Как Гелла Лесская убила своего любовника. Серия: Заставила сосать у любовника

Анджело…

Мой ангел…

Алая кровь на белом крыле…

Я убила тебя.

Уже второй год я жила со своим женихом Харви, толстым лузером из Сиднея. Заметив его в коридоре, у кулера, босс каждый раз решал уволить эту бестолочь, но через пару минут  забывал о его существовании. Нашу совместную жизнь описывать не хочу – ее нетрудно представить.   Утешалась лишь творчеством и ожиданием австралийского паспорта.

Летом – а там всегда лето – я отправилась бродить по торговой улочке, и через полчаса случилось ЭТО.

Он увидел меня сзади, закопавшейся в короб с распродажной обувью – бледно-розовые шорты, подробный рельеф варикоза.   Я нашла что-то вполне пригодное, и  не сразу обернулась на мелодичный зов его авто.

Машина совершенно небывалого цвета и форм стояла за моей спиною. Позже я узнала, что автомобиль этот собрали на специально построенном заводике в Баварии. Когда кабриолет был готов, завод взорвали – двойников у него не будет. Анджело любил красивые и безумно дорогие жесты.

Прикрывшись ладонью от солнца, я смотрела на него, каждое мгновенье ожидая, что юный бог  растает в знойном мареве.   Но он оставался со мною, высокий, загорелый и плечистый, ослепительно прекрасный.

Мы обошлись без слов. Созданным друг для друга слова ни к чему. Движением сильной руки он пригласил меня в кабриолет, и мы помчались за город, туда, где на утесе возвышался над океанским прибоем его дворец.

Всю дорогу я смотрела на него, а он – на меня. От своего отца – ирландца он унаследовал мужественный подбородок и пронзительно-голубые глаза, а мать-итальянка подарила сыну волнистые черные волосы, небесное имя и мелодичный голос.

Вилла Д’Анджело встретила нас радостной суетою слуг, счастливым лаем огромных собак, сбежавшихся к своему хозяину и ликующим ржаньем жеребцов, почуявших  в своих стойлах знакомый запах.

Вдруг мой возлюбленный нахмурился – он что-то вспомнил – и сильными прыжками помчался по мраморной лестнице, ведущей к вершине главной башни. Вскоре оттуда послышались два голоса – женский, злой и раздраженный, и его, спокойный, чуть печальный. Мимо меня пронесся цветастый вихрь из великолепного загорелого тела и ярких одежд, крошечный Порше в секунду завелся и красным снарядом вылетел со двора. Я лишь успела заметить – по старой привычке – его номерную пластину. Там не было цифр, лишь буквы – Elle Macpherson.

Анджело уже спускался по лестнице, с чуть виноватой улыбкою, но ничего не объясняя, он отвел меня в мои покои, занимавшие верхние этажи строения.

За ужином мы много говорили и смеялись, но я уже чувствовала легкое головокружение от всех этих перемен. Завтрак с чавкающим Харви, пожирающим раскисшую в жире пиццу прямо из картонной коробки, ужин – коллекционный фарфор и хрусталь, лакеи в ливреях, квартет музыкантов, наполняющий залу сладчайшим Вивальди, изысканные блюда – творения кудесника Анри. И этот голос, этот взгляд!

Я стала жить в замке полновластной хозяйкой. О Харви я позабыла в первый же вечер, и лищь через месяц вспомнила ненадолго о нем, услышав, что Анджело выкупил компанию его нанимателя и подарил ее моему бывшему жениху.   Для него это было сущим пустяком – мой возлюбленный занимался международными финансами, но не сидел для этого в офисе, а что-то читал между делом, делал пару звонков, и вот на счет его мягко и неслышно падал очередной миллиард.

Все издания континента написали о нашем романе.   «Анджело & Джелла» украшали все обложки.

Ангел умолял меня на коленях, просил выйти за него замуж, но мне доставляло удовольствие отказывать ему. Брак мог понадобиться для ускорения иммиграционной волокиты, но Анджело решил все за пару дней – звонок кому нужно, щедрое пожертвование губернатору штата, и заветная книжица оказалась в моем сейфе.

Но он все же настоял на церемонии, венчающей наш союз. В то утро в небо над Сиднеем были низринуты миллионы розовых лепестков, их сыпали с зависших в вышине вертолетов, и огромное ароматное облако стало опадать на землю. Мы прыгнули ему вслед, обнаженные, и тут он впервые вошел в меня. Мы летели навстречу этой красоте, рассекая ветер своими сплетенными телами, я чувствовала ужас, восторг, я захлебнулась криком, сильные толчки ангельского члена подтолкнули меня к кипящему озеру оргазма и сбросили в него.

