пару часов трогать свою попку, в том числе и там, внутри, а потом получит свои денежки, и они разойдутся, даже не узнав имён друг друга.

- Кстати, - спросил вдруг Розенбом, будто внезапно вспомнил что-то важное, - у тебя реально попка, а не жопа?

Стасик нервно хмыкнул, чувствуя, как его и без того не слишком большой писюн втягивается, будто чувствуя опасность. Сердце колотилось так, будто хотело проломить рёбра и выпрыгнуть наружу.

Со странной смесью страха и гордости Стасик отошел на пару шагов от камеры и, прикрывая внезапно скорнюшонившийся член, покрутился вокруг своей оси, одновременно (чего он никак не ожидал от себя) умудряясь повиливать бедрами.

- По-о-почка, - довольно пропел Розенбом, и, если бы Стасик в тот момент смотрел на экран, он заметил бы, как контур розенбомовской ухмылки усложнила похоть - правый угол губ поднялся, обнажив хищный желтоватый клык, - не хуже захаркиной. Я жопы-то не очень, а вот попки... Ты это, слышь, малый... Раздвинь и поближе подскочи.

- Охуел совсем?.. - прошептал Стасик, и сердце его прыгнуло прямо в пересохшую глотку.

- Что сразу охуел? - в голосе Розенбома ощущался спокойный, гипнотизирующий напор. - Просто ты сейчас покажешь мне товар лицом...

Стасик помялся, почесал обеими руками зазудевшие вдруг ляжки, отчего смешной его писюнок всё же мелькнул на пару секунд в кадре, потом залпом выхлебал остатки коньяка, подошел к ноуту, нагнулся и повлажневшими ладонями развел белые, сахарные ягодицы.

Стасикова мобилка тут же тренькнула. На экране появилось сообщение о поступлении на счет суммы, составлявшей ровно половину от заявленного Розенбомом гонорара.

Часть 2

Два с половиной часа, остававшиеся до их встречи, Стасик не находил себе места. На подготовку (Розенбом проинструктировал его, что следует сделать, - попа дважды выплёвывала проржавевший душевой шланг, с которого Стасик едва сумел скрутить насадку, прохладная вода текла по накачанным ляжкам, а лужа на полу ванной грозила протечкой) ушло максимум полчаса, в оставшееся время Стасик пробовал качаться, но гантели выскальзывали из рук, пробовал читать, но через минуту ловил себя на том, что лишь проговаривает про себя слова, не улавливая смысл прочитанного, пробовал дрочить, но член вел себя как испуганный суслик, не желавший вылезать из норки. Стасик маялся. Он ходил по квартире, свистел (ему хотелось делать это беззаботно, а получалось скорее нервно), пока наконец, минут за двадцать до намеченного выхода на улицу, в дверь раздался звонок.

Натянув на себя трусы задом наперед, Стасик помчался открывать.

Это был курьер - безразличный долговязый парень, покачивающий башкой в такт доносящейся из-под наушников "Мишуги". Он впихнул Стасику сверток, заставил его расписаться и, фальшиво подпевая, ускакал вниз.

Стасик прикрыл дверь и развернул сверток. Куртка выглядела на удивление стильно. Чёрная, кожаная, потёртая именно так, чтобы казаться не сколько старой, сколько стильной, она навевала мысли о войне и сексе одновременно - во всяком случае, так её чувствовал Стасик. Он влез в нее и с видимым удовольствием покрутился перед зеркалом. Запахнул ее, поднял пошарпанный воротник и подумал, что, пожалуй, со своего гонорара он мог бы купить себе похожую - выглядел он реально круто. Стасик приосанился и сунул руки в карманы. В одном из них что-то лежало.

Стасик развернул еще один, совсем небольшенький сверток. Ярко-пурпурные трусишки смотрели на него идеально круглой, диаметром сантиметров в десять прорехой - на том самом, тайном и стыдном месте. Гульфик был уплотнён какой-то прокладкой. Стасик натянул труселя, мысленно отметив, что они как раз впору - обхватывают, но не жмут - и приподнял куртку сзади. Бледная плоть засветилась бесстыжей луной на багровеющем небе. Стасик почувствовал, как писюн, тесня стягивающее ложе, стремительно набухает.

2. Приключения на задницу

Несмотря на то, что поверх специально-дырявых трусишек на Стасике были, разумеется, одеты джинсы (вместо ремня их держали подтяжки - еще одна идея Розенбома), а зад прикрывала куртка, Стасик не мог избавиться от ощущения, что самая стыдная часть его попы обнажена и видно это абсолютно всем.

К месту встречи шел он не напрямик, а закоулками. Почему - он не спрашивал себя, просто делал так, как велела колотящаяся под сиреневой футболочкой, сжавшаяся в комочек душа. Проходя мимо излюбленного местными колдырями подвальчика, посещать который он обычно брезговал, Стасик не удержался, спустился по заплеванным ступенькам, растолкав обдавших его многодневным перегаром завсегдатаев, стремительно купил себе банку девятки и залпом выглушил ее в ближайшей подворотне. Ему-таки полегчало.

Стасик поставил пустую банку на попа и на удивление ловко схлопнул её, резко раздавив каблуком тщательно вымытого перед встречей серебристого кроссовка. Этот жест отчего-то придал ему уверенности - Стасик сунул руки в карманы, дал простора груди, поиграл булками и сказал себе, что его выбрали из многих потому что он - секси гай, и спорить с этим глупо.

Сентябрьский вечер был нежен. Застенчивое солнце пряталось за домами, вытягивая тени так, что и конца не сыщешь и лето, казалось, перед тем, как свалить решило побаловать-потетёшкать город в золотистых своих объятьях.

Ветерок с набережной еще не сулил осенней простуды, он был тепл, и Стасик, чья скованность вдруг превратилась в немного наигранную развязность, чувствовал это перемещение воздуха - оно забиралось под куртку сзади, проникало сквозь тонкую ткань дизайнерски порванных на коленках джинсиков и стасикова дырка охотно принимала эти неназойливые заигрывания. Стасик почувствовал себя вдруг очень сексуально. Но это была не та сексуальность, которой искрится самец, вылезающий вон из кожи, дабы затащить в постель качественную девицу, это была сексуальность-сама-по-себе - ни к чему не стремящееся осознание собственной клёвости. Стасик остановился, прикрыл глаза, чтобы позволить солнцу проникать сквозь веки, зажигая под ними мандариновые звезды, и поиграл очком, чувствуя, как эти сокращения подымают и опускают тщательно выбритые фирменным лезвием яички.

- Стасюлевич, нихао! Как сам, как твоя дырка?..

Хорошо, что девятка была уже выпита, а жестяной блинчик, оставшийся от банки, был дофутболен до ближайшей урны - в противном случае Стасик мог бы опасно поперхнуться. Он вздрогнул, распахнул глаза и на автомате сделал шаг назад.

Матвей, с которым они не виделись с тех пор, как тот взял академку, не сумев расправиться с сессией - то есть уже, пожалуй, с год, возвышался над ним весёлым двухметровым силуэтом.

- Как что?.. - только и смог пролепетать Стасик, пятясь к стене.

- Как твоя Ирка, говорю? Ну и как вообще житуха, браза? Я главно иду, а он стоит такой задумчивый...

Стасик шумно выдохнул и потряс головой, будто пытаясь вытряхнуть из неё свою фрейдистскую ослышку.

- Я всё ок, - быстро заговорил, не слишком согласовывая от волнения слова, Стасик, - только с Иркой всё давно уже не ок, ну в смысле у меня всё ок и у неё всё ок, только ок уже по-отдельности.

- Расстались типа? - Матвей попытался неумело изобразить сочувствие, но, поняв, что Стасик, если и переживал эту утрату, то давным-давно от неё оправился, добавил: - Ничего, красивые мужики вроде нас всегда себе найдут! - он подмигнул и доверительно хлопнул Стасика по плечу. - Прикольный такой куртец, на свиданку что ли надел?..

Тут со Стасиком произошло нечто удивительное - они побледнел и покраснел одновременно, то есть щеки его заалели, а руки, которыми он пытался ответно похлопывать приятеля, поскольку, в стасиковом понимании, этого требовало их мужское братство, сделались белыми, будто их окунули в мел.

- Ну как бы... - заспотыкался Стасик, - как бы с чего ты взял-то? Просто гуляю иду. Погода вон...

- Не хочешь говорить, боишься, что отобью, да? - набирал обороты Матвей. - По ходу девка-то красивая! А я вот нарочно пойду с тобой, погляжу, кого ты там себе надыбал, раз Ирку ради такой супердетки бросил... - он приобнял Стасика и втянул ноздрями воздух. - Не, точно на свиданку - во как надушился! Ну давай, веди к своей тяночке, дядя Матвей поставит ей оценку по своей десятибалльной системе...

Рука Матвея прошлась по спине сверху вниз и остановилась на пояснице, прихватив Стасика за талию - слишком близко к Тому Самому Месту, отчего у Стасика замерло дыхание.

- Мэт, ты это... как бы да, но как бы нет - вообще ни угадал ни разу, - не готовый к такому повороту Стасик перебирал возможные отмазы, бешено крутившиеся в голове картинками на барабане джекпота и наконец выдал едва ли не самый глупый:

- Приболел я. На колёсах вторую неделю... В больничку топаю. Так что ты меня того - не трогай лучше, а то как бы чего не того...

Матвей снял руку со стасиковой талии, отошел на пару шагов, прислонился костлявым задом к нагретому солнцем парапету, скрестил руки на груди и удостоил приятеля презрительно-недоверчивым взглядом. На несколько секунд воцарилось нехорошее молчание.

- Трогать тебя теперь нельзя, да? А колёса, значит, коньячищем нынче модно запивать - так, Стасюш? Я-то думал - братишка ты мне, а выходит, что ни хера - ну максимум на троюродного тянешь...

Физиономия Стасика стала выглядеть так, будто Мичурин спьяну скрестил её со свёклой. Наконец Стасик очухался.

- Ну соврал, прости... она и правда супер. Сиськи, жопа от ушей... ну в смысле ноги. Для меня эта встреча может быть вообще судьбоносной! А ты же знаешь - к тебе бабы всегда липнут, ты ведь у нас красавчик, я на твоём фоне боюсь потеряться... - Стасик пятился задом и заискивающе улыбался, - но я тебе потом обязательно всё расскажу и даже познакомлю, если у нас всё... всё склеится! - Стасик помахал повлажневшей ладошкой и трусцой припустил вдоль набережной.

