ТАйНЯ

Как известно, театр начинается с вешалки; Танина квартира тоже начиналась с вешалки, но это не делало её театром, а Таню - актрисой. И в общем-то, это ничего не значило.

Таня жила обычной хмурой жизнью: с понедельника по пятницу она работала, в суббуту пекла пирог и сама же его съедала, в воскресенье предалвалась праздным мечтаниям с сумрачной поволокой необходимости завтра опять! идти на работу. У неё был парень. - Именно что был: больше нет: не было в нём той занозы, которою он смог бы надёжно уцепиться за Таню, а потому пришлось ему уплыть за горизонт. Ещё у неё была собака.

Ходить Тане нравилось - монотонное переставление ног действовало на неё успокаивающе, забывалась гнусь прошедшего дня и уходила Таня прямиком в рай своего внутреннего, вымышленного мира, где было всё то же, но под каким-то другим углом, и более светло. Так что в любое время года, последнюю часть своего пути домой Таня проделывала пешком: 10 минут свободного полёта.

Вечер. Тусклый свет больного фонаря отражает в луже тень беловолосой головы. И уж конечно ему не до того, чтобы высвечивать такую мелочовку, как разброс бровей, крылья носа, зияющую рану губ. Глаза его тоже не интересуют: он он не эстет и, по совести, даже не человек. И очень жаль: мог бы заглянуть в эти серые прорвы, которые кто-то называет стальными, а кто-то заячьими, а если глядеть на них чуть издалека - но так чтобы всё-таки различать цвета - они кажутся голубыми.

Сунув руки в карманы и прижмурившись от холода, Таня меряет каблуками темнеющий вечер. Стук отскакивает от деревьев и возвращается обратно - мягче и деревяннее. Фонарь по-прежнему слеп. Из-за куста, сбоку, появляется мужчина и валит на землю. Не вздумай кричать: шею сверну. Только пикни. Оттащено туда, откуда - в кусты. Сопротивляться страшно, по инерции: как круги, вянущие на воде. Порвать, что встречается на пути, добраться до тела... Сопротивляйся же - это интереснее. Тишь. Беспардонное полоскание ножа в лохани - пустое курлыкание журавля в небе: Я тебе... ыть, ыть, ыть. Пыхтит как паровоз; скорее бы... Молчишь, сука? Не нравится? Если бы я сказала,   к а к  мне это не нравится, ты бы умер от чёрной мировой тоски - но я конечно ничего не скажу. Ладно, живи; довольно: глупо оправляется; спасибо можешь не говорить. И никого.

Идти стало холоднее и тошно. Хочется скинуть с себя всё вместе с кожей и, пожалуй, с телом тоже. Что-то ведь должно после этого остаться? Пусть оно и идёт домой. Таня пришла.

За дверью ждал её чёрный дог (его так и звали - "Дог"). Он как обычно ткнулся носом ей в живот, но Таня была не в настроении и оттолкнула его, закрыла дверь, пошла в комнату... Дог ткнулся сзади. "Да отстань ты!" - отмахнулась Таня. Ласковый какой. Она давно замечала за ним эту преувеличенную ласковость - тычки туда-сюда - но сейчас она не могла об этом думать как о чём-то действительном, она была слишком в себе.

Спиной плюхнулась на кровать и лежала так - словно свежеснятый с креста Христос и мысли, наверное, были те же, то есть: никаких. В теле пустота и в глазах белая шершавость потолка.

Всё переменилось: давление, перед глазами чёрное пятно морды и во влагалище появляется жилистая плоть. Таня и раньше видела "это": собачий член её и смущал и наводил на грязные мысли: каково? И теперь, первым движением было оттолкнуть Дога, но вторым: а зачем? Не надо - хуже всё равно уже не будет. И Таня подумала: Пускай. И пустила.

Чувство было совсем не страшным, особенно если закрыть глаза и представить пальмы, ветерок, овевающий поверху, облако, осторожно обходящее стороной солнце, какой-нибудь книжный рай. И какого-нибудь "жеребца", естественно. Ну что ж - с жеребцами - не повезло, зато есть кобель. И этот кобель: течная сука не могу смотреть глаза выпучив лапы в дрожь палка идёт в самую мякоть месит тесто свалявшихся губ посылает внутрь барабанные ритмы и знаки.

Даже и не заметила, как её понесло: Таня была натурой скованной, но как все скованные - втайне увлекающейся. Увлеклась в поток; пока чёрное тело зазубренно проникало в белое, Таня мстила прежнему насильнику: "Вот тебе! Вот!" Пощёчина заставила его остановиться, удар ногой в пах - встать на колени: молись богине правосудия! - коленом кровяня лицо - падает навзничь. Без сознания; не велика беда - было ли оно? И с наслаждением опускаясь на него, давить, давить расшибленное ничтожество носа и прочего своей обиженной промежностью: чем мы не маркиз де Сад? изощрены в играх, граничащих с правдой. И если так подержать хотя бы минуту, он умрёт, задохнётся  в о  м н е  - разве это не высшая для тебя награда? а для меня удовольствие, парение в небесах и растворение в эфире. И он умирает, растворяется туманом.

