Особые симпатии

Она встретила его в кафе. Он стоял к ней спиной у стойки и покупал кофе и пирожное - нет, два пирожных, эклер - трубочка со слишком маслянистым кремом, корзинка - он надеялся, что там под кремом - повидло мягкого, ненавязчивого вкуса. Ей понравился цвет его куртки. Он напоминал летнее небо ее детства в Евпатории, цвет шеи павлина, глаза ангелов из болезненных снов, когда она находилась на пороге смерти в возрасте двенадцати лет. Все это мгновенно промелькнуло перед ее мысленным взором и она даже не успела осознать странную предметность своих ощущений, а в следующий миг даже о них не помнила. Он сидел и пил кофе, чувствуя, что девушка, которая находится через столик и пристально на него смотрит, делает так не из простого любопытства. Это заставляло глядеть на себя со стороны и проявлять преувеличенное чувство ответственности за свой внешний облик. Он изо всех сил старался сохранить достоинство и спокойствие. Покончив с едой, он встал и, ощущая чужой внимательный взгляд, направился к выходу, ожидая, что девушка последует за ним. Так и случилось. Его куртка казалась ей то зеленой, то синей. Все дело было в освещении. Во всяком случае, она окликнула: "Молодой человек в зеленой куртке". Он как всегда смутился, но меньше обычного, потому что в уме уже приготовился к этому. Она спешила к нему, вся порывистая, словно осенний лист, подхваченный ветром.

Они представились друг другу: Елена, Владимир. Ему стало неловко от банальности их первых слов и спокойствие незаметно переросло в вымученную неподвижность. "Мне понравился цвет вашей куртки", - призналась Елена и мягко взяла Владимира под локоть.

- Проводите меня, - попросила она.

- Далеко? - вырвалось у Владимира и он с сожалением осознал, что его тон сомнительно дружелюбен. - Вы не подумайте, что я не хочу вас проводить. Наоборот, чем дальше вы живете, тем лучше для меня - мы подольше поговорим. А с вами мне хотелось бы поговорить. - Он, кажется, вышел из несколько затруднительного положения.

Елене понравился его голос.

- Нам на метро, - сказала она.

Всю дорогу они говорили о разных пустяках - что-то о кино, о психологии, о Египетском культе мертвых - тут он выказал свои немалые познания, чего сам от себя не ожидал - и, наконец, о погоде. Слова лились непрерывным потоком, и он радовался, что нашел такого чуткого собеседника, с которым ему легко и просто, и не надо себя ломать. Еще в голове непрерывно крутилась одна назойливая мысль - что дальше? Они проехали всего две остановки.

- Я живу недалеко, - сказала Елена.

Владимир подумал, что будет очень жаль с ней расставаться. Они шагали медленно, несмотря на мокрый снег и ветер в лицо. На круглой площади вошли в парадное и, не прерывая разговора, поднялись на второй этаж. Она по-прежнему держала Владимира под локоть. Он ни о чем не спрашивал.

- Никогда света нет, - пожаловалась она на площадке перед дверью. - Вечно лампочки крадут.

Он сказал что-то сочувственное по отношению к воришкам лампочек, а она в это время вытащила из сумки ключ. Владимир сознавал, что его речь окончательно вышла за пределы здравого смысла, но не умолкал. Ему сейчас важно было о чем-нибудь говорить, даже если мозг и не принимает в артикуляции никакого участия. Елене, похоже, тоже был не нужен смысл. Она открыла дверь и сразу посторонилась, пропуская Владимира.

Коридор квартиры поразил его. Владимир мог бы поместиться поперек, и ни голова, ни ноги не достали бы до стен. Он радостно пошел мерить коридор шагами.

- Ботинки сними, - сказала Елена.

- Ничего себе, коридорчик, - возбужденно заявил Владимир.

- Да. А комнат всего две - и только одна большая.

Он снял ботинки и помог стянуть Елене сапоги. Это было столь откровенным проявлением расположения к нему, что он уже не сомневался в дальнейшем.