Когда мы оказались в розовом раю, парашют за его спиною раскрылся, мы стали приближаться к земле вместе с облаком. Анджело был ненасытен, оргазм за оргазмом сотрясал меня, но были они лишь прелюдией к тому экстазу, что испытала я, как только ступни мои коснулись земной тверди. Лепестки беззвучно осыпались на лужайку вокруг нас, а я кричала, как первоженщина на перволугу в дни сотворения мира.

Нагие, мы побежали к берегу, где ждала нас белоснежная яхта – на ее палубе мы отправились к нашему утесу, салютуя жаркому небу шампанским из погребов Наполеона.

С ним я впервые осознала свою сексуальность. Чуть заслышав далекое ржание его жеребца, я накидывала самое дорогое и роскошное платье, спускалась к океану и бежала в прибое ему навстречу. Копыта его скакуна вздымали клочья пены, Анджело бросался ко мне, одетый в обтягивающие бриджи и распахнутую на груди шелковую рубаху. Я срывала платье и бросала его в ревущий прибой, мой любимый быстрым движением покрывал наше песчаное ложе атласным плащом, и мы любили друг друга часами.

Он был нечеловечески умен, мой ангел. Понимая, что даже самые изысканные сексуальные яства, приготовленные одним кулинаром,   могут вызвать пресыщение, он звонил в самый дорогой эскорт-сервис, к нам приезжали Фабио и Рашид, Нгунга и Амаяк, они уводили меня в спальню на вершине башни, и она становилась сверкающим маяком безоглядной и неистовой похоти.

Поначалу я думала, что он не ревнует, но как-то раз, взмахнув на прощание рукой отъезжавшим Лоренцо, Автандилу и Хулио, я неслышно поднялась в музыкальную комнату и застыла на пороге. Освещаемый канделябрами, он сидел за роялем, погруженный в тихий печальный этюд. Мой любимый обернулся, и я увидела его залитое слезами лицо и мокрое жабо.

Анджело  умирал от сердечной муки, но мое счастье ставил превыше всего.

Часто мы садились в наш LearJet и летали по миру. Во всем и везде Ангел был лучшим. В Лас Вегасе мы пировали на банкете, дня через три после финального матча мирового чемпионата по боксу. Анджело стал обмениваться с новым чемпионом, гориллообразным негром, шутливыми тычками, и с третьего удара послал его в долгий нокаут.

В Баден Бадене на представлении Копперфильда настал момент самого знаменитого и необъяснимого трюка, весь зал оцепенел. И тут мой Анджело поднялся с кресла в воздух, полетел к сцене и шутливо потрепал зависшего над нею фокусника за ухо.

На концерте Трех Теноров он встал у сцены, запел Una furtivа lagrima, и уже через минуту весь зал слушал только его.

Такое случалось с ним каждую неделю.

С каким восторгом он смотрел на меня, когда я садилась за клавиатуру писать мой новый рассказ! Не зная ни слова на моем языке – кроме признания «люплю» - он мог часами смотреть, как заполняется монитор ровными строками моей прозы. Вся прежняя его сопричастность издательскому делу ограничивалась позированием для обложек дамских романов. Его мускулистый торс и божественное лицо немедленно делали любой хлам бестселлером.

Однажды – я навсегда запомнила тот день – Анджело приблизил свое лицо к моему и сказал, что хочет слиться со мною еще полнее. Я на мгновение прислушалась к своим женским ощущениям – хочу ли я этого сейчас. Но речь шла совсем о другом.

Мой любимый видел, как важно для меня писательство, как могу я прервать любое занятие, чтобы отдаться любимому делу. Он решил овладеть русским языком в совершенстве, освоить нашу литературу и стать мне достойным собеседником и конфидантом.

За любое дело Ангел брался основательно и с размахом. Одна из спален была тут же переоборудована в русскую библиотеку. Два раза в неделю из Токио прилетал модный литератор с птичьей фамилией, толстомордый, с волнистой шевелюрой и пубической оволошенностью подбородка. Он просвещал Анджело в современной литературе. Через день являлся ветхий старичок-иммигрант, дитя Серебряного Века. Часами мою любимый общался с русскими литераторшами по телефону – постигал женскую прозу. Три преподавателя обучали его языку как таковому.

