7 дней из жизни грешника. Из сборника Интимные истории из жизни

К Н И Г А   1

Предисловие

Молитва на чужом языке

или 

воспоминания грешника.

1957 –  Выбор   будущей  профессии.

1967 -  Свадебное путешествие.

1970 - В сетях интриганки.

ЮБИЛЕЙ  ВОЖДЯ.

СОЛОМОН  В ЮБКЕ.

ФАЛЬШИВЫЙ  ДРУГ  ХУЖЕ  СОТНИ  ВРАГОВ.

ГУСЕЙ  ДРАЗНИТЬ  –  СЕБЕ  НАВРЕДИТЬ.

ТЯГА  К  ПРЕКРАСНОМУ.

АДВОКАТЫ  ДЬЯВОЛА.

АРЕОПАГ.

1976 - Первое потрясение.                

БОРОДАТАЯ  НЕВЕСТА.

ПОДМЕТНОЕ  ПИСЬМО.

ЗА  КОЛЮЧЕЙ  ПРОВОЛОКОЙ.  

ГОРОД МЕЧТЫ - ВЛАДИВОСТОК.

ПО МОРЯМ,   ПО ВОЛНАМ.

НОВЫЕ  РАЗВЛЕЧЕНИЯ.

ПУТЕШЕСТВИЕ  В  СРЕДНЮЮ  АЗИЮ.

В  КУТУЗКЕ  С  НАСЕДКОЙ.

СЛЕДУЯ  ПРИМЕРУ  ГЕРОЯ  РАБЛЕ.

Комментарий.

К Н И Г А   2

1982 -  Если урок не пошел впрок.

ПЕРВЫЕ  ТЮРЕМНЫЕ  ВПЕЧАТЛЕНИЯ.

ВОСПОМИНАНИЯ  О  ПРИЯТНОМ  ПРОШЛОМ.

ССЫЛКА  НА  ЭКСПЕРТА  ПО  СЕКСУ.

ВРОЖДЕННАЯ  БИСЕКСУАЛЬНОСТЬ  ПОБЕДИЛА.

ГАСТРОЛИ  ПО  ГОРОДАМ  ДАЛЬНЕГО  ВОСТОКА.

ИЗ  ЗИМЫ  В  ЛЕТО  –  ПУТЕШЕСТВИЕ  К  ЭКВАТОРУ.

«НЕПРОШЕННЫЙ  ГОСТЬ  ХУЖЕ  ТАТАРИНА».

РАЗМЫШЛЕНИЯ О НАСТОЯЩИХ ПОЭТАХ И ДЕЯТЕЛЯХ КУЛЬТУРЫ.

РАЗДУМЬЯ  О  НЕСОМНЕННОЙ  ЦЕННОСТИ  БЮСТГАЛТЕРОВ.

НОЧНОЙ  ПОЛЕТ.

ПО  МЕСТАМ  ИЛЬИЧА.

ОБЕЩАНИЕ  ВЫДАЧИ  ВОЛЧЬЕГО  БИЛЕТА.

НОВЫЕ  НАПАСТИ.

ПРОДЕЛКИ  ШУТНИКА.

КВАРТИРНАЯ КРАЖА И ЕЕ БЛИЖАЙШИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ. НЕБЛАГОНАДЕЖНЫЙ  СОТРУДНИК.

СТРАШНАЯ ТАЙНА, ДОВЕРЕННАЯ «ДРУГУ», СТАНОВИТСЯ ЕЩЕ СТРАШНЕЕ.  

ОПАСНОЕ  АЛИБИ.

НЕУДАЧНАЯ  ПОМОЛВКА.

ПОЛЕТ В ВОСТОЧНОМ НАПРАВЛЕНИИ В КАЧЕСТВЕ СВИДЕТЕЛЯ. ПОЛЕТ В ЗАПАДНОМ НАПРАВЛЕНИИ В КАЧЕСТВЕ ПОТЕРПЕВШЕГО.

С  КОРАБЛЯ  НА  БАЛ.

ДОСЬЕ  «ДРУГА».

В  ПОИСКАХ  ЗАБВЕНИЯ.

ВИЗИТ  «КАЛИГУЛЫ»  И  ЕГО  ШАЙКИ.  

ОПЯТЬ  ШАНТАЖИСТЫ.

«ВОРА  ПРИНЯТЬ  –  САМОМУ  В  БЕДУ  ПОПАСТЬ».

ЗАДЕРЖАНИЕ, ДОПРОС.

НЕУДАЧНЫЕ  ГАСТРОЛИ, ОБЫСК, АРЕСТ.

ВСТРЕЧА С «БРАТЬЯМИ», ОЧНАЯ СТАВКА И ДРУГИЕ ПРОЦЕДУРЫ.   РОЖДЕНИЕ  ПОЭТА.

Комментарий.

К Н И Г А   3

1988 - Золотая коронка 

в алюминиевой миске.  

1998 - Размышления у подножия

пирамиды Хеопса.

Комментарий.    

К Н И Г А  1

Занялось Государство моим воспитанием,

исправно снабжает казенным питанием.

Занимаюсь я лесопилением,

а также марксизма основ изучением.

Не плачьте, родные! Верьте, друзья –

эти мучения вынесу я.

Вернусь я домой перед Родиной чистым;

к тому же, возможно, стану марксистом.

8.04.83

Предисловие

С героем сей книги познакомился я, если верить тому, что в жизни все происходит случайно и непредвиденно, совсем неожиданно для себя и для его самого, и произошло это событие у подножия  одного из чудес света – пирамиды  Хеопса.   Хотя оба мы  родились и выросли в одном и том же сибирском городе, -  чуть ли не в один и тот же день, все же  никогда не встречались, несмотря на то, что жили долгие годы чуть ли не в ста метрах друг от друга. Вот оно -  достоинство жизни в большом городе – ни ты ничего не ведаешь о соседях, ни они о тебе. Совсем другое дело прозябать в деревушке или небольшом городке – там каждый знает  друг о друге  все и даже более того – то, что  знать другим  совсем не положено  даже если они и милиционеры.*

Выслушав рассказ экскурсовода об истории возникновения одного из семи чудес света и к тому же единственного из сохранившихся до наших дней, подошел я к другой группе, где и приметил знакомое лицо. Представившись и разговорившись с Николаем, почувствовал я ощущение чего-то еще  неуловимого,   но важного -  мне показалось, что именно от него и получу я ответы на многие мучившие меня до сего времени вопросы. Да только ли меня одного терзают эти вопросы  - о смысле жизни, о ее опасных поворотах?   И как можно, если не избежать их, то хотя бы вписаться в них таким образом, чтобы не слететь в обочину на той скорости, которую обычно, мы избираем сами, несмотря на предупреждающие знаки  - родительские наставления, советы мудрецов,   законы писаные и неписаные.

Обменявшись положенными в таких случаях, когда встречаются два земляка да еще за тысячи километров от дома, любезностями, посвятили мы несколько минут и  обмену впечатлениями обо всем увиденном в Египте – стране до сих пор загадочной и притягивающей туристов со всего мира.

Договорившись продолжить беседу, наметили мы и подходящее место встречи – кафе-ресторан на телевизионной вышке Каира, - откуда открывался великолепный и незабываемый вид почти на весь огромный город, – вдали просматривались хорошо и  гигантские  пирамиды, на сооружение которых ушло много лет и камней, но еще больше человеческих жизней.

Быстро подбежавший шустрый официант с приветливой улыбкой принял заказ и удалился. Не успели мы еще и открыть рот, как  к столику подошел сам Фараон – живая копия одного из тех всевластных правителей, правили которые Египтом  несколько тысяч лет тому назад. «Фараон» оказался представителем фирмы Рhаrаоniс Personal Analysis, специализирующей на составлении психологического портрета того или иного посетителя  ресторана. Я, не веря в эту чертовщину, вежливо отказался от фараонских услуг, но мой собеседник полез в карман за деньгами, и рассчитался за еще не оказанную услугу.

Современный фараон явно располагал компьютером, так как уже через пять минут доставил отпечатанный на папирусе  портрет заказчика  -  You are elegant, confident  and you always meet people friendly and smiling. You love to help people, and because you are sensitive, you are don’t like criticism, and you don’t confess, if you did something wrong, to any one, but you know your faults well. You are opinionated and you defend your opinions and yours  ideas. You tend to interfere in the other’s  life and you always advise them. You love to defend the weak people as if you must do that. You respect traditions and society and principles. You always respect people, so you never do something hurt them.

Name. Nikolai*

Greetings From Cairo Tower   Egypt,    11 12 1998

- Ну, как, узнаете себя по описанию? – спросил я  слегка удивленного собеседника

-  Да, в общем-то, все довольно верно. Только не согласен я с тем, что имею тенденцию вмешиваться в чужую жизнь. Разве только,   если  меня сильно попросят об этом сами те, кому я начну давать советы.

- А не могу ли я попросить  Вас описать хотя бы часть Ваших приключений, особенно тех, которые привели Вас однажды в места столь отдаленные от всех  столиц  цивилизованных государств мира, что невозможно проконтролировать, что же происходит там, в этом логове, где осуществляется исполнение приговоров?    

- Почему бы и нет. Я не против того, чтобы поделиться с людьми добрыми всем тем злом, принесли которое мне мои увлечения. А уж они пусть решают, – стоило ли ради них рисковать свободой, живя в стране Несвободы.

Первую из обещанных моим давним заочным знакомцем рукописей получил я уже через пару недель с юга Египта, из   местечка граничащего с Суданом, куда как я понял, навострил он лыжи. Хотя выражение  это в Африке вряд ли приемлемо -  кому  нужны лыжи там, где  никогда не бывает снега, но вы, конечно, поняли, что я имел в виду.   Вторую главку прислал он из Кении  с описанием впечатлением о покорении Килиманджаро.*  Не трудно понять человека, побывавшего на самом дне общества и испытавшим глубину падения в неведомую ему до этого пропасть. После сего испытания, конечно же, хочется очиститься и подышать свежим горным воздухом, да и поглядеть с почти недосягаемой высоты на то, что оставил  внизу с возникшей в голове навязчивой  мыслью, – а стоит ли возвращаться в покинутое тобой  болото.

Следующая бандероль пришла из Кейптауна. Уж не собрался ли он добраться и до Южного Полюса?! Около месяца не было от беспокойной души  ни слуха, ни духа и наконец-то обнаружил я почтовом ящике пакет  из Сингапура. Затем, с  равномерными двухнедельными промежутками, получил я несколько глав из Таиланда, Вьетнама и Кампучии. Последняя исповедь пришла  из  Гонконга. На этом следы моего нового приятеля потерялись. Что произошло с ним после прибытия на стройку века (капиталистический рай  в Китае строят  коммунисты, не одевшие масок демократов)  – остается только гадать.

Так что все, что удалось мне получить от самого нераскаявшегося грешника,   публикую я  под заголовком  "Молитва на чужом языке", а остальное, уж не обессудьте, - сочинение вашего покорного слуги. Я, разумеется, пытался повествовать о жизни героя так, как если бы он делал это сам. Для меня это  было  не слишком трудным занятием, – ведь многое в восприятии мира нас с ним объединяло, за исключением самой малости – не увлекался я тем, что так занимало его долгие годы в плане получения,   по мнению некоторых экспертов, сомнительных наслаждений. Был я привержен влечению только к лицам противоположного пола, о чем, боюсь и признаться,   иногда жалею. Ведь живем мы один раз, и хочется попробовать всего. Тем более того, что совеем недавно было запрещено чуть ли не под страхом смерти.

Будучи человеком недоверчивым, не мог я открыться, не только кому попало, но даже и самому близкому другу, которого давно подозревал в подобных пристрастиях. Хотите верьте, хотите нет, но  мой приятель служил  в тех органах, которые, как и раз и должны были претворять решения партийцев пересадить всех тех, кто отвлекается от генеральной линии партии в этом скользком вопросе.   Но где же вы видели  милиционера, готового придти с повинной и помочь следствию посадить самого себя? Гораздо легче добиться этого от других. В стране Советов ты мог безнаказанно их запугивать, пытать, шантажировать, морить голодом, избивать. А как ты будешь бить самого себя? Это  как-то несподручно,   да и не принято, если не считать тех религиозных фанатиков, кто  изо всех сил бичует самого себя да еще выставляет  это на показ.*

Каким образом  смог я  узнать все, что случилось с Николаем со школьной скамьи  до скамьи подсудимых и далее – об этом история, как говорят, умалчивает. Признаюсь, однако, что это было нелегко. Ведь носила моего героя нелегкая чуть ли не по всей Европе и Азии, - слава Богу, что не побывал он еще и в одной из Америк. Туда-то я точно попасть не смог бы – кошелек не позволяет. Но могу заверить доверившихся мне читателей в том, что  факты, приведенные мною в этих трех книгах, на все сто процентов соответствуют действительности. Следует только признаться, что я   слегка  исказил лишь некоторые фамилии, – дабы не обидеть тех, кто не хотели бы сгинуть во тьме веков без всякого упоминания  своих,   пусть и искаженных, имен   и хотя бы краткого описания  своих  делишек.

Тебе же, терпеливый читатель, торжественно обещаю, что ни в коем разе не буду поучать тебя, помня слова Сенеки* - «долог путь поучений, краток же и успешен на примерах».

Итак, только на примерах ошибок, совершенных в свое время героем этой книги и собираюсь я тебе показать, бесстрашный читатель, как опасно пускаться без руля и без ветрил, без компаса и без трезвого и мудрого кормчего. А таковыми, как я убедился на собственной шкуре героя этой не всегда веселой повести, могут быть книги.

Конечно же, я не рассчитываю, благосклонный читатель, что извлечешь здесь для себя что-нибудь новенькое – то, чего доселе не видел мир. Ведь еще Теренций*  произнес, что «нет ничего сказанного, что было бы сказано впервые». Но ведь и верно то, о чем в свое время говорили оба Плиния* - «нет такой плохой книги, чтобы была совершенно бесполезной»…

*****

МОЛИТВА НА ЧУЖОМ ЯЗЫКЕ

И Л  И 

ВОСПОМИНАНИЯ ГРЕШНИКА,

НАПИСАННЫЕ ИМ САМИМ ПО ПРОШЕСТВИИ ПЯТИДЕСЯТИ   ПЯТИ ЛЕТ   СО ДНЯ ПОЯВЛЕНИЯ  НА СВЕТ.                

Предисловие.

Впервые желание описать жизнь свою непутевую появилось у меня   в 1970 году, после пережитой личной трагедии. Тогда, благодаря моей безграничной доверчивости, что с полным на то основанием можно приравнять к беспредельной глупости, потерял я и любимую жену, и не менее любимую работу. Видимо, только сильные потрясения, перенесенные нами, и способны вызвать непреодолимую потребность выразить свои чувства. К тому же, в те далекие времена прочитав, а чтение было моим самым любимым занятием, «Жизнь и удивительные приключения Бенвенуто Челлини,* написанные им самим», прислушался я к совету этого необыкновенного итальянца. В предисловии к своей увлекательной книге он чуть ли ни всех обязал описать свою жизнь, так как путь пройденным каждым из нас неповторим и поучителен для других. Однако, советовал он  сделать это не ранее, чем прожив сорок лет. Мне же тогда исполнилось всего двадцать семь, да и впечатлениями был я еще не особенно богат.

Прожил я до сего времени без болей, без страданий. Жизнь, как говорят, мне улыбалась. Не испытал я еще на своей собственной шкуре  коварства тех, кто прикидывался моими друзьями, не был еще обворован теми из красавцев, которые имели доступ в мой дом в любое время суток; не побывал еще в подвалах «доблестной советской милиции».*  Не предстал еще перед «самым гуманным судом в мире»,* не прошел еще одним из маршрутов Гулага,* не объездил затем много стран, что уже само по себе полезно и поучительно. Хотя мне и повезло общаться с массой замечательных во многих отношениях людей, пришлось все же столкнуться с кучкой завистников, подстрекателей, предателей. Несмотря на свою малочисленность, принесли они мне немало обид и бед.   Или злой рок насылает на нас  таких мерзавцев, или, ища приключений на свою голову, мы сами выбираем их общество, -  не берусь судить,   а тем более утверждать о судьбе, предназначенной любому из нас.

Я вообще-то человек не суеверный, но поневоле начнешь задумываться. Уже фамилия моя прямо указывала на то, что быть мне или судьей, или судимым.* Предпочел я, как вы узнаете, если продолжите чтение, последнее, посему как в государстве нашем, который один великий человек назвал «империей зла»,* зачастую гораздо позорнее было быть судьей, чем осужденным.*  В ожидании суда содержался я в камере под номером 33, что совпадало с инициалами сочинительницы доноса, обвинившей меня в том, что по тогдашним меркам в «царстве зла»* считалось преступлением. Провел я в заключении не более и не менее чем 666 дней, число, как вы знаете, тоже роковое.*  Так что волей-неволей начнешь соглашаться с народной  мудростью – «что написано на роду не, миновать тому».

Как и всякого человека, не обделил меня Господь ни разумом, ни чувствами, ни талантами. Но последними обладал я в такой  скромной степени, что это не вызывало большой злобы среди коллег по профессии. Я спокойно  и без особых помех тянул  свой воз, избрав ремеслом преподавание музыки и пения. На этом поприще достиг бы,   возможно, еще и больших успехов, если бы не одна, но губительная страсть. Пока воздержусь подробно ее описывать, и сообщу только то, что о сей напасти спорили и продолжают спорить философы не одну тысячу лет. Причем до сих пор не пришли к окончательному мнению – плохо это  или хорошо. Так что пострадал я за непонятное даже мудрецам дело.

Только кремлевские «умники» не сомневались в пагубности подобной страсти. Именно с благословения их наместников в моей губернии получил я, вместо благодарности за свой неутомимый труд, возможность пообщаться с прирожденными палачами, которые официально назывались по иному – дознавателями, следователями, прокурорами, судьями, «народными» заседателями, – чей приговор принужден  был я выслушать еще и в железных браслетах, лично мною не заказанными.

Со слезами благодарности, выслушав строгий вердикт,* стал я мысленно готовиться к еще более страшному испытанию – предстоящему «пере исправлению», так как весьма опасался стать таким же правильным как  те добрые люди, которые денно и нощно шпионили за мной, усердно пытали  и с подозрительным пристрастием  судили. Однако из всего, дорогой читатель, можно извлечь пользу! Из-за, более чем хотелось бы, близости с представителями различных слоев общества, разделявших вместе со мною предоставленную нашими судьями милость, расширил я словарный запас великого и могучего русского языка. И теперь могу  общаться с любой публикой, да еще и на чужих языках, прилежно изучил которые в свободное от моего «перевоспитания» время.

Мысли о побеге, конечно же, приходят в голову любому пленнику. Однако приходилось отгонять их как назойливых мух, так как  прекрасно понимал я  - в какой стране нахожусь. Даже если бы и удалось преодолеть два ряда колючей проволоки и высокие заборы, да и убежать подальше от задремавших или подкупленных часовых без свинца в груди, то, в какую бы ты сторону  не подался, пришел бы к таким же заграждениям, только еще более надежно обустроенным. А охраняли эти непроходимые заставы тщательно отобранные и неподкупные пограничники, которые, вполне вероятно, могли послать  пулю в спину родной  матери, если та надумала бы пройти без остановки мимо сыночка в зелененькой фуражечке.

Через пару лет пребывания в лапах костоломов и душегубов, получил я справку о частичном своем исправлении. С ней  и прибыл я на «стройки народного хозяйства»* (там меня еще не видели!), где и пробыл  я еще пару годков до окончательной свой переделки. Расставшись с моими благодетелями, сделавших из меня обновленного гражданина, очутился я в обновленном государстве, которое, не успев обновиться, рассыпалось вскоре как карточный домик. Полу проснувшиеся после коллективного летаргического сна (у нас все было коллективное, даже сны!), мои сограждане стали изумленно взирать на то, что принялись творить со страной господа  - бывшие товарищи и  «верные ленинцы». В один миг  те оборотились из «строителей коммунизма» в строителей капитализма!   Оборотни смогли добраться и до высшей власти, убрав со своего пути «не мытьем так катаньем» слабовольного и не очень-то дальновидного политика, которого язык не повертывается назвать мудрецом.   А ведь всякому народу можно   позавидовать, если на вершину власти возвел он мудрого, просвещенного и гуманного правителя.   О таком Платоне* на троне  мы только мечтаем, причем аж с семнадцатого года.

