Катино

У меня есть знакомая-подруга Катя. Замечательная девушка (если не верите, можете спросить у неё самой). И вот что с ней однажды с ней случилось.

Дело было под новый год, и Катя, замученная всяческими к нему приготовлениями, только-только приняла ванну и, накинув красный атласный халат с золотым драконом на спине, пошла на кухню. (Описывать её внешний вид не буду, зачем? Она себя знает, я её знаю; прочие пусть поработают воображением, если им того хочется.)

Вдруг раздался пронзительный, как всегда, звонок в дверь, заставивший Катю вернуться, так и не дойдя до кухни, в прихожую. Не раздумывая и не стесняясь своего вида (наверное, муж), Катя распахнула дверь.

Но это был не муж. Или так: наврядли это был муж, иначе бы ему пришлось подрасти сантиметров на 10. К тому же не мог он пойти на такое перевоплощение - не в его духе.

На пороге стоял Дед Мороз и разглядывал Катю. Особенно выпуклую часть: там где груди преломляли ровную поверхность ткани, а соски едва не прорывали её своей чувствительной натурой. "Да, хороша!" - сказал Дед и причмокнул губами.

- Не жалуюсь, - ответила Катя, пытаясь опознать в лице деда кого-нибудь из своих знакомых. Это ей не удавалось. - А вы, собственно, кто?

- А я, Катенька, Дедушка Мороз, пришёл тебя поздравить и подарок оставить; а точнее не оставить, а взять, а чего - так это ты должна сама знать! - громким фальшивым голосом продекламировал Дед.

- Вы мне эти сказки не рассказывайте - не маленькая уже, чтобы со мной вот так вот. Кто вы и зачем сюда пришли? Кто вас послал?

- Глупая ты, недоверчивая. Ну ничего, сейчас всё исправим. Точнее чуть погодя. - сказал Дед нормальным голосом, а потом, прочистив горло, опять затрубил: - То что Дед Мороз, знаешь ты уже, а зачем пришёл, скоро покажу, а послал-то кто - а я сам пришёл! - И опять нормальным голосом: - Разве у тебя нет никаких желаний? Может это тебе что-то объяснит?

Он достал из-за пазухи пригоршню фотографий, вроде поляроидных, и показал их Кате. Она, увидав то, что на них было изображено, зарделась и нервно спросила:

- Откуда это у вас? То есть... как это может быть? Это же сны?..

- О, хороший вопрос! - и опять заголосил: - А всё мне ведомо, душа моя, и каждый сон, и каждый взгляд, и даже мысль любая, секунду убивая, летит ко мне; а я и рад всегда порадовать ребят. - Он осёкся и добавил: - Ну и девчат тоже, - уже нормально.

- Странно это как-то... А ещё чем-то доказать можете? И нельзя ли, ну, говорить как обычный человек, а не так: АААА? Мне это не нравится.

- Отчего же, могу. Это как часть образа: коровы мычат, овцы блеют, я - ААА. Но есть хочешь, Катюша...

- А имя откуда... а, ну да...

-... Я всё знаю; могу говорить, как тебе привычно. Что касается доказательств: хочешь скажу, что ты хотела сделать с мужем вчера? Сейчас... - Он достал из кармана блокнот и стал его листать. - По-старинке работаю - с компьютерами всякими плохо получается - мёрзнут они, сердешные. Так, вот: 22.46 - "... вставить шило ему в..."

- Достаточно, - прервала его Катя. - Верю... Почти. И что же дальше?

- А ты не догадываешься? Вспомни.

- Да мало ли чего я хотела - глаза разбигаются.

- Ну, за один раз я исполню только одно желание. А там посмотрим. - С этими словами Дед распахнул шубу, под которой он оказался совершенно голый. Тело его не выглядело старческим. Особенно член, возбуждённым перпендикуляром выделяющийся на белой глади его кожи.

- И что, прямо здесь? - несколько встревоженно повела Катя глазами по воздуху. - А...

