Яна 3

3

Яна очнулась ощущением пустоты тела, пустоты в теле, пустотой себя. Не хватало чего-то, нельзя было понять чего. Лёжа на помятой кровати, помятая, влажно-грязное пятно, что? Рука шарит - вот - бело-серо-буро-красно - гадость! Отряхнуть, смазать: Ах! - потом всё стирать; мерзость. Да.

Но что потеряно? Чего-то не хватает: там, внизу. Что же такое? Яна осторожко прикасается к своим губкам, пальцами венутрь - там! пусто. Там - не хватает: как много места - словно вырвали кусок. Даже пошарила вкруг - может где-то здесь? Нет. Глупо, ничего здесь нет. Пропал. Был? Что, кто, где? Есть только обманная пустота внутри и слизь кругом. Жжёт. Где найти.

Яна встала и как есть пошла. Стены, стены, стены, темень, темень. Натыкаясь на углы, приближаясь тихо к двери, Яна шла. Шаги немели. Постепенный переход, вот и дверь - вперёд. Что там? за дверью. Зачем идти? Кто знает: Яна идёт и ничего не знает, не понимает. Но не темно. Здесь не темно. Сверху свет: это коридор, межквартирное пространство, между входами дыра, дверь и дверь и дверь ещё одна.

Нет, здесь никто не живёт пока - новый дом, здесь никого. Не вселились, не вселили; то ли не купили, то ли забыли. Мимо двери боковой, что отходит в бок от Яны, прямо вперёд - туда, прямо. Да, там живут; там живёт пара. Мужчина и женщина, муж и жена; детей нет, и вроде не предвидится; кто-то свыше на них посмел обидиться. А может, что другое - импотенция, бездетность, любовь к крепкому напитку и такому же слову. Сурово. Или ещё что. Нет.

Яна стучит в квартиру напротив. Тук. никого. Тук. никого. Наконец щёрк за дверью появляется муж. Он смотрит странно: "Здраствуйте, Яна... Что-то случилось? Что с вами?" - "Нет, ничего, Евгений, просто голова болит, совсем измучалась... А дома нет таблеток. Может у вас есть что-нибудь от головы? Очень прошу". - "Да-да, конечно, - вглядывается в Яну, - может, войдёте? Вы очень неважно выглядите. Идите за мной. На кухню. Присядьте. А я поищу". - "Спасибо". И Яна идёт за мужчиной как гусыня.

"Садитесь, Яна". - Яна садится, нет, стоит внезапно упрямо. Он не видит, он отвернулся, он ищет в холодильнике таблетки и воду. Шипучие растворимые - вот что нужно простому народу. Бросил - и концы в воду. Поворачивается и ах! Яна стоит к нему задом, опёршись руками на стол, ноги раздвинуты, кингстоны открыты, лейся вода - корабль утонет. Так надо. Всегда.

"Но..." - "Что вас смущает, Евгений?" - "Жена..." - "Мы тихо. Она не заметит". - "Но..." - "Что вы упёрлись? Вы что - импотент?" - "Нет". - " Тогда - вперёд". Труба зовёт. "Ну, ладно. Только капельку". Вот. "Хороший мальчик". Ну же. Евгений вздыхает потуже и расстёгивает то что на нём. Какие-то брюки. Неважно. Важно, что в них.  

Затычкой в прохудившийся борт втыкается член в визду и клонит вперёд. Яна крепится и держит удар, отклоняет зад назад, он толкает вперёд и так далее, и снова и наоботорот. Яна вздыхает, но опоминается, ни к чему это, заминается, запинается, а он всё давит и давит, крест на Яне собой ставит. Он сопит и что-то гнусавит; Яна вздыхает, она что-то чувствует, но вместе с тем понимает, она не верит, не чувствует, не знает, не понимает, она всё теперь знает. Всё. Она знает сердцем, понимает головой и чувствует срамным местом, самым главным, груглым, мягким, приимчивым местом, что как он ни старайся это не то.

Нет, не то.