- Если склеится - лучше не знакомь! - весело крикнул вдогонку Матвей, покачал вихрастой головой, засмеялся в стремительно темнеющее небо и одними губами добавил: - Ну ты даёшь, братэлло, ну ты даё-ё-ёшь...

Часть 3

Забежав за угол, Стасик отдышался и перешел на шаг. Матвея он недолюбливал именно по озвученной минуту назад причине - хоть писаным красавцем тот, конечно, не был, но в его жизнелюбивом простодушии была своя манкость и девки часто были не прочь замутить с ним, пусть и не слишком всерьез. Тусил же с ним Стасик в надежде выведать секрет притягательности, ну и перехватить по-возможности тех девочек, которые по каким-то причинам не запрыгнули на постоянно обновляющийся матвеев конвейер.

"Вот ведь угораздило его встретить, - думал Стасик, постепенно приходя в себя после пережитого министресса и добавляя в свою походку так понравившуюся ему в себе вальяжность, - ну надеюсь, лимит на старых знакомых на сегодня исчерпан..."

Стасик чувствовал, как футболка липнет к повлажневшей от холодного пота пояснице. В животе предательски заурчало - так часто случалось, когда он был на нервяках. Эта его особенность, так же как и способность пламенеть щеками при малейшем психологическом дискомфорте, не раз подводили его - пара первых свиданий провалились оттого, что рулады, доносящиеся из стасикова чрева не смогла заглушить даже живая музыка, игравшая в кафешке.

Булькотня стала спускаться всё ниже, загуляла по тщательно прочищенным трубам, Стасик оглянулся, удостоверился, что поблизости никого нет, остановился, напружинил дырочку и протяжно выпустил тугую, дребезжащую струю воздуха. Почему-то ему очень понравилось это делать и дело, кажется, было не только в облегчении. Ему показалось, что вместе с воздухом вылетела капелька закачанной в нутро водопроводной воды.

Стасик еще раз обернулся, после чего засунул левую руку в карман куртки, аккуратно проник в прореху, подполз ладонью под ослабленные отсутствием ремня джинсики и прошелся подушечками пальцев по нежным тканям, окружавшим его потайное отверстие. Да нет, всё сухо...

Руку отчего-то убирать не хотелось. Стасик еще слегка потеребил дырку - теперь уже просто так - поначалу он хотел убедить себя, что лишь проверяет ее готовность, однако пальцы сами заскользили по отзывчивой плоти, средний чуть приоткрыл щёль и Стасик ощутил, как из его тайного грота заструилось тепло. Он в блаженстве смежил длинные, девичьи ресницы, и, пальпируя, как флейтист, источавшее тепло отверстие, с удивлением почувствовал, как оживает, наливаясь кровью, зажатый в тесных спереди трусишках писюн.

- Кочетков, ты будешь вместо Машки!

Рука Стасика выскочила из джинсов и так резко подпрыгнула вверх, будто он внезапно решил зигануть.

Макаронина - тощая, с всклокоченными волосами цвета насыщенного раствора марганцовки, с совершенно обычным для неё, но безумным для любой другой девушки макияжем, зигзагами расползавшимся от век по всему ее довольно симпатичному, если б не всё вот это, лицу, стояла перед ним и размахивала выхваченными из сумочки бумажками. Один чулок её был чёрен, другой - рыж, на кеды были наверчены какие-то блестючие шипы, ридикюль же был исполнен из плюшевого медвежонка, которому, если нужно было что-то достать, приходилось кровожадно отстёгивать голову. Когда они познакомились на первом курсе, Стасик сразу смекнул, что Настя Макарова - шибанутая, и с тех пор её образ лишь радикализировался.

- Вместо кого?.. Вы сегодня все как с цепи посрывались, - выдохнул Стасик.

- Вместо Машки! Нам с ней дали два пригласительных на сегодня - крутейший показ, а у неё кот чебупелями отравился. Я ей причём сколько раз говорила - не давай ему жрать всё, что сама ешь - а он, знаешь, научился прямо со сковородки тягать - уж такой ловкенький, уж такой умненький, вот прямо не скотинка, а Член Семьи! Вот и допрыгались до реанимации. Ну дура же, скажи? - и, не дожидаясь ответа на этот риторический вопрос, добавила с плаксивой интонацией: - Пойдем со мной, Стасюнь... Хоть приставать никто не будет.

Макаронина отчего-то благоволила Стасику, хотя более разных людей еще надо было поискать, и при желании он вполне мог бы заполучить её презирающее выпуклости тело, однако для Стасика переспать с ней было всё равно что согрешить с кем-то из персонажей мультфильмов Тима Бёртона. Так что связывало их ни к чему не обязывающая дружба, дружба-лайт - они менялись конспектами и дарили друг другу на ДР дурацкие подарки.

- Макарош, анриал, спешу, вон Матвеича лучше возьми, я его тут по дороге встретил, - затараторил Стасик, однако Настя подошла к нему вплотную и обвила своими длинными, тонкими, увитыми какими-то безумными феньками руками.

- Он мужлан, а ты котик, сравнил тоже!.. Кто у нас котик? Стасик у нас котик! - заворковала Макаронина. - Куртка у тебя классная, прям дизайн! А потом, так и быть, я дам себя поцеловать... - она развратно облизнула свою фиолетовую помаду, забралась под стасикову куртку сзади и обеими руками прихватила его за попу, медленно проскользив по булкам сверху вниз. Стасик почувствовал, как она щупает рельеф бесстыжих трусцов и коленки его подогнулись.

- Мака, всё, цейтнот у меня, - дрожащим голосом произнес Стасик и вытек из объятий так, будто его сверхспособностью была флюидность, - без обид, старушка, нацелуемся еще, побёг я, пора... - и он действительно потрусил по набережной дальше, ощущая, как отдается в висках стук всполошившегося сердечка.

- Пожалеешь, изменщик, я, может, только возбудилась!.. - беззлобно крикнула ему вслед Макаронина.

***

Стасик боялся, что опоздает, однако вынутый из кармана мобильник дал понять, к условленному месту прибыл он аж на полчаса раньше срока. Видимо, встречи по дороге вызвали у него столько эмоций, что время, потраченное на них, несоразмерно растянулось в сознании. Он и обрадовался - опаздывать он не любил, и расстроился - это означало, что придется еще полчаса пронервничать тут, в этой малолюдной части набережной - среди старых тополей, уходящих кронами в ежесекундно темнеющую бездну.

Он попытался вызвать то классное ощущение, но оно не откликалось. Стасик оперся на парапет, слегка выпятив попку и уставился на противоположную набережную, где изредка проезжали уже включающие ближний свет машины.

- Тоже пораньше? - услышал он вдруг за спиной хрипловатый голос. - Не парья, я доплачу...

И тяжелая рука легла на его заднюю мякоть.

3. Щекотливое положение

Стасик вздрогнул, но, скованный страхом, обернулся не сразу - какое-то время он стоял, безропотно позволяя чужой руке по-хозяйски мять его округлости - попка его иногда рефлекторно сжималась, и тогда рука настойчиво пошлепывала по булочкам, как бы предлагая им вновь расслабиться. Это странное действо продолжалось с минуту, после чего Стасик, успокоив наконец сбившееся дыхание, нашел в себе храбрость обернуться и отойти на пару шагов.

Розенбом улыбался одновременно добродушно и похотливо. Вид его немного успокоил Стасика - ничего инфернального, опасного в моряке вроде бы не было - просто понтовый дядька, похожий на красиво стареющего рокера - серебрящаяся щетина, куртка, терракотовые кожаные штаны.

- Вы так сразу, с места в карьер... - выдавил наконец из себя Стасик непривычным голосом, - это вообще какая-то наглость! А если я пришел сказать, что отказываюсь? Вы небось думаете, что я из этих... А я ведь вообще не такой. Просто деньги сейчас очень нужны.

- Пришел сказать, что отказываешься, а сам встал и попку призывно выпятил? - улыбка Розенбома обнажила крепкие кривые зубы.

- Я не выпячивал... - покраснел Стасик, - я, может, всегда так стою. И разве под курткой попу видно?..

- Всегда так стоишь? С оттопыренной... попочкой? - правая бровь Розенбома выгнулась коромыслом. Последнее значительно слово прозвучало после долгой, наэлектризованной паузы.

- Да, - ответил Стасик, понимая, что мелет какую-то чушь и оттого еще больше смущаясь и путаясь, - когда, конечно, можно на что-то опереться...

- Может, и правда, мне просто показалось? - продолжал странную игру Розенбом. - Встань-ка так еще разок.

Стасик повиновался и облокотился на парапет, попутно подумав, что отвернувшись, спрячет наконец свои раскаленные щечки.

- Ну нет, ты стоял не так... - с наигранным разочарованием протянул Розенбом.

- Та-а-ак... - возразил Стасик.

- Нет, не так, - отрезал Розенбом, - сам ведь знаешь, и сам зачем-то обманываешь. Встань как следует.

Дальнейшее действие исполнило себя само, как-то помимо стасиковой воли. Стасик с испугом наблюдал, как тело его полностью перенесло вес на упершиеся в парапет локти и прогнуло спину так, что попа максимально выпятилась, а нижняя часть булок вылезла из-под задравшейся куртки. Задыхаясь от стыда, Стасик вдруг снова ощутил то пошлое и восхитительное чувство.

- Умничка, - хрипло мурлыкнул Розенбом, тут же забравшись под куртку и продолжив своё исследование нежнокожих стасиковых прелестей, - Ну конечно, ты не такой. С "такими" мне вообще не интересно... А сам я разве такой?..

Часть 4

Он мял зад так азартно, по-молодому, с таким наслаждением проминал через тонкую джинсовую ткань молочный жирок оттопыренных стасиковых батонов, мелко шлепал по ним, сжимал их по очереди в горячей горсти, что Стасик приоткрыл рот, глубоко задышал и почувствовал, что подвыветрившееся было опьянение, кажется, получило второе дыхание - тополя вокруг стали покачиваться, а мерцание отражавшихся в реке огней потекло под его длинные, подрагивающие ресницы, расплавляя стасиков страх в своем тёплом, переливающемся золоте.

- Вы что такое там делаете... - прошептал он, раскалываемый желанием убежать, не оглядываясь и желанием выпятить попу еще бесстыдней.

