Яркий вкус

- Обязательно нужно поцеловать под фонарем? – и тут же ее улыбка, тут же искорки в глазах, которые тоже смеялись, плясали, набегая одна на другую, и плюхались обратно в зеленый зеркальный водоем ее глаз. – Другого места нет?   (…и чуть с паузой) - Понравилось?

Анечка, Анюта, Юта, Юточка!.. В такие минуты я кажусь себе великаном, втягивающим в себя все это… все это меня окружающее и распирающее до ощущения всемогущества и яркого удовольствия. Я, как шар горящего фонаря высоко в небе, льющий вниз на землю яркий неназойливый свет и радующийся этому.

Мы вдруг одновременно судорожно втягиваем в себя прелестные запахи осеннего ночного воздуха, задерживаем дыхание, прыскаем и смеемся дальше… убегаем от смутившегося фонаря и снова целуемся, иногда переступаем какую-то грань… И вот я чувствую судорогу ее пальцев… слышу мягкий стон ее губ…  Она резко отстраняется, запрокидывая голову… упирается мне в грудь… Потом ее голова падает мне на плечо. Успокаивается…

В голове крутилась придуманная в такие моменты фраза: «Мир сузился до ее губ…

Мир сузился… до ее губ…», и как-то отражала мое существование. Я представлял воронку черной дыры необъятного звездного пространства. Вот. Еще все на месте… А теперь понеслось, покатилось, завертелось!

Я молчу, она говорит. Не вслушиваюсь. Ощущаю ее в себе. Аня… как странно чувствовать биение двух сердец! Я обнимаю ее голову, лежащую у меня на плече, целую в затылок, в волосы… просто провожу губами…

Непроизвольно мысленно отдаляю ее. Она вся передо мной, ее видно всю. Она тянется ко мне, не шевельнувшись. Я чувствую, как она потянулась ко мне. Еще секунду выдерживает, потом тонет. В чем она тонет? Мне кажется, тишина ее оглушает. Белый шум лавинообразно превращается в грохот. Горный поток накрывает с головой, и так хочется глотнуть воздуха!

Глоток? Аня! Смотрю в ее потемневшие глаза. Какое глубокое наслаждение в них. И это еще только от поцелуя. Мои руки только на плечах и талии… Я вздрагиваю внутри, переворачиваюсь, дрожу… незнакомо ощущаю себя, причиной человеческого наслаждения.   И наслаждаюсь этим…

Мы уже на остановке троллейбуса. За спиной ее шестнадцатиэтажка. Или – или… Она колеблется, я молчу. Мои руки снова только на плечах и талии.

- Ты хочешь спать? – задаю дурацкий вопрос.

- В такую ночь?

Тут я подумал, что ночь на самом деле прелестная, что еще прелестнее ее кожа… что она, сама того не замечая, теребит двумя пальцами мою вторую пуговицу на рубашке… И что, когда я привожу ее на машине, все значительно проще…

- Зайдем к тебе? – задаю я еще один не менее дурацкий вопрос.

Подошел мой троллейбус. Прямо за остановкой ее дом… ее квартира на седьмом этаже. Почти материально ощущался выбор варианта со всем дальнейшим возможным развитием, вопросами потом… себе? Ей? Слезами радости и боли…

Загрохотали на пустой улице сначала открывающиеся, потом закрывающиеся двери. Троллейбус запел током, набирая ход. Я благодарно ткнулся ей в щеку.

Такая болтунишка, она уже несколько минут молчит. Чувствуется спор ее мыслей. Грохот закрывающихся дверей… решил все? Оцепенение. Теперь вставать не хотелось…

Казалось теряется какое-то равновесие… в ожидании от… Мелькнул испуг в ее глазах… или это серьезность. Боязнь не совладать с собой и опять дотронуться до… боли? В темноте ее комнаты под фонограмму японцев в перерыве между ананасовыми дольками, зеленым чаем с привкусом самодельного коньяка из зеленой кожуры грецких орехов?

Аня, твой чай… сладок и душист. А ананасовый привкус не позволяет все смешивать: твои губы… грецкий орех… крепость сладости… сладость крепости. Поучи меня целоваться…

- Поучи меня целоваться! – неужели я произнес вслух?

Милая Анюта! Твой маленький язычок во время поцелуя выделывал странные вещи…

- Юта, поучи меня целоваться… Поучишь? – смеется… она смеется.

Молчит. Темнит глазами. Смотрит. Ждет моего шага навстречу.

- Поучишь? – шепчу…

Не выдерживает.

- Ты знаешь… - как-то очень серьезно начала она … - Конечно… - и улыбнувшись продолжает о поцелуях во всей красе… Что, где, когда… как.

Я отвлекся. Смотрю на ее губы, такие подвижные, пухлые, чуть схваченные помадой.   Почувствовал легкий запах клубники… или хотел почувствовать. Интересно движутся мысли! Только что думал о губах… загорелой шейке с завитком русых волос на ней, наверное, щекочущим кожу… о точеном ушке. А сейчас… уснули ли ее родные там, на седьмом? А то вдруг… Как это: шум города всегда слышится отдаленным? Где-то там…

До… не знаю чего… захотелось в маленькую Анину комнату с зеленым глазом кассетного магнитофона и с окном, самым светлым пятном в клубящейся темноте, когда потушен свет…

Вспомнилось: она на фоне этого, пестрящего огнями города, окна. Блеснувшие ожиданием глаза. И тут же мои руки не только на плечах. Мгновенный ее испуг… всегда! Потом жажда… потом барьер… на некоторое время. И я один. А за окном мир, философски наплывают огни, чудится уже заползающая на свое законное место грусть…

Поворачиваюсь в черноту комнаты. И хочется включить свет. Но ее руки…

Аня открывает дверь ключом почти бесшумно. Меня окружило тепло, усилился запах ее духов, обострился слух. Невольно замерли после обратного щелчка замка. Темно, тихо. Только шум холодильника на кухне. Прокрадываемся в комнату: сначала я… И сразу, как к своему старому знакомому, к окну. Постепенно суета и сердцебиение скрадывается бездвижимостью и огромностью города. Шума нет. Мертвая тишина…

Появилась Аня… тишина преобразилась, зашелестела. Я повернулся к ней. Сейчас тишина будет двигаться… загорится зеленый огонек… заполнится движение музыкой и в такт музыки испуганной птицей взлетит, заметается вокруг нас и с первым словом исчезнет:

- Я приготовлю чай. Подождешь?

- Конечно.

- С нашим коньяком?

- Да… и  с ананасовым привкусом…

В темноте я угадал ее улыбку…