Наши же бывшие секретари обкомов и горкомов,* специалисты по «научному коммунизму»,* палачи, сыщики, цензоры освоили новые профессии – банкиров, налоговых инспекторов, владельцев казино, охранников. Причем зачастую охраняют родимые  тех, кого ранее сами же выслеживали, арестовывали и охраняли в тюрьмах.       

Я их понимаю. Мне тоже под натиском обстоятельств в те два года, что я провел в заключении при их старых порядках, пришлось осваивать тонкости новых для меня профессий – подсобного рабочего на лесопилке, дворника, киномеханика и даже секретаря-машинистки. Какая же эта мука, – исполнять ту работу, к которой у тебя душа не лежит! Так что всех этих  б ы в ш и х  можно только пожалеть, особенно людей «с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками»,*  которые еще и поголовно состояли в «уме, чести и совести нашей эпохи».*  Ну не скребут ли у них кошки на душе, если вынуждены они теперь охранять и защищать от всех напастей того, кто вдруг обрел богатство путем обмана, подлога, интриг, убийств, путем нарушения законов и божеских и государства? Не терзают ли их угрызения совести, даже если от совести остались только ее остатки?

По сравнению с ними я самый счастливый человек на свете. Опять занимаюсь своим любимым делом, – музыкой, – работаю кантором в церкви в одной из самой цивилизованной и благополучной стране мира. Правда, да сих пор не знаю, получил ли я эту работу как в наказание за грехи или как награду за терпение в выпавших на мою долю испытаниях.

Хотя я и слушаю почти ежедневно во время служб и различных церемоний проповеди и тексты из Библии, все равно не могу избавиться от пороков. Ведь стараясь убежать от одного из них – верить всем, одновременно приближаюсь  к другому – не верить никому. Наставник Нерона,* мудрый Сенека* назвал первый из них благородным, а второй – безопасным пороком. Так что есть, чем утешиться. Но утешение это горькое, как лекарство от смертельной болезни, к тому же купленное слишком дорогой ценой…

***

P. S. Комментарий к помеченным словам и фразам размещен в двух вариантах  - отдельно от основного текста и в конце текста. Так что у читателя есть выбор – или помеченное слово включить в поиск и сразу же попасть на разъяснение этого слова в конце текста, или открыть Комментарий в отдельном окне и приоткрывать его, когда потребуется. Однако автор рекомендует читателям вначале ознакомится с разъяснениями тех нескольких малознакомых слов, которые они встретят, дабы не отвлекаться при самом чтении. Не упрекайте его за разъяснение того, что понятно любому  бывшему советскому гражданину. Автор учитывает то, что ИНТЕРНЕТ доступен для библиофилов из всех стран мира.

++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

++++++

Крик. Появился герой, Глаза продирает,

но где он родился, не понимает.             

В первых строках воспоминаний сообщу я сперва о месте своего рождения, поскольку не только время, но и то, где мы родились, определяет многое в жизни нашей. Какой высший разум рассчитал момент и место появления каждого из нас, уже отживших на этой грешной земле и живущих ныне и рассчитал ли – доподлинно не известно. Несомненно лишь одно - не мы  решаем это. Мне кажется, что если бы нам самим дали таковую возможность, то многие избрали бы совсем другие времена и другие страны…

Старинный сибирский город Краснопыльск, а именно здесь я и появился на свет Божий, раскинулся по обоим берегам многоводной реки, которую трудно не заметить на карте мира. Начало свое она берет в предгорьях  высоченных вечно заснеженных гор, а покидает пределы Сибири, впадая в Северный Ледовитый Океан. Город мой, и так не маленький, к тому времени прирос заводами и фабриками, перевезенными с западной части страны уже сразу после начала войны с Германией.* Эшелоны за эшелонами прибывали станки и оборудование вместе с трудовым и начальствующим людом. Многим из прибывших приходилось селиться прямо по соседству  с возводимыми корпусами цехов.

Но, слава Богу, из родильного дома принесли меня не в брезентовую палатку, а в добротный бревенчатый дом, который хоть и был о двух этажей но сильно смахивал на барак. Дом-барак стоял как на плацу вровень с двумя другими домами-близнецами. И таких рядов было тридцать три. В каждом из домов было по три подъезда, а в подъездах по четыре квартиры. В каждой квартире проживало по две, а то и по три семьи. Почтовый адрес нашей «улицы» был заимствован из жандармского лексикона – 2-ой участок. В этом участке наш дом был под номером 65. Не сомневаюсь, что проектировал участок какой-то бывший зэк. Для полного счастья не хватало только высокой ограды из колючей проволоки и вышек с караульными.

В те далекие времена в Сибири стояли страшные холода. Уж и не помню, разумеется, было ли тепло в самом родильном доме, но по рассказам матушки моей знаю, что в самые первые  минуты освобождения из девятимесячного плена я сильно  кричал. Хотя, если и было прохладно, то следовало бы мне воздержаться от рева, ибо, в отличие от многих деток, появился я на свет Божий, как говорят, «в рубашке», что по народному поверью означало - быть мне счастливым. Да если бы знал я о том, какие испытания выпадут на мою долю, то орал бы, пожалуй, еще громче –  «мама, роди меня обратно! »

Да и без этого все те, кто пребывали в соседних палатах, весьма испугались, так как порешили, что включили сирену, призванную предупреждать об атаке с воздуха. Ведь знали, что вражеские самолеты давно отогнаны даже от Волги, а все же опешили.

Одна из нянечек принялась успокаивать меня такими вот словами:

- Что ж так надрываешься, несмышленыш? Ведь родился ты под счастливою звездою в самой лучшей стране мира, где великий вождь товарищ Сталин заботится обо всех советских детях пуще, чем о своих собственных.*  Так что и тебе достанется от его любви.

Услыхав, что и мне достанется, умолк я, не мешкая, размышляя о скрытом значении этих слов.*

Через несколько денечков запеленала меня мамаша, завернула в одеяльце и понесла  торжественной походкой домой. По дороге сверток не кричал и не разворачивался, – климат не позволял.

Коли упомянул я о мамане, то не грех несколько слов сказануть и о папане, который хотя и носил военную форму, но под вражеские танки с гранатой в руках не рвался. Трудился он на каком-то сверх засекреченном военном объекте, где и проживал с женой и детьми. В доме же матушки моей открыл он для себя второй фронт, где и проводил частенько сражения, большей частью по ночам, исчезая под утро никем не замеченным. Такую вот скрытность, мне кажется, унаследовал и я от него, что не осуждаю и признаю за если не за добродетель, то за весьма немалое достоинство.  

Или из-за своей редкой скромности, или по причине засекреченности службы своей оставил батюшка в моем свидетельстве о рождении в графе «отец»  только размашистый  прочерк вместо положенной в этом случае фамилии - Коробейников.   А посему унаследовал я  украинскую фамилию от матери, а та в свою очередь получила ее от моего деда, которого я и в глаза не видел. Много лет раньше  моего появления на свет попался он  на глаза людям не то с ружьем, не то с пистолетом…*

Храбрый и сердобольный папаша мой не стал помогать, моей матушке поставить меня на ноги, а поспешил поскорее унести свои ноги. Да остался я не без нянек, - обязанности их, хотя и с не очень большой охотой, принялись исполнять по очереди два моих братца единоутробных. Их отец – Степан -  пропал без вести пропавшим  после очередного сражения с немцами.

Нелегко было матушке справляться с тремя хлопцами, да еще и приходилось добывать хлеб насущный. Помогая кому постирать, кому помочь с ремонтом квартиры, а кому и пошить платье, матушка получала от людей ношеную одежонку, которую увозила   в дальние деревушки, – там и такой не было. Меняла она одежду на продукты и, нагруженная сумками и авоськами, приезжала уставшая домой. Да и у братьев  моих было немало обязанностей. Они кололи дрова, топили печку  и носили ведрами на коромысле воду из водокачки, что находилась не близко. Ко всему этому приходилось им  еще мыть полы и готовить еду.   Все это предстояло проделывать в недалеком будущем и мне, а пока же пребывал я в счастливом неведении о тяготах жизни.

Вскоре старший брат, Юрий, уехал  на Север учиться на горного инженера, и все хлопоты по дому свалились на среднего – Владимира. К тому же и я висел на его шее. А, надо признаться, ребенком я был строптивым и не сговорчивым, особенно если, не приведи Господь, обидеть меня ни за что ни про что.

Очень любил я, когда братец качал меня в люльке, но так как самому ему труд этот не был в слишком большую радость, то покинул он как-то меня, не докачав как следует, и убежал во двор играть с друзьями, приговаривая:

- Ох, и надоел ты мне до смерти!

Поднатужился я тут, дабы самому раскачать люльку. Вертелся, вертелся, да так, что вылетел из нее и закатился под кровать. Другой-то тут же  и заорал бы во все горло, но я затих и лежу себе спокойненько. Интересно же что будет дальше.

Прибежал через полчасика братец, да и остолбенел. Ведь в ту пору детей еще не похищали.* Уж и не знаю, сколько бы он так простоял соляным столбом,* да пришедшая маманя, увидав эту немую сцену, подняла крик на весь дом. Сбежались соседи, - ступить было негде Хорошо, что был я для них недосягаем, а то так и раздавили бы своими ножищами. Мать набросилась с ремнем на брата, вопрошая, - каким цыганам он меня продал и за сколько. Тот, спасаясь от ожившего внезапно ремня, кинулся на пол и залез под кровать, где и обнаружил своего подопечного в целости и сохранности. Стараясь поскорее избавиться от побоев, занял он мое  дальнее место, вытолкнув меня из-под кровати. Досталось мне изрядно. Какое-то время удары продолжались, пока маманя не разглядела, кого лупит.

С тех пор решил я, что строить козни другим – неблагодарное занятие.

***

Герой сегодня очень рад –

попал он чудом в детский сад.

Как только забыли мы с братцем о недавнем побоище, то и простили друг друга. Да и вообще-то  в доме нашем царила атмосфера согласия, доброты, любви к  ближнему, мира и покоя, прервал который, однако, вскоре пришелец, назвавшийся моим  папой. Пришелец оказался работящим, добрым и разумным человеком … в те дни, когда бывал трезв. Эти дни запомнились мне как праздники, хотя они никогда не совпадали с официальными праздничными днями.*

Даже и не знаю, где мать познакомилась с ним. Вполне возможно что «папа» сам мог по ошибке спьяну вломиться в нашу квартиру. Ведь «участок» состоял до боли похожих друг на друга бараков,   - так что нередко какой-нибудь забулдыга* заруливал в чужую гавань. И не всегда его прогоняли прочь. Война забрала почти всех мужчин и многих из них безвозвратно. А женщины? Они ведь не созданы для жизни в одиночестве.

Работал мой новый «папаня» в организации с завораживающим названием – «Вторчермет», что означало поиски и заготовку черных металлов для использования их вторично. А так как многие заводики в славном нашем царстве-государстве*  производили продукцию такого качества, что годилась она только на переплавку, то фирма эта процветала и «папаня» не сидел без дела. И, похоже, что сам он был весьма рад своему занятию -  с работы возвращался всегда навеселе.* У него был и обширный круг знакомых, частенько разделявших с ним радости жизни, а затем помогавших ему найти дорогу до дому.

Однажды папаня привел с собою собаку. Точнее, трудно  сказать, кто кого привел, - маманя, открывши дверь на шум в подъезде, увидала обоих стоящих на всех четырех. Кобель был тотчас же прогнан, а другой четвероногий «друг человека» * был впущен. Хотя разумнее поступила бы матушка, если бы впустила только собаку.   На многих хмель действует как снотворное, но папаша, напротив, возбуждался донельзя. После подпития его тянуло  ругаться самыми последними словами, бить посуду, а иногда и  мать. Вот почему с самого детства возненавидел я и пьянство, и бранные слова.

Поутру, проспавшись и опомнившись, пришелец извинялся за скотское свое поведение, и давал торжественное обещание покончить с возлияниями раз и навсегда. Несколько дней провинившийся был трезв как стеклышко, а затем все  повторялось заново.

В дни воздержания папаня пытался вернуть матери и мое расположение – вместо водки приносил в дом конфеты, пирожное, а однажды купил для меня букварь и стал обучать чтению. Учение хотя и происходило с перерывами из-за запоев учителя, но пошло впрок. Довольно скоро мог я уже читать по слогам, а затем и без единой запинки целые предложения. Папаня только успевал покупать все новые и новые книжки. Особенно полюбил я сказки да еще с красочными картинками, изображавшими то Иван царевича, то Василису Прекрасную, то Змея Горыныча, то Емелю-дурака.*

После очередного пьяного скандала и дальнейшего протрезвления папаня, чтобы загладить вину, объявил матушке, что скоро устроит меня в детский сад. По тем временам это было почти что чудом,   – детсадов было мало и для всех желающих мест в них не хватало. И, действительно, довольно-таки скоро исполнил отец обещание, используя какие-то свои связи, - говоря проще и его словами – «по блату», то есть по знакомству. «Блат – великое дело», - приговаривал папаня, ведя меня за руку первый раз в это незнакомое для меня учреждение.

Оказалось, что детсад располагался в таком же, как и наш, бараке, да только переоборудованном таким образом, что, зайдя в один подъезд, можно было пройти по всем двум этажам и комнатам не выходя из дома. Тогда он показался мне целым дворцом с залами, игровыми комнатами, спаленками, гардеробами и даже теплыми туалетами. Только этот дом-барак из всех ста других нашего «участка» и имел такое  существенное преимущество. Доподлинно, это наш дорогой вождь так заботится о детях, чтобы они ни при каких обстоятельствах не обморозили особо важную для государства часть тела, подумалось мне.

В детском садике и увидел я впервые изображение этого мудрого и доброго человека во весь его полный рост. Огромный портрет, написанный масляными красками, изображал Его, стоящего на зеленом лугу. Вождь держал одну руку за пазухой шинели, наверное,   проверяя на месте ли пистолет, и всматривался орлиным взором вдаль. Впечатление было таково, что видит он даже то, что находится за горизонтом.

Каждый день в садике начинался с рассказов о мудром Сталине – друге и соратнике великого Ленина.   Нам не объясняли, кто из них был мудрее и добрее, но я  тогда еще понял, что оба они стоили друг друга, то есть оба хороши.* Я хорошо запомнил все эти байки о вождях, потому как сам читал их вслух для своих сопливых сотоварищей. Ведь как только воспитательница прознала про умение мое читать, то стала поручать мне исполнение части своих довольно-таки сложных обязанностей.   И особенно был доволен этим навещавший ее дружок. Этот милый паренек теперь не ждал ее, вздыхая в одиночестве в коридоре. Они вздыхали там уже оба, а мне приходилось читать все громче и громче, дабы мои благодарные слушатели не отвлекались на звуки, не имеющие никакого отношения к тому, что слышали они из моих уст.

Воспитательница полюбила меня всею душою, из чего заключил я, что любят нас скорее не за внешность нашу, так как красотою я не отличался, а, скорее всего за то, какую пользу приносим мы окружающим нас людям.

***

Вот тащит Ник портфель, от счастья без ума, -

в школу на рассвете призвала его страна.

В детский садик ходил я с удовольствием, особенно зимой. По правде сказать, в это суровое  в Сибири время года мне не приходилось утруждать свои ноги, - меня возили. Или отчим, или брат тянули веревку, – к ней были привязаны санки, на которых восседал я, укутанный так, что видны были только глаза. В шубе и шапке ушанке, в валенках да еще обвязанный метровым шарфом представлял я собою весьма внушительный груз, и, как-то один из возчиков, – братец, взбунтовался. Закатил он меня за угол, да так резво потянул веревку, что слетел я с санок как пушинка с осеннего тополя, да и бултых головою с хрустящий сугроб.   – Я тебе не лошадь, чтобы развозить такого барина. Ходи пешком теперь уже! Вырос большой!

Долго «барин» стоял на студеном ветру, осыпаемый снежными хлопьями в тридцатиградусный мороз не смеясь и не плача, и не шелохнувшись, - ну впрямь как кремлевский курсант у входа в мавзолей Ленина, да только без винтовки.

Через часок кто-то из соседей доложил матушке, что у дома нашего выставили часового и что часовой этот похож на Николу. Сняла матушка меня с поста, а с брата штаны да отлупила его от души. С тех пор лошадка моя не брыкалась и исправно бежала рысцой до места назначения.

Надо признаться, что братец вскоре поквитался со мною. Лупить он меня не стал, а придумал вот что. В один из вечерков, перед ужином поведал он мне великий секрет – как без сахара сделать сладким чай, до которого с малолетства был я большой охотник:

- Помешай сорок раз чай ложкой, и он посластеет.

Приняв сей  удивительный по своей простоте совет за чистую монету, отказался я добровольно от сахара за ужином и ну давай крутить ложкой в стакане. Смотрю, у мамаши и отчима глаза становятся все больше и больше.

- Чего это ты еще придумал? – вопрошает строго матушка. Я же, боясь сбиться со счета, который мысленно веду в своей доверчивой башке, продолжаю малополезное занятие и, разумеется, не реагирую на вопрос. На счете тридцать семь выхватила маманя ложку из стакана, да и треснула меня ею по лбу. Чай, конечно же, из-за этой досадной помехи был в этот вечер весьма горек. Но, хоть мне и пришлось вдвойне несладко, не мог же я сослаться на совет братца любимого, - ведь доверил он мне этот рецепт по большому секрету.

Эта история повторилась еще пару последующих вечеров, - успевал я уже почти до тридцати девяти помешиваний. И только когда я понял, что от мамашиных внушений бедный мой лоб скорее расколется надвое, чем чай станет сладким, рассказал я о проделке брата. Общий хохот пересилил гнев матушки, - она и сама не удержалась от смеха. Только мне одному  было не до веселья.

Через какое-то время обидчика моего приняли на учебу в Школу военных техников, - так тогда назывался Железнодорожный техникум, и уже после первых занятий он явился  домой в форме. Особенно поразили меня расшитые серебром погоны - и на шинели, и на гимнастерке. Не было их только на нижнем белье, но и оно было какое-то необычное. Начищенные до блеска ботинки, отутюженные брюки и сверкающие погоны ослепили меня и повергли в священный ужас.

К слову сказать, в те годы форму обязаны были носить не только военные или легавые, - так ласково называли милиционеров,* но и пожарники, почтальоны, железнодорожники, а вскоре даже и школьники. Только нас, детсадовцев, забыли нарядить и причесать одинаково, но при этом все же заставляли частенько ходить строем. А что может быть нелепее, чем одетая как попало толпа идущая строем, да еще под барабанный бой? Следовало бы, рассуждал я тогда, всех кто носит форму обязать ходить только в строю. А тех же, кто не удостоен  быть чести облаченным в мундир, убрал бы я вообще с главных улиц, чтобы не путались под ногами у чеканящих шаг.

Такие вот мысли навещали мой котелок* в те времена. Но, если перенестись лет так на тридцать вперед в мое будущее, которое теперь является для меня уже далеким прошлым, то придут в голову совсем другие мысли, да еще и в стихотворной форме. Очутившись внезапно в пыточных застенках «родной» и «доблестной» милиции, испытал я такое сильное потрясение от ее «гостеприимства», что в один миг стал поэтом. Однако же, не советую никому по своей доброй воле искать писательской славы именно таким путем…

Я забыл, что живу не в Париже

и в округе одни лишь менты.

Опускался все ниже и ниже

и дошел до последней черты.

За весельем пришла и расплата,

коль родился я в этом краю,

Где никак не прощают разврата,

также то, что ты не в строю.

Не в строю, что упрямо шагает,

железным грозя кулаком,

что все наши права попирает

кровавым своим сапогом.  

Но вернусь поскорее обратно в золотое детство. Был я еще на огромном расстоянии и до тюрьмы, и до разврата. Да о последнем даже и не слыхивал, находясь в том нежном возрасте, который художники изображают, рисуя ангелов. Единственная разница между ангелами и всеми моими тогдашними сверстниками была в том, что не летали мы в небесах, а жили, хоть и не совершив ничего предрассудительного, на грешной земле. Другая разница была в том, что ангелы голенькие, а мы были облачены  в одежды с ног до головы, особенно когда с небес падали белые мухи.*  Это в Африке тамошние «ангелочки»  могут бегать с луками и стрелами в любое время года, не рискуя простудиться в ледяные статуи, хотя и у них там своих проблем хватает.