Туман. В голове. Таня отвыкает от блаженства. Шершавый потолок в глазах, лоно стынет холодом открытости, холодный нос пса тыкается во вдруг голую подошву ступни. "Почему я не птица... - начинает думать Таня и осекается. - Может ли быть иначе".

Отныне Дог всегда искал момента. Это было как наваждение: стоило Тане зазаеваться и он взбирался на неё. Нагибаться стало ей противопоказано: слишком большое искушение для собаки, - пёс тут же садился на неё верхом. Впрочем, Таню это не бесило, а забавляло; для неё это была такая игра: она раздевалась догола, рискуя стать жертвой какого-нибудь паренька с большим биноклем (она даже хотела, чтобы он был и так ясно его представляла: в застиранной футболке, спортивных брючках с отвисшими коленями, одной рукой держит дрожащий бинокль, прочищает пересохшее горло, а другая рука нервно дёргает стручковатый членик, - боясь как бы не упустить момент женской наготы; она так хотела этого, что он действительно появился - проявился - блеском линз в окне напротив; Таня подумала: "Как в кино"), и в таком виде ходила по квартире, а дог ходил за ней; стоило сделать неловкое движение и она проигрывала.

Хотя проигрыш ли это? По сравнению с её прежними мужчинами, Дог был идеальный любовник: молчит и делает свою пихательную работу, пока женщина не впадёт в оргазмический транс. Чего ещё желать? Разве что личико поприличней; но с этим уже ничего не поделаешь.

Время шло, плохое вытеснялось другим; в голову лезли другие мысли. Облокотясь на подоконник, Таня думала, не обращая внимания на беснующегося сзади Дога... - парень с биноклем вообразил себя псом и, роняя с языка слюну, картавил это неотразимо-притягательное "сучье вымя". Когда он волновался, то только и повторял про себя - "сучье вымя", "сучье вымя". Так вот: барабанил он в сучье вымя, барабанил, слюна капала, пёс... - Таня думала, преодолевая усилием воли закипание и рассеяние мозговой активности.

Думала: Задержка это не просто так. Вот и тест тоже. Так-то - ты беременна. Кто же? Ну ясно *** Dog наоборот это goD - бог - с маленькой буквы - шиворот навыворот - чёрт. Кто же чёрт возьми *** Каждый хочет попасть в рай, но все попадают в ад. Я в первую очередь, но не сразу. У меня предназначение, я должна *** Почему, чем умнее писатель, тем хуже концы в его книгах? Надо быть глупее. Я бы написала *** Ребёнок от дьявола - это интересно *** Рожаю ***

В голове взорвался снаряд.

Таня утончилась лицом и стала избегать дога: в нём было внешнее напоминание внутреннего процесса; но не так всё просто - он не желал испаряться туманом, наоборот, - стал  с л и ш к о м  плотным: даже одежда не очень спасала от его набегов. Пришлось его усыпить: яд подействовал неожиданно и благоприятно: на акульей пасти Дога навсегда застыла улыбка долгого идиотического счастья (вечного счастья: уточнила Таня). Вынесла в старом чемодане: генетическая память - трудно, но на колёсиках. В парк: теперь жители подлеска некоторое время не будут голодны. Стало немного легче.

Чёрт уснул. Парень испарился, оставив след скользкого взгляда на груди. Таня смыла этот взгляд под душем и оказалась наедине со своим животом, в котором что-то происходило. Она трогала его рукою пониже пупка, и ей казалось, будто что-то там есть, что-то чужое, инородное, злое... И тогда рука отвлекалась ниже, привычным жестом находила клитор и он уводил её далеко-далеко, за горы и моря, в страну без названия, где всё вокруг зелёное, жёлтое, синее, красное - только такое, как тебе этого хочется, и где никого нет, кроме тех, кого ты сама позвала... Потом Таня возвращалась на кровать, и живот довольно урчал, и хотелось выть и злиться - зачем это всё со мной?

Таня чувствовала, как мир вокруг неё меняется, а может быть она сама менялась? Многие продукты приобрели новый вкус, запахи стали иными - резкими, твёрдыми, - предметы завальсировали вокруг неё, если ей хотелось что-то взять, приходилось попотеть, чтобы поймать нужное. Она била себя по щеке и окно, хлопая форточкой, говорило: "Не сходи с ума". Она и не сходила. Живот рос стремительно; Таня щупала его рукой и он казался ей арбузом. Тогда она брала нож, собираясь его разрезать, но тут ей думалось, что он ещё не поспел - зелёный ещё - и она откладывала пробу на потом.

Вещественность расплывалась, терялась под руками; чего только что касалось, того уже нет: в прошлом, туман; есть только то, что держишь сейчас, будущее страшно, потому что невообразимо. Смотришь в одну точку и боишься отвернуться - потому что когда вернёшься: будет что-то другое; от этого кружится голова и тошнит. Зачем ты это со мной сделал? Верни всё на место!?!

Таня увидела над собой синее в белых прожилках сало. Надо же. "Пойду-ка я отсюда".

_/---.