Он стал меняться на глазах. Я уже забыла, когда видела его в расстегнутой до пупа «романтической» рубахе последний раз. При своем невероятно остром зрении он стал зачем-то носить очки. Перед сексом он уже не мчался на жеребце, а просто брал меня за руку и меланхолично вел в спальню, негромко декламируя:

- Помнишь ли труб заунывные звуки,

- Струи дождя,

- Полусвет…полутьму?

Ангел остриг свои длинные волосы, полюбил неярких расцветок твид, вельвет и фланель. В самолете где-то поблизости от его кресла обязательно лежали вересаевские «Спутники Пушкина» или томик Соллогуба. Чехов навсегда прописался на его столе, Набоков то лежал в корзине для бумаг, то вновь извлекался для перечтения.

Но все эти странности были лишь предвестием катастрофы. Решив, что уже достаточно осведомлен, чтобы по достоинству оценить мои рассказы, Анджело уединился с ними в своем кабинете. Я постучалась к нему поздно вечером. Глядя куда-то в сторону, он сказал, что очень хочет спать, и попросил перенести наш разговор.

Весь следующий день под различными предлогами он избегал меня. На другое утро я решительно зашла в его кабинет и закрыла за собою дверь…

- Я слушаю. –

- Джелла…э…ты знаешь…ты не хотела бы написать чистый жанр, дамский роман…-

- ???!-

- Ты можешь не писать сама – я найму ghostwriter…я буду сниматься для обложки … Большие тиражи…-

- Я что-то не понимаю. Зачем ты это говоришь? А? Я – серьезный писатель, редактор одного из литературных сайтов…Что ты несешь?! Давай обсудим мое творчество! –

На мгновение я даже посочувствовала ему – так он был жалок. Анджело не смотрел на меня, лишь бормотал потерянно: - Это плохо, Джелла…очень плохо…Не стоит тебе…-

- Ты что тут несешь?! - вконец рассвирепела я. – «Плохо» тебе?! Да ты читал «Они забыли меня в степи»? Сам Джеклондон мог гордиться таким рассказом! –

Но этот богомудила молчал, втянув голову в плечи.

- Ты читал «Ртуть»?! Это рассказ Интернет-века! Ты читал, как я не люблю собак, пес поганый?! –

Что с ним говорить?! Я выбежала из комнаты, грохнув дверью. С неделю я не выходила со своей территории. Он скребся на пороге, что-то бубнил по телефону. Обещал забыть русский язык и сжечь все книги. Я была непреклонна.

Однажды, вернувшись домой из магазинов, где я глушила депрессию закупкой бриллиантов, я обнаружила в своем компьютере следы его недавней вылазки. Уже дней пять я не получала писем от своей ближайшей подруги – Гекаты Каценелленбоген. Тайное раскрылась – эта паскуда, этот полумакаронник блокировал ее адрес. Он хотел изолировать меня, чтобы «излечить».

Я бросилась на поиски мерзавца, чтобы потребовать объяснений. Из приоткрытой двери его кабинета тянулась дорожка света. Он не услышал моих шагов, поглощенный своим занятием. Я вошла, бесшумная, и присмотрелась к монитору. В упоении лаская пальцами клавиатуру, подонок покрывал жидкокристальную дощечку рваной кириллицей «художественного» диалога.   Скотина! Пробудился к творчеству, мразь?!!

Не раздумывая ни секунды, я сорвала со стены малайский боевой топор и вложила всю себя в один удар.

Череп его раскололся до половины.

И все же он любил меня! Как он меня любил!

Стремительно умирая, он написал на листке посмертную записку, объявив себя самоубийцей, а левой рукой протянул мне визитку своего адвоката, хранителя завещания, которое отдавало все его имущество мне.

*****

Я немало потратила на его похороны. Прошли несколько месяцев, и жизнь моя изменилась.   Все дни я или пишу, или редактирую чужие тексты. Талант мой становится все увереннее, все ярче. Это признают все. Я учредила литературную премию имени себя. И раз уже наградила ею. Да, вы не ошиблись, именно Гекату. А что?

Я уже не звоню в эскорт-сервис. Он закрылся. Большой флигель во дворе виллы я переоборудовала в казарму для Фабио, Рашида и прочих. Когда мне вздумается, я нажимаю кнопку на письменном столе столько раз, сколько гостей я хочу принять через пару минут в своей спальне. Они отлично справляются, эти жеребцы. И не лезут туда, где ничего не понимают.