Дочь фермера и ее дочь. Мама трахает дочь страпоном

Она давно не ****ась и поэтому очень хотела ебаться. И в рот хотела брать, и причмокивать при этом, а второй чтоб писю ей в это время лизал или член туда засовывал, и чтоб туда-сюда им, туда-сюда, долго, сладко, сердечно. Хотела увлечься сразу двумя, а потом чтоб менялись, и в самом конце орошали грудь и лицо. Анал не жаловала. «Не для того нам зад даден, -- рассуждала. – Но для другого». «Ну, это как когда», -- говорили друзья примирительно и целовали низ живота.  

Дочь фермера, кряжистого мужика в грязных резиновых сапогах, навсегда, казалось, приросшего к шершавой стене амбара, хищно вглядывающегося из под руки в бурые тучи застилающие горизонт: «А? Ну? Что, опять? Ну и кто там сейчас у них? «Генри»? Или эта, мать ее, «Дороти»? -- она с раннего детства часами пропадала на чердаке. Мастерила она что-то там на чердаке? Шила куклам наряды там? Какое там – шила! Ничего не шила, но засовывала Барби к себе в трусики и, сжимая ее -- да так, что белели костяшки маленьких кулачков … словом, по рукам за это дают, бьют по попе за это, запрещают за это смотреть телевизор. Покойная мать не хотела верить, старший брат ухмылялся в ”Coors”, отец пропадал на ферме.

В школе много и бестолково читала; в разговорах пользовалась оборотами, из употребления вышедшими. По? Гоуторн? Вашингтон Ирвинг? Не знаю, я не отсюда. Знаниями, однакож, не щеголяла, вот только словарный запас выдавал ее. Нравилась юношам из еврейских семей. Отец был ка-те-го-ри-чес-ки против. Он был не антисемит, но… Вы слышали, конечно, эту фразу: «я не антисемит, но…»?   Вот и отец ее был не антисемит, но… Рядом город, университет, молодежь – философ на филологе, но чтоб евреи?.. «Хочешь дружить, дружи с католиками, черт тебя дери». «Папка, какой ты, право, косный у меня! », -- восклицала  и краснела она.

Пролетела юность, пролетела: умные разговоры, песни в кафе, весенний ветерок, потрескавшиеся губы: may I use your chapstick? Are you germ free? Well, you should know by now. Кто будет спорить, что молодой красивой женщине для полноты ощущений нужен мужчина не старше тридцати двух лет, национальность не имеет значения, звонить после 8? А то на вечеринках лезут разные, а хочется стабильности и эмоциональной предсказуемости. Кто будет с этим спорить? Нет желающих.

Однажды, когда ветер перемен шепнул: «Значит так: либо ты с нами, либо…», –  Summer of Love, короче, война, волнения в Чикаго и т. д. -- она вышла за Сережу Первохатова. Могла за кого угодно, а вышла за него. Блажь?

Да, он любил ее. Да, баловал. Да, было все у них, как у людей: и «Олдсмобиль» нежно-зеленый в гараже, и домик в Левиттауне четырехспальный, куда они к концу семидесятых перебрались, и двое славных ребятишек, Билл и Нелли, прозвавшие отца «папка-наш-красный-для-жизни-опасный» – и не из-за его корней: они не знали толком, откуда папа, но из-за его особенности краснеть на солнце, а не загорать. Короче, все  складывалось у них неплохо. И тем не менее…

Она продолжала хотеть ****ься, и в рот брать, и причмокивать при этом, хотела увлечься сразу двумя или даже тремя, ну, допустим, один ебет ее в рот, второй ****у лижет, а третьего она хвать за член рукой – и не рыпался чтоб, а подрагивал только, пока не кончит первый... Let Danny come first, OK? Как когда-то, в Вудстоке. (А муж поебет ее разок в неделю минуты 3-4 – и на боковую, давить khrapovetskogo, по его же собственному выражанию. Одно расстойство, Сэлли). И карьеры университетской она из-за него не сделала – все-таки чувандей из России, а с таким в PoliSci & Gov’t Studies далеко не продвинешься – да и он, Первохатов, тоже не смог поднять свой бизнес на должную высоту, хотя и идея, и название -- «Пылесосы для беременных» –  вполне соответствовали духу времени: бейби-бумеры все как одна брюхатые ходят, а домработницы кусаются. Значит, тут дизайн необходим особый, с приставкой, или на больших колесах чтоб, как кроватка, но только для пыли и мусора, а не для ребенка. Но не пошло дело.  

