2000b

Ночью город бывает странный. Не замечали? Точно. Он пахнет по особенному. Он дышит по особенному. Даже если закрыть глаза, только прислушаться, можно понять, что вокруг ночь. Но надо слушать именно дыхание. Не пытаться угадать по изменившемуся гулу машин, смолкшему дневному шуму – всё это обманчиво, лживо. И вообще - ночью в городе происходят странные вещи.

Случилось это в октябре. Знаете, когда листья уже опали, но дворники-могильщики их ещё не похоронили. Не сгребли, на радость детворе в огромные, жёлто-коричневые курганы, и не подпали, к великому горю той же детворы, промокшими и промёрзшими спичками. Запах «лиственных» куч всегда тоскливый, наполненный предчувствием смерти и настроение в это время года, как правило, соответственное. Хочется залезть на крышу и завыть на луну. Хотя чем именно она так насолила непонятно. Висит себе и висит. Но не о ней речь – о том, что в ту ночь всё было по-другому.

Сначала я думал, что это только хорошее настроение. Вполне довольный собой, нарисовав в Аське замечательной девочке Лене  последнюю улыбочку, я выключил комп и попробовал лечь спать. Не получилось - слишком милая была виртуальная беседа, а сон странная штука. Когда тебе плохо, когда всё не получается, сбегает он в самые дальние уголки комнаты и там же ховается когда слишком хорошо. Чтит он, подлец золотую середину и любит людей уравновешенных, солидных, благопристойных…. Никак не тех идиотов, что умудряются влюбляться посредством умной железяки.

Одним словом, попытки найти со сном общий язык закончились тем, что ровно в три часа ночи я обосновался, на пару со случайно обнаруженной в холодильнике бутылкой пива, в премиленьком палисаднике, ровнёхонько под окнами своей квартиры. Компанию мне составляли проржавевшие металлические слоники и полусгнившие скамейки. На одной из них и удалось пристроить самую умную часть собственной персоны. Это я из скромности пятую точку так величаю.

По причине отсутствия в районе нормального освещения уродство железных компаньонов в глаза не бросалось, а исправить положение с пивом не могло уже ничто. Оказалось, что доходило оно в холодильнике, по крайне мере, неделю и если годилось в употребление, то только в июле и в Сахаре….

Придя к такому выводу, я героически отхлебнул помесь бражки с кефирной закваской и задумался. Хотя, это слишком сильно сказано. Думать можно одну мысль, а в голове их крутится с десяток это уже не размышления - чёрти что. Такое, наверное, бывает у всех. Толкается на «чердаке» невесть что, цепляется одно за другое, и ничего путного в результате.

Пиво оказалось со странным «фифектом». После третьего глотка отвратительным уже не казалось, а в голове зашумело по особенному и странно….

Да…. Я же говорил – ночью в городе происходят странные вещи.

Металлические соседи-слоны, неожиданно ожили, пододвинулись поближе и разговорились. Сначала шёпотом, а потом всё громче и громче. Подслушивать их проблемы не хотелось, но разговор лез в уши совершенно самостоятельно. «Чем в замочную скважину подглядывать, лучше пойти познакомиться. Когда ещё такой случай представиться – в друзья металлических слонов заиметь» решил я и, встав, сделал первый шаг. Больше, для того, чтобы понять как лоханулся, не потребовалось. Слоники подобрались, к тому времени, почти вплотную, и прямо за первым обнаружилась другая лавочка, а на ней парочка. Оказывается я их, а не слоников слушал. Вот облом! Обидно.

Тем двоим, я так и сказал. Они не обиделись. Девушка застеснялась и говорит:

- Дай пива.

- Нет, пива, - я его и вправду к тому времени уже допил.

- Не свисти.

Хотел обидеться, потом посмотрел - бутылка наполовину полная! Ничего не понял, но поделился.

Она хлебнула, встала и говорит: «пошли что ли». Мне говорит. Не своему. Вот после этого знакомой она и показалась. Нет – точно знал, что никогда раньше не встречались, но знакомая.

К выходу из палисадника мы продвигались цепочкой. Как волки. Она впереди, я следом, а сзади её френд. Я его и не видел, только дыхание слышал. Сап – как у заезженной лошади.

