Данькевич в кавычках. Рассказ эгоистки. Тематика: Секс рассказы

Я еду в маршрутке: я пью: я курю. На меня все обращают внимание...

Память уносит меня из ледяного, озябшего, мерзкого марта в прошлогодний ласковый, румяный, как персик август. А в персике косточка - в персике червяк. И этот червяк имеет внешность настоящего мужчины Вити. Покорителя Северного полюса, покорителя женских сердец, покорителя сломанных розеток, текущих прокладок и электрических ламчек. В общем август, Витя сидит на кухне и курит - я стою на пороге с дорожной сумкой. Нет, вы ошибаетесь - меня не уволили <до этого еще далеко>, просто я и Марина сегодня едем в Крым отдыхать. И я зашла к ней. "Северное сияние" всесте с нами не едет, ему в жарких странах приходится туго.

…Пассажиры в маршрутке начинают орать и требовать, чтобы курение было прекращено немедленно...

Марина смотрит на Витю так радостно, так признательно, что становится очевидным - ее тоже отремонтировали по высшему разряду. Но высидеть на кухне мне с моим богатым воображением не так-то просто: я случайно задеваю его плечо и вдруг совершенно отчетливо вижу на нем голую женскую ногу. Я отстраняюсь и с особенным упоением отмечаю, что вторая женская нога впивается ему в правое плечо. На кухонном столе появляется сплющенное, подогнанное впритык к Витеному паху женское туловище, на привинченной к нему шее болтается Маринина голова с губами, перемазанными спермой. Потом сперма постепенно исчезает, намекая моему воображению, что это уже перебор. И все равно, несмотря на мои протесты, "кинолента" продолжается; невероятный по силе мозговой штурм заставляет Витю приподнятся, запустить ей <Марине> под ягодицы свои богатырские пальцы и сделать два десятка коитусных двежений в секунду.

…Обрюзгший пассажир- пенсионер встает со своего льготного места и выдирает у меня изо рта сигарету; могильные розы на его рыхлых щеках пылают огнем. Возбужденные возгласы протеста остальных пассажиров до меня доходят едва...

- Тебе налить еще чаю? - ее голос.

- Нет, спасибо, мне и так хорошо, - мой голос.

- Она тебя та-а-к ждала... - его голос. Несмотря на то, что мне удается мило поддерживать беседу, я с завидной ясностью продолжаю наблюдать за событиями происходящими на кухонном столе, моя фантазия начинает пугать меня: любимая мною Марина переворачивается на живот и просит елейным голосом:" - Пожалуйста, милый, вставь мне!" Мне даже не нужно наводить резкость, чтобы по достоинству оценить ее похотливый взгляд. Со стороны я, должно быть, уматово выгляжу: бледное суровое лицо, сцепленные крепко губы с опущенными вниз уголками, глаза с поволокой и тяжелые скулы, подпираемые холодными ладонями - чтоб челюсть не отвалилась. На минуту я закрываю глаза и начинаю неистово потирать переносицу двумя пальцами - мне нужно взять себя в руки, мне нужно очнуться!!!

…В маршрутке все спокойно. Я делаю глоток пива и гляжу в окно: снег с дождем, слякоть, скукоженные, сутулые, прохожие с поднятыми воротниками, прыгающие через лужи, как кузнечики и <в который раз> недостроенная церковь за грязным забором. Однозначно - я езжу по кругу...

За столом на кухне становится невыносимо, мне хочеться реветь. Я быстро поднимаюсь и ухожу в комнату смотреть телевизор. Меня не догоняют меня не возвращают, поезд Киев-Симферополь отправляется через полтора часа. На сердце у меня так тяжело, так бетонно, отравленно едким раствором ревности. Я под прессом. Меня уже не радует будующая поездка. Меня теперь заботит только чертов Витя, этот белый медветь-рваное ухо. Что по сравнению с ним я: комнатное, но лечебное - вроде алоэ - растение, вечно колючее, вечно зеленое. Меня надо поливать, ухаживать, хвалить и лишь изредка закапывать мною нос, притом делать это так, чтоб никто не заметил каким "несовременным" фитосредством пользуются во время "простуды". Я невысокого - 164см - роста, у меня нет сбережений и престижной работы, и ко всему прочему я еще и девушка. Да, добрый читатель, дела мои оставляют желать лучьшего!

На кухне топот, бемсь-бемсь - это стук посуды. Господин Витя всает из-за стола, господин Витя одевает туфли, господин Витя смотрится в зеркало и наконец попрощавшись со мной :"- Пока, Данькевич!, <уходит на все четыре стороны>, - До свиданья, Витя!" И пульт, брошенный мною, раскалывается на двое, ударившись о закрывшуюся за ним входную дверь.