- Я давно так не говорила, - сказала Елена. - С тобой интересно.

Владимир в очередной раз за сегодняшний вечер почувствовал себя неотразимым.

Он даже нагло выгнул правую бровь и посмотрел на Елену сверху вниз. У нее были большие, слегка водянистые глаза. Кажется такие глаза называют воловьими, лучше все-таки - ланьи или, в крайнем случае, оленьи. "Желающий жить имеет три цели", - вспомнил Владимир. Добраться до одной из них у него этой ночью девяносто девять шансов из ста, решил он.

- Ты будешь чай или кофе?

Он ответил излишне томным голосом:

- Пожалуй, сейчас мне бы хотелось кофе. Потом - посмотрим.

Владимир тотчас почувствовал свою оплошность. Елена тоже ее заметила.

- А ты слишком избалован, - сказала она. Вроде бы это не было вопросом, и Владимир счел уместным промолчать, любуясь собой в зеркале. Свет падал со спины, и его лицо, которое обычно ему не нравилось, сейчас показалось не лишенным изящества.

- Одень тапочки.

Владимир поздравил себя с победой. Теперь он был уверен полностью. Оставалась только единственная неясность: она ли пригласит его к себе в постель, или ему придется проявлять инициативу.

- Малы, - сообщил он, прошаркав на кухню.

Она ставила чайник. Газовая плита была старая, но внушительная. Так же как и холодильник, выглядевший настоящим зверем. Чайник тоже напомнил Владимиру детство в коммунальной квартире. Он был большой, зеленый, с черной ручкой - и весь металлический: ни одной пластмассовой детали. Владимир залюбовался чайником, и Елениными руками, находящимися в поисках спичек.

- Сейчас принесу, - опередил Владимир готовую сорваться с ее уст просьбу. Он пошаркал в коридор, потом обратно.

Газ вспыхнул мощным синим пламенем, громко фыркнув. Владимир даже отпрянул с непривычки. Взгляд его случайно упал на длинный широкий подоконник, на котором вполне можно было спать летом или же использовать его как письменный стол. За окном был дворик с двумя-тремя тополями. А на подоконнике, кроме кактусов в горшках и столетника, стоял еще огромный черный утюг - не меньшее произведение искусства, чем известная скульптура Фальконе. Его гордый тяжелый профиль вдохновлял явно не одно поколение гладильщиц. Сейчас он находился на покое, но не потерял и малой толики своей внушительности. Функциональное его значение в последнее время, судя по крошкам ореховой скорлупы вокруг, изменилось, но силы он от этого не потерял.

- Садись, чего стоишь, - сказала Елена.

Она полезла в озарившееся чрево холодильника.

- Ты сыр будешь?

Владимир промолчал.

Они снова стали говорить о разных пустяках. Поговорили о религии и литературе. Выяснилось, что она, как почему-то большинство встречавшихся ему женщин, крещеная - она даже показала нательный крестик, кожа у нее была в веснушках. "Бабушка окрестила", - призналась Елена. "А вот меня - нет", - сказал Владимир. Потом они принялись пить растворимый кофе. Ей нравился Достоевский, Бальзак, Хлебников, а вот Борхеса она не читала, Кортасар - да, очень интересный автор. Но о Виане она даже не слышала. "Булгаков восхитителен, - сказала Елена. - Он гений". "Да, - согласился Владимир, - но это не мешает ему быть беллетристом". Еще стало вполне ясно, что ей крайне неприятны мадагаскарские тараканы и яванские многоножки. Она сказала, что учится на психолога, принесла бумагу и попросила Владимира нарисовать три линии: грустную, радостную и печальную. Потом Владимир выслушал о себе много интересного. Со всем согласился, правда везде вставляя свое "но".

- Это естественно, - сказала Елена. - Человеку свойственны противоречия.

- Но ведь я-то не противоречу сам себе, - заявил Владимир.