Здесь, вероятно, поправит меня внимательный читатель сего жизнеописания, что находится еще одно отличие между детьми и ангелами, а именно принадлежность первых к тому или иному полу  не в пример небесным созданиям. Как раз сие «преимущество» и исключает возможность для всех родившихся на земле оставаться ангелами до конца своей жизни. Правда, если не помирает кто-либо в столь раннем возрасте, что Господь забирает их прямо на небо, не устраивая испытания, которого в последнее время даже атеисты стали побаиваться*  -  Страшного Суда.*

И, дабы поставить все точки над i в вопросе о значении времени и места нашего рождения, надо прибавить и большую роль того, к какому полу принадлежим мы. Ведь многие, если не основные беды наши происходят оттого, что начинаем мы путать или время, в каком живем с тем, в котором нам хотелось бы существовать. Или начинаем жить по обычаям других стран, не покинув еще пределов собственной. А  бывает и еще не лучше, – залезши в чужой монастырь, начинаем учить тамошних монахов жить по нашим уставам.*  Но самые большие неприятности происходят с теми, кто, будучи рожден мужчиной, пытается перещеголять женщин в привязанности к особам мужского пола. Моралисты, окружающие нас повсюду, - вы без труда найдете их даже в пустыне, еще как-то могут простить особое расположение женщин друг к другу, но полную свободу в выборе объекта влечения и обожания  мужчины имели только, пожалуй, в Древней Греции и в Древнем Риме. Хотя известны случаи подобные ситуации и Древнем Китае. Один историк описал случай с одним из императоров, не желавшего потревожить покой мальчика, заснувшего в его объятиях, – императору пришлось отрезать рукав халата, чтобы  не прервать драгоценный сон своего сокровища. С тех пор в Китае любовь к юношам  так и называется  -  «отрезание рукава халата».

Ожидаю, что некоторые, особо дотошные читатели, с полным на то основанием могут упрекнуть меня за то, что не упомянул я о национальности, которая по их просвещенному мнению имеет первостепенное значение. Но не буду углубляться еще и в эти дебри, во всяком случае, пока. Порассуждаем  и на эту скользкую тему чуть попозже, а пока, с вашего позволения, возвращаюсь опять в свое незабываемое детство.

Приближалась пора, когда и мне надо было усаживаться за школьную парту. В отличие от многих жилых домов, почти все школы в городе построены были из кирпича и, причем, каждая по собственному проекту. Тогда в правительстве находились, конечно, типы малоприятные, но мошенников, воров там не держали. Следило зорко правительство и за тем, чтобы по всей необъятной стране казнокрады находились там, где им и положено -  в тюрьмах или в исправительных лагерях. А посему школы всегда были оштукатурены, покрашены и снаружи, и внутри, освещены, обогреты, а учителя получали вовремя зарплату. Директоров школ если и озаряли мысли, то не из тех  как бы обложить родителей очередными поборами якобы  «на ремонт школы». Учебники для своих чад родители должны были покупать сами, но стоили они буквально копейки. Первый комплект учебников - не пропадать же добру раз купили - пришлось мне осваивать самостоятельно, без помощи учителей. Мне не хватало двух месяцев до семи, положенных первокласснику лет. Получив год передышки от государственной опеки, и сильно осерчав на въедливых буквоедов, к умению читать, решил я овладеть искусством чистописания, - именно так называлась эта труднейшая наука. Беспрестанно макая перо в чернильницу, и высунув для чего-то язык, выводил я часами замысловатые каракули в специально для того разлинованных тетрадках-прописях. Немало я загубил перьев и извел чернил. А сколько испортил скатертей! Но почерк у меня, надо признаться, до сих пор такой, что я и сам частенько не разбираю, - что написал.

Много лучше шло дело с математикой. До сорока, как вы знаете, научил считать меня братец, а уж до сотен дошел я сам. Так что к тому времени, когда можно было стать школьником, учителя, проверив мои знания, рассчитывали зачислить меня сразу же во второй класс. Однако, продиктовав  предложение  «Маша съела кашу» и, увидав мою писанину, схватились за голову.   Это еще хорошо, что не за мою. Они так ужаснулись, как будто эту несчастную кашу съел я сам, а Маша осталась голодной. Не устроило учителей то, с каким наклоном написал я буквы. Неважно, что содержание было верно. Форма была нарушена! И приказали мне явиться первого сентября в первый класс.

Со словами напутствия «учись добру, а худое само придет» отвели меня родители в школу, еле успевая за мною, – так торопился я навстречу неизвестному и, оказалось, зря спешил. Изучив досрочно все учебники за первый класс, быстро потерял я интерес к урокам, на которых в остриженные головы моих одноклассников учительница усердно вбивала то, что освоил я самостоятельно. Напрасно полез я  «вперед батьки в пекло».

Новоиспеченные школьники не скоро освоились в новой обстановке. Ведь, прежде всего надо было хорошенько усвоить что разрешено, а что   запрещено. Запретов оказалось гораздо больше. Нельзя было заходить в школу в грязной обуви и одежде. Нельзя, проходя мимо директора или учителей, не поприветствовать их, нельзя громко говорить на переменах, нельзя бегать по школе, нельзя заходить в столовую не помыв руки. Нельзя было подтираться в туалете газетами, если на них был изображен наш дорогой вождь товарищ Сталин. Последний запрет трудненько было соблюдать, потому как газет, где не упоминалось бы о нем да еще на каждой странице, просто-напросто  не существовало. А посему, выходя из туалета, все мы чувствовали себя хоть и малолетними, но преступниками.

Строжайше было запрещено и курение. Нам, первоклассникам-то запрет этот не был в тягость, а вот старшеклассники это издевательство переносили с трудом. К тому же и спрятаться с папиросой в зубах было негде, - директор школы поступил очень просто и мудро. Он сделал так, как поступает чужеземное войско, вторгшееся в соседнюю страну – продвигаясь по захваченной территории, оно срубает деревья вдоль железнодорожных путей, дабы надоедливым партизанам негде было прятаться со своими автоматами в руках. Так что, как  вы легко можете себе представить, вокруг школы было голо и пустынно.

Забыл я упомянуть, что школы тогда были раздельные, - дабы не влиять дурно друг на друга, да и вообще, чтобы дети не отвлекались от учебы какими-нибудь другими делами, мальчики и девочки учились в разных школах. Правители наши полагали, вероятно, что девочки должны дружить только с девочками, а мальчики сближаться только с мальчиками, что и происходило. Нас же - семи и восьмилетних эти противные девчонки нисколечко не интересовали. В футбол они не играли, по крышам домов не бегали, не ругались, не дрались, через заборы не лазили. Ни на что, как видите, не годились.

Все бы хорошо, да вот беда, - дорога в школу вела, как назло, мимо их благородного заведения. Ноги как-то сами собой замедляли ход, и хоть голову стараешься держать прямо, дабы не показать никому, что тебя интересует, что там происходит, но глаза так и скашиваются в сторону. Так и бредешь на себя непохожий, пока не пройдешь заколдованное это место. Из чего можно смело заключить, что трудненько удержаться от того, к чему тебя тянет…

***

Спасибо дорогой Отчизне! –

Вот и первый лагерь в его жизни.

Какими бы умными и предусмотрительными не считали себя управители государства нашего, но и они кое в чем давали промашку. Позаботившись о раздельном нашем обучении, они проморгали наш совместный летний отдых.

Все мало-мальски крупные города в Стране Советов были окружены лагерями. В свои неполные девять лет, полагал я, что все они называются пионерскими.* Однако лагерей на всех не хватало. Папане заново пришлось обивать пороги своих  блатных знакомых, чтобы достать для меня путевку в один из загородных райских уголков Краснопыльска, где каждой уважающее себя предприятие имело и даже обязано было иметь и летние дачи для дошколят, и пионерские лагеря для школьников.

Узнав о том, что вскоре поеду я отдыхать за город, да еще и на целый месяц, был я так взволнован, что и сон потерял. Такая же незадача приключится со мною ровно через тридцать лет, когда благодаря стараниям хоть и не родственницы, но упорно набивавшейся в это звание некой «благодетельницы», угожу я в камеру предварительного заключения. Когда я осознаю, что меня ждет, то сами собой придут стихотворные строки. Но самое удивительное, что смог я их запомнить, так как записывать было не на чем, не чем, да и опасно.   Но, как говорят китайцы, а уж в  мудрости им не откажешь, - «легко запоминаются стихи, если сочинишь их сам»…

Кто прошел через тюрьмы, этапы,

через ссылки, конвой, лагеря

Не забудет кровавые лапы –

символ нашей страны Октября.

Эти лапы душили свободу,

не теряя ни часа, ни дня.

Эти лапы не дали народу

хоть немного пожить для себя.

Полегли миллионы навеки,  

запугали же всех остальных.

Даже землю родную и реки

окружили в объятьях стальных.

«Бей своих, чтоб чужие боялись»! –

этот лозунг не снят до сих по

И колючками мы обмотались,

и винтовки глядят нам в упор.

На свободу податься опасно –

шаг шагни, и ты не жилец

Только то нам понятно и ясно,

что придет этой власти конец.

Попробуй тут усни, когда такие мысли лезут в голову! Да еще если под тобою нары, сбитые из досок. Это тебе не на мягкой перине нежиться под крылышком у заботливой матушки, которая и подушечку взобьет, и одеяльце подвернет, чтобы не поддувало.

В ту бессонную ночь, перед отправкой в первый в моей жизни лагерь, я только что и делал, что ворочался с боку на бок, обуреваем мыслями о предстоящем дне, который, как и положено, наступил независимо от того выспался ты или глаз не сомкнул. Матушка заставила меня тщательно почистит зубы. Водя туда-сюда зубной щеткой, раздумывал я - к чему бы это. Наверняка, зубы у нас будут пересматривать и пересчитывать, чтобы вернуть родителям с тем же их количеством. Неужели пионеры дерутся и выбивают друг другу зубы?! Плохо же тогда придется в жизни. Попробуй-ка умудриться держать язык за зубами, если у тебя их не достает или вообще нет. А без этого умения в стране нашей, как вы узнаете, если не прервете чтение на этом месте, можно было  и головы лишиться.

После утреннего чая и полученных вдобавок порции материнских наставлений запер я свой чемоданчик на ключ и потащил его, не доверяя сопровождающему меня папане. Подошли мы к конторе речного порта во время – уже распределяли детей по отрядам и рассаживали их по автобусам. Слава Богу, зубы никто не пересчитывал, иначе посадка затянулась бы надолго. И вот, длинной колонной поехали мы через весь город радостные и возбужденные, горланя по приказу вожатого песню  «Эх, хорошо в стране советской жить». Тут, ни с того ни с сего, Эх заменил я на  Ох*  и сразу же получил  по затылку от воспитательницы - симпатичной и доброй  девицы.

Уже через полчасика были за пределами досягаемости дыма от леса заводских труб. Свежий воздух ворвался в окна, за которыми показались вдали вершины гор, придавленные огромными скалами -  любовался я ими ранее только издали. Мы приблизились к окрестностям заповедника. Разбросанные тут и там каменные гиганты очертаниями своими  кого-либо или что-либо напоминали,   и по причине сей, имели свои названия – Дед, Баба, Большой Беркут, Перья…

Дорога извивалась, повторяя все изгибы небольшой, но бурной речки. Асфальта еще не было и юных пассажиров изрядно потряхивало. Наконец-то и приехали! Пионерский лагерь располагался в небольшой долине, зажатой с двух сторон горами. Тут и там раздавались звуки – журчание ручья, верещание кузнечиков, пение птиц, ворчание речки при встрече с большими валунами, но все это перекрывали крики пионервожатых, командовавших своими подопечными. А тут еще и завопил громкоговоритель:

– Внимание! Говорит начальник пионерлагеря. Всем отрядам построиться на линейку!

Линейка оказалась большим плацем с трибуной, каковая построена была в форме парохода. На капитанский мостик взобралась женщина, она и представилась начальником, а точнее начальницей. Евгения Михайловна Лиханская объявила нам, что все мы теперь матросы и сегодня же получим форму – бескозырки, матроски и брюки, а девочки, как им и на роду написано – юбки. Как хорошо, подумал я, что попал я в лагерь, принадлежащий речному пароходству, а не милицейскому управлению, - ведь без всякого сомнения пришлось бы вырядиться нам в соответствующую одежонку. А вместо парохода-трибуны стояла бы караульная вышка.

Месяц пролетел как один день – игры, купания, походы лесом к мраморному карьеру, концерты, в которых принимали участие и мы  - дети, и вожатые; постановки сказок  в исполнении артистов заезжих  трупп и кукольного театра. Но более всего рады мы были приезду родителей в специально отведенные «родительские дни». Соскучившиеся по детям, мамы и папы, бабушки и дедушки привозили что-нибудь вкусненькое, и под каждым деревом в лесу за забором лагеря расстилалась скатерть-самобранка* со всевозможной снедью. Редко трапезы на открытом воздухе обходились без звона стаканов или рюмок. По сигналу горна свидание заканчивалось. Автобусы увозили гостей в пыльный и дымный город, а мы, с кульками и пакетами в руках, возвращались в свои палаты, делясь с приятелями гостинцами и впечатлениями о проведенном дне.

На ночь глядя, кто-нибудь из нас рассказывал истории, одна страшнее другой – о чудовищах, вампирах и прочей нечисти, которая затем, конечно же, и снилась. Особенно перепугались мы, услыхав от одного из любителей пугать других людей, что Гитлер на самом деле жив и недавно поселился в горах, окружающих наш лагерь. Почему он избрал для тайного поселения Сибирь, -  было неясно, а все непонятное пугает. Кто-то добавил, что и охрана тоже с ним. Ну, а как же без нее? Давно всем известно, что не только важные в государстве люди, но и преступники, во всяком случае, уже пойманные, должны находиться под защитой. Причем, чем более важной персоной  или чем более опасен преступник, тем больше охранников ему выделяют. Но больше всего охранников, как я узнал позже, выделяют тому, кто одновременно является и важной персоной  и  преступником...*  Нас же, - около трех сотен детишек охранял всего один сторож, да и то только по ночам, так как днем он отсыпался.  

Мы строили различные планы на случай появления Гитлера – залезть под кровать, выпрыгнуть в окно или, пожалуй, самый лучший вариант, притвориться уже убитым. В те времена наверняка можно было выжить, применив сей хитрый маневр, – ведь только  через полвека высшую должность в стране займет такой  человек, что порядочному человеку будет невозможно ни в сортире спрятаться,* ни притвориться мертвым – тот окажется приверженцем  идеи контрольного выстрела в голову.*

Но вернемся к Гитлеру. Самый смелый из нас заявил, что набросит на  его голову  мешок, свяжет и допросит  его. Однако тут же встал вопрос, - на каком языке с ним разговаривать. Мнения разделились. Один малец решил, что фюрер по гостям без переводчика не ходит, а другой уверял, что немецкий вождь в согласии с русской пословицей» с волками жить – по-волчьи выть» уже овладел нашим языком. И не столько для того, чтобы лучше понять нас, а для того, чтобы мы лучше поняли его. Ведь он свои идеи хотел распространить на весь мир, а так как был он человеком недоверчивым, то не мог поручить это дело переводчикам. Скорее всего, он мог говорить на всех языках мира сам. В конце концов, порешили мы, что бояться нам нечего, - ведь при входе в лагерь, на высоком постаменте  установлена была огромная скульптура Сталина, которая наверняка отпугнет непрошеного гостя. А, может быть, именно для этого она и была установлена? Кстати, многие из скульптур, изображавших «вождя всех времен и народов» (а число их было трудноисчислимым) были изготовлены  или халтурщиками, или в великой спешке и не отражали его добрую натуру, а посему скорее наоборот – могли отпугнуть не только врагов нашей страны, но даже и  немногочисленных друзей.

Если судить по портретам, то наш вождь не был уж так сильно страшен, а в кинофильме «Встреча на Эльбе» актер, играющий роль Сталина вообще выглядел красавцем. Он же изображал его и в других картинах, получив, вероятно, патент на сие занятие. Какое же это счастье – быть похожим на самого товарища Сталина! Зато как не повезло в жизни одному шахтеру из Рура в Германии. Уж так он был похож на фюрера, что горемыку хватали и допрашивали на протяжении нескольких лет после окончания  войны. Более трехсот раз бедняга должен был объяснять, что такой формы усы носил он еще до того, как все узнали, кто такой Гитлер, а ставшим теперь неприятным многим чубчиком прикрывает он старый шрам. Так что не только мы, советские дети были так напуганы  новым явлением вождя немецкого народа, но и сами немцы.

Все когда-нибудь да заканчивается, – закончилась и лагерная смена, а с нею и наши несбывшиеся страхи. Наступила последняя ночь, когда никто из порядочных пионеров не спит, – вооружившись зубными щетками и пастой, шастают они по всем палатам, в особенности по тем, где спят девочки и выдавливают содержимое тюбиков на лица спящих да не жалеючи. Проснувшись, те, поглядев в зеркало, не узнают самих себя.

Никто не мешает этой незатейливой прощальной церемонии, да и некому мешать – все вожатые и воспитатели празднуют успешное завершение смены. Даже сторож, забросив в дальний угол свою берданку,* спит богатырским сном. А там, где никто не следит за порядком, что только и не происходит…

***

Никола вышивает гладью и крестом,

да вовремя опомнится потом.

Привыкнув к лагерному режиму, первые дни после возвращения из лагеря чувствовал я себя не в своей тарелке, – на горне никто не дудел, в барабаны не били, строем ходить не заставляли. Попробовал  было я  научить шагать в строю своих товарищей по дворовым играм, но, надо признаться, попытка не удалась. Это были еще те шалопаи! Левую ногу они путали с правой, и научить сих бестолочей можно было только по стародедовскому способу. В царской России солдатам, которые в основном были из крестьян, привязывали  пучок сена к левой ноге, а  соломы  к правой. Далее оставалось только командовать. Вместо левой  "сено", а вместо правой – "солома". Так  и шагали  они двадцать пять лет,*  не сбиваясь, –  сено-солома, сено-солома!

Об этом глубоко научном методе обучения  я еще не знал, а посему друзья-приятели получили на некоторое время отсрочку от шагистики. Мы не были домоседами и не проводили время у голубых экранов по весьма уважительной причине – телевизоров в нашем захолустье тогда еще не было. Свободное время предпочитали мы проводить на открытом воздухе. Одним из любимых занятий наших было изготовление из проволоки чего-то наподобие кочерги. «Кочерга» была с мудреным изгибом на одном конце, в которое и  помещался обруч от распавшейся бочки. Придав ему ускорение, катали мы это одно из самых замечательных изобретений человека часами, пока не падали от усталости вместе с чертовым колесом. О катании же на велосипеде приходилось только мечтать. Он был роскошью, которую родители наши не могли себе позволить. А уж  об автомобиле не могло быть и речи. На них разъезжали  лишь очень большие шишки, то есть начальники. Ни трамваев, ни  троллейбусов  не было и в помине, а посему кататься, прицепившись  сзади на выступе, не было ну никакой возможности. Выручала нас пролегающая в трехстах метрах от нашего «участка» железная дорога. Конечно, на проходившие с большой скоростью пассажирские и грузовые составы заскочить не удавалось. Зато уж все тихоходные пригородные поезда были наши, а иногда и грузовые составы замедляли ход. И, разбежавшись, чтобы сравнять скорость бега со скоростью поезда, вскакивали мы на подножки вагонов. Затем надо было только не прозевать момент и успеть соскочить до того, как поезд набирал слишком большую скорость. Тот же, кто не успевал, вынужден был болтаться на подножке до следующей станции, находившейся за много километров. Далее возникала проблема с возвращением, так как обратный попутный состав вполне мог проехать мимо твоей станции на такой скорости, что даже самые отчаянные сорвиголовы не решались спрыгнуть. Уж и не помню, понимали ли мы  опасность этих «развлечений». Пожалуй, понимали. Но, видать есть что-то непреодолимое в природе всех мальчишек – стремление к непознанным впечатлениям, да еще к таким острым, от которых в буквальном смысле слова  дух захватывает, а сердце начинает биться быстрее и быстрее.

Девчонки в нашей округе были, как им и полагается, гораздо осторожнее (или разумнее?). Сидят себе тихонечко на крыльце со своими куклами, и не решается хотя бы у одной из них оторвать голову. Ведь интересно же поглядеть что там внутри.   Мы-то уже знали, что они полны опилок, а вся их красота бутафорная и лишь для того, чтобы этих вечных красоток купили. Более всего очаровывали девчонок куклы с закрывающимися глазами и к тому же еще и говорящие. Однако кроме слова «мама» ничего другого эти бедняжки вымолвить не могли. На «папу» у них уже духу не хватало. Слыхивали мы, что существуют и ходячие куклы, но и в глаза таковых не видывали. Да, если у них такая же походка как у шагающих экскаваторов, то и видеть бы не хотелось.