…В маршрутке кроме меня никого нет и я спокойно - во слезами на глазах - продолжаю смотреть в окно и хлебать пиво...

Туту-ту-тук, туту-ту-тук - поезд уносит нас все дальше от родного города, навстречу старым горным хребтам, курортному веселью, пляжной лени, массандровским винам и татарской кухне. Я лежу на верхней полке, надутая, как воздушный шар, под потолком вагона надо мной образовались от напряжения грозовые тучи. Весь путь я мысленно упрекаю Марину и она молчит, зная что лучше не связываться. Когда же я все-таки открываю рот, она не выдерживает и выкрикивает мне в запале: Как это было, как это было? Это был простой гетеросексуальный секс!!!

Дальше я выслушиваю продолжительную лекцию о моем эгоизме, где жирным шрифтом выделяются такие аспекты как: мой официально зарегистрированный брак и, особенно, ребенок. Курсивом отмечаются моя исключительная полигамность в отношениях с женщинами и беспринципное аморальное поведение <как сейчас> в обществе. Любопытным длинным взглядом, я пробегаюсь по верхним и нижним полкам нашего плацкартного вагона, обнаруживая, что "глухонемые" пассажиры открыв рот восторженно следят за нашей дискуссией. Милые, участливые люди!

Мне хотелось сойти на следующей же станции, бросить ее одну в Симферополе и скрыться в неизвестном направлении, вышвырнуть на ходу через открытое в тамбуре окно ее рюкзак со всеми вещами или наплевать ей на лицо - (ведь это так удобно сверху). Но(!) вместо всего этого я, с двумя стаканами ароматного чая и печеньем, подсела к своей Мариночке, погладила по головке и извинилась. Она была растроганна и мы помирились в тот же день.

…Конечная остановка. Я спрыгнула со ступенек маршрутки и поплелась куда глаза глядят. Снег, хлопьями падающий за шиворот и воротник, не мешал мне, не досождал, а северный резкий ветер - наоборот - мне было очень жарко. У меня поднялась температура...

Витя появлялся снова и снова. И вот неделю назад Марина объявила мне радостную новость, что Витя покинул свой Урюпинск и поселился в Киеве - возможно навсегда. Ее <Маринина> крутая бизнес-мама, уже хлопочет о трудоустройстве будущего зятя. Все уже решено: мальчик Витя остается и будет нашим королем! Честно признаюсь, до меня сначала не дошло, что все это значит. Я говорила себе - Все только начинается, Данькевич! - зная, что на самом деле это начало конца, невозвратное время оных дней не вернется.

Я видела, как сильно Марина любит меня - столько лет связанные одним узлом - переживает, и не знает, как повернуть к себе лицом. Старается - и не может - оправдать мой эгоизм, эгоизм женщины, у которой "все слава богу".

Когда-то я сама подталкивала ее к этому самому Вите, объясняя все прелести будущего с ним сосуществования - я сильно себя переоценивала, полагая что смогу делить ее с кем-то. Теперь я вижу то, чего не могла предвидеть раньше: эмоциональная моя структура является чем-то, что я не могу контролировать.

Я продолжала приходить в гости, несмотря на то, что мы без конца, по моей инициативе, ссорились до истерик. Я вконец издергалась, разрываясь между невероятной любовью к ней и собственным эгоизмом. Ночами мне не удавалось заснуть, т. к. меня мучили картины их будущей счастливой жизни. Мне ввижался этот Витя-каланча, выводящий меня - взрослую женщину - за ухо из ее квартиры со словами: - А ну-ка, шлюшка, марш из моей постели неостывшей! И больше не появляйся!

Нечего говорить, о том, что я возненавидела этого едва знакомого человека настолько, что и представить себе в человечьем обличье не могла. Всегда мысленно украшенный гипертрофированными мышцами, метровым толстым членом, уродливыми борцовскими шрамами и волосами по всей спине; он являлся ко мне в течении непродолжительного нервного сна по утрам. Он рассказывал мне, как хорошо ему было на севере, как много он заколотил бабок, и скольких белых медведиц изнасиловал. И как теперь ему скучно с моей рафинированной интеллигенткой Мариной, которая и сосать-то толком не умеет.