Друг другу они совсем не подходила. Девчонка невесомая воздушная, за исключением прокуренного голоса, а спутник как перезрелый боров. Или боров перезрелым не бывает? Старый? Нет - не старый. Разница между перезрелым и старым есть? Старый - это мудрый, а перезрелый – почти гнилой. Точно – даже дыхание у него с червинкой было.

Пришли мы в странное место. Я это не сразу понял. Вроде дом как дом – обычная панельная пятиэтажная, за два квартала от меня. И квартира – так -  ничего особенного двухкомнатная хрущёба. В меру загаженная, с вполне приемлемым количеством пустых бутылок на заплёванном полу, но компания собралась интересная. Самое прикольное, что я так и не понял, сколько же народу в конуру понабилось. Сказать что много? Очень много? Неправильно. Квартирка небольшая, столпотворения нет, а каждые две минуты новое лицо.

Поначалу подумалось, что просто проходной двор. Есть такие квартиры. Одни приходят, другие уходят – круговорот непонятно чего непонятно где. У меня самого одно время такой проходняк образовался. Долго его вытерпеть не получилось. Однако здесь - другое дело. Входная дверь после нашего по появления ни разу не открывалась. Получалось, что весь табор либо здесь обитается, либо попадает в помещение исключительно через окно, но с учётом четвёртого этажа, в последнее верилось слабо. Так я Леночке и сказал.

Когда выяснилось, что провожатую Леночка зовут, не знаю. Она мне не говорила, и никто нас не знакомил. Как дотопали, перезрелый растворился. Только что маячил, и пропал. Потом откуда-то его гниловатое дыхание ещё доносилось, но самого видно не было.

А Леночка меня в комнату завела. Это помещение я бы обычным не назвал. Мебель как в тривиальной, среднестатистической квартире – стенка, с советским телевизором, мягкий уголок и ковёр на стене, но всё неправильное. Стенка – из трёх разных и разноцветных гарнитуров. Телевизор – гроб гробом, но изображение…. Знаете как на хорошем мониторе с плохой видеокарточкой? Цвета, контрастность – изумительные, а картинка дёрганая, рваная. Но самый неправильный – диван. С виду мягкий, удобный, а не усидишь. Твоя же пятая точка тебя не слушается - норовит из-под всего остального выскользнуть. Независимость – куда там бывшей СНГовии. А в довершении – ковёр. Описать словами, что на нём выткали невозможно. Автор, похоже, сильно пьян был и то, что изобразил, то бежало, то ползло, то летело, то булькало, то показывало острые шестигранные зубы. А чаще – всё одновременно. Смотреть невозможно –  голова кружится и возникает чувство, подсознательного первобытного ужаса. Что, впрочем, притягивает ещё больше.

- Чья это хата? – спросил я Леночку после того, как чуть не катапультировался стараниями не в меру независимой задницы, и чуть не провалился в хищный ковёр.

- А тебе не всё равно?

- Да как сказать. Интересно.

- Любопытный, какой…. Этого никто не знает.

- Как так?

- Ну, говорят, когда-то в начале был, но давно не показывается. Из нынешних его никто не видел. Многие, конечно, ждут, надеются, байки травят – мол, вот придёт и всё поменяется.

- Да это уж как пить дать – такой…., - точного определения не нашлось, - кому нужен! Один лоскут чего стоит, - кивнул я на ковёр.

- Да чтоб ты понимал! Резюк!!! Это единственное, что от него осталось. Только его и не…. Даже Моню, - кивнула Леночка на неправильный телевизор, - испохабили. Привели вот такого, а он к нему с паялом. Напугал до смерти. Резюк мать его. Как вот теперь если Моня чуть что встаёт и уходит. Как я тебя спрашиваю. У Гаврики!!! Я бы их. И тебя тоже. Зачем припёрся. Кто тебя звал?

Сказать, что я удивился нельзя. Телевизор-Моня душа, конечно, нежная ранимая, при первой возможности обижается и удаляется – это понятно, но и мне обидно. Сама моё пиво пила, сама пригласила, а теперь незнакомыми словами ругается! Да ещё «кто звал»! Пришлось оскорбиться и последовать примеру гордого телевизора - уйти…. Попробовать уйти.

Не пустил меня диван. Только, он, гад, в солидарности с задницей меня же выпихивал, а тут взял и к той же заднице приклеился. В прямом смысле слова.

