Падение

Сегодня опять буду плакать. Ночью.

Это просто невыносимо каждый раз так упиваться собственной низостью. Я не хочу плакать, я не хочу быть такой, я не хочу… жить.

Первый день падения

Сегодня я улыбаюсь. Сразу с утра начала улыбаться – и ничего не могу с этим поделать. Просто хорошо оттого, что я уже третий день работаю, учусь, сижу дома и никого-никого не вижу и не слышу. Отключила телефон. И ни глотка спиртного.

Впрочем я даю себе такие передышки, чтобы потом не было мучительно больно за бесконечные недели пьянства.

Мне двадцать. Много или мало – не знаю. Но точно понимаю, что в этом возрасте столько не пьют. Опускаюсь куда-то, падаю и уже не могу остановиться.

Я девственница. Как так получилось? Не знаю. В общем-то, говорят, что я очень красивая и даже умная. Многие хотели бы иметь такой «клад» в своей постели. Но почему-то нет пока среди носителей членов достойного моей девственности.

Я занимаюсь собой, хожу на шейпинг, работаю секретарем с утра и до упора, учусь на втором курсе педагогического института, на заочном. На дневной не пошла, потому что надо работать и кормить себя. Подруги говорят, что легче завести кошелек с членом… или член с кошельком, но я, наверное, феминистка. А впрочем, кому какая разница?

Я живу одна. Родители давно уехали – года два назад. А бабушка умерла совсем недавно. И мне не жалко – она больше мучилась при жизни. Мучилась со мной. А там ей будет хорошо – там не будет меня еще какое-то время.  

Я люблю оставаться одна. Один на один с дневником. Даже без зеркала – последнее я разбила три дня назад. Совершенно случайно – пьяная была и ударила его бутылкой пива. Бутылка осталась цела, а вот зеркало разлетелось вдребезги. И я даже, по-моему, была рада, что пиво уцелело. Порезалась, правда, пока собирала осколки. Весь вечер высасывала из себя кровь, теплую и соленую, и хотела стать графом Дракула. Глупая я, когда выпью, совсем глупая.

Девчонки говорят, что с моим пьянством трудно остаться девственницей. Теряешь бдительность и становишься досягаемой для домогательств. Но я, почему-то, нет. Как только чужая потная лапа дотрагивается до меня – а ведь желающих всегда масса – меня продирает до кончиков пальцев ненависть и брезгливость. И не могу ничего с этим поделать. Даже когда попадается неплохой экземпляр, брезгливость, а скорее ненависть появляются с первым же касанием. Глупо, наверное. Да и девчонки говорят, что я глупая. Уже давно могла бы найти себе кого-нибудь, например, чтобы не сидеть без хлеба и молока неделями до зарплаты.

Мутит меня сегодня от голода. Просто невыносимо хочется есть. А в холодильнике пусто – мышь повесилась уже два дня назад.

Пишу я это, потому что скучно мне. Чертовски скучно. Ничего не происходит в моей жизни, ничего не изменяется. Когда была бабушка, она хоть иногда ругала меня, таскала за волосы, била. Хоть что-то происходило, менялись настроения. А сейчас полный штиль и очень хочется выпить чего-нибудь. Даже больше, чем кушать. Желудок, правда, болит, но это ерунда, я справлюсь.

Сегодня должны придти чинить холодильник. Вот мастер удивится, что там пусто. Может сжалится и принесет хлебушка. Ну или еще чего. Девчонки бы точно накормили, но я не буду включать телефон – не хочу никого видеть. Мне хорошо. Я даже улыбаюсь сегодня.

Невыносимая боль. Я не могу об этом писать. Просто не слушаются руки и слезы мешают. Упала. Шлюха. Дрянь.

Приходил мастер. Очень долго мучился с холодильником, ругался, говорил, что я запустила его совсем. Конечно, я и себя запустила. Потом я разоткровенничалась. Дура. Сказала, что живу одна и поесть даже нечего. А зарплата только послезавтра. Его правда это не интересовало, он все уточнял, точно ли я живу одна.

Где продаются пулеметы? Или автоматы? Или что-нибудь еще, из чего можно было бы расстрелять мужскую половину человечества?

Что же он сделал со мной. Грязный и вонючий механик. Как же он посмел, подонок. Меня всю трясет.

Почему он не остановился даже тогда, когда меня от брезгливости вырвало на него? Почему он сделал это?

Невыносимая боль. Все умерло во мне. Я перестала даже чувствовать свое тело. Только его член во мне и боль. Лучше бы убил меня – мне не жалко.

А сейчас в висках стучит его смех. Как он упоительно смеялся, когда узнал, что я девственница. И сказал, что это и есть самое «вкусненькое». Ублюдок.

Я падаю все ниже, я – умираю. Мне даже уже не хочется есть. Пойду к соседке, займу на бутылку водки. И умру совсем.

Второй день падения

Жаль, что я не умерла вчера. Напилась и уснула на коврике в ванной. Сегодня с утра проявились все синяки и кровоподтеки от ударов подонка. Даже говорить не могу. Поэтому не пошла на работу. Сказала, что грипп.

И опять отключила телефон. Вдруг кто-нибудь позвонит, и я не выдержу и расскажу. Хотя рассказывать-то нечего.