- Лапаю твою охуительную попульку, - хмыкнул моряк.

- Я совсем-совсем не такой... - прошептал Стасик, и локти его медленно поехали в стороны, отчего зад оттопырился еще круче, упершись в довольную таким раскладом лапу Розенбома.

- То, что "не такой" - это ведь легко проверяется...

- Как? - обернулся Стасик, забыв про свои наливные щечки.

- По тугости, - улыбнулся Розенбом, приобнимая его и просовывая руку в карман кожаной куртки.

Ноготь большого пальца чувствительно царапнул задний проход, Стасик рефлекторно сжал попку, отчего боль стала еще сильней, Стастик айайайкнул и вывинтился из розенбомовых объятий, дернувшись, как карась, соскочивший с крючка.

- Всё-всё-всё, - скользя по парапету взволнованной попой, запричитал Стасик, - пошутил я, пошутил, денежки я верну, это совсем ведь ничего страшного, правда?..

Он бултыхнулся в сторону от набережной, к огням - там маячили прохожие и откровенный разговор вперемешку со щупаньем вряд ли мог быть продолжен, но Розенбом несколькими молодецкими шагами подрезал его и вновь прижал к еще не остывшему от вечернего солнца граниту.

- Реально первый раз, да? - с сочувственным интересом спросил он.

- Да, - прошептал Стасик, схлопывая реснички, - простите, мне домой уже надо...

- Даже сам себя в попку никогда не тешил?.. - Розенбом магнитил Стасика взглядом, но тот, учащенно моргая, решил вдруг изучить свои кроссовки.

- Не тешил, - повторил за ним Стасик, наконец подняв глаза и даже чуть улыбнувшись этому олдскульному словцу. - Зачем мне это? Я вообще девочек люблю...

- Дак я тоже по бабам, - подхватил Розенбом и приобнял Стасика за плечо. - Тебе какие нравятся - сисястые и жопастые?

- Си... сястые, - выдавил Стасик и окончательно зарделся.

- А мне... - прохрипел Розенбом, приобнимая Стасика всё ухватистей, и Стасик уже приготовился выслушать тираду о привлекательности жопастых баб, но мысль Розенбома неожиданно свернула вбок - а мне даже нравится, что ты такой... стыдливенький. На девок, значит, спустил все денежки, а теперь на мели? Так-то ты не такой, но тут уж больно выгодное предложение?

Стасик мелко закивал, чувствуя не вполне понятное облегчение.

- Девки - они кого хошь доведут до цугундера, - прямо в ушко Стасику пропел Розенбом. - У родителей просить западло - ты же правильный мужик, добытчик...

Стасик с благодарностью посмотрел на моряка, продолжая согласно кивать.

- А тут можно честно заработать... Просто непривычно немного, верно?

Стасик вздохнул и снова отвел глаза.

- Да и я, дуремар, сразу как шлюху портовую стал тебя мацать, не смог удержаться... - рука Розенбома сползла со стасикова плеча и, аккуратно скользнув по бочку, нырнула в карман куртки, - а всё почему, знаешь?

- Почему?.. - шепнул Стасик.

- Слишком уж сладкая у тебя популька...

Это детское слово прозвучало уже во второй раз. Первый раз оно будто царапнуло воздух своей неуместностью в разговоре двух мужчин, но сейчас Стасик принял его, принял даже с благодарностью - хотя девушки, бывало, и именовали части его тела разными умильными словечками, но Стасик улавливал в этом оттенок иронии, который всё портил. Розенбом же говорил от души, искренне кайфуя... даже восхищаясь. Стасик смежил ресницы. Подушечка пальца Розенбома завибрировала на его дырке, размазывая по ней что-то скользкое. Моряк не спешил - он спокойно намурлыкивал какую-то неизвестную мелодию и едва заметно работал рукой. Перед внутренним взором Стасика вдруг всплыл дачный августовский вечер - низкое медовое солнце, он сидит у окошка, а залетевший в комнату дурак-молылек еле слышно бьется лимонными крылышками в треснувшее стекло. В воздухе разлито теплое ленивое счастье... Странно, подумал Стасик, как быстро этот мужлан сумел переключиться на режим нежности... Впрочем, мысли его были путаны. "Это пиздец и надо поскорей уябывать" толкалась вместе с "Нормальные пацаны не кидают" и с "А классно у него сейчас получается". В конце концов две последних объединились и пинками прогнали первую. Стасик лег грудью на парапет и, прогнув поясницу, вытаращил попку.

Розенбом издал нечленораздельный звук, который можно было охарактеризовать как восторженное урчание.

- Хорошо попочке? - поинтересовался он, и Стасик услышал, как Розенбом сглотнул слюну, дернув поросшим седеющими волосами кадыком, - рука стерильная, ты не бойсь...

- Приятненько, - прожурчал Стасик, - а вам что, попы нравятся, да?..

- Нравятся? - хмыкнул Розенбом. - Да я охуеваю с них! Ты расслабь попусю, красавчик...

Стасик снова подивился, как моряк миксует в своей речи матерщину с нежнятиной и повиновался - расслабил свой защекотанный тугой розан, после чего палец Розенбома сумел проникнуть в Стасика на полфаланги. Ощущение было необычным - сладким и пугающим.

- Ох блядь, - вырвалось у Розенбома, - тугенький ты мой...

Он осторожно стал проминать круговыми движениями вход в тоннель, ввинчиваясь внутрь по скользкому прохладному желе - Стасик почему-то подумал, что это малиновое, его любимое - он частенько покупал его себе и съедал сразу же, чтобы не оставлять в их общем с Серёгой холодильнике (тот не брал чужого, но поиздеваться над малышом-сладкоежкой мог бы, а Стасик этого не любил) и рефлекторно облизнулся.

- А если... - выдохнул он, чувствуя, как палец пробирается всё глубже и глубже, исследуя нежнейшие, тщательно промытые стеночки, - а если нас сейчас засекут... и вообще... всё так странно... ааах.

- До смерти засекут? - хохотнул Розенбом, вштырив наконец палец полностью - он уперся во что-то такое чувствительное, что Стасик вынужден был повторить свой ааах в более высокой тональности, - не бзди, красавчик, дядя Гера в обиду не даст, всё продумано...

Розенбомов палец блуждал наощупь, как вор рыщет в чужой квартире - не включая свет, чтобы не выдать себя, пытаясь найти самое ценное. Блуждал, пощекатывая, пока не нащупал в Стасике нечто, махонькую площадочку, малейший контакт с которой вдруг превратил капельки влаги, сочившиеся из упершего в стенку гульфика писюна в тоненькую, но непрерывную струйку. Стасик хватил воздуха ртом, да так и оставил рот открытым. Глаза его закатились, будто он попопытался увидеть, что за мысли сейчас шарятся в его мозгу. Мыслей не было, их успешно вытеснили ощущения. Стасику вдруг показалось, что тот пятачок, который нежнейше щупал Розенбом, то есть уже дядя Гера - это и есть настоящий Стасик, а вся его двадцатитрехлетняя смазливая тушка - лишь необходимое к нему дополнение.

- Нравится? - довольно хмыкнул Розенбом.

- Мамма, - прошелестел Стасик...

- А карасей здесь никогда и не было, - раздался вдруг на спиной чужой пьяный голос, становясь всё громче, - только мелкий лещ и только на мотыля - это я вам, мужики, красным карандашом подчёркиваю!

Стасик вздрогнул и попытался отстраниться от моряка, но тот не позволил, уверенно держа палец в мгновенно сжавшемся отверстии.

- Ну, как ловится? - нараспев поинтересовался поддатый рыбачок, аккомпанируя себе многодневным перегаром. - Только не говорите, что рассчитывали на карасей, их тут, мужики, отродясь не было, вот зуб свой серебряный даю вам, сам доктор Зильберштейн в семьдесят восьмом году мне ставил!

В животе Стасика предательски заурчало.

- Рыба любит тишину, - с нажимом произнес Розенбом.

- Понял- понял-понял, - протарахтел рыбачок, - желаю всяческих удач, решенья жизненных задач, и счастливейших встреч, и...

Сумел ли он подобрать следующую рифму, Стасик не узнал, так как мужик исчез так же резко, как и появился. А вот поклокатывающий живот остался и бульки эти спускались всё ниже и ниже... Стасик почувствовал, что сейчас он, кажется, опозорится. Если бы щеки могли светиться, то прохожие с противоположного берега увидели бы два красных семафорчика.

- Мне тут надо... - пролепетал Стасик, - попке надо кое-что...

Розенбом аккуратно вывинтил палец, но не отошел, лишь смазал сомкнувшуюся дырку новой порцией малинового желе. Стасик затылком чувствовал, как он нахально лыбится.

- Давай, малыш, не стесняйся, - доверительно прошептал он.

Стасик из последних сил сжимал дырочку.

- Это ведь неприлично, я бы предпочел... - пробормотал он и хотел было сделать шаг в сторону, но дырка не удержалась - она резко раскрылась, и, дребезжа, выпустила из себя струю пошлого, горячего воздуха. Розенбом, уличив момент, ловко вкрутил в нее большой палец, прихватив оставшимися четырьмя вспотевшие стасиковы яички.

- Ну что, сучёныш, - ухмыльнулся Розенбом, притягивая к себе Стасика. - Знакомиться будем?

Часть 5

4. "Ноктюрн"

Эта хватка - большой палец, упёршийся в Нежнейшее и крепко прихваченные в пясть гладенькие яички - заставила Стасика исторгнуть протяжный стон тональностью явно выше обычного. Это был очень странный для мужчины звук. Стасик не помнил его за собой - иногда, если очень старался, он слышал нечто подобное от телочек в постели, и часто - от девок в порно, когда те принимали в себя мужика с размером, сулившим наслаждение, круто замешанное на боли.

Легкая судорога заставила Стасика встать на цыпочки, и, пытаясь ввести свой голос в привычный режим, он пролепетал:

- Станислав... Только давайте без грубостей, я вам не...

Он замешкался, выбирая нужное слово из тех, что обычно предполагает эта конструкция. Не мальчик? Не игрушка? Не шлюха? Однако Стасик чувствовал, что в этой ситуации все они прозвучат малоубедительно, поэтому после паузы, во время которой Розенбом беззастенчиво ввинчивался в него, наконец нашелся:

- Я вам не позволяю говорить в мой адрес всякие пошлости!