Но не ушёл я не из-за мебели. Обида улетучилась, и осталось любопытство. Ужасное, огромное и свербящее. Жить с таким невозможно.

- Ладно, - сказал я рассерженной Леночке, окончательно отчаявшись отделиться от дивана, - пока всё не объяснишь, я отсюда ни ногой.

- Что тебе объяснять? – задала она совершенно дурацкий вопрос.

- Ты за кого меня держишь? Ты куда меня привела, что тут у вас твориться? Это вы с ума посходили, или я?!

- Последний вопрос риторический, - сказала Леночка. Её личико, скрытое с самого начала нашего знакомства пушистыми длинными волосами неожиданно приоткрылось, как - будто кто-то сильно дунул на роскошную шевелюру, и я обалдел. Этого просто не могло быть.

Когда-то, немеряное количество лет назад, когда я учился в десятом классе, в апреле месяце к нам пришла очередная практикантка. Учитель русского языка и литературы в проекте. Какой из неё в дальнейшем получился педагог - не знаю, но девочка была отпадная. Влюбились в неё все и сразу. И наш класс, точнее его мужская половина, и параллельный. А я больше всех остальных вместе взятых. Походило это на помесь белой горячки с  шизофренией. Во рту сохло, голова горела, и периодически посещали глюки. Вполне приятные, но с неудобными физиологическими последствиями в виде подмокших плавок.

Наверно разгулялись гормоны. Однако тогда я этого не понимал и однажды, задержавшись вечером после уроков, подкараулил свой предмет в учительской, когда там больше никого не было. Намерения имелись абсолютно чистые – стоя на коленях признаться прекрасной даме и так далее, но закончилось всё тем, что дверь в учительскую оказалась заперта, и в течение полутора часов мне казалось, что кого-то здесь насилуют. Причём однозначно не даму.

На следующий день её практика закончилась, больше мы не встречались…. А зачем всё это рассказываю? Дело в том, что когда личико Леночки соизволило на секунду приоткрыться, я готов был поклясться, что это та самая практикантка. Длилось видение секунду, и абсурдность предположения стала очевидна на счёт два.

Дурацкие мысли, полуприятные воспоминания, промелькнули перед глазами очень быстро, и моего замешательства Леночка не заметила. Зажав виски тонкими ручками, она согнулась в три погибели и говорила сквозь зубы:

- Какая разница кто сошёл с ума. Всё зависит от того, по какую ты сторону. Так что не задавай глупых вопросов. Здесь этого не любят.

- Да где здесь? Может, пояснишь, глупенькому.

- Ты и вправду глупенький. Первый раз такого вижу.

Это сказала не Леночка. Телевизор…. Моня. Или как там его. Подобрался он к дивану со сноровкой старого партизана времён второй мировой и от неожиданности я чуть не подавился. Тупо уставившись на ящик, висящий в полуметре над полом, не знал, что сказать, а тот невозмутимо продолжал, обращаясь уже к девушке:

- Где ты его откопала?

- Сам напросился.

Подобной наглости я не снёс:

- А кто пиво просил? А кто…, - договорить не удалось.

- Да подавись ты своим пивом, жлобяра…. – не зло перебила Леночка, и попросила ящик, - может ты ему объяснишь?

- Ну вот, опять…. Начинается…..

Перспектива общаться со мной, обалдуем, Моню не вдохновляла.

- Ладно. Но это в последний раз. И за последствия я не отвечаю, - продолжил он более оптимистично. – Слушай сюда, - это относилось уже ко мне. – Здесь мы живём. Это всё наше, и правила здесь тоже мы устанавливаем. Кому не нравиться может гулять дальше. Не держим. Впрочем, и не приглашаем. Кто хочет - приходит, кто хочет – остаётся. Самое главное - много не думать. Тогда всем хорошо. А если много спрашивать начинаешь….. Такого мы не любим. Нет - спросить можно, но если поинтересовался – будь добр, поверить всему, что услышишь. Только так. По-другому мы не любим.

- Стоп, стоп, - от подобных объяснений каши в голове значительно прибавлялось. – Кто мы? Где здесь? Почему не спрашивать?