Она принялась за разные рассуждения относительно ограниченности человеческого разума, замкнутости каждого на своих, и только своих, проблемах, отчего происходит одна из самых страшных болезней человеческого рода - одиночество, эпидемии которой особенно свирепствуют в больших городах. Он слушал несколько рассеянно, это все очень интересовало его, да, и в другое время он с головой окунулся бы в словесный поток, но сейчас его больше беспокоило приближающееся время закрытия метро. Оставалось совсем чуть-чуть и с каждым ее словом оно уменьшалось, становясь все более и более тонким. Наконец времени осталось только завязать шнурки на ботинках и стремглав мчаться к станции. Он точно знал, что с Еленой у него все получится, но ему очень хотелось, чтобы это произошло просто так, без какой бы то ни было активности, проявления участия с его стороны. Ему очень хотелось, чтобы его выбрали добровольно, без малейшего нажима. Он сидел как японский домашний божок и ждал, когда принесут жертву.

- Уже поздно, - наконец сказала она. - Ты, наверное, опоздаешь на метро.

- Уже опоздал, - ответил он. - Осталось три минуты до закрытия. Мне никак не успеть. Даже если я побегу прямо сейчас.

- Оставайся у меня, - предложила Елена. - Если хочешь.

- Да неудобно как-то, - решил слегка поломаться Владимир. Тем более, что он ничего не терял - такое предложение незамужние женщины назад не берут.

- Ну не по улице же тебе всю ночь идти? Ты далеко живешь? - с заботой в голосе осведомилась она.

- К утру дойду. Если не замерзну.

- Оставайся. Сейчас еще кофе попьем.

- Даже и не знаю.

- Тебя что дома кто-нибудь ждет?

- Нет, - солгал Владимир.

Елена уже вновь ставила чайник.

- А я тебе не доставлю никаких неудобств? - спросил Владимир.

- Да что ты! Я буду даже рада, что ты остался.

Только через час с лишним они ушли с кухни. Елена посторонилась, открыв дверь с цветным витражом. Половина комнаты была отгорожена тяжелой занавесью.

- Там у меня спальня, - пояснила Елена. - Комната слишком большая, и спать в ней неуютно. А вообще я хочу сделать потом нормальную стену.

- Да и этот полог, по-моему, неплохо выглядит, - заявил Владимир.

Он подошел к занавеси и заглянул за нее. Кровать была огромной. "Сексодром", - мгновенно пронеслось в мозгу. На миг картина приближающегося будущего мелькнула перед взором, и погасла.

Справа от широкого окна стоял телевизор. Слева - у стены, примостился пузатый диван, из тех, с которых либо сваливаешься, либо скатываешься в середину. Между диваном и окном находилась дверь во вторую комнату, выкрашенная в белый цвет.

- Я тебе постелю на диване.

- Ну хорошо, - сказал Владимир со скрытым сарказмом и подумал, что у него на лице должно быть написано даже больше, чем он думает. Он попробовал установить на нем невозмутимое выражение, но почувствовал, как уголки губ растягиваются в предательской улыбке. - Стели.

Он стоял позади Елены, пока она разглаживала на диване простынь, взбивала подушку и расправляла одеяло, и даже позволил себе слегка приблизиться. Она задела его бедром, но сделала вид, что ничего не заметила.

- Ложись, - сказала она.

Он не торопил события. Сел на одеяло и принялся расстегивать рубашку.

- Я в ванную, - сообщила Елена и ушла.

Владимир перестал раздеваться, решив, что ему тоже потом надо в ванную. Он сидел на одеяле и прислушивался к доносившемуся оттуда шуму, но ничего определенного, кроме ровного гула падающей воды, не слышал. "Звукоизоляция здесь хорошая", - подумал он.

Когда Елена, наконец, вышла, то спросила: "А ты что не под одеялом?" "Тоже решил в ванную зайти", - объяснил Владимир. На Елене был пестрый ворсистый халат с несколько длинноватыми ей рукавами. Владимир поднялся, держа плечи расправленными, и прошествовал мимо.

В ванной комнате на полочке под зеркалом он обнаружил большое количество всякой парфюмерии. Он понюхал несколько баночек наугад.