- Подумайте, какой цац! - глухо засмеялся Розенбом и сжал яички чуть плотней, - и что же ты сделаешь, если я не перестану их говорить?..

- Узнаете! - запальчиво ответил Стасик.

- Ну вот я снова говорю: сучёныш. Строптивый тугожопенький сучёныш. Твои действия?

Стасик попытался выскользнуть, но это было попросту невозможно. Слов не нашлось.

- Вот именно, что ничего не сделаешь, - спокойно подытожил Розенбом. - Да ладно, не кипешуй, дядя Гера вообще-то добрый, это он так шутит. Да, кстати, я ведь дядя Гера. Ну или Чиф, это кому как больше нравится. По имени-отчеству не люблю. А ты, значит, Стасик?..

И Стасик, дивясь, как точно моряк разгадал его подлинное имя и чувствуя, что тем самым он будто бы, как по волшебству, получил власть над ним, вздохнул и покорно ответил:

- Да.

- Ну вот и умничка, - в голосе Розенбома угадывалось удовлетворение от того, что мини-бунт был так легко подавлен, однако и стасикова строптивость, кажется, ему нравилась. - Ну так что, прогуляемся?..

- А мы... сможем так? - шепнул Стасик, - и... куда мы пойдем?

- Конечно сможем, - уверенно ответил Розенбом, - чего тут трудного?

Говорилось это с деланой будничностью, будто речь и правда шла о заурядной прогулке по погружающейся в сумерки набережной, однако какой-то оттенок интонации, царапающий и насмешливый, волновал Стасика настолько, что он чувствовал, как стекает холодный пот по его идеально гладким подмышкам. Розенбому же эта странная игра явно доставляла наслаждение.

Живот Стасика снова напомнил о себе.

- Кушенькать хочет пузико, - умильным голосом произнес моряк, и Стасик снова отметил про себя, как удивительны в его устах эти словечки, - ну вот тебе и ответ на вопрос, куда возьмем курс. Есть тут одно заведение, тебе понравится. Зюйд-Зюйд-Вест, заворачиваем маленько...

Уже через пару минут Стасик с облегчением заметил, что связывающая их сцепка ничуть не мешает им двигаться и не привлекает внимание редких прохожих, что шли навстречу. Люди были погружены в себя, а те немногие, что удостоили их беглого взгляда, явно видали пары и поэкзотичней. Стасик приободрился. Появилась надежда, что это стремное предприятие останется исключительно между ним и его странным компаньоном...

- Останется в Вегасе, это само собой, - угадал его мысль Розенбом, - а теперь маленечко левее, вот та-а-ак...

Стасик почувствовал, как большой палец моряка, будто руль, тянет его влево. От ощущения, что им управляют столь безумным способом, как куклой би-ба-бо, Стасик чуть не было споткнулся. Его слюнные железы постоянно заставляли его сглатывать, и, кажется, это было вовсе не от того, что он проголодался.

- Держись, сучоночек, это в твоих интересах, - услышал он, и хватка, в ответ на колебание его тела, мгновенно и сладко сжалась, - считай пришли уже.

***

Конечно, Стасик никогда не трапезничал в "Ноктюрне" в виду своего студенческого нищебродства, однако фишка этого заведения была, конечно же, ему известна. Из освещения в залах были лишь свечи - на дорогих, старинного литья, витых серебряных канделябрах. Богемная публика, закатывая глаза, утверждала, что нигде нет такой романтично-таинственной атмосферы, а оболтусы из позолоченной молодёжи, чтобы произвести впечатление, назначали там первые свидания и заказывали лучший в городе тартар из брюшка тунца. Все официанты были одеты в черные смокинги, под которыми находились черные же сорочки. Блондинов среди персонала не было - при поступлении на работу им предлагали или покраситься, или валить искать счастья в находящейся неподалеку пельменной. Поговаривали, что изначально модный ресторатор, открывший пару лет назад "Ноктюрн", хотел, чтобы персонал состоял исключительно из чернокожих, однако, во избежание обвинений в отсутствии патриотизма, ограничился полумерой. Считалось, что сумрак позволяет лучше оценить вкус его изысканных блюд.

- Как же мы будем тут... неудобно же, - слегка закапризничал Стасик, понимая, впрочем, что всё уже решено и его лепет ровно ничего не изменит, когда они с Розенбомом переступали порог ресторана.

Моряк толкнул вперед кобенящегося спутника и, пока Стасик что-то мямлил красотке на рецепции, сверлящей его недоверчивым взором, так контрастировавшим с приклеенной улыбкой вышколенной дорогостоящей обслуги, нахально вибрировал в дырке пальцем. Дырка то мертво сжималась, будто бы пытаясь откусить назойливую часть чужого тела, то вдруг полностью расслаблялась, как бы сдаваясь на милость победителя.

- На имя Герман, во втором зале столик. Раздеваться не будем, - сказал наконец Розенбом, вдоволь насладившись Стасиковым смущением, и они бочком-бочком просочились в помещение.

Столик их находился в самом дальнем углу. Народу было немного.

Стасик слабо понимал, как они смогут сидеть, не расцепляя связывающей их конструкции, но когда он опустил свой взволнованный зад на мягчайший, сладостно принявший его в свои объятия диванчик, сомнения его развеялись. Фактически он сидел на розенбомовой руке, но мягкость диванных подушек нивелировала все возможные неудобства, разве что палец моряка зашел в Стасика, кажется, максимально глубоко.

- Крем-суп из морепродуктов и "Маргариту", пожалуйста, - наконец выбрал Стасик, стараясь не смотреть на правую часть меню.

- Захарка вот тоже любил коктейльчики эти сладенькие, - произнес Розенбом, сделав заказ.

- А кто это - Захарка? - спросил осмелевший Стасик. - Это ваш... - Стасик какое- то время выбирал слово, - бывший любовник?

Розенбом негромко засмеялся - видимо, само предположение, что у него мог быть какой-то "любовник" его позабавило.

- Ну... скажем так, коллега по работе, - иронично ответил он.

- Вместе плавали? - уточнил Стасик.

Официант поставил на столик алкоголь - "Маргариту" для Стасика и какую-то крепкую ромовую бурду для Розенбома.

- Плавает... - Розенбом хотел было сказать грубость, но сдержался, - лайм в твоем бокальчике, а моряки ходят. - Он поднес свободной рукой стакан ко рту, щедро отхлебнул, причмокнул и устремил взор в темноту, явно настраиваясь на теплые воспоминания.

- Давно уж дело было, лет пятнадцать тому. Пришел к нам новенький ослик, - начал он наконец, и видя, что Стасик выпучил свои глазки, тут же поправился, - матрос, салабон совсем молоденький. Кровь с молоком, смазливый... знаешь, когда на такого смотришь, почему-то всегда думается, что на маму, небось, похож.

Розенбом расплылся в улыбке, причем это была именно улыбка, а не ухмылка, с которой он обычно шутковал со Стасиком.

- Стал я его гонять - а он шустрый, как электровеник! Одно велю - он через час уже другую работу просит, и всё, знаешь, с улыбочкой, молодцеватенький такой - глазёнки сияют, щечки горят! - Розенбом облизнулся, представляя себе эту картину и чуть сильней сжал стасиковы яички, отчего тот шумно выдохнул, пустив пузыри в бокал. - Вот как у тебя сейчас...

Хмелеющий моряк провел рукой по розовым ланитам своего спутника, и те заалели еще ярче.

- Да и вообще, похож ты на него, пожалуй... Тоже тонкий-звонкий. "Тащ старпом, малярные работы выполнены! Уборка произведена!" - Розенбом попытался воспроизвести звонкий голосок, что с его сиплым тембром было непросто. - Ну, думаю, выслуживается... А дело, знаешь, не только в этом оказалось. Ему вообще нравилось... служить.

Слово это было произнесено с особым значением.

- Раз он палубу драил - стоит на четвереньках в своем комбезе, старается, аж шея взмокла, блестит на солнце, жарища, - в голосе Розенбома появились возбужденно-счастливые нотки, он явно с удовольствием прокручивал в памяти это воспоминание, - я подошел сзади, думаю, скажу что- нибудь для порядка, но молчу, потому что уж больно старается - ну вот буквально не к чему приебаться. Народу кругом никого, все грузом заняты. Он на секунду замер - видать в отражении надраенном меня увидел, но не обернулся, а снова за работу, только...

- Что? - тихонько спросил Стасик.

- Спину прогнул и попку эдак выпятил, - Розенбом произнес это с какой-то особенной теплотой. - Я поначалу подумал - он вроде меня не видит, я себя не выдаю, как тут поймешь, что это для меня спектакль? А попочка у него, знаешь... - Розенбом с шумом сглотнул, - у пацанов редко такие абрикосики, - залюбуешься. Так-то я по бабам, на мужиков не смотрю, но тут... На следующий день опять драить посылаю - и опять та же сцена. И бедрами, сучонок, так слегка повиливает, но не так, чтобы прямо соблазнял, а как бы и хуй поймешь. Оборачивается вдруг, смотрит так и смущенно, и бесстыже и говорит: "У меня всё чисто, тащ старпом, можете проверить!". Помню, завалился я тем вечером в люлю... ну в койку в смысле, закрыл глаза... а передо мной попочка его бесстыжая... Море - дело такое, баб по полгода не видишь, с портовыми стараюсь не связываться после того, как от филиппинки одной трипак схватил. В общем, с месяц, наверное, у нас эта игра продолжалась...

Рассказывая, Розенбом бесконтрольно, мерными пульсирующими движениями, будто бы вторя дыханию, сжимал и разжимал горсть, отчего Стасик прикрывал глаза дрожащими веками и чувствовал, как из его писюнчика бойко струится влага.

- А на День моряка поднабухались все... Сперва старший командный меж собой, ну а потом и с матросиками выпили - раз в году можно и без особой дистанции. А у меня, когда прибухну, всегда хуй встает, такая уж психофизиология моя... Послал я его прибраться в моей каюте, и он так на меня посмотрел, что обоим всё ясно стало. Даже стремно было - не просек ли кто, это ж у англосаксов клятых на флоте "ром, плеть и содомия", у нас такое йо-хо-хо не поощряется... Хожу по палубе, курю, психую, как подросток. Захожу, перекрестясь, в каюту - дверь тут же на замок - а он под койкой тряпкой шурует - раком, попочку свою ненаглядную выставил... Подхожу, бегу его сходу за булки, а он как ждал этого. Стягивает комбезик, разводит половины и шепчет: "Всё чисто, тащ старпом, можете проверить..."