- Вот настырный, - ящик укоризненно качнулся в воздухе, от возмущения взмыл на полметра выше, и я испугался, что, обидевшись, он улетит совсем.

Не обиделся. Нависнув надо мной, как всевидящее око, агрегат  продолжил.

- Ты слушать умеешь? У нас самое главное – слушать. Всё остальное - фуфло. Кто не слушает, того Тор забирает. Глотает и выплёвывает, - чёртов прибор качнулся в сторону ковра, а тот как услышал его слова. Рисунок на нём забегал, забулькал ещё быстрее, и ужасно захотелось нырнуть в него головой вперёд.

- Отставить, - бросил Моня и ковёр успокоился.

Разобравшись с ковром, телевизор снова принялся за меня.

- Ладно, раз уж ты такой настырный - слушай. Сюда приходят по-разному. Кого-то как тебя приводят, но чаще сами. Обязательно только одно условие – каждый входящий должен быть немножко не в себе. Как ты, как она, - Моня скосил экран на Леночку, - как Лика с Викой. Прибор плавно скользнул вправо, перестал загораживать дверь в смежную комнату и через проём я увидел на таком же точно диване, милую парочку.

Две девушки, одна высокая, жгучая брюнетка, другая маленькая пухленькая блондинка, нежно целовались в засос. Своё увлекательное занятие они на секунду прервали, оторвались друг от друга, и у блондинки обнаружились тонкие гусарские усики. Причём смолянисто - чёрного цвета. После всего случившегося за последний час удивляться было глупо, но мои глаза этого не знали и непроизвольно округлились.

- Вот, видишь, ты ещё не наш, - посовестил меня Моня. – Тебе же сказали Лика, Ликаааа. А глазам верить не надо. Но это ничего. Поначалу многие путаются. Привыкнешь.

- Зачем, - спросил я, и сам удивился, насколько умный получился вопрос.

- А зачем ты сюда пришёл? - парировал телевизор.

- Не знаю, - отвечать пришлось честно.

- А я знаю, - не унимался несносный ящик, - она знает. Да Ленок? А хочешь, ещё у кого-нибудь спросим. Они тоже знают. Ну, давай. Ради эксперимента.

- Уговорил, - не очень охотно согласился я, и, включив громкость на полную, Моня заорал. – Эй, там, кто знает, зачем он к нам пришёл.

Голосов отозвалось, не меряно. Казалось, что даже из-под дивана кто-то настойчиво и пронзительно пищит: «Я, я, знаю». В какой-то, момент какофония смолкла и на рядом ощутилось новое присутствие. Скосив глаза, я увидел коротко стриженого амбала и царевну Клеопатру. Последняя сидела на коленях у первого. Ничего более комичного в жизни не встречал.

- Опять неправильно, - перебил Моня мою ухмылочку. - Осуждать у нас тоже нельзя. Мы этого не любим.

- Хорошо, как скажешь, - согласился я уже вполне смиренно.

- Вот так уже лучше, - похвалил ящик. – Здесь всех надо принимать такими, какие они не есть. Потому что здесь они именно такие. Ну ладно – мы отвлеклись. Клео, скажи нашему новому другу, зачем он сюда пришёл, - просьба относилась к Египетской царевне, и, не удосужившись обидеться на фамильярность, царственная особа спрыгнула с коленок своего бычка, перебралась на мои.

Что ж - ничего против не имею, но с того боку, где остался брошенный кавалер, повеяло неприятным холодком.

- Понимаешь, милый, - великая Клео на нездоровые эмоции бывшего спутника внимание не обратила, - тебе надоело быть собой. Нам всем это надоело. Что может быть скучнее!? Там ты только один, только ты, а здесь это совершенно не обязательно. Сегодня – ты, завтра – я, через неделю вообще ушёл, а через две вернулся – полная свобода. И никто не обидится. У нас этого нельзя. Обиженные по части Тора. Вот смотри.

Не успел я сообразить, куда надо смотреть, как из ковра выплеснул длинный отросток чего-то, рванулся в нашу сторону. Пришлось срочно зажмуриться.