И тогда решил он открыть магазин спиртных напитков в районе, где белых почти не было и аренда, сооветственно, была невысокой. И бизнес его стал расти, как на дрожжах. Он и не ожидал таких доходов, не был готов к благополучию внезапному. Отдал детей в частные школы, купил больший дом в лучшем районе, стал бывать с женой на дорогих курортах. И все было бы неплохо, если б не одна загвоздка: клиенты-пуэрториканцы. Их Первохатов не любил. А разве можно не любить  клиентов, пуэрториканцы они или индонезийцы? Они ведь чувствуют, как ты относишься к ним. Так она мужу и говорила: «Они тоже люди, расистская твоя харя! Ну почему, почему все русские такие жуткие, такие отвратительные расисты? Поебал бы ты меня лучше, глядишь твоя агрессия и рассосалась бы вся через член». А он и слышать не хотел о сексе, и только шипел и злился на цветных, что околачивались у входа в его Pervokhatoff Liquer Store.

-- Ты мне гнусота-пуртарика тут не лыбся: я мать твою гнусоту так, ты мне не будешь в ликер-стор, пуертарика, так тебя растак, ползком вползать и всех клиентов нетверезыми своими выкликами, мать твою вот так и так, ты понял или мне чуть разжевать тебе наглядней при помощи конгфы, гнусота ты такая пурторика?

Эта ссора с клиентом происходила накануне Дня Поминовения. Жена Первохатова с 28 мая по 2 июня гостила у отца, и потому на порохоны к мужу не успела.

-- Так что, ты понял, ты вонючка ты такая, как вмажу промеж глаз тебе!   – кричал Первохатов. -- Пуртарика! Ты мне скажи и я внесу тебе серьезные поправки в твои сердечные дела, ты понял тут? Сосудистые.   I hate this shit. Гнусота ты такая, ты что, решил, что если тут у нас свобода, так можно напиваться как свинья и, нечленораздельными своими всхрюкиваниями отпугивать всех people доброй воли, да? Ой, нет, гнусота! Нет и нет. Свобода -- это перво-наперво обязанность, гнусота, накладываемая на тебя, да, на тебя! Ну, а потом уже на все, что окружает здесь тебя. Так что не надо мне втирать тут, я тут 16 лет живу, ты понял? А до того в столице жил, окей? И кончил, между прочим, почти три курса в Запорожском Механическом, а уже потом трансфЕрнулся, ну, перевелся, поближе к очагам культуры, чтобы ходить как человек в Театр Сатиры , и в Третьяковку, понял?!

Первохатов орал, Первохатов поучал; а пуэрториканцу по барабану было.

-- Я тоже на бровях, стою, положим, иногда, ты поал? Однако же стою и пью, и на свои, заметь, стою и пью, на том стою и на том пью, и все у меня стираное-глаженое, как из чистки, это жена за мной следит, ну, у нее с этим все чин чином, она у меня чистюля такая, что ты ни боже мой . И красивая, хоть и полная.

А «пуэрториканца» Жекой Леонидовым звали, он просто смуглый от рождения был. Его в армии все «эфиопом» дразнили. Когда-то в питерском Театре Комедии художником по костюмам работал, потом рванул в США, без визы, без права на работу, но готов был на все, только, чтоб остаться. С ней сошелся быстро, с женой Первохатова. Ну, ей мужик позарез нужен был, а ему хоть как-то чтоб язык подучить и в стране зацепиться. Короче, он ее и в рот ****, и на грудь кончал, а дружбан его, Олежек Нестеренко, в этот момент промеж ног ее пилил, как заводной, он гримером на «Ленфильме» когда-то работал, там народ шустрый, – короче, она была очень довольна ребятами, даже походка изменилась у нее за последние месяцы. Выходит, всё, чего ей не хватало, ребята из Питера предоставили ей по полной программе. Ну, она очень смотрелась еще, и ничего у нее не висело нигде. Поэтому у них и стояло на нее по стойке смирно в две смены. (А то, что полная, так Первохатов лучше на себя посмотрел бы).   Хлопцы и решили как-то вечером, после ебли в мотеле – по два раза каждый кончить успел, она кайф словила неземной и лежала изможденная на полу --  предложить ей избавиться от него; страховка-то на ее имя, они для себя только пятую часть хотели, за работу. Ебать Первохатов не ебал ее, словом – ноль от мужика пользы без палочки. А дом, ну что дом, дом она себе сама купить сможет на деньги за страховку. Она долго не соглашалась. Тогда хлопцы сказали, что ебать ее прекратят, и точка. А ей это хуже смерти было. Она ведь очень любила еблю. И сосать любила, и «Рейкъявик» делать вниз головой, и «Потомак вброд в сентябре, когда желтеют листья» в специальном наряде отцов-основателей с приставным членом. Она и решилась, короче. Уехала к отцу в Айову на это время, от греха подальше.