Еще девочки увлекались вышиванием. То одну из них, то другую видели мы сидящих у раскрытого окна с пяльцами и иголкой с ниткой в руках. По большому секрету признаюсь, что этим чудным делом довелось заниматься и мне (что только в жизни мы не пробуем!). Надеюсь, что никому об этом не расскажите. Правда, не высовывался я со швейным инвентарем из окна.   Не хватало еще, чтобы мои товарищи узнали о моем пристрастии,   а жили-то мы  высоко, на втором этаже, - в окно не заглянешь. Приучила меня к рукоделию моя тетушка – сестра матери. Жила она, как мы говаривали «в городе», то есть на левом берегу реки, где и находился центр Краснопыльска. Жила она в огромном пятиэтажном доме на главной улице – проспекте имени Сталина. По сравнению с нашей двухэтажной хибарой этот домище выглядел настоящим дворцом -  в нем даже балконы снабжены были колоннами и лепными украшениями. Тетенька занимала две комнаты в трехкомнатной квартире с высокими потолками и большими окнами. Окно было даже и в ванной комнате, равной по размеру нашей кухне. Какое же это было удовольствие - купаться в просторной ванне, а затем еще и вертеться под душем! Из двух кранов восхищал кран с горячей водой. У нас-то и с холодной не было. Воду наливали в рукомойник и, чтобы вода из него потекла, надо было поддать снизу вверх на торчащий стержень, который в опущенном состоянии перекрывал воду. Правильно говорят – «голь  на выдумки хитра». Воду  следовало беречь, - таскать-то ее надо было издалека. Под рукомойником стоял тазик, – в него и стекала грязная вода, так что тазик надо было регулярно и выносить. А тут тебе – ни носить воду, ни подогревать, ни выливать. Не хватало к этому всему еще только одного крана -  с чаем или молоком. Хотя моего папаню это не совсем бы устроило, – ему подавай что-либо покрепче.

Тетушка моя работала учительницей в школе для девочек и учила их вышивать и гладью, и крестом. Принадлежала она к тем наставникам, которые учат тому, чем и сами хорошо владеют. Ее вышивки постоянно украшали многие выставки декоративно-прикладного искусства во многих городах Сибири и даже в Москве, а затем и за границей. Но так как все художники непременно должны были отражать в своем творчестве любовь к родной партии и в первую очередь к ее гениальному вождю товарищу Сталину, то и ей пришлось отдать дань этому повальному полупринудительному среди творческих работников увлечению. Однако, в силу своих интересов и возможностей, тетушка не бралась за изваяние вождя в бронзе или граните, а вышивала дорогой образ гладью. Вышивать его крестом тетушка не решалась, так как коммунисты не переносят креста, - так же как черти ладана. Трудилась она над будущим шедевром искусства в одиночестве, дабы никто не видел, что принуждена она была бессчетное количество раз прокалывать глаза «надежде всего прогрессивного человечества». Портрет вождя повесили в краеведческом музее, а сам оригинал вскоре разместился на вечное хранение в мавзолее бок о бок с тем, чье дело он так ретиво продолжал. Но об этом попозже.

А пока вернемся к переданному мне по наследству, причем еще при жизни благодетельницы, умению вышивать. Хотя стоит для начала порасуждать немного о неверном, на мой взгляд, укрепившимся обычае, – одарять кого-либо наследством лишь после своей смерти. Ведь в этом случае наследодатель уже не в силах (ведь они покинули его навсегда)  исправить вполне возможную ошибку. Даже сам Сталин, после начала войны с Германией, признался в том, что  наследство, которое ему досталось от Ленина, он  прос... ал.*   А уж что и говорить о последнем вожде советских коммунистов!

А сколько известно примеров, когда наследники проматывали свалившееся на них как с неба состояние буквально за недели, не принеся пользы ни себе, ни своим близким, ни памяти своего благодетеля.  

Есть и еще одна опасность для наследодателя – риск отправиться на тот свет ранее отведенной судьбой срока, коли окажется наследник чересчур уж нетерпелив. Так что умные люди правильно поступают, передавая свое состояние в надежные руки еще при  жизни.

И я бы рекомендовал ввести обычай вводить кого-либо в наследство тогда, когда ты еще в добром здравии и, особенно, в своем уме и памяти с правом отозвать завещание обратно, если избранник твой окажется недостойным доверия.  

Вернусь, однако, к рукоделию, если вы не возражаете. Надо сказать, что вышивка – дело тонкое. Требует это занятие внимания и приучает в усидчивости, к тому же развивает воображение и тягу ко всему прекрасному. Однако как только все салфетки в нашем доме были мною расшиты всеми мысленными и не мысленными узорами, то решил я дело сие прекратить. Ведь как ни скрываем мы свои увлечения, рано или поздно о них узнают и не только те, кому проболтались мы сами, но и те, с кем даже не разу не встречались в жизни. Надо мною стали посмеиваться мальчишки, а затем, что самое невыносимое, и девчонки. Не догадался я тогда приврать и сообщить просмешникам, что вышиваю портрет самого товарища Сталина - вмиг бы отстали от меня, во всяком случае, до его смерти.

Так что для того, чтобы избавить кого-либо от какого пристрастия, тем более от весьма пагубного, следует сперва попытаться просмеять его, а уж только потом начинать оттаскивать его за уши, ругать  да проклинать или, что еще хуже, непременно отправлять сразу же негодяя за решетку.

***

У пня порубщик наш попался –

чуть без пальцев не остался.

После того, как завязал я с вышиванием, стал задумываться я о своей будущей профессии. Одно мне было ясно, что по стопам своей тетушки не пойду. Вышивание да шитье – дело явно не мужское. Гораздо более перспективное занятие – вязание…*

Вышивание  - работа сидячая  и потому  ну никак не вязалось с моим характером. Был я весьма подвижен и любил скорость. Не зря привлекали меня, если помните, подножки проносившихся составов. Некоторых, правда, подножки не устраивали и ездили они на крышах вагонов, но это были птицы большого полета.*  Одна из таких птичек, вообразив себя орлом, возьмется в конце века управлять Россией, так и не научившись водить  даже паровоз. А терпеливым пассажирам понадобится десяток лет, чтобы понять, что за орла приняли они птеродактиля.*

Мысли же стать машинистом и водить поезда как пришли ко мне, так и ушли. В те давние времена составы тянули самые настоящие железные чудовища, испускавшие клубы дыма, и не всегда дым был белого цвета. Машинисты, спрыгивая на землю после смены, походили скорее на самих чертей из русских сказок. Отличить их от последних можно было только по отсутствию у первых  копыт, рогов и хвоста, -  да и то лишь после того, как они отмоются. А в свою нарядную белоснежную форму могли облачаться они лишь только в выходные от работы дни, – иначе пришлось бы шить ее заново каждую неделю. Ежедневная  форма машинистов  имела самый подходящий цвет – сажи. Но так как к транспорту тянула меня неведомая сила, то порешил я стать капитаном парохода да, познакомившись с одним из них, пошел я на попятную.

Вы не поверите, пожалуй, но одним из пароходов, причем самым, что ни на есть настоящим -  с двумя  по бокам  огромными колесами с лопастями, с большущей трубой с пронзительным гудком управляла женщина. И это в пятидесятые-то годы, когда командовали всем и вся только мужчины. Наверняка и сама капитанша удивлялась сему чуду. Пароход назывался «Александр Пушкин»,*  а вот имя моей любимицы я, к сожалению, уже и не помню.

Мы с матушкой, навещая тетушку, пользовались самым коротким и быстрым путем – речным, разумеется, не в зимнее время, когда река застывала. Тогда мы вынуждены были ехать на пригородном поезде через всю правобережную часть города до железнодорожного моста, построенного еще при, слава ему, царе-батюшке. Затем же, повернув, поезд шел в обратном направлении, но уже по левому берегу. Других мостов тогда еще не было, если не считать временного, понтонного,   -  монтировали его сразу после ледохода. Так что пароход выручал многих жителей, заселивших оба берега Краснопыльска.

Выглядела плавучая посудина почти так же как в фильме «Волга-Волга». Помните песенку «Америка России подарила пароход»?   Так это, пожалуй, о нем.   Однако тогда казался мне он громадным и красивым. К тому же украшала его и сама капитанша. Все пассажиры засматривались на нее – мужчины с восхищением, а женщины с завистью и недовольством, когда примечали какими глазами глядели на нее их муженьки. Уже со второй поездки получил я разрешение  находиться во время рейса на капитанском мостике, чем и пользовался до самого списания этой колымаги. Путь в город занимал почти целый час, - пароход преодолевал течение своенравной реки, зато уж назад несло нас как перышко. Поскольку не объял я еще всего величия могучей сибирской реки, не открылась пока для меня красота берегов могучего потока, несущего свои воды до самого Ледовитого Океана, да и не ходили тогда комфортабельные плавучие дворцы, то быстро охладел я к профессии  речника. Что это за удовольствие – мотаться несколько раз на день между одним и другим берегами  да видеть вокруг себя одни и те же физиономии тех же самых пассажиров. Но все равно. Что-то труднообъяснимое притягивало меня к воде, и решил я стать водолазом. Впервые увидав одного из них, я изрядно таки испугался. Еще бы! Внезапно из воды, с булькающими звуками появилось какое-то чудовище, явно с другой планеты, и ну давай отвинчивать свою голову. Поневоле затрясешься от страха. Стоявшая со мною рядом моя покровительница, а мы уже причалили к берегу, стала успокаивать меня, но удалось ей это лишь после того, как чудовище, открутив-таки шлем, стало махать ей руками и кричать:

-  С приветом, красавица!

Сойдя на берег вместе с красавицей, удостоился я чести быть представленным сему диковинному существу с человеческой головой. Да вскоре оно и совсем разоблачилось, и увидел я обычного мужичка с приветливой улыбкой и совсем не страшным голосом.

– Хочешь примерить кустюмчик, хлопец? – спросил весельчак.

– Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз. -   ответил я,

прижимаясь к моей покровительнице.

Спасло меня от примерки «кустюмчика» своевременное появление матушки,   немедля  уведшей меня домой. Всю-то ночь снились мне шлемы и скафандры, просившие примерить их, и понял я, что быть мне водолазом непременно. Узнав о непоколебимом моем решении, матушка строго-настрого запретила мне даже подходить к реке, а ослушаться ее я никак не мог по причине опасности вызова ее недовольства. Ведь «школьник боится лозы пуще грозы», а матушка была скора на расправу. Но начну я с приятного события.

Расскажу, как вместо водолаза стал я октябренком. Еще до дня торжественного приема в эти самые октябрята, а, если быть буквоедом, то в ноябрята, учительница просвещала нас темных и неразумных. Много узнали мы о великой чести и пользе состоять в рядах этих самых октябрят-ноябрят. Большинство наставлений, вероятно для  лучшего запоминания, преподаны были в стихах – ну как их не запомнить на всю жизнь! «Октябрята –дружные ребята», «только тех, кто любит труд, октябрятами зовут».   Получается, что те, кто не является октябрятами – несусветные лодыри, бездельники-тунеядцы и хулиганы. Приказали нам явиться на торжественную линейку в отглаженных брюках, в белых рубашках и в начищенных ботинках. Построили всех по росту и под звуки неразлучного от всяких  празднеств барабана завели в актовый зал, где уже стояли навытяжку все старшеклассники и учителя. Да еще и привалило «гостей со всех волостей», и  всем им дали высказаться. Одна дамочка из какого-то еще райкома комсомола сообщила нам с дрожью в голосе, что сегодня поднимаемся мы на первую ступеньку борьбы за светлое будущее всего человечества. Саму лестницу, которую она упомянула, в зал не занесли, - наверное, она была уж чересчур длинна. Но хорошо запомнил я название следующей ступени, поскольку знаком был с нею с летнего лагеря – все, кто ступал на нее назывались пионерами. Самым последним выступал какой-то, как его объявили, член и ветеран партии. Этот самый «член» переплюнул всех по продолжительности речи и говорил так долго и нудно, что один из предназначенных к подъему на первую ступеньку не выдержал и упал в обморок. Беднягу унесли на руках два лба-старшеклассника, а «член» несмотря ни на что не сдавался и продолжал разглагольствовать о нашей счастливой жизни и о том, что мы по гроб обязаны руководителям нашей славной ленинской партии.   Правильно сказал один поэт о подобных «членах» – «гвозди бы делать из этих людей». *  Наконец-то, оратор утомился, и пионервожатая вместе с помощниками из старших классов прикрепила к нашим белоснежным накрахмаленным рубашкам красные звездочки, внутри которых изображен был  младенец с пухлыми щеками. Как объяснили нам, это – дедушка Ленин. Гордые и счастливые оттого, что светлый образ теперь так близок с нами, что ближе и некуда, - одному новоявленному октябренку булавку чуть уже не застегнули проколов ему кожу напротив сердца. Неуместный его крик от неожиданного укола заглушили аплодисменты.   Под бурные хлопки в ладоши и грохот оживших опять барабанов зашагали новоиспеченные октябрята в направлении выхода из школы. Но уже у парадного подъезда строй дружно распался, и далее уже шли по двое-трое, а то и в гордом одиночестве, рассуждая о своем, и всего человечества светлом будущем и долго ли придется за него бороться.

Дома ожидала матушка с испеченными по случаю такого торжества пирогами с капустой, с брусникой и  с яблоками. Да и чай пили уже не просто с сахаром, но с малиновым и смородиновым вареньями. А варила их матушка каждую осень. А какой аромат стоял в тот знаменательный день  от земляничного варенья!   Его матушка тоже выставила на стол, не забыв, правда, убрать потом все банки туда, где она их хранила. Так что аромат хоть и улетучился, но уже в известном для меня направлении.

В один прекрасный денечек, находился я дома один-одинешенек, Глядеть в окна на чахлые, недавно посаженые топольки мне надоело, и стал я изучать содержимое буфета, хранившего в себе памятные благоуханные запахи. После осторожного открытия верхних, резных створок хранилища запахи  резко усилились и совсем вскружили мою голову. Слезши с табуретки, каковая помогла мне компенсировать недостаток моего роста, и, опомнившись от дурманящих запахов, полез я опять поближе к заветным вазочкам и баночкам, спрятавшимся внутри дубового хранилища. Позабыв о том, что я уже октябренок, а значит должен быть примером для всех беспартийных ребят (но они же меня в этот момент не видели!), окунул я палец в одну, а затем и другие  стеклянные посудины и стал снимать пробу со  всех сортов варений. Облизав палец, дабы снести на нет все следы преступления, слез я с табуретки, да и прилег, довольнешенек, на диван.   Очнулся я от нестерпимой боли. Еще бы не проснуться, если тебя тянут от подушки за уши! Разгневанная мать, не отпуская еще мое бедное, покрасневшее не то от стыда, не то от боли ухо, грозно вопрошала:

- Кто съел варенье?

Немало удивился я  тому, что все вышло наружу да еще так скоро да, приметив одиноко стоявший табурет у противного буфета, понял, кто меня выдал. Мать же, возмущенная недостачей в банках, продолжала вопрошать, не выпуская из своих рук мое  пунцовое ухо:

- Чем выскреб варенье? Ложкой или поварешкой?…

- Только пальчиком, - слабо защищался я… - Каким? Покажи каким!… Сейчас я его и отрежу!

-

Мать решительно направилась в кухню, где, как вы догадываетесь, и должны были находиться по ранжиру* не только кастрюли и сковородки, но и ножи. Вернувшись с одним из них, причем с самым большим из находящихся в доме, грозно продолжала допрос:

- Каким? Показывай!…

Принялся я страдальчески разглядывать свои пальчики, не зная и каким пожертвовать. Оглядев и оценив их все по очереди, уже мысленно стал прощаться с самым маленьким. Уж терять так самую малость, хотя и с мизинцем как-то не хотелось расставаться. Но язык, однако, никак не поворачивался назвать одного из злоумышленников. Не дождавшись от меня вразумительного ответа, матушка, схватив меня за руку, уже приготовилась отрезать негодный палец, но, при всей своей строгости, не захотела наказывать невиновного. Тщательно изучив мои несчастные пальцы и не найдя ни на одном из них следов варенья, отпустила она меня с Богом, пообещав в следующий раз отрезать все до одного пальцы.

Поклялся я сам себе в тот же миг всеми святыми угодниками никогда больше ничего не брать, не спросив того, кому принадлежит какое-либо богатство. Будь это банка с вареньем или что-нибудь более ценное для сердца владельца. Теперь я понимаю тех правителей в арабских странах, по законам которых у воров отрубают руки. Кражи там настолько редки, да и приближение к вам вора трудно не заметить.   Он еще ничего у вас не украл, но вы уже знаете, на что он способен. Если бы таковой обычай привился бы в новой «демократической» России, то управляли бы нами не только безголовые, а точнее безмозглые чиновники, но к тому же еще и безрукие. Может быть, это было бы и к лучшему. Ведь более того, чего они уже украли у народа, вряд ли смогли что-либо ухватить вдобавок. Да и исчезла бы необходимость строить из себя честных и порядочных людей.

А ведь это какой тяжелый и неблагодарный труд – строить честную мину при плохой игре…

***

«Селедка» бежит, бутерброд отнимает.

Приятного ей аппетита мальчик желает.

Не сразу опомнился я от потрясения, связанного с возможностью безвозвратной потери одной из частей тела. Хотя подобных частей было у меня пару десятков, но пережил я немало. К тому же узнал я, что такое домашний арест. Просидеть две недели хоть  не на цепи, но все равно как привязанному – это вам не шуточки! И это в то самое время как дружки мои носились, как настеганные вокруг дома, изображая бледнолицых индейцев, -  не догадавшись измазать рожицы красной краской, которая в государстве нашем водилась в изобилии.

Почти всем, кого садят под арест, кажется, что жизнь остановилась. Ан нет! Жизнь продолжалась, но только не для тебя. Устав изображать индейцев, товарищи мои бегали по крышам дощатых сараев, нещадно  пинали футбол, ездили «зайцами»* на  «мотане» до яблоневого сада. "Мотаней"  называли мы маленький паровозик с пятью-шестью вагончиками, который развозил по отделенной от Транссибирской магистрали одноколейке рабочих в заводской район. Фабрики и заводы работали в три смены, так что паровозику приходилось мотаться туда и обратно почти беспрестанно, отчего он и получил это вполне заслуженное название.

Вблизи заводских цехов был разбит яблоневый сад. Но сибирский климат был слишком суров, и обязанности яблонь исполняли деревца плодоносящих ранетками, отличавшимися от яблок не только размерами, но и терпким, кисло-горьковатым вкусом. Для того чтобы появилась оскомина, достаточно было съесть не более дюжины и уже ничего не хотелось, тем более ранеток. Вместо того чтобы сказать спасибо тем, кто срывал эти почти несъедобные плоды - в основном это были сорванцы со всего правобережья -  начальство почему-то усадило в саду сторожа с большой винтовкой и с небольшой зарплатой. Но уже на патроны, видать, денег не нашлось, и бедолага вынужден был заряжать огнестрельное оружие поваренной солью. По причине сего изобретения многие охотники до райских яблочек возвращались домой не только с фруктами в бездонных карманах брюк и шароваров,* но и со все разъедающей солью в заднице. Все бы ничего да вот сидеть пострелянным было не совсем удобно.   Меня-то Бог миловал от солоноватых подарков сторожа, - ведь и я ранее участвовал в набегах на сад, восприняв в буквальном смысле слова из популярной  и даже знаменитой песенки тех лет – «и все вокруг колхозное, и все вокруг мое».*  Да опосля маменькиного внушения, подкрепленным демонстрацией холодного оружия, перестал я путешествовать на «мотане» в кампании любителей  дармовых яблочек.

Ох, и долгим же мне показался мне первый срок заключения! Да рано или поздно заканчиваются не только счастливые времена, но и тяжкие испытания, обогащая жизнь нашу тем или иным опытом. И, оказывается, как это приятно почувствовать себя вновь свободным человеком после перенесенного тобою заслуженного наказания.