Ничего страшного не случилось. Раздался негромкий щелчок и  шаловливый смех царицы. Я осторожно приоткрыл один глаз. Нового братка с его холодком рядом больше не было, а в остальном всё осталось по старому. Разве что, Леночка, отодвинувшаяся от меня при появлении Клеопатры, оказалась почти под боком. Её рука легла на мою шею поверх руки Клео, а второй она эротично играла с царственной шевелюрой. Картинка была замечательная и приятная. Должна была быть приятная, но я почему-то ничего не чувствовал. То есть прикосновения ощущались…, но не более того.

- Не пугайся, дурачок, - в один голос сказали Леночка и Клео. Это он Вовчика выкинул. Давно мальчик нарывался. А здесь этого не любят.

- Девочки, по-моему, вы что-то напутали, - от пресных прикосновений хотелось сказать гадость. – То у вас полная свобода – хочу я, хочу – не я, хочу - бабушка моя, то через слово «У нас этого не любят». Вы уж определитесь.

- Опять неправильно, - вмешался Моня. – Ты ни как не можешь уловить направления. Абсолютной свободы не бывает. Максимум - это абсолютная свобода в одном направлении. Поверь - это не так уж мало. Поэтому ты сюда и пришёл.

- Да ничего я про вашу свободу не знаю! Сто лет она мне не упала. Жил без неё и не кашлял!

- Так что же ты сидишь? Иди, дверь открыта, - проворковала Леночка, и я задумался.

Действительно, что я здесь делаю. Ладно – зашёл с дуру, но более идиотского, и неприятного места в жизни не встречал. Так ведь? Конечно. А уйти не могу. Никогда и никто не выставлял меня таким дурнем, но даже обидеться не могу.

Кстати, это интересно, почему я не могу обидеться. Всегда считал себя человеком отходчивым, но крайне импульсивным, а здесь.... Начинаю, обижаться, злиться, психовать, но не по-настоящему, пресно. Да именно пресно. Нашёл слово - «пресно». Всё здесь пресное. Что я тут забыл? Что со мной происходит то? Наверно – всего лишь любопытство. А если так – морочить себе голову больше не дам.

- Никуда я не пойду. Хрен с вами – объяснить не можете, так хоть покажите, что у вас тут.

- А ты нахал, братец, - искренне удивился Моня. – Что девочки, покажем?

- Покажем, - дружно согласились девочки, и ни одна с моих коленок не слезла. Знали, что делали – диван под нами задвигался, приподнялся над полом и плавно закачался на мелкой волне. Моня, подобно профессиональному гиду, двинулся вперёд, призывно помахивая шнуром со штепселем на конце.

Гордой парой мы проплыли в ту комнату, где сидели Лика с Викой. Целоваться они уже закончили и перешли к следующей фазе. На нас подружки внимания не обратили, как, впрочем, и мои спутники на розовый разврат.

Сделав над комнатой полный круг, мы обнаружили в дальнем углу ещё одну парочку. Опять же, на диване расположились два молодых человека. Ничем предрассудительным они не занимались. Склонив головы над огромной книгой, юнцы усиленно стукались лбами, упорно этого не замечали, и что-то друг другу доказывали.

Мой диван повисел над ними недолго, но когда отлетал прочь, стало очевидно, что один из молодых людей имеет продолжение. Стекая на пол, его спина удалялась в приоткрытую дверь, и мы проследовали за ней.

Я хотел возразить, так как хорошо помнил – квартира двухкомнатная и, следовательно, следуя за спиной, мы окажемся там, откуда начали, но вовремя сообразил, что никакая часть тела в дверь изначально не просачивалась. Действительно – двигаясь в направлении, указанном странным проводником, мы очутились в совершенно новом помещении. Очень похожем на два предыдущие, но другом.

Оставить без внимания странный факт возможным не представлялось и пришлось обратиться за разъяснениями.

- Кто-нибудь скажет, сколько здесь комнат?

- Ну, настоящий мужчина, - кокетливо улыбнулась Клео.

- А тебе не всё равно, - фыркнула Леночка.

- Этого никто не знает, - подытожил Моня.

- Спасибо – объяснили, - вздохнул я.

Спина меж тем забралась на один из трёх диванчиков, что стояли в этой комнате, и материализовалась в благообразного дедушку. Старичок тоже имел продолжение, а эта его ипостась увлечённо резалась в шахматы с мальцом лет двенадцати.