Утром, едва проснувшись, я звонила ей из телефона-автомата и спрашивала перепуганным голосом все ли сней в проядке, не захлебнулась ли она? Чем не захлебнелась, удивлялась Марина. Я популярно объясняла ей, что сперма может попасть в дыхательное горло - она ведь ничего такого не умеет, моя Марина! - и вызвать самое настоящее удушье. Сейчас я понимаю, насколько это выглядело забавным. Она смеялась, успокаивала меня, просила за нее не волноваться и вообще, вела себя очень тактично. Но меня уже и тактичность раздражала, я язвила по поводу и без и, конечно же, рогатым объектом моих нападок являлся сам черт-Витя. Воздержание от подобных скарбезностей тоже причиняло мне боль. В довершение всех зол, со мной все чаще стали приключаться приступы головокружения у нее в квартире. Я, естественно, уже не могла нормально, как все здоровые люди, заниматься с Мариной сексом. Стоило мне только посмотреть на ее губы, как тут же, откуда ни возьмись появлялись Витины ЯйЦа, одно за другим исчезая в ее ротовой полости. У меня действительно начались проблемы. Ну о каком, скажите, возбуждении может идти речь, если влагалище любимой женщины - всего лишь воронка для спермы у какого-то горного козла по имени Витя.

Ах, вот ты какой - горный олень! - восклицала я, вертя в руках его фотографию. С карточки, само собой, на меня смотрел не симпатичный высокий, скуластый и мужественный парень, а парнокопытное животное с бантиками и колокольчиками на ветвистых рогах. О Боги!, как я его ненавидела! О, сколько мучений выпало из-за него на мою больную голову!

Сердце подсказывало, что еще немножко - и меня будут лечить в психиатрической лечебнице электрошоком. Помните тот анекдот, про наркомана - вот именно! - для меня Витя, как тот лысый, тоже жил везде...

…Я нашла скамейку, мокрую от нега, и, сев на нее, закурила. Мимо, на бешенной скорости, мчались автобусы, троллейбусы, автомобили. Я уже с трудом различала очертания, меня клонило в сон...

Ха-ха-ха! Вот оно, вот оно, самое восторженное воспоминание за последнее время - сегодняшний день. Утро, одиннадцать часов, я открываю своим ключом ее квартиру. Я вся напряжена и чувствую себя нехорошо, каким-то вором. Марины нет, Марина на работе. Я вытрушиваю на диван из сумки ее вещи и начинаю собирать свои. Какие-то книги, видеокассеты, компакт-диски, свитер, тапочки - это еще ничего, главное впереди. Я роюсь в ящике, нахожу свои любовные письма, посвященные ей, и конфискую их. Я чувствую - вот этого, как раз, не нужно! Так нормальные люди не поступают, но я уже давно обезумела, я не отдам свою душу на посмешище Вите, который, если и не будет подтираться ею в туалете, то обязательно порвет и выбросит! Я не позволю, я их лучше сама порву! Я присела на корточки у изголовья нашей кровати и вдруг уткнувшись в подушку зарыдала, запах Маринкиного тела - самый родной в мире запах, самый лучший, самый нежный. Господи, что я делаю! Что я делаю со своей жизнью!!! Но...

Я сажусь за комьютер и печатаю прощальное письмо, списываю его на старую затертую дискету и удаляю основной текст. Письмо получилось и злое, и некрасивое, и не умное, но если она сможет открыть его - значит сам Бог велел. Хотя я сомневаюсь - уж слишком ветхая дискетка, в компьютерном клубе, во всяком случае (я проверяла), не считывалась. Я не хочу, чтоб она плакала.

Я позвонила, мы встретились в обеденный перерыв и я вернула ей ключи, она отдала мои. Сдержанно я сообщила, что решила от нее уйти. Объяснять что-либо у меня просто не было сил. Марина трясла меня заплечи, хотя вообще она очень нежная, и просила чтоб я сказала хоть слово. Что-то я сказала, что - не помню. Она все твердила, что любит меня, что не понимает, что со мной происходит. Она все плакала, моя Марина. Я сдерживалась как могла, но глаза все же стали мокрыми-мокрыми. Я рванулась, она держала. Я уходила, она догоняла; и мне уже хотелось плюнуть на все и помириться. Но тут я вспомнила, что от меня ей ребенка не родить (кризис - есть кризис!) и грубо вырвалась из сдерживающих меня объятий. Мне возле нее места больне нет!

- Отпусти меня! - несвоим, из-за сдерживаемых рыданий, голосом, произнесла я. - Я не успокоюсь. Прощай...

…Я сижу на скамейке - мне тепло, мои волосы покрыты снежной шапкой, на обледенелых щеках мокрые дорожки от слез, за пазухой собственные любовные письма к той единственной, которую я любила больше себя и с которой не смогла остаться. Прости меня, шепчу я, глотая из бутылки пиво, когда-нибудь проростет трава сквозь эти могильные плиты и я вернусь за тобой... А сейчас, а сейчас, я очень хочу спать...

Может быть вы проезжали мимо и видели, спящую на скамейке под дождем и снегом приличную девушку - это была я Данькевич. Кто-то неизвестный увидел и разбудил меня, кто-то очень, наверное, добрый...

Так началась для меня весна оригинального, во всех отношениях, две тысячи первого года.

март 2001 года.