- Нет, не здесь - иначе что это за волшебство, что за фантазия? Долой такие фантазии. У нас всё иначе. Иди ко мне.

- Прямо к вам? - покосилась Катя на член.

- Прямо ко мне. Не смеши меня - собираешься оплодотворить фантазию и боишься инструмента её оплодотворения? И говори мне "ты", а то я чувствую себя стариком от выкания.

- А вы... тьфу.. ты не стар ещё? - нервно хихикая, Катя приближалась к Деду.

- Да какой же я старик - и двух тысяч лет нет ещё - молод я ещё - и духом, и телом. Что, не видишь?

- Да, действительно. - Чем ближе Катя подходила к нему, тем медленнее она совершала движения. - Ты...

Тут Дед, которому, видно, наскучило это промедление, взмахнул руками, отчего по дому пробежала воздушная волна, распахнувшая полы Катиного халата, прижал Катю к себе - так что его, оказавшийся на удивление горячим член одним махом вошёл в её влагалище, как нож входит в масло. Затем он запахнул свою шубу, и Катя погрузилась на мгновение во тьму.

Когда снова появился свет, Катя обнаружила себя в каком-то лесу: вокруг стояли ели, засыпанные снегом, всё было белым бело от повсеместного толстого слоя пушистого, свежевыпавшего снега; и никаких людей, и даже никаких звуков, которые могли бы указывать на то, что люди где-то здесь поблизости есть. Катя не на шутку испугалась и с досадой - как меня угораздило? - ударила рукой по ветке - с неё водопадом хлынул снежный поток - и тут только обратила внимание на то, что она в одном лёгком халате и домашних тапочках, а ей при этом совсем не холодно. Чудеса.

- Точно, чудеса, - выходя из-за дерева, произнёс Дед. - И это ещё не всё. Встань под ёлочку, обещаю, тебе понравится.

Катя встала под высоченную старую ёлку, Дед щёлкнул пальцами, и сверху, сбрасывая с Катиных плеч халат и нежно шурша по коже, на неё хлынула струя снега. Это было что-то вроде душа, но другое: снежная струя была шершавая на ощупь, прикасаясь к Катиной коже, она щекотала и поцарапывала её - это было совсем не больно, а приятно - как-будто мягкая, но уверенная рука гладила Катю, ласкала её. Нет, не рука - руки, всеобъемлющие руки охватили Катю со всех сторон и держали её в своих жадных объятиях, проникали в неё, растекались по ней, и тепло этих рук застывало где-то под сердцем, что билось, неровно билось в груди, норовя выскочить из своей клетки, но не выскакивало, а замирало на миг, чтобы, после томительной паузы, снова броситься вскачь, и ещё раз, и ещё - а потом сердце уже и не затихало - трещало барабанной дробью где-то внутри головы; и шуршание белой лавины закрыло Катю от всех мыслей и переживаний, она отделилась от мира белой стеной и ничего больше не замечала: только гул, только гомон, только шом...  

Она не сразу поняла, что произошло некоторое изменение: она уже не стояла сама по себе, её держали. Дед, обхватив Катю за талию, вошёл в неё спереди. Она безотчётно отдалась его воле и откинулась назад, в никуда. Снег всё валил на неё сверху, засыпал, пересыпал её тело, струился по животу и грудям и лицу; она словно бы превращалась в снежную бабу. Снег совсем не мешал её дышать - он казался уже частью её - её кожей, её белой мягкой кожей. А там, в основании, Дед пронизывал Катю своим огненным кнутом, обжигая стенки её пещеры. Но Катя не кричала... Боль, что такое боль? Ничто перед тем удовольствием она испытывала... Да и боль эта вскоре превратилась в что-то иное, в щемящую радость, кипучий вал, поднимающийся в ней, заливающий её, брызгами пены разлетающийся во все стороны.

В глазах, малиновыми пятнами растекаясь по зрачкам, вспыхнула молния и рассыпалась осколками грома, затихающими вдали кусочками разбитого стекла, и всё стихло. Бескрайняя белая пустыня.  

Катя погрузилась в сон.