Наблюдать за подобным безобразием желания не было, и я подумал, что неплохо было бы побеседовать с вон той парой у следующих дверей. Почему именно с ними – до сих пор не знаю, но выбор, очевидно, был правильным. Не успел я подумать, как Моня уже присоседился к выбранной паре.

- Привет, - сказал он им. – Как ваше ничего? Знакомьтесь – новенький. А это Сеня и Верочка, Верочка и Сеня, - подмигнул он непонятно кому.

- Привет, - сказали Верочка и Сеня в один голос. – Ты кто? Безнадёга или просто погулять вышел?

- Не понял? – переспросил я, забыв поздороваться.

- А что тут понимать? Здесь только два типа. Безнадёги и все остальные. Ты кто?

- Простите, я всё равно не понимаю.

- Ну, как тебе объяснить. Вот я безнадёга. Я есть только здесь. Точнее «там» я тоже есть, но наполовину. Если бы «здесь» не существовало, я бы умер совсем. «Там» умер. Для меня «это» не менее важно чем «то». А может даже больше. Для большинства «это» - что-то вроде забавы. Захотел - пришёл, захотел - ушёл, только правила не нарушай, а для меня - жизнь. Я без «этого» не могу. Потому и безнадёга. От безнадёги потому что.  

Сеня и Верочка продолжали говорить в один голос, и употребляли местоимение «я», а не «мы». Сначала я значения этому не предал, но потом как током прошибло.

Подтвердить догадку могла только Леночка. Повернувшись к ней, я хотел задать один последний вопрос, но после того, что увидел, спрашивать стало бессмысленно.

Лицо Девочки пушистые прядки уже не скрывали, и я его опять знал. На этот раз воплощало оно не развратную практикантку, а мою одногрупницу с первого курса. Тот роман продолжался чуть дольше – целых три недели и периодически реанимировался на протяжении четырёх лет. В нём было всё – и бурный секс в лифтах-подворотнях и романтические ночи в шикарной гостинице, и кухонно-склочные выяснения отношения и признания в вечной любви. Не было, пожалуй, только самой любви, и от этого, в конце концов, надоело.

- Не надо. Убери этот фейс, - попросил я Леночку.

- Не могу. Не я его напяливала, - фыркнула та.

- А кто же?

- Ну не разочаровывай меня.

- Ах – ну да.

Я отвёл взгляд от Девочки, посмотрел по сторонам и снова вернулся к ней глазами. На этот раз передо мной сидела наша младший бухгалтер. Молодая, длинноногая, с кукольным личиком и полным отсутствием мозгов. У меня с ней нечего не было – это прерогатива шефа, но иногда на пьяных сборищах конторы чего только не на фантазируешь.

- Фи, как вульгарно, - напомнила о себе Клео. В её глазах я, по всей видимости, сильно упал. Ну и чёрт с ним. Ещё не то увидит, если ещё полчасика полетаем.

- Смотрю – у нас прогресс, - Моня одобрительно заплёл свой шнур-хвост в косичку. – Едем дальше?

- Я всё понял…, но теперь совсем ничего не понимаю.

- Что ты не понимаешь?

- Зачем вы? Всё это - ущербное, урезанное отражение. Зачем это нужно?

- Знаешь, я бы мог сказать, что поскольку всё, что видишь - специально не создавалось, – значит, зачем-то, нужно. Но так говорить не буду. Скажу – ты знаешь, что у слепых абсолютный слух?

- Да, ну и что?

- Дело в том, что если что-то забрать, то на его место неизбежно придёт другое. А если исчезает комплекс чего-то, то возникает другой комплекс. Отличный от исходного и иногда более интересный. Потеряв немного, мы приобрели безграничную свободу и считаем эту замену равноценной.

- Да о какой свободе речь? Вон у неё даже своего лица нет, - кивнул я на Леночку.

- Ошибаешься. У неё много лиц. И одно одновременно. Не забывай, что ты её видишь так, и для тебя она такая, а она себя видит по-другому и это тоже истина, а для Клео она может и вообще не существует.

- Но это же не свобода?   Это просто, просто… поголовный обман, и самообман в том числе!

- А что в этом плохого? Наша главная заповедь – не навреди и если придерживаться определённых правил, то все останутся довольны. Потому так много «нам не нравится». За всё нужно платить. Хочешь получить полную свободу - будь готов дать её другим.