Как и положено, перед выпуском на волю, разрешено мне было помыться в бане в сопровождении, как всегда, отчима. Путь до этого пользительного во всех отношениях заведения был не близок. Но был он вдвойне далек обратным. Сопровождающий мой так и норовил свернуть на сторону.   Его так и тянуло к ларькам, где продавали пиво на разлив и всякую закусочную снедь – соленую рыбу, соленые же огурцы, красную рыбу и красную же икру, которую доставляли в ларьки прямо в бочках – ешь, не хочу, Все полки были уставлены консервными банками, в основном  с крабами – из них сооружали целые пирамиды. Вот в какие тяжелые времена мы тогда жили, – кроме этого в маленьких ларечках мало что другого водилось.*

Пиво продавали и в самой бане. Мужики пили его из больших граненых кружек. Кто усиленно сдувал пену, а кто и глотал желанную жидкость вместе с воздушными пузырями, не забывая при этом поругивать продавщицу за то, что в кружке, как всегда, было больше пены, чем самого пива. Те, кто напивался еще до того, как пойти в раздевалку, иногда забывали, зачем сюда пришли, и так и уходили немытые, но все равно счастливые и довольные, приговаривая различные присказки и малопонятные для меня мудрые изречения – «пей, да дело разумей», «а мне море по колено», « от пива х…  стоит криво». До сих пор слыхивал я это дивное словечко только от пьяного папани. На него он любил, после очередного «перебора»,   посылать всех и вся без всякого разбора. А тут выяснилось, что владеющих излишним словарным запасом великого и могучего русского языка гораздо больше.

Некоторые из мужиков распивали пиво даже в предбаннике. Приносила полные кружки дородная краснощекая  женщина, - она же закрывала и открывала маленькие шкафчики, в какие посетители уталкивали свою одежду и обувь. Прибегала она на крики «двадцать первый», «десятый», «пятый», и так далее. Номера намалеваны были и на дверцах шкафов, и на тазиках – их мужички стягивали с верха шкафов и устремлялись с ними  в мыльное отделение. А смотрительница закрывала на ключ дверцу. Постоянное ее место было прямо в раздевальне, так что все посетители вынуждены были раздеваться в ее обязательном присутствии, из чего можно было сделать вполне обоснованный вывод о подлинном равноправии женщин с мужчинами в нашей стране. Мужчины настолько свыклись с тем, что в банях услуживали им женщины, что уже и не считали их за таковых, запросто оголяясь и не стесняясь в выражениях, услышав которые любая уважающая себя дама немедля бы последовала примеру Анны Карениной,* тем более что железная дорога проходила чуть ли не через саму баню.

В моечном отделении находились намертво прикрепленные к полу лавки с гранитными плитами. На них и восседали то тут, то там и стар, и млад – каждый со своим пронумерованным тазиком. Многие терли друг другу спины да с таким остервенением, будто собирались стереть кожу мочалкой. Заинтересовала меня одна парочка по причине разрисованности своих тел всевозможными рисунками, - тут тебе и русалка, и чья-то голова, сердце пронзенное стрелой, орел, черепахи,   змеи и прочая нечисть. Подумалось мне тогда, что пришли они смыть картинки, но папаня объяснил –  татуировки сделаны тушью, и снять их  можно только вместе с кожей. Хорошенькое дело! Эти любители наскальной, а точнее нательной живописи напоминали туземцев с островов в Тихом Океане из журналов «Вокруг света». Познакомившись посредством чтения с нравами жителей некоторых отдаленных островов в Тихом Океане, с их привычками и вкусами, прижался я к папане на всякий случай. Вдруг  эти туземцы  сегодня не успели пообедать?…

Надо сказать, что чуть ли не на половине моющихся мужиках  можно было различить хотя бы один подобный рисунок или отдельные слова, а то и целые фразы типа –  «не забуду мать родную».   Высокий парень в дальнем углу расписан был изречениями на все случаи жизни со всех сторон своего тела и даже во всех его потайных местах. По объему  полезной информации эту живую книгу можно было сравнить с книжонкой одного из Генеральных секретарей нашей «родной» партии, вообразившим вдруг себя писателем. Чтобы прочесть все, что было написано на увиденной мною живой книге, надо было пойти с нею в баню, а книги генсека* пользовались успехом главным образом в туалетах…

Но вернемся в баню, а именно в ее святая святых – в парилку. Хотя из-за густого пара ничего там не видно, все же попробую рассказать, что там происходило. Передвигаться в парилке можно было только на ощупь, - некоторые этим обстоятельством не теряясь успешно и пользовались, однако станет это мне понятно лишь тогда, когда войду я в зрелый возраст.

Внизу еще можно было кого-нибудь различить, но уж вверху, куда забирались только самые отважные, глаза были ни к чему. А какая невыносимая жара! Еще при этом мужички хлестали себя распаренными вениками, да так что зной, устремляясь вниз, выгонял всех  новичков и не профессионалов в этом деле. Заваривать веники – это особое искусство и «веник в бане всему господин». После исступленного самобичевания красные как раки направлялись мужики в предбанник и отдыхали, попивая пивко да рассказывая друг другу всякие небылицы.

Баня, я хорошо это запомнил, состояла из двух отделений – мужского и женского. Между ними была дверь, то и дело открывающаяся и пропускающая сквозь себя швабру с уборщицей. Склонность к открытиям взяла верх, и сунулся я  туда однажды со своим  носом, как Буратино, обнаружив в доме папы Карло дверцу за ковром. Хорошо еще, что нос мой не был таким длинным как у деревянного умника, а то бы мне его быстренько  укоротили бы. Еле успел я развернуться да и дать обратный ход, увидав  пред собою ватагу моющихся в дивных позах фурий. Хотя сперва показались они мне ангелицами, слетевшими с небес. Лишь после того, как «ангелицы», узрев меня, разъярились да забранились, переменил я быстро к ним свое отношение. Чудом успел я ретироваться на исходную позицию, где встретили меня дружным хохотом просмешники–мужички.

- Вот тебе и равноправие! - рассуждал я, спасенный от участи Орфея,* - женщина может рассматривать обнаженных лиц противоположного пола (еще и получая зарплату за это), а сильному полу это не под силу.

После помывки раздобревший папаша заказал себе кружку пива и стал попивать из нее небольшими глотками, продляя непонятное для меня удовольствие. Я же, от нечего делать, вперился в висящую над продавщицей и занимавшую почти полстены картину. Называлась она «Ходоки у Ленина» и изображала мирную идиллию. Посланцы трудового народа чинно  сидели в зачехленных стульях, а сам вождь восседал на диване, изображая большую радость от общения с простым людом. Нелепость размещения сего монументального полотна в бане  представилась мне гораздо позже, но и тогда, толкнув слегка в бок увлеченного поглощением веселящей жидкости папашу, вопросил:

- А разве нет картины «Ходоки с Лениным в бане»? Она очень подошла бы здесь.

Папаня хоть уже и захмелел, но моментально протрезвел и приказал мне закрыть рот. Схватив меня тут же за руку, немедля повел домой, причем на сей раз самым коротким путем, позабыв о гостеприимных ларьках.

Дорогой папаня не проронил ни слова, но все же понял я, что шибко осерчал он на меня. Ведь и дураку ясно, что негоже изображать вождя мирового пролетариата с веником в руке     и со сверкающей голой задницей, хотя бы и в кампании крестьян из глубинки России, и тем более  вместе  со своей Наденькой* и не отстававшей от них ни на шаг  Инессой  Арманд.*

По приходу домой рассказал папане матушке о моем  не очень-то забавном предложении, что позволило мне еще в столь юном возрасте услышать и усвоить на будущее весьма полезные для всех изречения – «много знай, да мало бай», «кто много болтает, тот беду на себя накликает», «слово серебро, а молчание – золото».

На другой день и уже без охраны побежал я, чуть ли не в припрыжку, на учебу, замедлив ход лишь проходя мимо девичьей школы. В этот день поведала нам учительница о том, что ждет нас скоро великая честь. Через несколько месяцев, в день рождения Ленина примут нас в пионеры, и мы должны загодя готовиться к этому знаменательному событию и учиться только на пятерки и четверки. Тут задал я учительнице давно мучивший меня вопрос, - почему нас называют октябрями, а не, к примеру, сентябрятами или январятами, маянятами, августятами. В ответ услыхал я, что «так назвали нас не зря -  в честь победы Октября»* - ведь именно в Октябре случилась Великая Октябрьская Революция. Опять я к ней с вопросом, - почему Октябрьскую Революцию отмечают в ноябре, если она приключилась в октябре? Учительница сообщила мне, что на дурацкий вопрос она отвечать не будет. Если честно признаться, то наша учительница не сильно жаловала тех, кто задавал бесконечные вопросы. Предпочитала «селедка» (так прозвали мы училку из-за  ее чрезвычайной худобизны), только тех, кто помалкивает и лишь поддакивает. Между прочим, клички мы давали только тем учителям, кого недолюбливали. А некоторых и было за что не любить. Чрезмерная строгость, стремление добиться хороших результатов путем зубрежки, а не развития умения мыслить самостоятельно было отличительной чертой многих учителей того времени. Такие преподаватели отсекали все, что могло бы развить воображение ребенка, и приучали детей все делать только по команде, без проявления собственной инициативы. Все это интуитивно отталкивало нас от таких «наставников».

К месту будет вспомнить, что полной противоположностью  «селедке» была Лидия Никифоровна, учительница школы для девочек. Я хорошо помню ее по очень простой причине, - она проживала с нами в одной квартире. Ведь после войны было распространено так называемое «подселение», когда в квартиру, уже занятую какой-либо семьей, подселяли кого-то еще. Ведь жилья не хватало, впрочем, как и много другого. И вот одну из двух комнат нашей квартиры занимала с давних пор та или иная учительница. Одна из них  - Лидия Никифоровна, была такой славной, доброй и отзывчивой, что все ее наставления воспринимались безоговорочно и были они, как потом стало ясным, весьма полезными.

Но вернемся к «селедке». Уж и не знаю, по каким причинам была она такая злая, - может потому что жила в одиночестве, но вскоре стала она чуть добрее, во всяком случае, ко мне. Как-то, не успев на перемене доесть еду, которой снабдила меня матушка, пытался я покончить с бутербродом после прогремевшего вдруг звонка. Все ученики  уже стояли за партами  - именно так, стоя надо было приветствовать входящую учительницу. У появившейся «селедки»  глаз был как алмаз, – тут же заметила несчастный бутерброд в моих руках. Не ожидая внезапного нападения, направил я его в рот, но не тут то было! «Селедка» акулой набросилась на меня и вырвала прямо изо рта доказательство моей ненасытности и неуважения к профессии, поставленной у нас «на недосягаемую высоту». Спустившись коршуном с этой самой высоты, «селедка» победоносно сжала кусок хлебы с колбасой и все бы ничего, да вдруг услышала от меня в создавшейся от всеобщего напряжения тишине:

- Ну и подавитесь!

Боже мой! Что тут началось! Я был обозван тут же врагом школы и всех учителей (хорошо еще, что не врагом народа!). Немедленно выдворенный из класса с предписанием тотчас же явиться обратно, но уже не одному, а с матерью, поплелся я домой, еле передвигая ноги, дабы оттянуть разговор с матушкой. Уж если за любовь к варенью грозилась она отрезать пальцы, то не лишит ли меня языка за дурные слова в адрес учительницы?

Язык, в отличие от пальцев, был у меня всего один, а посему никто на него не покусился, но порку получил я изрядную, выслушивая одновременно еще и словесные наставления, – «бойся Всевышнего, – не говори лишнего», «слово не воробей, – вылетит, не поймаешь».

«Селедка» же, умиротворенная сообщением о моем наказании путем побития ремнем, успокоилась и даже слегка подобрела. Хотя удовлетворение и не пришло от самоличной порки непокорного ученика, но все же стало приятно. А когда человеку сделаешь что-либо приятное, то и он становится приятным во всех отношениях…

Однако на всякий случай, уже после звонка на урок не решался я долго даже пошевелить губами, дабы не подумали, что я что-то жую. «Береженого Бог бережет».

***

Траур повсюду. Люди рыдают

и думают, что большее горе их ожидает.

Только через пару денечков после вышеупомянутого события смог я более или менее комфортно разместиться за партой в самом обычном для учеников положении, то есть в сидячем. А до того принужден был торчать, как свечка в церкви, дабы не растревожить то место, чрез которое воспитание поступает к нам напрямую, минуя, к примеру, уши, которые не очень надежны. Так частенько внушения влетают в одно ухо и в тот же момент без всякой задержки вылетают в другое.

Слыхивал я, что в некоторых более просвещенных  странах учителя, в случае провинности вверенных им чад, били нарушителей пол вытянутым рукам, а если ближе к истине, то по ладоням. В дореволюционной же России учеников ставили голыми коленями на горох, насыпанный в углу. Теперь же или с горохом стало хуже, или засушенный сей овощ понадобился на другие цели, но физическое наказание в отношении детей отменили, чего не скажешь о родителях, если они в чем-либо провинились перед властью. Но наказывали их таким образом, чтобы не привлекать внимание остальных, да и не волновать зря тех, чья очередь еще не подошла. Били их без свидетелей, преимущественно по ночам, да еще и в глубоких подвалах. Битье же доверяли особо проверенным лицам, а точнее мордам в погонах. И чем меньше звездочек было на этих погонах, тем усерднее молотили они своих «подзащитных», а точнее беззащитных «воспитанников», чтобы поскорее сравняться с количеством звезд, блистающих на погонах ветеранов этой уважаемой нашим вождем профессии. Ведь каким бы трудолюбивым и неутомимым борцом за дело рабочего класса не был наш дорогой товарищ Сталин, не мог же он сам лично справиться с таким большим количеством тех, кого, для их же пользы, надо было наказать. А так как в добром деле всегда находится много охотников помочь, то правление любимого всеми бравыми милиционерами вождя продолжалось почти тридцать лет. А ежели бы Он сам боролся лично с каждым врагом нашей Родины, то подорвал бы свое драгоценное здоровье намного раньше. А ведь в последнее время, если верить радио и газетам, одних только врачей-вредителей развелось поболее, чем самих болезней. Смертельно опасны стали даже колики в желудке, как при Екатерине Второй.*  От любого пустяка с помощью подобных врачей больные не задерживались на больничных койках, а попадали без особой задержки  прямо туда, где все болезни как рукой снимало – в морг. Но ввиду того, что власти имели обыкновение ссылать в Сибирь тех, кто почему-то смог выжить после допросов с пристрастием, то сибиряки были вправе рассчитывать на то, что врачи-вредители скоро прибудут к ним. Даже самые безнадежные больные стали уверять, что пошли на поправку и требовали своей срочной выписки.

С лиц учителей слетело всякое подобие улыбок и приветливости. Нас все чаще стали задерживать после уроков и проводить разъяснительные беседы, на которых пытались открыть наши глаза на положение в мире. Те, кто соглашался глаза открыть, узнавали, что живем мы в окружении врагов и самые страшные из них, кроме, разумеется, немцев это – американцы. Они все как один спят и видят как бы поскорее напасть на оплот мира и социализма – Советский Союз для того, чтобы превратить нас в рабов. Подневольными становиться как-то не хотелось, - еще с первого класса учили нас писать под диктовку – МЫ НЕ РАБЫ – РАБЫ НЕ МЫ. Лишь один дурень из нашего класса допустил ошибку, не написав в слове РАБЫ ни одной буквы А, но зато вместо них – буквы Ы.

Ничего хорошего об американцев не слышали мы и по радио. Даже погода в Америке, судя по сообщениям, была хуже некуда. Дикторы с мало прикрытой радостью сообщали то о тайфунах, то о циклонах и ураганах,. Они, видать, надеялись что эти природные напасти со временем уничтожат все американские города вместе с их кровожадным жителями. Причем эта славная традиция – сообщать только обо всем ужасном, что происходит в Америке, Англии, Франции, Японии  и других малоприятных нашим правителям странах продолжалась несколько десятилетий.

Эти рассказы о чуть ли не людоедах, живущих, слава Богу, далеко от нас, делали, пожалуй, и детей немного кровожадными  - на всех принадлежащих нам учебниках писали мы предостережения типа – «кто возьмет без спроса, тот будет без носа»  или  - «кто возьмет без нас, тот будет без глаз». Так пытались мы заодно и сберечь  незавидную, но все же нашу личную собственность.

Из одной беседы узнали мы о великой скромности нашего вождя. Даже одежды личной у него не было – все шило ему государство, как интернатовским безродным воспитанникам. И ничего не было у него лишнего – один китель и одни брюки, - сапог было только  двое. Мы почувствовали свою близость к Нему, - ведь многие мои одноклассники, в том числе и я, щеголяли в перелицованной одежде. Какая-либо ношеная одежонка, доставшаяся от других, распарывалась и снова сшивалась, да так, что новой, лицевой стороной становилась бывшая изнанка. Моя матушка была большая мастерица по таким делам, и ходил я «хоть и в латаном, да не в хватаном».   Из старых плотных материй  маманя кроила и сшивала тапочки, которые затем отчим на специальной железной «ноге» пришивал дратвой к подошве, ловко орудуя шилом обычным и шилом с крючком. Изделия эти пользовались большим спросом в базарный день, и иногда на вырученные деньги покупали мне и новую одежду. Никогда не забуду мою первую обновку! Повели меня в магазин на примерку не то морского, не то речного бушлата, который и был куплен, правда не без колебаний. Матушка была весьма экономной, но к великому сожалению не унаследовал я от нее этой замечательной черты – сберегать  то,   что получил ты за свой труд. Да об этом и не жалею, - государство наше с давних пор наловчилось тем или иным способом превращать сбережения своих граждан в ничто, в пыль и прах почти в буквальном смысле слова.

Матушка вела с пристрастием счет деньгам, но был все-таки такой день в году, когда и она не скупилась. Новогодний вечер всегда был самым ожидаемым и любимым праздником в нашей семье, если не считать дней рождений. За два-три дня до наступления Нового Года отчим устраивал пушистую елку под самый потолок, а уж моя и брата задача была в украшении ее блестящими цветными шарами, фигурками зверей, грибками, хрустящими звездочками из фольги и подвешивать на елку конфеты и пряники. На самый же верх водружали мы пятиконечную звезду.

Подарки доставлял сам Дед Мороз, но застенчивостью этот старик превзошел даже моего родного отца, -  в нашем доме я таки не видел его ни разу. Приходил он только тогда, когда я, утомившись от долгих ожиданий его прихода, засыпал  и лишь под утро обнаруживал следы его визита – на ковре, висевшем над моей кроватью, висел туго набитый длинный чулок с конфетами, мандаринами, яблоками, печеньем, а иногда и с денежкой на одежду. Почему засовывал он все это богатство в чулок, да еще в женский, было не совсем понятно. При взаимных расспросах приятелей выясняли мы, что  кому досталось от Деда Мороза. Подарки у всех были разные, но упакованы были тем же манером -  в чулках. Видать, у этого Деда было много знакомых бабенок, одалживающих ему чулки со своих ножек.

В новогодний вечер вся семья собиралась за праздничным столом, и после первого тоста следовало много других, в промежутке между которыми поедали мы наготовленные хозяйкой дома яства, – холодей из свиных ножек, винегрет, красную рыбу, пироги, пельмени. В свою рюмку матушка наливала сок или газированную воду. Она совсем не употребляла спиртного, что сильно огорчало  моего «папаню». Так, скрипя сердцем, и доходил он до кондиции в одиночестве, но под присмотром матери-то знала его норму, более которой разрешать ему пить было небезопасно.

Новогодний концерт начинался обычно с семейного концерта, на котором первую скрипку играл я, правда без самой скрипки или другого музыкального инструмента. Отсутствие его хоть и не помогало, но и не мешало распевать полюбившиеся мне русские народные песни – «Раскинулось море широко», «Степь да степь кругом», «По диким степям Забайкалья», "Вот мчится тройка почтовая». После песен следовало представление кукольного театра. Спрятавшись за натянутую простынь, одевал я специально для этого сшитые куклы на обе ладони, и  тряпичные создания оживали. Разыгрывал я, как правило, сценки комического характера, поскольку сцена трагическая могла разыграться вскоре и без моего участия, - стоило лишь папане перебрать водочки. Ни один раз новогодний вечер заканчивался битьем опустошенной к тому времени бутылки, тарелок и даже елочных игрушек. Пробудившийся в папане зверь для более убедительного финала спектакля  сваливал и новогоднюю елку, а затем и сам замертво падал на пол рядышком с папаней и  колючим деревом, и это был еще далеко не худший вариант…

Проводились новогодние праздники и в школах. Дети водили хоровод вокруг елки и пели «В лесу родилась елочка». «Маленькой елочке холодно зимой» и другие песенки, читали стихи, участвовали в конкурсах. Затем танцевали,   да еще и вприсядку «Барыню», матросский танец «Яблочко», польку и даже краковяк. Но ни о каких твистах или фокстротах не могло быть и речи. Боже упаси! Музыку этих танцев не передавали по радио. Под особым запретом, конечно, разлагающий всех рок-н-ролл. Еще раньше музыкантам запрещали играть и джаз, в честь которого один переусердствовавший поэт сочинил строчки – «сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст».