Основной мотив запахов показался ему тяжелым. Слишком приторным. Телесная чувственность, на взгляд Владимира, прочитывалась чересчур явно.

Стоя в ванне и рассматривая занавеску у стены - в желтый горошек, он подумал, что неплохо бы предложить Елене свои услуги в настиле кафеля, тогда у нее стало бы гораздо уютнее.

Вернулся в комнату на цыпочках и немедля юркнул под одеяло. Оно оказалось тонким и прохладным. Владимир свернулся эмбрионом, пытаясь согреться.

За стеной послышалось шарканье. Словно кто-то вытирал ноги. "Собака", - подумал Владимир. Однажды он уже сталкивался с подобным. В квартире школьного приятеля в отдельной комнате жил огромный пес. Ради смеха, приятель втолкнул Владимира в комнату и закрыл за ним дверь. Зверь положил передние лапы на плечи Владимира и долго дышал ему в лицо. Сердце подростка билось где-то далеко-далеко: "Ну вот и все". Но чудовищные клыки так и не вонзились в его плоть. Вошел приятель. Пес оглушительно гавкнул и снял лапы с плеч Владимира.

Сейчас он тоже представил себе такого пса. Постарался уловить шум дыхания. Сначала, кроме прежнего шарканья, ничего не слышалось, затем раздался четкий отрывистый стук, словно выживший из ума горожанин вбивал гвоздь в стену - между ударами имелись строго выдержанные интервалы, около двух секунд.

- Ты спишь? - спросила Елена.

- Нет, - ответил он. - Пока нет.

- Я тоже не могу заснуть.

- Знаешь, а я люблю спать свернувшись калачиком - ноги к животу, сложенные ладони рук к лицу, нос упирается в большие пальцы. Словно младенец в утробе. Почему-то мне это нравится. Такое чувство, что где-то в районе солнечного сплетения у меня действительно светит солнце. Если не ошибаюсь, даосы именно там выращивали пилюлю бессмертия. Наверное, я тоже делаю нечто подобное.

- Ты еще не изжил в себе младенца, - пояснила Елена и у Владимира кольнуло в груди от неприятного ощущения, будто его резко сдернули с небес на землю.

Некоторое время длилось молчание.

- Наверное, я не могу заснуть, потому что мне холодно, - пожаловался Владимир. - Я совсем замерз.

- Иди ко мне, - сказала она.

Он выбрался из-под одеяла и медленно ступая пошел к драпировке, которая волновалась в призрачном свете уличных фонарей. Дотронувшись до бархатистой ткани, он потянул ее в сторону, и услышал сзади вкрадчивый скрип открываемой двери.

Вслед за тем раздались сухие щелчки по паркету. Словно пес шел на когтях или спрыгнули со своего места часы. Он отодвинул портьеру и угадал в темноте лежащую на широкой кровати Елену.

- Иди ко мне, - повторила она.

Он опустился на кровать коленями, и наткнулся на ее ногу. Оперся на нее всем телом и наверняка сделал Елене больно, но она промолчала.

Сердце билось в груди, как мышь в мышеловке - защемило, дергается, и нечего нельзя сделать. Внутренне холодея, ощущая как шевелятся волоски на спине, Владимир лег рядом с Еленой. Она дотронулась до его плеча. "Что с тобой?"

Он, наконец, отважился обернуться. В проем откинутого полога заглядывала голова на тонкой шее. Внимательные круглые глаза смотрели, не мигая. Носа и рта Владимир не увидел. Ему стало не по себе и он почувствовал, что с ног до головы покрывается холодным потом. Он вдруг подумал, что все это - болезненная галлюцинация.

Затем Владимир увидел на любопытном лице клюв. Длинная шея была обрамлена пухом. Птица, всего-навсего большая птица. Она сделала еще один шаг по направлению к сексодрому, и Владимир увидел мощные ноги. Насколько он мог судить, это был страус.

Елена тоже смотрела на птицу.