Сегодня с утра он приходил опять. Извинился за синяки, которыми изуродовал мое лицо. И сделал «это» еще раз. Я уже не сопротивлялась. Просто не могла двинуться. Его член пронзил меня всю. Здоровенный, вонючий и грязный.

Уже не имело смысла сопротивляться. Уже ничего не имеет смысла. Он принес хлеб и колбасу – небрежно бросил их на стол, как подачку. И оставил немного денег. Как раз на бутылку водки. Смогу ли я съесть принесенное им? Ведь я не отхожу от унитаза – меня все время тошнит желчью от брезгливости и страха. От ужаса выворачивает на изнанку.

Извинился за синяки. Подонок. А извиниться за то, что он искалечил мою душу, растоптал меня, он не может. Да и не нужны мне его извинения. Подонок. Какая же боль там внутри. Невыносимая боль.

Я думала, что это все произойдет по-другому: нежно, ласково, приятно. С любовью, с прелюдией, с накрахмаленными простынями и запахом роз. Как в романах. Мне другого и не надо было. А оказывается, что бывает по-другому. Грязь, мерзость, боль.

Этот подонок здоровенный, как медведь. И член у него здоровенный. Когда он во мне, мне кажется, что я – оболочка, а внутри – только член. И дышит он перегаром, и пахнет от него козлом. Сегодня трахал меня со спины, чтобы не видеть моего изуродованного лица. Весь живот наполнился его членом. Я не могла двинуться. Боль, невыносимая боль. И его пыхтение за спиной, и его пальцы в моем анальном проходе. А я не могла произнести не звука… от боли.

И почему он кончает в меня? Ведь… Нет, и подумать страшно. Я не хочу иметь детей, тем более от такого подонка.

Странно я стала все воспринимать. Будто наблюдаю со стороны, будто происходит не со мной. И ни одной мысли в голове. Я даже не включаю свет – мне страшно.

Придет ли он завтра? Не надо открывать ему дверь. Нельзя позволять больше этому подонку калечить мое тело… а душе уже не страшно. Она умерла.

Или я хочу, чтобы он пришел?

Пропасть

Прошло уже два дня. Я съела колбасу и хлеб. Пропила деньги. Никто не приходит, и я еще не выхожу на работу. Звонили подруги – я смолчала про него, сказала, что у меня грипп. Соседка дала зеркало и мазь, чтобы быстрее прошли синяки.

Соседка мне как мать. Она всегда мне помогает, хотя прекрасно знает, что я за человек. И человек ли теперь?

Мысли путаются. Наверное, от голода. А может у меня сотрясение мозга. Да и какая уже разница. Мне, надеюсь, осталось совсем чуть-чуть.

Раньше я что-то хотела в жизни. Но это было так давно, и кажется, что не со мной. Теперь меня уже нет. Осталась шлюха с моим именем. Тело, лишенное всего. Тело и боль.

И еще похоть. Ловлю себя на мысли, что жду его. Хочу ощутить его член в себе еще раз, еще тысячи раз. Еще хочу боли. Много боли, от которой нельзя произнести и слова. Пронзительной, невыносимой боли. Я хочу ее.

Я хочу его.

Он пришел ни один. Привел двух друзей. Принесли водки и еды. Я свернулась калачиком на кресле и ела, ела, ела. Долго и жадно. А после рюмки водки меня вырвало. Тошнило долго, пока не сжался желудок оттого, что в нем уже ничего не осталось.

Сколько им всем лет? Тридцать? Сорок? Грязные подонки.

Он вошел в меня прямо у них на глазах, под общий смех. Оказывается, я приношу радость.

Еще раз, еще. Это было так долго и так больно, что у меня потемнело в глазах. Я плохо помню все, мне казалось, что это не кончится никогда. Они по очереди использовали мое больное тело по несколько раз. Чей-то член был больше, чей-то меньше. Но я уже не видела этого: уткнулась в подушку лицом и расставила ноги, чтобы им было удобнее. Даже когда уже все закончилось, так и осталась стоять, пока со смехом меня не столкнули на кровать, чтобы «я не мешала своей задницей пить водку».

Да, пожалуйста, я и не мешаю. Я просто хочу умереть прямо сейчас и здесь.

Потом начало знобить. И опять рвотные позывы.

Зачем я это все пишу?

Боль, безумная боль.

Когда его друзья ушли, он еще несколько раз кончил в меня. И даже поцеловал в висок. Потом его член оказался у меня во рту и вошел чуть ли не до горла. Большой и вонючий. Меня вырвало. Он ударил меня. И я потеряла сознание.

Очнулась уже ночью и нашла на подушке деньги. Приличная сумма. Видимо, скинулись, чтобы вознаградить меня за это.

Шлюха. Дрянь. Сука.

И кричу богу, чтобы он забрал меня.

Пустота и стены. И жизнь застыла.

Еще ниже

Он больше не приходил. Я работаю уже месяц. Вчера был выкидыш.

В моем доме спит человек. Я подобрала его на улице. Бомж или хиппи. Какая разница? У него тоже огромный член.

К нам часто приходят его друзья. Помыться и… Да, да, они трахают меня. Вместе и по очереди. Каждую ночь. Долго, долго и безумно больно.

Я не могу остановиться. И не хочу останавливаться. Порой я плачу, когда они уходят на свой промысел. Плачу как-то с надрывом, задыхаясь. И все перестало для меня существовать. Даже я умерла. Только тело и похоть. И жизнь на автомате. Все.