Через несколько месяцев после встречи  Нового, 1953  Года занемог мудрый и добрый Отец нашего государства. Вся страна замерла в страхе неизвестности, – выживет или не выживет…

Радио бюллетени о состоянии здоровья товарища Сталина становились все менее утешительными, и пятого марта осиротели мы, а вместе с нами и, как сообщили по радио, «все прогрессивное человечество».   Одна надежда осталась теперь на его верных соратников, преданных и душой, и телом делу Маркса-Ленина-Сталина. Их до боли знакомые лица видели мы постоянно в газетах и журналах. А еще их  носили и на руках, - точнее их изображения. Портреты правителей, прикрепленные к длинным палкам, непременно украшали все демонстрации трудящихся во время  празднования Великой октябрьской Революции и  праздника всех трудящихся мира -  Первого Мая. Необычайно добрые лица помощников Сталина уже до прихода  вождя смерти украсила печать горя, смешавшись с печатью мудрости, приобретенной ими за годы работы с  Вождем.   С тех пор, сколько я помню, все без исключения члены Политбюро выглядели на фотографиях так, будто они только что  вернулись с очередных похорон товарища по партии. Эту славную традицию прервет лишь Михаил Сергеевич, который станет смотреться на официальных фото так, как будто он только что вернулся с банкета по поводу введения им ограничения употребления спиртного  … за пределами Кремля.*

Но за стенами этой крепости в 1953 году было не до веселья. Там готовились к пышному погребению. В похоронную команду включили товарищей Ворошилова, Маленкова, Кагановича, Микояна. Хрущева. В день прощания с вождем по всей стране надрывно звучали гудки фабрик и заводов, да так пронзительно, что чуть ни душу вынимали своим гнусавым пением. Однако на лицах соседей по дому, а все они были люди простые – работяги, не приметил я особой печали и скорби. Но и не плясал никто от великой радости, - скорее всего плясуна быстренько скрутили бы в бараний рог, и показали бы ему почем фунт лиха.*  Быть может, в каменных домах на центральных улицах, где главным образом проживало начальство, и бились головой об стену по причине страшного горя, но, видать, не очень сильно, так как массовых погребений в нашем городе не последовало, в отличие от столицы. Чуть позже и до нас дошли вести о том, что много народу, пришедших лично попрощаться с товарищем Сталиным, заодно попрощались и со своею жизнью. В давке вокруг гроба затоптали не одну сотню человек. Рассказывали, что наше родное советское правительство очень сожалело об этом, и особенно товарищ Берия.*  Вдруг, ни с того ни с чего, без его прямого участия погибло сразу так много людей! Да и любой следственный работник вполне и на законных на то основаниях мог возмутиться, – сколько граждан погибло  без предварительных допросов. Это не порядок!

Товарища Сталина разместили в Мавзолее рядом с другим «самым человечным человеком на земле». Теперь товарищу Ленину будет веселее и днями, и ночами. Это ведь не шуточки провести тридцать дней в одиночестве. Гораздо приятнее проводить дни, а особенно ночи, в кампании с себе подобными. Тут и сон как рукой снимает…

***

Купил ему отчим гармошку,

сын пилит на ней понемножку.

Траурная музыка по радио звучала все реже и реже, зато говорильни стало больше и не только о том, что происходит в нашей стране, но и за рубежом. Стали чаще звучать непривычные для нас и труднопроизносимые фамилии – Ульбрихт,* Гротевольд* - оба из Восточной Германии, а все что касалось немцев всех, даже мальчишек, интересовало. Все нормальные пацаны любят играть в войну, - играли и мы, гоняясь другом за другом с палками, изображавшими ружья. Вся беда только, что никто не хотел быть немцем, – приходилось тянуть жребий, и часто оказывался немцем я. Вот почему с малолетства не люблю играть в лотереи.   Это так лет через тридцать пять все вокруг переменится и немцем станет быть почетно. Одного из бывших «верных ленинцев», во всяком случае, его так именовали в характеристиках (может быть и до сих пор хранящихся в его личном деле) а затем и во всех газетах (даже в «Правде») – объявят вдруг «лучшим немцем 198-какого-то года». И, что самое интересное, этот «немец» будет чрезвычайно этим гордиться. Он, неуемный, и до сих пор разъезжает по всему свету с мало кому нужными лекциями, при случае рекламируя пиццу. Славный сей муж  еще и, похоже, милостиво разрешил присвоить (вероятно, за мзду) свое имя некоторым резиновым изделиям, очень необходимым не только гомосексуалистам, но и в наше коварное время даже  настоящим мужчинам. На сем однако же он не остановился! С его знаменитым именем появилась водка, с которой ранее он боролся всеми своими нерастраченными силами. Его многолетний кумир – Ленин – тот был гораздо скромнее. Поговаривают, что «вождь мирового пролетариата» тайно стал лучшим немцем 1917 года, получив от немецкого правительства некоторую сумму за обещанные услуги, за которые обычно на  родине   вешают или расстреливают…

Извиняюсь за отступление и возвращаюсь в лето 1953-го. Дикторы радио, позабыли на время о проклятых американцах, которые почему-то должны убраться из всех стран, кроме нашей. Да  в Стране Октября их и не было (к нашему или к их счастью). Зато стали с двойным усердием ругать на все корки немцев, и особенно тех из них, кому не полюбились товарищи Ульбрихт и Гротевольд. Дело дошло до того, что пришлось народной полиции, - так она называлась в Восточной Германии, стрелять в народ. Ну, на то она и народная! Только народная полиция имеет право стрелять в свой собственный народ. Да и наши советские пушки и танки не помалкивали. Как пелось в песенке тех лет «броня крепка и танки наши быстры».

Так общими усилиями  надолго успокоили тех, кто хотел воспользоваться смертью товарища Сталина, и мир и счастье опять воцарились на вечные времена на немецкой земле, - если не считать той территорию, что временно оккупировали Англия и Франция и, сами понимаете, Америка. И что это на сует свой нос во все дела и во всех странах?! Мало ей того, что разогнала своих собственных коммунистов  так еще и кинулась убивать чужих – в Корее. Так, глядишь, она и до наших доберется.

Слушал я, слушал радио и до того озлился на этих американцев, что собрался ехать в дальнюю Корею воевать с сыновьями и племянниками дяди Сэма.* Поглядевши на себя в зеркало да увидав, что не вышел я ростом, пригорюнился и спросил совета у матушки. Объяснила мне родительница, что в таком возрасте еще не берут в армию, да и военному делу учиться надо ох как прилежно. Пообещала мне матушка годика так через три сдать меня на учебу в Суворовское училище,* если к тому времени не переменю я своего отношения к американцам.

И чтобы совсем покончить с печальной темой, вернусь, однако на несколько минут в те памятные дни. С невосполнимой потерей для человечества пришлось смириться, но еще многие десятилетия великая скорбь будет жить в душах тех, кому по тем или иным причинам были милы сталинские времена. Однако, преданность их «делу Ленина-Сталина и партии» будет «по заслугам» вознаграждена лет так через сорок - нищенской пенсией на старости лет.

Те же, кто при Сталине, как говорится, «катался как сыр в масле», вертя перед ним хвостом и танцуя вприсядку  помогая тому и в труде и в отдыхе, почуяв ветры перемен, запоют скоро совсем другие песни. Бывшие его подручные станут на все корки ругать своего бывшего Хозяина, соревнуясь между собой в обливании помоями Его  «светлого образа». И тот, кто будет делать это усерднее всех, уже занял кресло хозяина, а дабы ничто не напоминало о его бывшей преданности «солнцу поколений» приказал судить и расстрелять как собаку одного из самых верных соратников товарища Сталина – Лаврентия Павловича Берию. Этот жизнелюбивый человек встретил свою смерть  там же, где попрощались с жизнью два его предшественника на посту министра Госбезопасности. А происходило это в подвалах его «родного» министерства. Остается только удивляться, что после этой милой традиции всегда было много охотников занять почетное место главного чекиста. Но, ежели не перечить истине, то некоторые более мелкого полета птицы из этой зловещей стаи почему-то стали вдруг выпрыгивать из окон своих контор или квартир, забыв о том, что «рожденный ползать, летать не может». Этих птичек  мало кто и жалел.

По радио еще продолжали на все голоса распевать песни, написанные неутомимыми поэтами и композиторами в честь своего идола – «О Сталине мудром, родном и любимом прекрасные песни слагает народ» и прочие, но постепенно портреты и бюсты наконец-то покинувшего нас мудрого правителя стали исчезать, причем по ночам.   Да «свято место пусто не бывает», - взамен художники стали малевать Маленкова, но тот оказался не фотогеничен и пришлось им перейти на «нашего дорогого» Никиту Сергеевича - бывшего о вступления в партию, пастуха, а затем шахтера. Неисповедимы пути кухарок, свинарок и пастухов в нашем славном государстве, особенно тех из них кто во время вступил в партию!

Итак, как упомянул я выше, траур закончился и можно было опять устраивать домашние концерты. «Жить стало лучше, жить стало веселее», - особенно, после того как автор этих слов покинул нас навсегда. Концерты мои стали еще интереснее с появлением в доме заливистой двухрядки – тульской гармони. Получив ее в подарок от отчима, не обманул я его ожидания и уже вскоре наигрывал плясовые мелодии – «Светит месяц», «Калинку», «Коробейники». «Ах ты, сукин сын, камаринский мужик»  и другие не менее душевные мотивы. Да и песни мог теперь распевать под собственный аккомпанемент. Те, кто знаком с этим дивным инструментом, знают, что возможности гармони весьма ограничены, и на ней невозможно исполнять какие-либо сложные произведения композиторов. Так что, даже используя метод отца Паганини,* невозможно из гармониста сделать музыканта-виртуоза, а посему я был  избавлен от необходимости ездит в турне с концертами, и ублажал своим пиликаньем лишь отчима, матушку и соседей. Ну и себя, конечно. Не зная еще нотной грамоты, играл я по слуху и так наловчился, что достаточно мне было послушать пару раз какую-нибудь песню, как повторял ее почти что без вранья и остановок. Тогда популярны были радиоконцерты «по заявкам тружеников» и труженики со всех сторон  страны заказывали свои любимые песни. Я же, слушая эти заявки, пополнял свой репертуар.

Помимо концертов по заявкам передавали по радио и театральные постановки, что весьма развивает воображение. Ведь не видя действующих лиц, ты должен представлять сам себе и этих лиц, и их костюмы, и место действия. Частенько  артисты инсценировали сказки, причем не только сочиненные в глубокую старину неизвестными никому сочинителями, но написанные и вполне современными «сказочниками».

Это были рассказы о «настоящих людях», то есть об упомянутых уже мною ранее коммунистах. Это вам не о каком-то там Али бабе и сорока  разбойниках, каковые были, как вы знает, очень уж злыми разбойниками. Коммунисты же, наоборот, были очень уж добрыми. Уж такие они хорошие и отзывчивые и так болеют душой за дело рабочего класса. И «труд фабричный любят», и паровоз их «не стоит на месте, а летит вперед», и люди-то они «мирные», хотя на запасном пути держат бронепоезд, и «как невесту Родину любят и берегут как ласковую мать».   Эх, была бы моя матушка ну хоть чуть поласковее со мною, ну как эти самые коммунисты с народом, о чем трещали день и ночь по радио! Уж они то и умные, и честные, и совестливые, и справедливые, и безотказные во всех отношениях. И до того уверовал я в существование этих людей, что ведут нас прямо напролом неизведанными путями в какие-то еще более светлые дали, что и пострадал за эту веру.

Однажды вернулся домой мой папаня не в себе, то есть опять поддатый. Матушке   попойки его до того осточертели, что принялась она ругать его, хоть и не совсем последними словами, но все равно очень обидными. Дело закончилось тем, что «пропойца несчастный» - как только что обозначила его маменька - принялся бегать за нею вокруг стола, намереваясь расправиться с критиканкой. Зрелище это было бы еще страшнее, если бы на озверевшем «пропойце» появились бы в этот момент рога, но все равно я порядочно испугался. Дабы хоть как-то остепенить и призвать его к порядку, воскликнул вопрошающе:

- Папа, а ты  коммунист?!

От неожиданного этого вопроса папаня мой совсем взбеленился и принялся с удвоенной скоростью гоняться уже за мною, приговаривая:

-  Я тебе покажу коммуниста!

Бегая вокруг стола достаточно быстро, чтобы не попасть в лапы «коммуниста», но и не слишком резво, чтобы не наткнуться на него с тыла, раздумывал я одновременно о превратностях судьбы. Совсем запыхавшись, решил я ее более не искушать и на одном из кругов резко завернул к выходу, да и выбежал на улицу. Спуск по лестнице занял  не более двух секунд. Пробежка без оглядки босиком по колючему снегу начисто отбила у меня охоту к  спорту, особенно его зимним  видам.   К тому же с тех пор никого больше не обзываю я коммунистом.

С отчимом, как только он протрезвел, мы помирились. Пообещал он мне если и бегать за матерью, то без ножа в руке, а я  - не обзывать его обидным для всякого порядочного человека словом.

В знак примирения, а может быть и для того, чтобы отвлечь меня от слушания сказок по радио, купил «коммунист» через недельку новый музыкальный инструмент – полу баян – уменьшенную копию баяна. Клавишей на инструменте было чуть ли не вдвое меньше, чем у полного баяна. Зато голова моя была на виду, когда я, присев, разворачивал меха и начинал путешествовать пальцами по белым и черным кнопочкам, похожим на пуговицы. Все было непривычно и незнакомо, - умение играть на гармони не помогало. Объяснять, что да к чему, было некому. Однако через пару денечков стал я обладателем еще и «Самоучителя игры на баяне». И мало-помалу, вчитываясь в пояснительные тексты, освоил я самостоятельно нотную азбуку и стал учиться играть по нотам, а не по слуху и наобум.

Уж если у нас в стране кухарки, доярки и пастухи научились управлять целым государством, то не велика задача – освоить тот или оной музыкальный инструмент. Было бы желание. Как говориться «воля и труд все перетрут».

Глава 1.          Год 1957.    Выбор будущей профессии.    

В один из самых обычных дней в жизни шестиклассника Коли - а случилось это в его родном городе Краснопыльске, по дороге из школы домой - попался ему на глаза наклеенный на заборе плакат, сообщающий об открытии новой детской музыкальной школы. А так как ни одно уважающее себя учебное заведение, какие бы там ни были замечательные наставники, ничего собой не представляет, если там не учится уму-разуму хотя бы один ученик, то школа и приглашала детей, желающих научиться пиликать на скрипке, бренчать по клавишам пианино или бегать пальцами по кнопкам баяна. Буквы в объявлении сливались в слова, а слова составляли предложения, обещавшие не только научить играть, но и петь в хоре, разумеется, по нотам, а не так как поют простые смертные, – по слуху, с чужого голоса…

Что касается хорового пения, то оно было весьма популярно на родине нашего героя, - куда ни плюнь,   попадешь или в хориста, или в дирижера, или в рифмоплета, или  в композитора, могущего сочинить такую красивую и выразительную мелодию, что даже самые ужасные стихи  вмиг превращались  в произведение искусства.

Постояв немного перед плакатом и почесав для верности затылок, принял Коля решение – стать музыкантом, а уж что Коля решил, то быть тому непременно. Видать, унаследовал он от предков весьма похвальную черту, –  добиваться того чего хочется, даже если придется для этого преодолевать непреодолимые препятствия.   Какие такие препятствия, спросите вы?   Да хотя бы собственную лень.   Многие, с хорошими природными задатками  люди, споткнулись на этом, - иных сбросить с дивана может только землетрясение, да и то  довольно приличной силы…Что еще? Неверие ни в себя, ни в силы Провидения, что часто мешает  людям  сомневающимся  и  колеблющимся преодолеть ненужную робость, скорее подобающую новобрачной или чиновнику, недавно попавшему на хлебную должность. Человек же неленивый, да к тому еще и решительный может, как не зря говорится, и горы свернуть, и дров наломать. Те, кто знаком с новейшей историей России, да притом на своей шкуре, не станут перечить такому утверждению…

Ничего не сказав любимой своей маменьке, помчался Коля на улицу имени Гастелло,* где в одном из подъездов жилого двухэтажного дома и нашел заветную дверцу в мир прекрасного. Дом оказался  кирпичным,   аккуратно заштукатуренным и выбеленным. Внутри пахло краской от свежевыкрашенных половиц.   На окнах висели цветные, с мудреными  узорами  шторы, подоконники заставлены были горшками с цветами. Домашний уют, созданный директором школы, а им оказался только что окончивший Уральскую консерваторию приятный на внешность и излучающий добро  моложавый дяденька, сразил наповал Колю; особенно удивили его настеленные в коридорах ковровые дорожки. В обычной-то школе обстановка была довольно-таки  спартанская  – единственное постоянное украшение в классах был портрет Ленина, за исключением кабинета биологии, - там стоял в углу, как наказанный, еще и человеческий скелет. О тесной взаимосвязи доброго дедушки Ленина и скелета, обычно символизирующего смерть, советские школьники тогда не догадывались.

Обойдя все кабинеты и не найдя ни Ленина, ни скелета, Коля чрезвычайно  удивился. Да свято место пусто не бывает, - на стенах висели портреты импозантных мужчин.

Все они не  были похожи друг на друга, глядели кто влево, кто вправо, а кто и прямо на вас.    Объединяло их то, что, все они были композиторами -  людьми, которых не удовлетворяло умение  играть произведения, написанные кем-то другим. Они обладали потребностью, к тому  же  соединенную  у кого с немалым  талантом,   а у кого и со способностями гениальными, сочинять собственную  музыку, что является  вершиной в профессии музыканта.

Нельзя  утверждать, что подобное качество, -  придумывать что-то свое, поощряется во всех областях человеческой деятельности. Ну, какому самодуру, если он не занимает самый высший пост в государстве, позволят в один миг лишить страну веселья,* введя такие ограничения на приобретение спиртного, что стояние за ним в очереди становится опасным  для здоровья,   а то и для  жизни. Однако это еще полбеды, -  не так давно наш бывший  Верховный  Трезвенник*  впал в другую крайность, отменив государственную монополию на изготовление и торговлю спиртными изделиями.

Долго не веря этому, но все же без промедления  всякая сволочь занялась этим выгодным делом, на все лады прославляя своего Благодетеля.   Алхимики без ученой степени принялись изготовлять  такие гремучие смеси, что, отведав их, люди даже с железным здоровьем стали не выдерживать и отдавать Богу душу.   В родном Колином городе хоронили однажды целую улицу, точнее не улицу, а тех, кто на ней проживал до отмены неким дуралеем  государственной  монополии на водку.   Между прочим, улица носит имя  Глинки.*  Правда, не все ее  жители знакомы с  автором  музыки, используемой для новейшего российского Гимна,* -  многие думают, что  их родная улица названа так в честь глины, а, если быть точным, в честь луж и грязи, окружающие этот славный  уголок Краснопыльска. Избавляются жильцы от этой «глинки» только зимою, которую и предпочитают по этой причине  всем временам года. И, если бы другой великий русский композитор, Петр Ильич Чайковский,* родился бы не в Воткинске, а именно здесь, то его знаменитые  «Времена года» *  состояли бы всего из двух частей – зимы и грязни.

Но пора и вернуться  лет так на сорок  назад, на улицу, как вы помните, Гастелло. Этой улице повезло больше, - носит она имя одного из множества героев, весьма  многочисленных в Стране Октября.   Сам герой остался  бы доволен, если  прошелся бы по этой ухоженной и засаженной молодыми тополями улочке. Он был не только военным, что  само  по себе  в недалекие времена  было почетным, но военным  летчиком, совершившим подвиг во время Великой Отечественной Войны, протаранив собственным самолетом вражеский истребитель.   Любой участник освободительной  войны, защищающий свою Родину от коварно напавшего врага достоин самых высоких ее наград, почестей и заботы, а посему и улицы, названные в честь погибших героев  – достойная память об их  мужестве.   Однако когда эти улицы соседствуют с проспектами, названными в честь самых настоящих палачей собственного народа,*  то пропадает всякая ценность такой памяти.