Стоит, значит, Жека Леонидов в отделе французских вин, покачивается для понта, как пьяный, слушает первохатовский бред и сжимает волыну, что под полой пиджака у него спрятана. А Первохатов несет свою пургу:       

-- Стиральная машина у нас в basement’e. Биллиард с jukebox"ом там же, в basement"e. Чуть не антикварный жук. Середина 50-х. Чтоб стирать не скучно. «Лав ми тендер», это под наволочки хорошо канает. «Айм дриминг оф а уайт Кристмас» – а это под наволочки хорошо канает. И всё вот этими вот руками нажито. And this is what you get for being a law abiding tax paying citizen, do you get it, you scumbag? I bet you don"t. I bet you"re illegal, you scumbag, you no good motherfuckin" bum. Bet you don"t have no papers on you, you motherfucker. OK, show me your papers. Don"t pretend you don"t understand what I"m sayin то ю, мазафака… Шоу Ми Ё пайпа! Падла, гнусота партарика такая, успокоиться не могу, он мне на праздники в магазин будет влезать и фонтанировать среди французских вин, кастомеров всех отпугивая! Да у меня же компеторы всех кастомеров переманят, они и уйдут, им ведь не только чтоб «мерло» дешевле надо, им же сервис с человеческим лицом надо. Do you get it, you shitface? Ха? You lousy fucked-up animal, ха? OK I’m calling the cops. I’m calling the cops, гнусота!  

Тут Жека Леонидов достает волыну и в лоб Первохатову как пульнет. Завалил дурика. Достал все деньги из кассы и давай бежать. Думал, он у себя в Питере. Ага, think again, лох. Видеокамеры-то все смертоубийство это на пленку и зафиксировали как часы. С точной датой и со временем. Ну, их всех  повязали, конечно, и приговорили, даже дружбана Жекиного, Олежка, тоже -- он на стреме стоял, пока этот театральный деятель из себя пуэрториканца корчил. Ей тоже приличный срок намотали, пацаны на раз раскололись, дело-то депортацией пахло. Отец-фермер чуть рассудка не лишился из-за этой истории. Через пару лет, глубоким стариком в себя пришел. Возит ей куколки Барби, книжки умные: Марлоу, Бена Джонсона. Зачем ей Барби -- не вникает. Ну, он никогда не вникал. Думал, так легче жить, аhа, think again, fucking hillbilly.

А ****ься она пуще прежнего хочет. И в рот хочет брать и причмокивать при этом. И с тремя сразу хочет, ей нравится, когда их несколько. И разные шалости попробовать хочет, игрушки, шарики, присоски, затычки механические, snowballing, Primus. Хочет глотать сперму начальника тюремной охраны и впиваться ногтями в его ягодицы. Или член тюремного врача лизать, пока тот с криками не кончит. Хочет сосать и пристально смотреть в глаза снизу вверх одному симпатичному рецидивисту-домушнику, похожему на молодого Оскара Питерсона.    

На могилу Первохатова иногда приходят дети, Билл и Нелли. Нелли работает старшей медсестрой в офисе у мужа-офтальмолога. Билл пока не женат. Виллиам Джейсон Первохатофф, так его зовут, пока произнесешь – язык сломаешь; а фамилия Нелли по мужу – Родригес-О"Хара. Я иногда спрашиваю Нелли: «Скажи, почему ты никогда не навещаешь мать, ведь ты любила ее? », а она мне отвечает, чуть помедлив: «Я не желаю навещать женщину, из-за необузданной страсти которой, лишился жизни мой отец. Мне противна женщина, из-за которой у меня не осталось ни матери, ни отца. Женщина, которая всю жизнь только и хотела что ****ься, брать в рот и причмокивать при этом, или, сидя на унитазе и прикрыв глаза, высунуть язык и лизать свои соски-смородинки… Держать за подрагивающий член страхового агента Сэма Хатчика, не обращая внимания, что время ланча давно прошло, а другой рукой поглаживать его небольшие смуглые яйца?... Спустить трусы и массировать свой набухающий клитор, слушая бутлеггеровские диски Джимми Хендрикса … «Уальд тинг… ю мейк май харт синк…»? Вихляющей походкой семнадцатилетней сучки прогуливаться по супермаркету босиком и нагло улыбаться лысоватому менеджеру Арчи. Говорить работнику бензоколонки: возьми-ка свой шланг, приятель, и хорошенько наполни меня, да так, чтобы я еще и еще раз приезжала к тебе, и подмигивать ему. Соблазнить моего учителя рисования Мистера Ройтенвеллера, в которого я была по уши влюблена в junior high. Спутаться  Бог знает с кем и убить моего отца? И за что? За то, что он мало ебал ее?… Правильно делал. Не должен был вообще ебать эту дрянь! Ведь это -- это палка о двух концах. И если один конец у тебя, скажем во рту как у собаки, то другим концом не, то есть я хочу сказать: Не. Пускают сюда и, я, на самотек детские страхи и фрустрации – значит, ничего не сказать. Другим концом дают понять партнеру, что всё начинается с привязанностей. С воспоминаний о, о. И если ты хочешь о, а я ведь не слепая, здесь и сейчас взять меня как ребенок собаку палкой о, то что -- я дура – сказать не знаю? Смотри, как у меня, да? муж только к 8, вот…  убери, я сама, ... о, какой большой мальчик… ну поцелуй тетю.