Возразить умному Моне очень хотелось, но не получилось. Пришла на ум только всеобщая пресность, но этот аргумент чёртов ящик отмёл сходу:

- Ты ещё не привык, и многое к тебе не пришло. Поживёшь – научишься. А пока поехали дальше.

Сказав Сене-Верочке вежливое досвидание, мы перебрались в другую комнату. Народу там было, на удивление, много. Вместо нескольких отдельных диванчиков обнаружился один огромный аэродром, на котором все и перемешались. Гвалт стоял ужасный. Каждый говорит о чём-то своём и других совершенно не слушает.

Впрочем, так только казалось. Беседа, на самом деле, была общая, но несколько односложная. «Ну», «Ага», «Поехали», «Отпад» и ещё что-то в этом роде. Однако, сидящих на диване, подобный стиль общения устраивал.

- Тачики, - презрительно бросил Моня и поспешил в следующую комнату.

Летел он теперь неровно, рывками и то взмывал к потолку, то стлался по полу. Настроение у него упало, и даже хвост-шнур недовольно повис.

Следующую комнату Моня проскочил не останавливаясь, и я успел заметить, только то, что пресловутая спина добралась и сюда. Хотя, может, это была уже другая спина. Кто его знает с таким раскладом.

Мне экскурсия тоже начала надоедать. Мелькание диванов и лиц, переплетение различных, бесконечных спин и отрывки умных разговоров, разбавленные смачными, плотскими звуками, вызвали аллергию. Тело чесалось и зудело, хотелось выкинуть что-нибудь непотребное, кому-нибудь нахамить.

- Зачем ты это сделала, - спросил я Девочку. – Только не говори что из-за пива.

- Я хотела тебя полюбить. Мне казалось что получиться, - ответила она и снова уткнулась личиком в ладошки.

- Подожди, ты ничего не путаешь? Как можно хотеть полюбить. Либо ты любишь, либо нет.

- Ты всё упрощаешь. Не забывай, где находишься.

- Так в чём вопрос? Зачем было тащить меня сюда? Не проще дать номер телефона?

- Я не могу. Это единственная возможность…, - пушистая головка совсем скрылась в узеньких ладошках, и раздался приглушённый всхлип. Беззащитный и горький, как не произнесённая просьба был он оглушительно тих, и я не выдержал:

- Да кто ты на самом деле?! Хватит! Сколько можно!? Тоже мне - дурачка нашла!

- Кто, я?! – Леночка распрямилась, откинула руками волосы.

Этого лица никогда раньше я не видел и хотел увидеть всю жизнь. Неправильные черты, чуть большеватый, с горбинкой нос, огромные раскосые глаза и пухлые губы – именно так выглядит желание. Не сексуальность, не красота, а огромное желание, противиться которому невозможно. То, в чём хочется утонуть и умереть. То, отказаться от чего невозможно и невозможно забыть.

- Кто, я? – ещё раз переспросила Леночка и обхватила меня за шею.

Её глаза оказались совсем рядом, мягкие губы завладели мои ртом, и стало понятно, что если «это» закончиться, жить я больше не захочу. Стану безнадёгой и буду разговаривать сам с собой, как Сеня-Верочка. Я этого очень боялся, но знал, что то, что со мной происходило сейчас, было как воздух, который раз вдыхаешь при рождении и больше без него не можешь.

«Странно – почему поцелуй не пресный» - закралась в голову гибельная мысль, и раздался негромкий щелчок. Всё потухло….

Я открыл глаза. За окном светало. Запаха ночи уже не было. На семнадцати дюймах монитора висело приглашение ввести логин и пароль.

Поднявшись из-за стола, я протопал к холодильнику. Страшно хотелось чего-нибудь укусить, но в дребезжащих внутренностях ничего кроме бутылки пива не обнаружилось. Как выяснилось, пить это перебродившее пойло можно было только в июле и в Сахаре. Вылив бурду в раковину, я вернулся к компу. Вошёл в систему. Из автозагрузки выскочила АСКа. Самой главной записи в контакт листе почему-то не было. Щёлкнув на «Белые страницы» я ввёл «Lenochka_Leenok», попросил искать. Через десять секунд глупая машина выдала «Пользователя с таким именем не существует»….