Следует обмолвиться, что Коля, как и чуть ли не все мальчишки, конечно же, мечтал стать летчиком, да, вот незадача, был близоруким.   Для какой-нибудь  другой профессии, к примеру, российского политика или районного и даже Генерального прокурора*  это качество, не только не мешает быть долго на виду, но еще и весьма способствует этому.

Так что  правильно выбрать профессию, - это  не  так  просто, тут  все  надо учитывать. Тот, кто страшится огня, должен стремиться стать водолазом, а тому, кто боится воды, не  быть пожарным, ведь без воды на пожаре делать нечего, хотя не редки случаи приезда команды пожарных к месту вызова с пустой цистерной.

Головотяпство не простительно в любой профессии, особенно, если от нее зависит здоровье, а тем более жизнь людей. Немало случаев, когда добрый доктор Айболит лечит, лечит больного от одной болезни, а тот, в конце концов, умирает совсем от другого недуга.

Если какой-либо оболтус и мечтает стать врачом в России, то ему лучше  всего пройти специализацию психиатра.* Здесь всегда, когда опростоволосишься,   можно сослаться на то, что «чужая душа – потемки» и баста. А, ежели психиатр готов подтвердить «предварительный диагноз» карательных органов о том, что тот или иной  имярек повредился рассудком, а то и просто сошел с ума (что, кстати, вполне может произойти и на самом деле после близкого общения  с этими самыми «органами»), то есть полная гарантия, что  такой «специалист»  спокойно доработает до пенсии, да еще с какой-нибудь надбавкой за «беззаветный труд».

Но, взлетим опять в небеса.   Быть военным летчиком в мирное время совсем не легко.   Мало того, что свой самолет ты должен изучить до винтика, до гайки,   до болтика, так еще обязан уметь распознавать все типы вражеских,   зачастую  летающих,   где им заблагорассудится, чудовищ, которые так и норовят пролететь над нашей советской территорией.

Ведь ты обязан точно доложить начальству, кого  сбил, если  не промажешь.

И только  мерзавец может погубить пассажирский лайнер, а вместе с ним и сотни невинных душ, да еще выставлять из себя героя и ожидать премии, наград и переименования одной из улиц в своем родном городе.

Во времена Колиного детства подобных «героев» не прославляли.*  Их награждали  втихую,   в самом узком кругу единомышленников, как  вернувшегося  после длительной отсидки за убийство Троцкого,*  Меркадеса,* сделав из душегуба «Героя Советского Союза». Да и к чему фанфары!… Скромность украшает не только человека, но и палача.

В  более  далекие от нас годы, изверги не прятались в тени. Убийцы Российского Государя и его семьи с гордостью рассказывали  у пионерских костров для будущих строителей «нового общества» о блестящем выполнении «задания».* Кстати, во времена правления в губернии, в столице которой и было совершено злодеяние века, некоего «строителя коммунизма», между прочим, с дипломом строителя в кармане, исчез в одну ночь и сам этот дом, ставший местом кровавой и бессудной расправы.   А «строитель» через много лет припрется на перезахоронение жертв этого преступления,   пытаясь во время печальной этой церемонии  выжать из себя крокодилову слезу.*

До этих событий еще так далеко, и мальчик Коля  не догадывается, что скрывается  за маской мудрости и благочиния  у каких-то там, как их называют, «членов Политбюро». Их изображения он и миллионы других детей видят ежедневно в газетах, на портретах в кабинетах  и, мало им  того, -  лики «святых», прикрепленные к палкам  носят  по праздникам, -  как ранее  иконы во время крестного хода.

В дни торжеств  дети были обязаны продемонстрировать свою любовь к этим самым «членам», но так как ни один «член» в Краснопыльск  в эти дни не приезжал, то школьники демонстрировали  свою признательность за счастливое детство  дядям из райкома, горкома и Крайкома родной  коммунистической партии.   Дяди стояли на специально изготовленной трибуне, напоминавшей мавзолей Ленина, только без гроба внутри, да и сооруженной не из благородного камня, а из покрашенных досок. Они милостиво кивали головой, проходящим мимо школьникам и трудящимся, а иногда, в порыве ответной любви, махали рукой или шляпой.  

Имели ли эти детины какую-нибудь профессию и приносили ли конкретную пользу обществу, Коля не знал, но не хотел бы очутиться на их месте, –  уж слишком у них угрюмые и неприветливые лица, точно работа очень тяжелая.   Устают бедняги! Только одна обязанность стоять на трибуне часа четыре почти недвижимым, ну как памятник, кого угодно доконает.

То ли дело заниматься любимым делом! Мало того, что тебе самому приятно наигрывать те или иные мелодии да украшать их аккордами, так и другим людям  радость приносишь, если не брать в счет соседей будущего музыканта.

Колины соседи -  люди закаленные.   Он  давно приучил  их  к звучащим  из-за  стенки гаммам,   арпеджио и импровизациям, освоив самостоятельно, по самоучителю,   баян, вернее сказать, полу баян, который подарил ему отчим год тому назад. Правильно говорят, - «терпение и труд все перетрут», - прослушав Колю в музыкальной школе, приняли его сразу во второй класс.

Вот теперь можно  сообщить новость и матушке.   Коля,   несмотря на малый возраст, принадлежал к тем натурам, которые сперва чего-то добьются, а уж потом начинают звонить об этом. Этим он сильно отличался от в великом множестве расплодившимся  краснобаев да любителей трезвонить в колокола,   не  поглядев  в  святки.   У подобных типов, как правило, звоном только все и заканчивается.

Услышав от сына еще с порога: - «Мама! Меня приняли в музыкальную школу! », мать, выяснив, что и как произошло, в душе обрадовалась такой самостоятельности  своего чада, но  для порядка, по обыкновению, построжилась, так как считала, что мальчиков надо держать в ежовых  рукавицах, чтобы чего-нибудь не сотворили.

- «Как же это ты, без родительского спросу решаешь такие вещи.   Ведь за обучение  надо будет платить, а у матери-то карман не бездонный. Ишь ты, какой прыткий.   Не спросясь матери суешь свой нос, куда не надо…».  

Узнав  от владельца любопытного носа то, что оплата в школе совсем небольшая - чисто символическая,   успокоилась строгая матушка, да и напоила любимого сынка чаем, до которого тот был большим охотником.   Если бы все музыканты предпочитали именно этот напиток, а не намного крепче,*  то музыкальная жизнь в стране била бы ключом, никогда не иссякающим.

Как и  любые  заботливые и дальновидные родители, матушка не раз задумывалась о будущем сына, а оно, как вы знаете, зависит от многих факторов.   Для полноценной и счастливой жизни человек должен быть, прежде всего, здоров и, к тому же, иметь добрый нрав, чтобы не быть в тягость ни себе, ни людям.   И поскольку все блага в этом  мире создаются трудом, то проводить дни в безделье  было бы не совсем прилично, а в Стране Победившего Социализма  даже и опасно, - достаточно находиться без работы более трех месяцев и … жди непрошеных гостей.   В один прекрасный денечек постучат нахально в дверь и ласково произнесут: «С вещами на выход! »   Если  владелец квартиры одинокий, то «гости» с удовольствием  помогут и вынести мебель, не нарушая славную традицию «органов» – занимать «освободившуюся» жилплощадь.   Ведь за «тунеядство» - так тогда назывался  перерыв в работе,   мягкосердечные «народные» судьи меньше года не давали, а посему «доблестная советская милиция» и использовала на все сто еще одну  уловку, – при отсутствии жильца более шести месяцев тот терял право на жилплощадь.

Из тех, кто избирал своим ремеслом служить в «органах», при таких-то порядках  в  общежитиях  жили только  не очень усердные  или  порядочные и совестливые, а, надо признаться, что как ни удивительно,   встречались в «органах» и такие.

Как видите, у неленивого человека много путей для того, чтобы послужить на пользу обществу, семье да и себе лично.   Однако следует все же избрать такое занятие, чтобы оно интересовало тебя, приносило  радость и удовлетворение, а не было  в тягость, как хомут для лошади или  как  партбилет  для первого президента  России.   Да и приходя с работы, неплохо,   если от тебя пахнет, к примеру, карамелью и шоколадом, коли трудишься ты на конфетной фабрике. А что делать в Совдепии жене и детям, если муж и папа служит  следователем, дознавателем, сыщиком или тюремщиком? Долго ли они выдержат специфический  и неистребимый аромат смеси пота, слез, крови, мочи и мало ли еще чего?...

Уж кого-кого, а Колю-то Господь уберег от чести  ношения  шинели  мышиного цвета. Хотя в те далекие дни форма  у легавых – такое, как вы помните, разлюбезное прозвище носили среди простого люда менты, была синего цвета, а парадная  -  цвета невинности -  белоснежной.

Быть же  облаченным  в цвета  хаки армейский мундир  –  это тебе не фунт изюма. Да и как  все любят военных!   Одних песен в их честь написано не счесть, -  тут тебе и «Три танкиста, три веселых друга»* и  «Красная Армия всех сильней», и  «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед», и «На позицию девушка провожала бойца»,   и «На посту пограничник стоит»,   и про солдата с приветом от знаменитой на весь мир Катюши.   Тут и «шел отряд по берегу», «идет солдат по городу», «пусть солдаты немного поспят», «только пули свистят по степи»  и «ехали по полю герои»,   и про встречу Буденного с казаками.

Все песни трудно и перечислить вот так сразу. Упомяну, пожалуй, вдобавок строчки из особо любимых Колей песен -  «врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает»  и  «нас не трогай, - мы не тронем, а затронешь – спуску не дадим».     

Конечно, и у поэтов-песенников не  без  паршивой овцы в стаде, - какой-то  Демьян Бедный,*  ну и придумал, – «не ходил бы ты, Ванек, во солдаты».   Да и еще почище  – «в Красной Армии штыки чай найдутся, без тебя большевики обойдутся».   А что они могут-то, большевики, без штыков да кулаков?   Для них лишний приклад не в наклад.

Пожалуй, по этому-то  рифмоплет этот и  был  таким  бедным,* знать за такие песни много не давали. Ежели все откажутся ходить в солдаты, кто же тогда Родину  защищать будет?! Милиционеры что ли? Так не зря о них ни одной песни не написано, они, если что и умеют, так это  шарить по карманам у мертвецки пьяных  мужичков, не дошедших до дома. Такая вот молва до сих пор ходит о них, родимых…  Крайне редко избивают  они человека посреди белого дня, если не заманят его или насильно  не затащат в свои гостеприимные  подвалы. Вот уж когда они дают волюшку  рукам своим да ногам!   И это  только цветочки! Про ягодки узнаем, когда Коля, не принося никому вреда,   прожив более половины жизни, очутится все же в их лапах.

.

Глава 2.         Год 1967.         Свадебное путешествие

Морской пассажирский лайнер «Россия», а на самом деле не то «Геринг» или «Гитлер»,*  - то или другое из этих громких имен украшало  в недавнем прошлом  борта  этого белоснежного красавца, приближался  к Ялте, знаменитому  крымскому  городу-курорту  на побережье Черного Моря.

Все пассажиры, как и полагалось им в такие минуты, столпились на правом борту плавучей громадины, чьи размеры  препятствовали ее перевертыванию в подобных случаях.  

Мысли о превратностях морских путешествий, вполне возможно, и  бродили в головах некоторых наиболее  осведомленных  об издержках  технического прогресса  непосед, но только не в склоненных друг к другу головах  одной молодой пары, настолько увлеченных самими собою, что  это явно раздражало  некоторых  их попутчиков преклонного возраста. Вид чужого счастья не всех почему-то радует…

Некая, бесформенная по фигуре, пожилого вида фурия глядела, глядела с укоризной на прижимающихся друг к другу  загорелого парня и стройную как березка девушку  и, наконец, не выдержала.   Язык не повернулся у критиканки  сказать: » Почему вы так влюблено смотрите друг на другу? », так придумала вот что: «Молодой человек, как это вам не стыдно быть в шортах  на корабле? ».

Но так как Коля,   а это был именно он,   -  человек воспитанный и образованный, то не ответил  таким вот образом: «Если Вам не нравятся мои шорты, то  могу их снять прямо сейчас».   Единственное что мог  он позволить себе, так это поглядеть на нее как на пустое место и не ответить.   Да и кто из вас,   после  дурацкого замечания  ненавидящей весь  мир тетки,   немедленно побежал бы в каюту облачаться в черный фрак или в меховую шубу  в  жаркий солнечный день,   да  еще в  предвкушении   скорой прогулки по набережной курортного города?

Пока корабль будет швартоваться, а как это делается  вам описывать не надо, надеюсь, расскажу я немного о том, где и как  нашел  Коля свое второе счастье, -   супругу, своим внешним видом никак не соответствовавшей  этому званию.   Скорее  ее  можно  было принять за ученицу выпускного класса средней школы, да и было-то ей всего девятнадцать лет. Однако, попытаюсь прежде объяснить, почему я назвал ее вторым счастьем в Колиной жизни, - некоторые циники за второе счастье принимают наглость, при наличии которой, они так думают, в жизни можно добиться всего чего угодно.   Что  касается  Колиного воззрения, то наглость он  почитал  за одно из самых отвратительных свойств человека, среди которых можно упомянуть еще  лицемерие, ненадежность, коварство, зависть, льстивость, продажность.   Общения  с  подобными  типами  следует всячески  избегать, во всяком случае, когда это от  тебя  зависит.

За первое  счастье  принимал  Коля  свое  появление  на свет,   да еще и не в самые худшие для человечества времена.   Почитал за счастье быть здоровым  и  не иметь нудный характер. Кому приятно иметь дело со скучным человеком, которому  самому тошно жить а посему   и  на других  тоску  нагоняющего.   Если  же  говорить о месте, где родился Коля, то, вы знаете, «родину не выбирают», -  он любит ее, любит свой город, где  появился на свет божий  и куда ни забросит его судьба  всегда сердцем  будет там, где   произнес  первые слова.

Хотя и назвал  его страну один выдающийся  человек  «империей зла»,*  герой моей книги не может согласиться  с ним  во всем.   Да и можно ли назвать государство, которое этот деятель возглавлял,   «оплотом мира и добра»?   Не происходит ли там  много  того, чему тамошние жители и сами не рады?

Он всегда будет благодарен своей стране и людям, которые помогли ему вырасти, получить образование, получить  интересную работу.   Всегда будет благодарен земле, на которой нашел он свое  второе счастье.   Да и брак его на Родине  заключен был по взаимной любви, а это верный залог того, что чтобы не случится  в  семейной жизни,   настоящая любовь победит назло всем тем, кто, будучи сам несчастным, хочет  разрушить  и чужое счастье.

Но пора вернуться к молодой парочке и, если вы не возражаете, сначала к молодому супругу. Поскольку с Колей вы немного уже знакомы, начну не с  самого  начала, тем более не от рождения  Христова. В свои неполные 13 лет,   выбрав профессию музыканта Коля уже  через четыре года превратился в Николая Николаевича. Так стали называть его воспитанники школы-интерната, где получил  работу новоиспеченный преподаватель. К этому времени,   Коля, то есть, простите, Николай Николаевич, он же Ник Ник, он же НН, -  ученики предпочитали в разговоре друг с другом укорачивать слишком длинные имена,   продолжал осваивать азы и буки музыкальной грамоты, но уже на более высоком уровне, а именно в педагогическом  училище на  дирижерско-хоровом  отделении. Чтобы не сидеть на шее матери и отчима, принял НН приглашение от директора интерната, что располагался неподалеку от его дома. Уроки пения вести он не мог по той простой причине, что сам был обязан посещать  в утреннее  время занятия в училище, находившееся  чуть ли не за тридевять земель, - надо было ехать на пригородном поезде на другой берег реки, далее  на  троллейбусе, а затем  идти еще и пешком.   После занятий этот же путь надо было проделывать в обратном порядке.   Так что на работу НН являлся ближе к вечеру и проводил внеклассные  музыкальные  занятия  с хором и с  ансамблем баянистов.   Применяя на практике полученные  знания, молодой учитель  быстро накапливал навыки музыкального воспитания школьников, и посему на последнем курсе  получил возможность работать  методистом с  группой  учащихся  младшего курса училища.

Помимо баяна  НН  учился играть и на фортепиано, что входило в программу обучения. Обладая слухом, близким к абсолютному, легко и быстро  писал диктанты по сольфеджио, то есть, слыша то, что проигрывал учитель, почти сразу же записывал в нотную тетрадь. Вот с предметом «гармония» * были некоторые затруднения и не от Колиного нежелания овладеть этой чрезвычайно  важной  для   музыканта наукой, а из-за удивительно своеобразного  отношения к своим обязанностям преподавателя гармонии  Александра Александровича Пьянки на. И за глаза и в разговоре с ним обращались лаконичнее  - Сан Саныч.   Этот самый Сан Саныч был большим любителем поговорить во время уроков, причем на разные темы. Объединяло эти разнообразные темы то, что они не имели никакого отношения к преподаваемому им предмету. То он рассказывал  о  том, что  купил в магазине, то  о проблемах с соседями, то  о  своем путешествии по  Германии, причем  поведал как-то, что для остальных  туристов из группы он представлялся сотрудником конторы «Сортсемовощ».

В общем, овощ или фрукт он был еще тот.   И куда глядела администрация училища? Ведь у него на лице было написано, что был он большим любителем еще кое-чего. Имел он обыкновение несмышленых и незрелых еще юношей зазывать в гости на свою квартиру и после просмотра книг по музыке, а затем и по живописи с привлекающими  в юном  возрасте  иллюстрациями, предлагал затем разделить с ним  не только  стол, но и … кровать.   Не избежал такого приглашения и Коля.   И, если бы Сан Саныч сам был похож на прекрасных молодых обнаженных людей, изображенных мастерами живописи в этих альбомах, то Коля, пожалуй, и зачастил бы к «учителю» в гости.   Но Сан Саныч обладал внешностью не особо привлекательной,   да и вообще  был  не похож ни на мужчину, ни на женщину, прямо Гермафродит*  какой-то.   Имя это, непривычное для  слуха, впервые  услышал Коля от самого Сан Саныча, (может, он  был его родственником да еще  по прямой линии?),   во время очередных его разглагольствований на темы, приближенные к ширинке.   То он спрашивал, не забывают  ли студенты ее застегивать, то стряхивают  ли они после посещения туалета  своего дружка, перед тем как засунуть  его на  свое место, то куда хлопцы кладут руки, когда засыпают – сверху одеяла или под него.

Его провоцирующие вопросы  не ставили  учащихся в тупик и не заставляли краснеть, так как в Колиной группе все парни были довольно таки солидного возраста, трудно их  было чем-то  удивить. А вот девушек  и  Колю эти вопросы вгоняли в краску, что, наверное, учитель и приметил.

Свой  первый и последний визит к гермафродиту Коля  хорошо запомнил. Надо отдать должное  учителю, - впредь отстал  он от ученика  со своими приглашениями. С одной стороны Коля  должен  быть ему  благодарен, - одним  видом  своим,   да  и  бесцеремонностью   сей  женомуж  надолго отвратил  его от следования  по пути, как тогда думал Коля, грешному и недостойному мужчины.

Да вскоре подвернулись, как раз вовремя,    наставницы не нарушающие законов природы.   И  не  беда, что первые  из них  были весьма ощутимо старше  своего ученика, -  ведь «старость опытом богата».   Так что, если верить некоторым историкам,   Коля прошел обучение на манер королевских отпрысков во  Франции, коих обучали этому, совершенно  необходимому в жизни  умению,   придворные  дамы по заданию самой королевы.   Лишь происходило это в другое время и в других условиях, далеких от роскоши, что, заметим,   нисколько  не снижает  остроты  впечатлений.

Первая его учительница  возраста была бальзаковского.*  Ученику же ко времени первого урока не было и  семнадцати.   Как-то в одну ненастную ночь, нарушив маменькин запрет на ночевки у чужих людей, и превратился  Коля из юноши в мужчину. Да и стали ли бы вы на его месте отказываться от превращения, если к вам  в постель вдруг вползает что-то мягкое и теплое.   На ощупь  без ошибки определяешь, что это не какой-нибудь гермафродит, а самая настоящая женщина. К тому же  хорошо знакомая тебе до удивления  гостеприимная хозяйка дома, чей муж, видимо,   случайно так сильно наклюкался, что спит без задних ног.