Стасик слушал, маленькими глоточками отпивал коктейль и уплывал куда-то далеко-далеко. Он в деталях представлял себе эту сцену, причем в роли соблазнительного морячка был почему-то он сам. Однако неожиданное событие вернуло его к реальности.

За соседний столик, у окошка, усаживалась Милена - первая красотка его курса. Её обжимал какой-то наглый чернявый парень.

Часть 6

5. Прекрасная Милена

Стасик подумал, что если слить воедино всю сперму, которую пацаны с его потока выдоили из себя, представляя, как впивают пальцы в крутые бедра Милены, то, наверное, её хватило бы, чтобы заполнить бочку с молоком, мимо которой Стасик шел по утрам в институт, иногда (чаще всего в понедельник) присоединяясь к очереди из разновозрастных тёток. Милена словно сошла с 3D-принтера, запрограммированного мучающимся от спермотоксикоза молодняком - полные, чуть приоткрытые губы, округлявшиеся непристойным колечком, когда их хозяйка сдувала с лица непослушную мелированную прядь, вечно пытающаяся улизнуть из тесной маечки богатая грудь и какая-то уже совершенно фантастически пышная - при тончайшей-то талии - попа. Обычно такое сочетание - продукт пластической хирургии, и девчонки-завистницы, конечно же, распускали подобные слухи, но сама Милена, приходя в бешенство и дико матерясь, утверждала, что скальпель ее не касался, а дело тут в счастливом смешении генов.

И правда, у неё было второе имя - Габриэла, на нём настояла бразильянка-мама, акробатка из Рио, приехавшая в Россию на гастроли, да так и оставшаяся с милениным батей, служившим в ту пору в Цирке Чинизелли дрессировщиком и, видимо, умевшим укрощать не только русских мишек. Страсть, впрочем, как это бывает почти всегда с помрачающими сознание вспышками, быстро угасла, родители развелись, Милена осталась с мамой и папку вспоминала, матерясь по-русски с обжигающим бразильским темпераментом. Девчонки и тут говорили, что всё это бред, который Милена нарочно вливает всем в уши "для поддержания своего имиджа звезды", а сама она просто полутаджичка, однако на одно из институтских мероприятий как-то зашла знойная миленина мама - в обтягивающих кожаных брючках и слишком открытом для женщины её возраста декольте. Егор, стасиков приятель, регулярно кидавший ему ссылочки на видосы с сексуальными похождениями милф, вызвался донести ей до дома не слишком вроде бы тяжелую сумку и вернулся в компанию уже под вечер, остаток которого просидел в сторонке, отрешенно улыбаясь и с надеждой поглядывая в мобильник.

Вся это полусказочная история - Рио, цирк, межконтинентальная страсть - придавала образу Милены оттенок какого-то мифического существа - грудастой и попастой феи из пубертатных пацанских грез.

Хотя вела себя она вот именно что как хотела, Милена не вписывалась в привычный диапазон "недотрога - давалка". Были девушки - страшненькие и симпатичные, вольных и строгих нравов - и была Милена.

На лекциях, в оформленной амфитеатром аудитории у нее было "своё место" (все прочие садились как придется, но не Милена). Приходила она за минуту до звонка, и тут начиналось секс-шоу. Миленино место, помеченное отрисованным на парте зелено-желто-синим сердечком, было вдалеке от прохода, и чтобы достичь его, приходилось протискиваться мимо одногруппников, заблаговременно и довольно плотно занимавших свои места. Отчего-то на пути ей встречались исключительно парни, и Милена протискивалась мимо них, как бы случайно задевая то своей божественной попой, то вольнолюбивой грудью. "А-а-х, простите, ребята", - бархатисто тянула она, и уже одной этой блядско-монашеской интонации было достаточно, чтобы отключить у парней способность соображать что-либо до конца занятий. "Ребята", дергая кадыками и шумно сглатывая слюну, прикрывали учебниками ширинки и еще долго не могли успокоиться, глядя сквозь лектора и чёркая в тетради с конспектами нечто, напоминающее кардиограмму с множественными аритмиями.

Несмотря на вызывающую сексуальность, пристрастие к обтягивающим полупрозрачным бриджам и маечкам, под которыми вишневели, будто желая проклюнуться сквозь ткань, крупные торчащие соски, доступной она, конечно же, не была. Имелось два резко отличающихся типа парней, которые имели шанс сблизиться с ней: злостные хулиганы и ботаны-отличники. И если первым, судя по всему, она позволяла иногда утолить свой латиноамериканский темперамент, то вторых скорее использовала, впрочем, к обоюдному удовольствию.

Егор, которому Стасик не вполне доверял ввиду его перманентной озабоченности (тему любого разговора он сводил к сексу, и на каждый случай из жизни у него был припасен как бы иллюстрирующий его порновидос) утверждал, что однажды вечером, когда занятия закончились даже у вечерников и институтские коридоры были гулки, темны и безлюдны, он, по разрешению старенькой ключницы, зашел в спортзал, дабы проверить, не там ли оставил свои моднейшие кеды и... обнаружил там Милену. Он узнал её не по лицу, нет, такой возможности просто не было, - скорее по особенностям фигуры. Милена стояла раком на толще из матов, её сногсшибательное вымя было выпростано из сбившейся маечки, штанишки и трусики приспущены на разъезжающиеся, дрожащие ляжки, а сзади её ритмично пялил Рустем - вечно небритый второгодник с лицом бандюка, которого не выпиздили окончательно лишь потому, что больше некому было бы отстаивать честь института в боксе. Милена самозабвенно верещала сквозь мнущую ее нежное личико волосатую лапу, вторая же лапа счастливого австралопитека терзала драгоценные миленины дойки. Ягодицы ее колыхались, как заскакивающие в корзину баскетбольные мячи. Егор утверждал, что в какой-то момент Милена посмотрела на него меж рустемовских пальцев, узнала, издала звериный вопль и бурно кончила, но Стасик относил это скорее к тщеславным фантазиям, да и в целом вся история могла быть просто наваждением, сгустком жаждущих реализоваться пацанских страстей.

Отличник же Эрик Клац - классический еврейский мальчик-очкарик, вот уже два года находящийся в процессе переезда к родне в Хайфу, как-то в кумарном тумане разоткровенничался и сообщил, что когда он помогал Милене по точным наукам, то сделал попытку замутить с ней. Собрав всю имеющуюся в тщедушном теле дерзость, он положил руку ей на плечо, та сходу, очевидно считая такое развитие событий неминуемым, сказала, что она ему, конечно же, не даст, но наградит за вспоможение сеансом тверка, при котором Эрику будет позволено целовать её Там, для предосторожности сняв очки. Дальнейшее Эрик описывал, то отрывисто хохоча, то стыдливо закрывая прыщеватое лицо своими птичьими лапками. Включив на мобиле самбу, Милена выпятила восхитительный, обтянутый тончайшими штанишками зад и облокотилась на заваленный учебниками стол, Эрик же послушно сполз на пол. В процессе тверкования библейский рубильник отличника всё глубже погружался в вожделенную миленину ложбину, и Эрик уверял, что намокала она не только от его поцелуев. В какой-то момент ситуация вышла из-под контроля, причем не по вине дисциплинированного Эрика, не распускавшего, как и было оговорено, руки, а по вине вакханки Милены. Всё больше распаляясь, наседая на воздыхателя своей крутящейся, как вертолёт, задницей, она прижала его ею к стенке и... Эрик, не найдя других слов, употребил выражение "она просто выебала мне лицо". Через несколько минут этой постыднейшей практики оба они кончили, не раздеваясь - Милена, воя, как волчица, а Эрик, задыхаясь между трясущихся булок от счастья, схватив сквозь штанишки свой обрезанный болт. В заключение Эрик добавил, что теперь аромат лавандового мыла вызывает у него стояк, так как именно его, вперемешку с легким естественным запахом, источала божественная миленина промежность.

Стасик, увы, не попадал ни в одну из этих категорий - он не был ни дерзким-резким, ни многомудрым ботаном, так что ему оставалось лишь вожделеть Милену, ни на что не рассчитывая. Она нередко снилась ему в самых откровенных снах, причем в них Стасик пребывал скорее в роли Эрика, чем Рустема - его сладко использовали. Проснувшись, Стасик сперва для порядка немного возмущался столь немужественным образом себя, подсунутым ему сновидением, однако тут же, чтобы не растерять драгоценную взволнованность, хватал свой писюн и, извиваясь на скомканной простыне, выдрачивал его - бывало что и не по разу.

Всезнающий озабот Егор как-то шепнул ему, что запалил Милену в одном эротическом видеочате - она была в полумаске и сексуальнейших чулках в крупную черную сетку. Стасик долго пытался отлавливать там её появление и однажды ему даже повезло - Gabrielita появилась, извиваясь всем телом, однако её тут же утащили в дорогостоящий приватный чат, так что Стасику пришлось мрачно наяривать на оставшуюся превьюшку. Впрочем, гарантии в том, что это не было очередное помрачение, дать было нельзя.

Часть 7

Розенбом хмелел и становился всё развязней, причем сложно было понять, что его пьянит больше - ром, возможность щупать Стасиковы прелести или воспоминания.

- Трахнул я его тогда так, что искры из глаз посыпались, - продолжил он, хрипло цедя слова, - я по пьянке вообще берега иногда теряю, да и помоложе ведь был... Просто зажал как сучку и отчекрыжил раком, сам был не свой, без смазки, на харчке, хорошо, хоть гандон впопыхах успел натянуть! Знаешь, как бывает - поначалу мнешься, нервничаешь - ну еще бы, тут-то дело особое, а потом будто щёлкает что-то - и нет больше удержу, кидаешься, засаживаешь и дерёшь, пока не укончаешься всласть. И вот, помню, брызнул я, и тут словно затмение схлынуло, протрезвел даже - думаю, что ж я, червь гальюнный, наделал, - он-то как там вообще, малышок-то мой попастенький?.. А он стоит рачком, и чётенько так стоит, профессионально, личиком в люлю уткнулся, поворачивает вдруг мордашонку свою, улыбается так благодарно, будто я его озолотил и шепчет: "Та-а-ащ старпом... задание выполнено, немножко раньше вас успел, виноват". Пригляделся - а под ним уже лужица...