- Чем ты его кормишь? - спросил Владимир, сразу осознав некоторую нелепость вопроса. Скорее следовало спросить, где она с ним гуляет, ведь страусам необходимо раздолье.

- Когда мы выезжаем на дачу, я кормлю его бабочками-коконопрядами, - ответила Елена. - Они во множестве летят ночью на свет синей лампы. А вообще он неприхотлив в еде. - Она подошла к птице и загнала ее обратно в соседнюю комнату.

Под халатом у Елены было нижнее белье. Щупая бретельки бюстгальтера из грубоватой материи, и подбираясь к застежке, он хотел спросить, зачем она надела белье после ванны, но передумал.

Она была горячей, страстной, неистовой, словно львица или самка богомола. Ее требовательность и настойчивость поразили Владимира. Он считал себя не самым слабым и бесчувственным мужчиной, но по сравнению с влажным тропическим зноем Елены был не более, чем заблудившимся в Атлантике айсбергом.

Потом, в ванной комнате, снова думая, что неплохо бы предложить Елене свои услуги в настиле кафеля, он вдруг испытал острый приступ ревности. Елена называла птицу "он". Только ли оттого, что слово "страус" мужского рода? Или страус действительно был страусом, самцом, со всеми вытекающими отсюда последствиями?

Владимир старался вспомнить что-нибудь из физиологии страусов, но не смог. Зато картинка из его месяца в деревне живо всплыла в памяти. Тощий, прыткий петух с грязными крыльями и наглыми глазами гонялся за курицами и прыгал на них. "А что он делает, папа?" - спросил Владимир. "Иди, поиграй", - вместо ответа предложил папа. Во время игры Владимир попытался схватить петуха как раз тогда, когда тот гнался за очередной курочкой. В стороны полетели перья. Петух вырвался, но на следующее утро к завтраку подали курятину. "Твое дело, - сказал папа, - но больше не обижай петухов". "Да ведь я не хотел, чтобы он умер", - заплакал Володя и гордо отказался есть петуха.

Следующая картина не была воспоминанием. Он представил себе как за Еленой гоняется страус. Желая слегка остыть, Владимир отключил горячую воду. После ледяного душа, он вылез из ванны, вытираясь махровым полотенцем, которое пахло какими-то фруктами, и посмотрел на себя в зеркало. "Нет, это ерунда, иначе бы она не пригласила меня к себе, да и он не проявлял никаких признаков ревности".

Владимир приоткрыл дверь и нащупал выключатель, чтобы осветить кухню.

- Можешь надеть мой халат, - донеслось из спальни.

Он представил как Елена голая лежит под одеялом, свернувшись в позе эмбриона, теплая, гладкая, пахнущая приторными египетскими благовониями. Подойдя к кровати, он взял лежащий с краю халат. Елена пошевелила пальцами ног. "Я скоро", - сообщил Владимир и легонько пощекотал ее пятку. Нога юркнула под одеяло. Страус за дверью опять принялся вытирать ноги.

Владимир прошел на кухню, где стоял огромный рычащий холодильник с ручкой-рычагом. Когда облезлое чудовище перестало трястись, он потянул на себя ручку, и заглянул в светящееся нутро. На верхней полке лежали три больших серых яйца.

Утром они ели яичницу, которую Елена приготовила на огромной сковородке, оставшейся еще со времен гигантских коммуналок. "А когда мы будем есть курятину? - пошутил Владимир. - Такую большую ножку?" Он тут же пожалел об этом, заметив, что Елена не оценила юмора. Она грустно покачала головой. Потом сказала:

- Страусы живут около пятнадцати лет. Ей не так уж и долго осталось.

Уезжая, он попрощался с ней сухим поцелуем в щеку, стал спускаться по лестнице и немедленно был вынужден прижаться к стене - наверх поднималась миловидная девушка лет семнадцати с уссурийским тигром без намордника. Тигр покосился в сторону Владимира черным глазом, но сдержался. Владимир подумал, что надо бы зайти в магазин и купить своему пингвину рыбу посвежее, чтобы хоть как-нибудь загладить вину.