3,5

А вот что: на кухню входит (?) жена, предчувствий, что ли, полна; со словами: "Женя, что ты медлишь? Я готова..." - Она в прозрачном пеньюаре, её груди, лобок и прочие лакомые части в шёлковой оправе, пряной приправе, готовы к употреблению, к низменной славе... Вышли побоку. Замирает на полусловах, на губах только безмолвное "ах!", страх, трах, бах. АХ ты - жах! Недоумение сменяется доумением, она уже знает, что делать, знает, но не сознаёт, что кого-то сейчас убьёт. В глазах затаилась, но рвётся смерть, а губы раскрываются и кричат что-то иное - так часто бывает - в глазах одно, на губах другое; она голосит и комната преломляет эхом каждое слово.

- Ах ты сток кот кот ин ин ина! Не не не годь ай ай ай ай! Как ой ты ты муж муж жм муж чина? Ты чёрт чёрт чёрт ов ты сар ай! Гад гад гавд гад гв гав д д д! - её голос срывается от негодования и переходит в скрип-хрип. Муж ничего не понимает, никак не реагирует, культивирует, бодрирует, вибрирует; его взгляд стеклян, он словно бы пьян, хотя и не пьян - никакой реакции на слова; продолжает то дело, до которого Яна его довела. Трам-пам-пам. трам-пам-пам. Па-рам-пам-пам. Пам-

У жены уже нетслов, горло пусто, холодно и голодно. Что-то наконец жестокое просыпается в ней, смей, змей. Змея гибкой шершавой рукой сжимает её голову, выдавливает разум, выдавливает мысли; список действий приясняется: ничего нет, только одно - надо, надо, надо. Сейчас, сейчас; взять. Рука жены прокажена, скребёт по пластику стола, скользит и шарит, ищет что-то. Вот. Нож. Нащупала, взяла. Яна смотрит со страхом, муж упрямо тамит, динамит. У него нет страха. Для него вся жизнь - плаха. Та-та-да-та-рам-пам-пам-пам-пам. Та-да-да-па-рам-

Рука-нож отнимается со стола, пора, куда? - пора. Неловкие движения, движения вперёд, туда, где стол стоит, туда, где стол живёт, туда где трясь живёт, туда где неть цветёт. Яне страшно, ей страшнее, всё страшнее - с каждым шагом: бом-бом - бьётся сердце, буб-буб - шаги бьют в землю, отражаются в круп, крупный звук разливается по телу, дрожью дрожит, бьёт в сердце, и оно - бьётся: БУМ-БУМ - снова, сильно. Страшно.

Но шаги уходят за. Спина, а за ней они останавливаются, прекращаются и - тишина. Потом тишина. Тишина страшна. Она не тишина: чвох-чвох-чвох - душе-мёртвый муж-гений не стоит, дей-дей-гей! Но для других звуков - тишина. Но не всё. Всё, кончилось:   смачный хлест воздух рассекает ся, блом! - падает что на пол; и сразу крик прорезанного-прирезанного идеала; гулкие-гувкие чавки: чав-чав-чав - это металл ножа есть человеческое тело ест. Ему приятно это делать, он для того собственно и есть. Есть. Есть. Это всё. Только крик: миг, ещё миг. Он возник - и поник. Вник вниг.

И снова пусто. Та. Пуста, как и раньше, как и снова, как... всегда?? Страх сменяется в Яне болью, но не тела, а мысли, слова, духа, чего-то иного. Много всего. Поворот. Увидеть. Всё. Снова. Она смотрит, и вот что видит: жена сидит над телом мужа и с силой его ненавидит: тыкает в краснополосные жилы-кожу нож, жах-жах-жах! Выбивает последнюю ложь. Ничего, выбьет. А рядом лежит часть. Та часть. Самая. Яна смотрит на неё: надо же - и это - то? Было во мне. Это гадкая сморще-губкая мерзость? Слабая муть? Червяк? Нет, это не он. Надо - он. Его. Яна отпихивает жалкий красным следом по полу обрубок ногой, поворачивает и уходит.

Никто не заметит её ухода. Некому. И незачем это.