Больше всего Стасик сейчас хотел, чтобы Милена не заметила его, она и вправду поначалу была слишком увлечена своим кавалером, который вёл себя без никакого стеснения, мацая её и спереди, и сзади, благо одета она была так, будто собиралась после ужина отдаться ему прямо тут же, на столе. Милена изучала меню, чуть наиграно хохотала, когда её спутник что- то горячо шептал ей на ушко, и, кажется, чувствовала себя абсолютной королевой вечера.

Стасик не слышал, о чем они говорили, да и силуэты их размывал полумрак, однако пошлое воображение его дорисовывало картинку и дописывало аудиодорожку:

- Сегодня за ночь я отдеру тебя не меньше пяти раз, моя сладкожопая бразильская сучечка, - якобы шептал ей с неясным акцентом брюнет, - все твои дырки будут захлёбываться спермаком, как ты любишь...

Только такие самцы, как ты, и способны меня удовлетворить, - кокетливо отвечала Милена, поглаживая под столом напряженный хуй своего спутника, - не то что всякие смешные задроты типа Стасика...

Зачем Стасик включил в диалог себя, да еще и в такой незавидной роли, он и сам не понял. Однако в тот момент, когда слова эти были произнесены медовым милениным голосом в бедовой стасиковой голове, Милена и вправду встрепенулась и стала вглядываться в сумрак угла, где сидели Стасик и Розенбом. Живот Стасика предательски заурчал.

- Стасичек?.. - она выскользнула из объятий недовольного этим черныша и, роскошно колыхая сиськами, доплыла по потёмкам до противоположного столика, - это ты тут, пупсик, затихарился?.. Вот это встреча!

- Я-а-а... - протянул Стасик, соскользнув в конце на более высокую ноту, так как шутник Розенбом сжал его вспотевшие яички, - приветики...

Милена наклонилась над ним, открыв манящую, несдерживаемую лифчиком грудь. Кажется, она была пьяна. Её жаркая, смуглая ложбинка засасывала Стасика, и он вибрировал и дребезжал. Чувства, которые он испытывал, не просто конфликтовали меж собой, они устроили мордобой - стыд, вожделение, желание вскочить и убежать, желание забраться лицом между милениных сисек и целовать, целовать их, и даже, страшно сказать, желание быть прямо здесь и сейчас разоблаченным в своем позорном анальном секрете. Сука Розенбом усиленно щекотал его изнутри. Сука животик опять выдал пошлую трель.

- А это твой... друг? - спросила Милена с интонацией, от которой щеки Стасика вспыхнули, - ну познакомил бы, что ли, Стасяш... Та-а-акой импозантный мужчина!

Она развратно засмеялась и повела своими бомбическими бедрами. Очевидно, делалось это для свирипевшего у себя за столиком брюнета, но Стасик в тот момент был не в состоянии оценивать маленькие женские хитрости, он тёк и изнывал.

- Моё почтение, красавица, - многозначительно произнес Розенбом, оценивающе глядя на Милену, однако не переставая сладко терзать Стасика изнутри, - а мы тут с племянником плюшками балуемся...

- Племя-я-янник, значит, - протянула Милена, электризуя взглядом обоих. - Племянник и дядя уединились в укромном местечке, - и она снова захохотала в потолок, дразняще изгибаясь.

Её пылкий кавалер наконец не вытерпел этого, вскочил, и, выпалив ей в ухо захлебывающуюся от ревности тираду, схватил за руку и увлек на прежнее место.

Наступила странная, напряженная тишина. Стасика колотило, серебряная ложечка в его руке позвякивала по дну суповой тарелки. "Она всё поняла, ну, конечно же, всё поняла. Теперь все узнают, все!" - по-щенячьи выла стасикова душа.

- Пойдемте отсюда, - вдруг умоляюще сказал он.

- Как скажешь, - неожиданно согласился Розенбом.

Розенбом залпом допил свою бурду, расплатился и они осторожно, тщательно согласовывая свои движения, вышли на улицу.

- Ебал её? - деловито поинтересовался Розенбом.

- Нет, конечно, - даже не попытался набить себе цену Стасик.

- А хочешь?..

- Её все хотят, - прошелестел Стасик и поглядел в окно ресторана, - и вы хотите, и этот её джигит, и официант на неё наверняка подрочит после смены.. Он и контакты попробовал бы взять, в друзьяшки напроситься, да ёбаря её побоится. Давайте поближе подойдем, можно ведь?..

- Ты вроде свалить хотел, - ухмыльнулся Розенбом, но прекословить не стал.

В сгустившейся за этот час тьме они подошли к окошку, у которого сидели Милена и её любовник. Поначалу видно было неважно, однако уже через минуту глаза их приспособились к темноте и увидели, как игриво кусает чернявый светящуюся миленину шею, как сверкают её зубы, обнажаемые хохотом, как рука его лезет ей под маечку.

Стасик прильнул к окну и бесстыже выпятил попу. Розенбом, не говоря ни слова, участил свою распаляющую вибрацию.

6. Муравьи в трусах

Из приоткрытого рта Стасика бежала слюна. Его анальная мякоть, кажется, наконец свыклась с пребыванием в ней мужской лапы и, выпустив жаркую воздушную струйку (что заставило Розенбома хехекнуть Стасику в ухо) вдруг резко расслабила натёртое кольцо. "Дырёшка сдалась", - с удовлетворением прокомментировал Розенбом и забурился туда аж двумя пальцами - от этого Стасик привстал на носочках, перебирая, как балерина, ногами и глотая ртом холодеющий воздух.

Хотя Стасик и пытался не выдать себя, из него всё же вырвалось тихое мычание - маммма-а-а или что-то вроде такого. Было ощущение, что не сам он произнес это слово - скорее мычание без спросу использовало возбужденное тело Стасика, чтобы прозвучать. Испугавшись, что их обнаружат, он попробовал отпрянуть от окна, но Розенбом не слишком-то хотел позволять ему совершать эти маневры и напряг крюк из пальцев, от чего по телу Стасика прокатились волны сладостного озноба.

Милена и ее кавалер, между тем, принялись сосаться под включенный им на мобиле приторный восточный музон - то слюняво поедая друг друга, то щекоча языки кончик о кончик. Иногда неяркий свет проезжающих в отдалении машин выхватывал их лица, и Стасик с Розенбомом видели, как горячели любовники, как его взгляд наполняется прожигающей девичье сердце наступательной презрительностью ("я ведь знаю, чего ты хочешь, сучка, я знаю, как с такими надо обходиться"), а ее - столь нетипичной для Милены-звезды податливой влюбленностью ("делай со мной, что хочешь, и не спрашивай разрешения").

- Вот какой ей нужен, - прошептал Стасик, смиренно подаваясь к Розенбому попкой.

- Бабы таких любят, особенно те, что с блядцой, - согласился Розенбом, не переставая исследовать шевелящимися пальцами стасиковы глубины.

- А с Захаркой этим, - спросил вдруг Стасик, всё же отступив на шаг от окна, - как у вас дальше всё развивалось? Вы его... трахали, да? Ему... ему нравилось это, да?

- Три года с ним кувыркались, и ведь никто не спалил, прикинь, - довольно ответил Розенбом, - ну, во всяком случае, виду точно не подал. Он не без опыта ведь был, сученыш, - его тренер в секции раньше пользовал, но не то, чтобы тренер этот его, невинного пацанчика, совратил, а как бы и сам он, думаю, был не прочь. Он из тех, кто служить хочет... - Розенбом, не переставая щекотать Стасика изнутри, стал задумчиво подбирать слова. - Для него ебля-то сама по себе не так важна была, как то, что его начальник дерёт. Сослуживцы, ровесники - эти все ему неинтересны были, хотя у нас статные морячки служили, а маслопуп один - так прям Ален Делон, и, кажется, тоже не против сунуть при случае в попку. Захарка мой всё время угодить норовил, пол в каюте только что языком не вылизывал, корму свою ненаглядную готовил перед случкой так, чтобы вся сияла, кремами её мазал - "Тащ старпом, всё чистенько, проверяйте!". Встанет рачком на койке, - Розенбом глубоко задышал, видимо, это воспоминание до сих пор волновало его, - приспустит штанцы, выпятит розовый задок, и таким голоском, блядь, щебечущим, спрашивает: "Вам ведь нравится? Я попу специально приседами качаю... А когда в прошлый раз вы уже на подходе были, а я стал дырочкой его обжимать - хорошо же было, правда?.." - рука Розенбома заходила активней, отчего Стасик стал еле слышно подвывать.

- Я поначалу-то думал, дурак, что он на меня как на мужика запал, - продолжал Розенбом. - Ты не подумай, что бахвалюсь, но в молодости с бабами проблем не было - штабелями укладывались...

- Вы и сейчас интересный мужчина, - пропищал сквозь вздохи Стасик.

- Спасибо, конечно, - произнес Розенбом с деланным равнодушием, однако Стасик почувствовал, что он, кажется, польщен, - но вообще для мужика красота дело десятое, важней уверенность, или как это сейчас говорят... харизма, во! Так вот, думал я так, пока к нам один большой начальник не прибыл - вице-адмирал, не хрен собачий. Мужик пожилой уже, дед, можно сказать, морда вся, прости Господи, в бородавках, шепелявит - а Захарка на него так смотрел, такими блестящими глазенками, что если б ему разрешили - он бы прямо при всех на палубе ему отсосал и кончил бы тут же в труселя от переизбытка счастья. Его, щенёнка, власть заводила... Причем при товарищах, я заметил, всегда строил из себя такого альфача - всякий разговор к бабам сводил, и так он их, и эдак... Ну, многие верили - смазливый же, оборотистый! А сам, когда все уже лягут, ко мне в каюту тихонько постучится - у нас и стук был придуман специальный, целая система, - так закрыть за ним не успею, а он уже на коленки встал, попку оттопырил, ресничками моргает и просит: "Разрешите соснуть!" И сосал взахлёб, я даже радио включал, чтобы его чваканье заглушить - мало ли... Девки-то часто сосут без большого кайфа, просто чтобы мужику потрафить, а он с душой всё делал - и яйца вылижет, и залупу так завозголит язычком, гландышками своими так заполирует, что и рукой помогать не надо, спускаешь прямо в глотку, а это, по секрету скажу, с возрастом уже не всякий раз выходит...

Часть 8

Стасик неотрывно смотрел, как Милена тает под напором нахального брюнета. Однако слова Розенбома, произносимые хриплым шепотом прямо Стасику на ушко, тут же им визуализировались и эти картинки странно накладывались на видимое: вот удивительно похожий на самого Стасика морячок, стоя на четвереньках и невинно улыбаясь, виляет сверкающим в полумраке каюты задом, получая по нему смачные шлепки; вот новый кадр: морячок дрожащими от вожделения пальчиками расстегивает ширинку, из которой выпрыгивает немаленький хуй, мгновенно исчезая в жадно причмокивающем рту; на третьем морячка, сладко матерясь, пялят на койке раком, оттесняя все ближе и ближе к запотевшему иллюминатору, в конце концов мордашка его плющится и ерзает по толстому закаленному стеклу, и в момент, когда вот-вот уже нахлынет наивысшее наслаждение, морячок вдруг обнаруживает, что вся команда столпилась на палубе, смотрит на него сквозь стекло, тычет туда пальцами и глумливо хохочет...

Зрачки Милены закатились под густо накрашенные ресницы. Похоже, вне пределов видимости парень проделывал с ней нечто, заставлявшее ее замереть вот так и лишь чуть шевелить влажными от слюны губами.

Стасик чувствовал себя пьяным, но опьянение, это, кажется, не было алкогольным - в конце концов, много ли он выпил? И то, что он видел в окне, и действия Розенбома будто бы раскрыли у него глубоко внутри источник пьянящего наслаждения, отключающего мозг и снимающего запреты.

- Вы там так... щекотненько делаете, - прошептал он, позволяя розенбомовой лапе терзать млеющую попку и со сладким стыдом ощущая, как она начинает тихо- тихо подчавкивать, - а что, у меня красивая попа, да? Почти как у этого вашего Захарки, да?.. - Он понимал, что нельзя выпрашивать столь откровенные комплименты у мужчины, однако нарушение этого запрета дурманило его еще сильней.

- Охуенная, - прошептал Розенбом, и Стасику ужасно понравилось и слово, и, главное, искренность сказавшего. - Точно не хуже, а может, и получше... и уж точно перспективней, - и Стасик снова кожей ощутил его наглую ухмылку.

- Вас заводит, да? - пролепетал Стасик, - ну то есть я хочу сказать... вы возбудились?..

Вместо ответа Розенбом свободной рукой взял стасикову ладошку и приложил ее к низу своего живота. Кожаные штаны оттопыривал крупный напрягшийся хуй.

- Вы не подумайте, - зашептал Стасик, нервно танцуя пальчиками по теплой взбугрившейся ширинке, - я ведь совсем не такой, ну просто интересно, я никогда ведь... о-о-о, ничего себе, он всё не заканчивается...

Какая-то часть стасикова сознания, не вполне еще запьяневшая от происходящего, попыталась просигнализировать ему, что нельзя столь откровенно нахваливать чужие причиндалы (тебе-то что до них, пацан?!), что так делают только тёлки, и даже не просто тёлки, а прямо-таки шлюшки, но вместо того, чтобы прекратить, он обернулся к нагло лыбящемуся Розенбому, осоловело заглянул ему в глаза и произнес:

- У вас там большущий...

Прижатый кожаными штанами хуй напрягся сильней и из положения "без десяти" продвинулся к "без пяти". Стасик сглотнул слюну.

Розенбом изучающе посмотрел на паренька. Во взгляде его было ощущение неожиданно счастливой находки, будто бы человек, скажем, пошел в лес за сыроежками, а обнаружил под кустом даже не белый, а набитое купюрами портмоне.

- Значит, ты совсем не такой, - ухмыльнулся моряк.

- Совсем не-е-е, - шепотом пропел Стасик, поглаживая согревающий пальчики хуй.

Розенбом вдруг, видимо, что-то решив, резко прихватил Стасика под грудь и усилил свои движения. Туда-сюда, чавк-чавк, туда-сюда, чвяк-чвяк-чвяк. Стасик протяжно застонал.

Смуглый парень за окном залез Милене языком в ухо. Она томно теребила его кудри.

- Почему вам так нравится рукой в попе... это же ужас как странно, - прошептал Стасик.

- У нас с Захаркой игра такая была, - прошептал в ответ Розенбом, - он перед еблей всегда просил проверить, как там у него всё приготовлено...

Оно накатывало исподволь, разбегаясь от разминаемой моряком дырки по всему телу. Внутри Стасика будто бы суетились электрические муравьи - они щекотали лапками то тут, то там, нежно покусывали в самых неожиданных местах, их становилось всё больше и больше, и прогнать их стало уже совершенно невозможно - он полностью захватили стасиково тело, заставили его открыть рот, оттуда выбегали на мордочку, щекоча розовеющие щеки и скользя вдоль глаз, полуприкрытых в божественном отупении. Стасик понял, что, кажется, сейчас что-то случится.

Он уперся в стену руками, открыл рот и, прогнув спину, выпятил свой зад уже абсолютно безо всякого стеснения. Розенбом, не останавливаясь, шуровал в нем.

- Вы его часто трахали? - одними губами произнес Стасик.

- Через день ебал в жопу, как сучку, - просипел Розенбом, - визжал, бляденыш, когда кончал - так голосил, что рот приходилось затыкать...

Стасик внезапно затрясся, издав тонкий, пронзительный звук. Розенбом прихватил его рот ладонью. Она пахла куревом и терпким мужским парфюмом.

Музыка в помещении вдруг умолкла, и Милена обернулась и выглянула на улицу. Чуть не подпрыгнув от увиденного, она вытаращила глаза и притянула к окну своего кавалера. Тот стал вглядываться в сумерки, поочередно приподнимая густые брови.

Убегать было поздно - Стасик уже кончал. Лишенный воли пряным анальным блаженством, дрожа плотно насаженной на лапу попкой, он толчками выстреливал в уплотненный гульфик спецтрусишек и даже не пытался дернуться - просто мычал сквозь солоноватую на вкус ладонь, переводя взгляд то на изумленно хохочущую Милену, то на заговорщицки скалящегося джигита.

Наконец сперма закончилась. У Стасика подогнулись колени - резко протрезвев, он осознал весь ужас своего положения.

- Немедленно валим отсюда, слышите! Вы, блин, слышите меня!.. Довольны, да? - с капризно-властной интонацией прошипел Стасик.

Розенбом осторожно вывинтил руку (видимо, разоблачение в его планы так же не входило), и, наскоро обтерев ее платком, потащил Стасика подальше от ресторана - во тьму обезлюдевшего парка.

- Вы заранее знали, что так всё кончится, да? - отдышавшись, спросил наконец Стасик, когда они отошли на порядочное расстояние.

- Не-а, - ответил Розенбом, - вообще-то мало кто так умеет, тут талант ведь нужен.

- А Захарка ваш... что потом с ним случилось? - поинтересовался Стасик, пытаясь чем-то заполнить неловкую паузу.

- Как-то в порту стояли, и вдруг к нам от одного депутата делегация приходит, прикинь. Тогда он еще не особо гремел, это сейчас большим стал начальником, всё о ценностях глаголит... Короче, просят им для предвыборного ролика нескольких морячков потелегеничней прислать для массовки. Ну, Захарка сам вызвался, просился, скулил - видать, заранее судьбу почувствовал...

Розенбом сунул руки в карманы и прохаживался, ссутулившись и пиная пахучие опавшие листья.

- Трое суток в увольнении гулял. А вернулся - будто подменили. Я его к себе вызвал, расспрашиваю, за попку его по привычке лапаю, соскучился сам без ласки-то, попривык, а он мнется, глаза отводит, на подкатывания не отвечает... Потом собрался, видимо, с духом и рассказал, что с судна он увольняется - перспективы, дескать, большие открылись, таланты его наконец-то оценены по достоинству, случай такой ведь раз в жизни бывает и он не дурак его упускать. И что со мной он теперь уже не может, и пусть я его не лапаю - что он, горничная мне, что ли, чтобы я всякое себе позволял. Ну я сперва удивился, а потом такая злость взяла... Я так-то не злой, у меня, как это говорят, температура кипения высокая, но уж если она зашкалит... Зажал я его у койки, завалил раком, штаны сдернул, а там - мама дорогая... Жопа вся искусана до кровоподтеков, а очко так разъебано, что ветер в нем свищет... Даже жалко его стало.

Розенбом вытянул из кармана сигарету и ненадолго осветил зажигалкой хмурое лицо.

- Я-то, бывает, тоже увлекусь, да и хуй немаленький, но чтобы вот так... Посидели, помолчали, выпили по глотку. Он носом шмыгает, на меня не смотрит. "Неужели, - спрашиваю, - тебе такое надо, ну даже ради всех депутатских плюшек?" А он шепчет: "Я, товарищ старпом, может, первый раз в жизни влюбился..." И личико от стыда ладошками прикрывает.

- И больше не виделись с ним? - спросил Стасик, незаметно ощупывая джинсы спереди, дабы понять, не просочилось ли наружу содержимое трусов, но, кажется, всё было сухо.

- По телеку пару раз видал... Ухоженный такой, в костюмчике, - ухмыльнулся Розенбом.

- Наверно, вспоминает вас, - попытался ободрить его Стасик.

- Это вряд ли, - хмыкнул моряк. - Грохнули Захарку.

Стасик втянул носом запах гниющих листьев.

- Он после этого деятеля еще раз хозяина поменял себе, видать всё выше карабкался... Ну и пришили парня, из ревности или деньги не поделили, тут уж хрен разберешь... Причем при таких обстоятельствах, что никому не пожелаешь - мне следак знакомый рассказал, у них в убойном захаркин случай как, блядь, страшный анекдот ходит...

Стасик хотел уточнить, что именно произошло, но не решился. Вместо этого он спросил:

- А вам зачем всё вот это, ну... то, что сегодня было. Хочется вам парня трахнуть - ну трахнули бы, а тут вы ведь сами даже не... - Стасик замялся.

- Я ведь даже не кончил, ты хочешь сказать, - Розенбом вновь пришел в насмешливое расположение духа. - Сейчас не кончил, а через часок-другой ой как сла-а-адко кончу!

Он довольно захехекал.

- Жена молодая, пылкая... Сам я, конечно, еще ничего себе, но яйца уже седые, и это, блядь, не фигура речи, - Розенбом пыхнул сигаретой. - Таблеточки, конечно, можно кушать, но лучше же без них, тем более что бабки имеются, друзья-мореманы пристроили на теплое местечко в таможне. Я... - тут он приблизился к Стасику и доверительно обнял его за плечо, - я когда снова почувствую, как в пацанской попке сладко подчавкивает, как вспомню всё, что с Захаркой вытворяли - так на этой волне потом как зверь её ебу. И заметь, безо всяких измен!

Часть 9 (последняя)

Стасик вдруг почувствовал, как сильно похолодало. Между тем Розенбом достал мобильник и, потыкав в него своими толстыми пальцами, перевел оставшуюся часть гонорара. Стасиков телефон тренькнул.

- Ну что, в расчете? За курткой завтра курьера пришлю, я бы сейчас забрал, да тебе прохладно будет домой добираться. О-ох, ссать охота - еле терпел, пока тебя у ресторанчика ублажал, - Розенбом расстегнул ширинку и вывалил из нее свой всё еще не вполне успокоившийся прибор.

- Я не просил меня "ублажать", - обиженно произнес Стасик, не сводя глаз с посверкивающего в темноте влажной головкой хуя.

- А я не всегда разрешения спрашиваю, - нахально произнес моряк и широко расставил ноги, готовясь отливать.

Стасик сделал шаг и неожиданно взял в руку горячий розенбомов дрын.

- Понравился, да? - глумливо произнес Розенбом, - быстро ты осваиваешься! Ну подержи, подержи дядигериного удавчика. А дядя пока поссыт...

- Тогда я тоже не спрашиваю, - твердо сказал Стасик и, несколько неловко обхватив крайнюю плоть, стал быстро надрачивать.

- Ты чего делаешь, петушонок? - прохрипел моряк, - Совсем берега попутал? Я тебе команды не давал!..

Стасик со злорадством в глазах продолжал.

- Охуел, юнга? - Розенбом резко пнул Стасика, тот поскользнулся на влажных листьях, упал на колени, но член не выпустил и, утвердившись в новой позиции, продолжал водить кулачком по длинному стволу.

- Ты блядь... ах ты шлюшонок мстительный, - понял всё Розенбом, - хочешь дядигериной кончи, да?

Стасик деловито кивнул.

Тогда открывай ротан, пидар, - прохрипел Розенбом и обреченно выдал долгую густую струю прямо в мордашку Стасика.

7. Еще одна суббота

Несколько дней после случившегося Стасика познабливало. Он вздрагивал на каждый звонок, на каждое звяканье пришедшего сообщения. Он ждал разоблачения.

В институте он передвигался по стеночке, ни с кем особо не общался, лишь тихонько раздал долги и всё присматривался - узнали ли однокурсники про его стыдное приключение, не о нем ли они шушукаются, тут же умолкая, когда он заходит в аудиторию. Иногда ему казалось, что об этом знают абсолютно все и все теперь в сговоре против него, а не подают вида то ли от брезгливости, то ли дожидаясь случая, когда можно будет поиздеваться над ним пожестче. Как-то раз, пройдя по коридору и услышав за спиной раскатистый хохот, Стасик забежал в туалет, и, запершись в грязноватой кабинке, минут пять приводил себя в чувство - тер виски, успокаивал дыхалку - нервы его стали ни к черту. Однако со временем он пришел к выводу, что просто накручивает себя. Милена в институте не появлялась - её подруга сказала Стасику, что она, кажется, укатила на пару недель в Турцию. Да и что, собственно, увидели тогда в темноте Милена и её джигит? Даже если эта тема когда-нибудь и всплывет, Стасик решил, что будет отрицать все непристойные объяснения - скажет, что был нетрезв и плохо себя почувствовал - и пусть они попробуют что-то доказать, ну это даже смешно.

Каждый вечер, чтобы отогнать дурацкие мысли, Стасик занимался спортом - тягал гантельки у себя в комнате под ритмичный музон, особое внимание уделяя приседам - после каждого подхода он подходил к трюмо и, повернувшись боком, обхватывал побаливающие булки ладонями. Дырочка ныла лишь первые пару дней, Стасик перед сном мазал её заживляющим кремом и к концу недели она снова стянулась в тугой узелок, прикосновения к которому, впрочем, доставляли Стасику труднообъяснимое наслаждение.

Розенбом не отвечал. Попрощались они не так, чтобы плохо, но и не хорошо - Розенбом просто ушел, отпустив на прощание пару похабных моряцких шуток про юнгу. Стасик написал ему, что забыл вместе с курткой отдать спецтруселя, и Стасик готов подойти с ними куда скажут (всё выстирано!), но сообщения на форуме оставались непрочитанными.

Наконец пришла суббота. Серёга еще с пятничного вечера свалил блядовать, так что Стасик снова был предоставлен самому себе - всё было ровно как Тогда. Стасик выспался, позавтракал, поприседал, лениво посмотрел порнушку. Ему вдруг показалось, что наступил День сурка, и он должен что-то немедленно предпринять, чтобы сломать повторение прошлого сценария. Он подумал, позвонил Макаронине и предложил ей провести вечер вместе.

- Стасюш, идея супер, но не получится, - проворковала польщенная Настя. - С Мэтом сегодня чилим у него.

- Так может, я к вам... - начал было Стасик, но на полдороге вдруг понял, что он, видимо, будет там лишним.

- Прикинь, ты ведь тогда меня к нему отправил, ну так у нас всё и завертелось прямо в этот же день! Так что ты просто купидон какой-то... Кто у нас тут ангелочек? Стасик у нас ангелочек!..

Идея дружеской вечеринки накрылась, однако сидеть дома в субботний день было глупо. Стасик вспомнил, что хотел купить себе секси-куртку, похожую на ту, и решил, что это будет отличным поводом прогуляться, а заодно подарить себе пригоршню эндорфинов, которых ему в последние дни так не хватало. Он положил себе в карман аккуратно упакованные дырявые трусики (мало ли Розенбом вдруг отзовется, тогда они сразу же встретятся и Стасик отдаст их), прихорошился перед зеркалом и вышел на улицу.

Для создания праздничного настроения он зашел в модную рюмочную и выпил там сто грамм дорогущего вискаря, после чего стасикова походка вновь стала приобретать так понравившуюся ему в себе вальяжность. Выбирая куртку, Стасик без стеснения гонял молоденькую продавщицу и, выбрав наконец самую сногсшибательную, закрылся с ней в примерочной кабинке. Стасик крутился перед зеркалом, выпячивал грудь, трогал себя за обтянутую тонкими джинсиками попу... Он вновь поймал то божественное ощущение - ощущение желанности. Однако чего-то не хватало. Стасик высунул мордочку в коридор и, задыхаясь от волнения и мелькая в зеркале округлыми белыми булками, поменял свои боксеры на тугие ярко-пурпурные трусишки. Теперь комплект был полон.

Стасик сам не понял, как после трехчасовой прогулки, включившей посещение выставки с дополненной реальностью и модную парикмахерскую, он вырулил к тому самому ресторану. Он вспомнил фразу из какого-то детективного сериала - "преступника всегда тянет на место преступления" и улыбнулся. Ну какой же он преступник? Просто приключенистый парень без комплексов.

Вот вход, вот то самое окошко. Сумерки еще только начали сгущаться и пейзаж выглядел абсолютно буднично - просто стена, просто окно, за ним какие-то занятые трапезой люди, и нет, там не было ни Розенбома, ни Милены с её пылким чернявым хахалем, да и с чего бы они там снова оказались? Какое всё же у меня сильное воображение, - подумал Стасик, - вечно напридумываю себе всяких страстей и сам же мучаюсь.

Сунув руки в карманы и изящно покачивая бедрами, Стасик поплыл в сторону набережной, намереваясь понаблюдать за последними в этом году яхтами, катающими поддатых корпоративщиков. Он примостился у парапета, встретился взглядом с пританцовывающей на корме яхты с бокалом шампанского в руке рыжей теткой и помахал ей. Та радостно помахала в ответ.

Стасик перегнулся через перила, опустил глаза и не без удовольствия рассмотрел свое отражение в потревоженной яхтой водной глади. Потом снова поднял глаза и увидел еще одно свое отражение - на противоположном берегу.

Симпатичный паренек в черной куртке тоже махал проплывающим. Сперва Стасику показалось, что его двойник там один, но, присмотревшись, он увидел, как из-за спины паренька выглядывает знакомый силуэт. Они явно общались - речи их Стасик, разумеется, не услышал, лишь ощутил кокетливость в позе парня и развязность в движениях его спутника.

Сперва Стасик просто быстро-быстро шел, сжав перед собой кулаки, а потом не выдержал и побежал. Он бежал в никуда, просто как можно дальше от этого дурацкого места. Как в драматичной сцене плохого кино, начал накрапывать дождик и слезы на лице Стасика смешивались с его холодными, трезвящими каплями.

Темнело, понемногу начали зажигаться фонари, а Стасик всё шел и шел вдоль какого-то малознакомого шоссе - шел прямо через лужи, не разбирая дороги. Серебристые кроссы хлюпали и выпускали струйки воды сквозь дырочки для вентиляции. Время от времени мимо него проезжали машины, добавляя сырости темнеющим на глазах джинсам.

Одна машина ехала медленно, то притормаживала, то набирала скорость и наконец остановилась. Когда Стасик поравнялся с ней, её черная, блестящая дверь медленно отворилась.

Стасик оторопел. Неужели же это его догнал...

- Залезай давай, - спокойно прозвучал с водительского места голос с трудноуловимым акцентом. - Зачем мокнуть?

Стасик заглянул в салон. Джигит смотрел на него и улыбался. Пахло благовониями, играла какая-то знакомая мелодия.

Стасик нерешительно плюхнулся на сиденье. Его колотило - то ли от холода, то ли от волнения.

- До метро, если можно, подбросьте, - пролепетал он, - а то я, кажется, заблудился немножко...

- Зачем до метро - ко мне поедем, чачи выпьем, праздник устроим, а то вон ты какой весь промокший уже, заболеешь! - водитель заботливо положил руку на стасикову ляжку и немного надавил, выжимая из ткани впитавшуюся воду.

- А Милена там будет? Ну, на этом празднике... - краснея, прошептал Стасик.

Водитель изучающе посмотрел на Стасика, цокнул языком, захохотал и резко вдавил педаль газа.

страницы [1] . . . [7] [8] [9]