Да и  с  библейским заветом  -  «не желай жену ближнего своего»   не был знаком  Коля   по той простой причине, что родился  в краю  принуждаемых к неверию в Бога.    На его беду в  раю непуганых  атеистов и сама Библия находилась под запретом.   А  пути безбожников, само собой понятно,    совсем уж неисповедимы.

Число наставниц на путь истинный  приближалось к счастливому.* Следующая  партнерша  по время провождению одновременно приятному и полезному,   должна была стать седьмою по счету в «каталоге красавиц», если  Коля таковой  вел бы на манер одного  любвеобильного  героя из  популярной оперы.*  Однако, остепенившись,   юноша  принял мудрое решение, - остановиться на достигнутом, тем более что на горизонте появилась та единственная,   которая  вызвала в нем совсем другие  чувства, разительно отличавшиеся от  прежних, каковые и чувствами-то трудно было назвать, - то  было  сперва любопытство, а затем просто-напросто  удовлетворение определенных, к тому же  почему-то  все время возрастающих  потребностей.

Люси не была  его любовью с первого взгляда  лишь только по той причине, что на Колином горизонте всегда находилось одновременно сразу несколько симпатичных девушек, а посему взгляд его, дабы не обидеть никого из них, постоянно перебегал с одной на другую. Эта ситуация  продолжалось бы и  до сих пор, если  не уединился  бы  он однажды с Люси  да не разглядел ее более тщательно  да без свидетелей.

Все три грации помогали НН в его работе с хором, в котором насчитывалось около восьмидесяти певцов, причем все как один были мальчиками, А что такое мальчики вам объяснять, думаю, не надо.   Попробуйте-ка справиться хотя бы с  двумя-тремя, когда они собираются вместе. Однако, наделив  Николая  талантом по музыкальной части,   Господь  не обделил его  даром  общения с  существами, имеющий  вид-то  ангельский, но способными  причинить нелюбимому  ими  человеку столько хлопот и забот, что и не рад будешь, что связался  с  ними.   Коля  рано  стал работать с детьми  и принимал  «цветы жизни»  и в самом деле за ангелов. И  любил их от всей души, не причисляя детей к тому или иному полу, обращаясь  с ними ну  как  с настоящими  ангелами, хотя, если почитать некоторые последние труды богословов и  специалистов по ангельской жизни, то  ангелы-то, оказывается, не  бесполые, а двуполые существа.   Но кто их до конца поймет, этих  богословов?   У них всегда  семь пятниц на неделе.  

Самого НН  эти вопросы тогда не интересовали, и «ангелы», чувствовав  любовь своего учителя музыки, были преданы ему всею душою. Зато  «ангелы»  весьма интересовали одного  Колиного «друга», во всяком случае, так он называл себя.   Хитрец, служивший в те времена журналистом, уверял в своей дружбе всех, у которых можно было чем поживиться. Чем он рассчитывал поживиться  у Коли, подав ему идею  работать не просто с детским хором, а именно с хором мальчиков, узнаем мы в свое время, дабы не отвлекаться сейчас на продолжение описания  сложных  взаимоотношений, возникших из-за влюбленности Коли в прекрасный пол.

Все хористы помимо пения в хоре, руководил которым  НН, изучали нотную грамоту и игру на одном из музыкальных инструментов.   Вот в этом-то и помогали молодому дирижеру три выпускницы музыкального училища – Галина, Людмила и Люси. А еще и  Валентина, преподаватель того же  училища, в котором ранее учился  а, теперь уже и сам работал  наш герой. Вот и попробуй тут разберись. Как вы знаете, даже в трех соснах можно заблудиться, а если их четыре?

Это  хорошо, что НН, еще  не ознакомившись с  некоторыми воззрениями  достойных называться мудрецами философов, все же чувствовал  интуитивно, что первую треть жизни надо посвящать учебе, вторую -  любви, а третью – накоплению жизненных впечатлений. Хотя, если быть  точным,   то мыслители отводили последнюю часть  жизни  для накопления богатств, но так  как  Колю  угораздило  родиться в «царстве  свободы», где богатым быть было неприлично, то он  о такой обузе  и не помышлял.   И, находясь в первой трети отрезка времени отведенного ему судьбой  на свершение всех  интересовавших его  дел, НН продолжал учиться, сочетая работу с заочным обучением   в педагогическом институте  знаменитого  уральского города,   при царе-батюшке  называвшимся Екатеринбург.

Использовал НН и любую возможность поучиться у других, известных в стране дирижеров детских хоров, в том числе в  Вильнюсе,   Риге,   Таллинне,   Волгограде,   Москве,   Санкт-Петербурге  (тогда город этот носил другое название).*  На один из  семинаров НН приехал не один, а со своими помощницами и так прикипел к  коллегам по работе, что не захотел расставаться с ними даже ночью. То, что в спальне они были не одни, а в окружении еще примерно  двадцати молодых  девчат,   отнюдь  не смутило  НН, -  «смелость города берет».   Для конспирации, подвязав на голову косынку, улегся он спать рядом, он хорошо это помнит,   хоть и был немного навеселе,   с Люси.   Каково же было его удивление, когда, проснувшись, нащупал рядом … Людмилу. Каким образом произошла эта чудесная подмена, не знает и до сих пор. Вот и говори, что всегда все зависит от твоей собственной воли!

Люси  приходилась единственной дочерью выглядевшей намного моложе своих лет одной приятной и любящей друг друга пары.   Ребенка рожденного от таких родителей всегда можно с полным основанием  назвать плодом любви. Жизнь  Люсиных родителей  тоже была связана с музыкой, так что ничто не грозило недопониманием интересов  молодоженов. Вопреки тому, что все внимание мамы и папы получала лишь она одна,   Люси не была избалованной и капризной, чему можно было только подивиться.   Характер она имела кроткий, покладистый, без претензий на верховодство  во всем и вся, что уже  предполагало счастливую и спокойную жизнь под одной крышей, и, прислушавшись одновременно и к зову сердца, и голосу разума, решил  Николай покончить с холостяцкой жизнью. Шаг такой, не спорьте,   требует большого мужества только в том случае, если избранница обременена скверным характером  и  незавидным прошлым  да еще  с приплодом в придачу.

Тут  же  все  было  ясно – ни прошлого, ни детей, ни  плохих  вестей  изо всех волостей. Радоваться  надо  было  Николаю, да и беречь  найденное  счастье как зеницу ока. Ведь тот, кто  не  хранит  свое  настоящее, скорее всего,   потеряет и свое  будущее.

Чуть забегая вперед, хочу предупредить вас о тяжких испытаниях,   каковые выпадут на долю Коли,   бывшего в те времена весьма легкомысленным и доверчивым  ко всякому ласковому и доброму слову, которое, как  известно  знающим жизнь  без прикрас, часто может прикрывать  самые коварные планы интриганов.   И, если кто  из вас не любит портить себе настроение, узнавая  о  малоприятной изнанке жизни,   можете  захлопнуть книгу прямо сейчас, пока не поздно. С теми же, кто ничего не боится, или с теми, кто  желает  немного окунуться в атмосферу тех давно минувших лет, или просто вычитать, причем не только между строк,   как  не следует поступать в некоторых  жизненных ситуациях, вернемся на одну из палуб «России».   Белоснежный  красавец-пароход, примерно на таком  мечтал отправиться в знойную Аргентину известный  всему просвещенному миру  своей скромностью в различных  аферах  Остап Бендер,*  уже приветственно погудел  басом огромной  дымящейся трубы  жителям солнечной Ялты и приехавшим  сюда  лучшим  людям  страны  Советов.

Ведь в те времена на черноморские курорты получали путевки  в первую очередь  именно  «лучшие люди»  -  крупные  и  не  очень крупные  партийные и советские работники,   обласканные  властью писатели, поэты, композиторы  и даже … инквизиторы,* - как же без них!    Уже  в  последнюю очередь, чисто за символическую плату, а то и  также  бесплатно,   получали  заветные  санаторные  книжечки  и  активисты  профсоюзов  –  «школы коммунизма».   Находились  среди  удостоенных  такой чести, справедливости ради, еще и «передовики  и  маяки производства».   Это были  не просто хорошие  работники,   но  и «любящие  труд  фабричный», при  этом  не  покладающие  ни рук, ни ног и думающие  «раньше о Родине, а потом о себе».*

Что же касается  остальных, как ни крути, но так уж получается  при размышлении на эту тему, - «худших людей», то отдельные  их  представители  тоже  могли  очутиться  среди счастливцев.   Да  только  за путевку оплачивали они полную ее стоимость или, еще хуже,   должны были селиться на квартирах местных «худших людей» да  сами заботиться о своем пропитании в  столовых,   кафе и прочих забегаловках, что, впрочем, в те времена не было связано с риском для жизни…

Немало здесь  ушивалось и самых  худших  из  наихудших -   это шулеры-картежники, мошенники  всех  мастей, воры-карманники, воры-домушники и прочие представители профессий,   упомянутых  лишь  на бесчисленных  страницах Уголовного Кодекса. Им  на курорте  так все приходилось по нраву, что уезжали отсюда только в наручниках.   И тут не за свой счет!

Крым, и особенно  его жемчужина - Ялта -  место известное не только своим мягким  и полезным  для здоровья климатом, приносящим душевный покой  сказочными видами горных  вершин, целебным воздействием морской воды и чистого воздуха. Здесь в разные эпохи бывали и  знаменитые персонажи  поэм  Гомера*  и подлинно исторические личности.

В советские  же времена осчастливили  эти  и так  благословенные  места сами Ленин и Сталин. Они, родимые, отдыхали от трудов  тяжких и страшно  полезных для блага миллионов тех, кто был  ими и многочисленными  помощниками, а их  в хорошем деле всегда много  находится, послан в места более отдаленные от столицы.   И, если верить в искренность поэта, сочинившего  -  «трудовые будни – праздники  для  нас»,   то  жизнь посланных за казенный счет в  места  более  прохладные  состояла из одних  лишь праздников…

Сойдя, наконец-то, с  трапа на берег  Ник и Люси поспешили к центру города, но  с оглядкой, проверяя,   далеко ли отстала от них  противница фривольной  летней одежды.   По главной улице,   не спеша,   прогуливались отдыхающие, причем  многие  тоже в шортах. Ник всегда был  внимателен к  людям и собрался  предупредить встречных о грозящей им опасности, как вдруг приметил среди них  совсем чуть ли не голых, - в одних плавках. Тут уже надо было предостеречь  саму тетку, дабы не хватил ее удар.

На пляже еще не  лучше, -  тысячи   почти  обнаженных  курортников  лежали  во всех  мыслимых  и не мысленных позах, подставляя  то те, то  другие  части  тела под  лучи палящего солнца. Многие калились до тех пор, пока от некоторых частей  не  начинал идти дымок, и тогда бежали они, сломя голову,   и  бросались с разбега в набежавшую волну. Загар был в моде и «модники» себя не щадили.   Новичков среди них  отличить можно  было  по  белой или пунцово-красной  коже.

Присоединяться  к этой компании  у  Ника и Люси не  было  ни времени, ни желания. Во-первых, белый пароход отходит через пару часов, а во-вторых, они изрядно подзагорели и накупались в  другом черноморском райском уголке  –  Сочи, где и началось их свадебное путешествие.   Времени было в обрез. Все, что  могли успеть молодые, это   пройтись по центральных улицам. Приятно было любоваться,   вблизи  более  впечатляющими,    живописными горами, защищающими Ялту от холодных северных ветров.   Приобретя кое-какие местные сувениры, путешественники прибавили шагу, дабы не опоздать к отходу морского лайнера. Хотя, именно опоздание  зачастую  и спасает  жизнь некоторым  пассажирам пароходов, автобусов, поездов и самолетов от гибели в  авариях и катастрофах.   А в современной России  сохранять  жизни стало даже опоздание в гости.    Подходишь к дому, в котором тебя ждут, а дома-то нет.* От него осталась лишь груда  дымящихся  развалин.*

Но тогда до таких дикостей дело, разумеется, не доходило и единственное, от чего в «стране победившего социализма»*  нельзя  было  спастись – это от  доносов. К тому же они никогда не опаздывали. Не писали их, пожалуй, только на уже  умерших…Да пока рано об этом, всему свое время.

Точно по расписанию отошли от причала. Издав прощальный гудок, «Россия» взяла курс на Одессу.   Пассажиры занялись своими делами, кто пошел в ресторан, кто в буфет, а молодожены …  Куда бы вы думали?   Конечно  же,   в каюту. Мало им было ночи так  и днем не терпится, особенно супругу, -  а вдруг  после  небольшого перерыва что-нибудь забудешь  да и сделаешь не  так  как  надо?   В первую брачную ночь, помнится, он  так  волновался,   что  не преодолел препятствие,   установленное  самой природой как раз для того, чтобы супруг не сомневался, что  крепость до сих пор никем  не  была взята.   Скорее всего,   незадача  эта случилась  по причине того, что родители молодой жены спали в комнате рядом,   и Ник никак ни хотел, чтобы кто-нибудь из них  прибежал на крики о помощи, если  новоиспеченной супруге  что-либо  пришлось   бы  не  по  вкусу.

И  подумать  страшно, -  еще  какие-нибудь  две-три  сотни  лет назад  в Европе существовал  чересчур славный  для  гостей  обычай, - после обильного  застолья  жених  и невеста, в сопровождении приглашенных, направлялись в спальню, где и совершали  то, что было им положено проделать, да только под пристальными  взглядами « свидетелей». Мало того, зрители отпускали такие шуточки в  адрес  молодых, что покраснели  бы и  сами  Питер Норд*  и  Джек  Страйкер*  со своими партнершами и партнерами, если очутились бы на их месте.

Своих друзей  на свадебный обед  Ник и Люси  пока не  пригласили,   да и сам  обед  был  перенесен на более поздний срок, -  на следующее  утро, после церемонии бракосочетания и  трапезы в семейном кругу,   Ник улетел на учебу.   Более  же глубокое  исследование  всех прелестей молодой супруги  отложил он на  потом, что, слава  Создателю, и произошло  недельки так через четыре.   И, с  учетом этого обстоятельства,   в свадебное путешествие  молодые отправились уже не для изучения  основ  прав и обязанностей супругов,   а для   закрепления  достигнутых  успехов и получения  более разнообразных   и всесторонних  впечатлений, какие  можно  получить лишь странствуя по свету.

В те времена, когда Россия была большая, путешествовать, в основном, можно было только в ее пределах и, благодаря ее  безразмерным  размерам  казалось, что весь мир  находится  у твоих ног.   На самом же деле  ноги твои  все время  ступали  по  одному и тому же  лагерю, окутанному не одним  рядом колючей проволоки.   Лагерь был настолько огромен,   что  и  создавалось впечатление, -  якобы свободен ты, ну как птица. Так что, если и завирал поэт, что  «человек проходит как хозяин необъятной Родины своей», то знал об этом только он сам  и его кремлевские  хозяева.* Что с того, что за два года до свадьбы Коля с группой туристов побывал в  одной  из «соцстран»?   В ней были те  же  самые  порядки,   потому что Польша  вместе  с  другими «братскими странами»  входила в так  прямо  и  называемый  «социалистический лагерь».

Не зря появился анекдот. Спрашивают заключенного:

- Кто  такой  Никсон?  

-   Президент.

- Чего?

- Америки.    

- А кто такой Брежнев?

– Начальник.    

– Чего?  

-   Лагеря.

-   Какого?  

- Социалистического.

А  лагерь без сторожей  это как песня  без  баяна.   Через год попробует Чехословакия освободится от них, да охранники не  дремали…

А каков был у них аппетит! -  не в ровен час  раскатили они губу на подряд по охране  одного,   чересчур  вольного  прежде,   заокеанского  острова,* что всегда  лежал и продолжает  лежать под  боком  у  нашего заклятого друга  –  Америки.   Так от атомной  бомбежки, которую многие  ждали в любую минуту,* отделяла  нас  только  одна  извилина  в  мозгу  верховного  дуралея  Совдепии,* - а их  всех-то  у  него  было  наперечет  -  Маркс,   Энгельс,    Ленин,   Сталин  и … пришествие  коммунизма  в Страну Советов  в 1980 году.*

Слава  Всевышнему,   у  Ника и Люси такая специальность, что им  удалось  не  состоять  в рядах  «сознательных борцов за дело коммунизма».   Да и к вступлению в «стройные» ряды «авангарда рабочего класса»   самозванные  вожди  рабочих   старались  не принуждать  людей  думающих и размышляющих.   Там нужны  были  бессловесные  роботы-автоматы, готовые выполнить любую команду, если только у них  не  сгорит невзначай  какой-нибудь  транзистор, ответственный за предохранение  от искр сознания  или  шевеления остатков совести.

Ник и Люси умудрились даже не  быть комсомольцами, что, между прочим,   считалось весьма подозрительным обстоятельством…

Глава 3.          Год 1970.         В сетях  интриганки

В 1970 году  произошло столько много событий, что трудненько  описать их  в одной главе, однако попробую, - попытка не пытка.

ЮБИЛЕЙ ВОЖДЯ.

Приближался  апрель месяц, как помнят многие  «простые советские труженики»* – день, когда по всей стране пыль идет столбом. В этот, счастливый «для всего прогрессивного  человечества» денек, подметаются, наконец-то, улицы и площади, убирается мусор, подбеливаются заборы  под  раздающиеся,   из  развешанных по этому случаю на столбах динамиков, вопли солистов и  многоголосых  хоров, распевающих  песни, оратории   и кантаты, посвященные  виновнику  кутерьмы.   В этот  «самый лучший день в апреле»  родился  никто  иной, как  идол  коммунистов  и  комсомольцев.   Ну, а поскольку «народ    и партия у нас едины»,   то и простые люди, хочешь - не хочешь, должны были принимать  участие в этом бедламе.*

Создавалось впечатление, что не родись этот  «самый человечный» да к тому же, надо полагать, самый чистоплотный человек в России, то  заросло  бы «государство рабочих и крестьян»  в мусоре, грязи и дерьме.   Лишь  благодаря  этим субботникам, названных в  Его честь ленинскими, и можно было какое-то время чувствовать себя человеком  в своем городе, а не свиньей на скотном дворе.

В день субботника отдыхали только дворники, однако, чем  они  занимались  в другие  не самые лучшие для нас дни, трудно было определить. Быть может,   просиживали штаны  на партийных или профсоюзных  собраниях, посещали  политзанятия, пели в самодеятельном хоре, а то и выплясывали  танцы народов мира. Причем, если судить по географии наших  танцевальных сюит, то весь мир состоял только из Польши, Венгрии, Чехословакии, Кубы, Северной Кореи и прочих «стран народной демократии».

Этот год был особенным  еще и по причине того, что если бы  именинник  протянул  дольше  и не откинул  бы ноги почти полвека тому назад, то исполнилось  бы  Ему  аж  сто  лет.   А посему недостаточно  было его поклонникам  поднять пыль «от Москвы до самых до окраин», но следовало еще и подогреть ажиотаж  о предстоящей раздаче медалей,   отчеканенных в Его честь.

«Ум, честь и совесть нашей эпохи»,* то бишь «родная» коммунистическая партия задолго до юбилея  стала принимать кипы бумаг на представление  достойнейших  из наидостойнейших  к  новой  награде. Саму медаль можно  было  вполне  принять за  металлический рубль, если бы не дырка  в верхней части, да и если не  блистал бы  «рубль»  хоть и  самоварным,   но  все же  золотом.

Поскольку получение этой высокой правительственной награды предполагало и определенные льготы, то  желающих стать лучшими из лучших становилось все больше с каждым днем.   Всеми правдами и неправдами  стремились  попасть в заветные наградные списки, каковые отсылались затем  аж в саму Москву.

Секретари парткомов стали на какое-то время самыми уважаемыми людьми в трудовых коллективах, - ведь именно на них выпала основная тяжесть определения самых достойных. В небольших же коллективах, где всего-то было несколько работников, а, значит, самые  лучшие были только начальник и секретарь парткома, вынуждены оные  были поступать, как некая птица в басне Крылова – расхвалить петуха за то, что хвалит он кукушку и писать  хвалебные  характеристики  друг на друга.

Документы  на представление награды принимались только с места основной работы кандидата на отличие.   Но нет преград для проныр и наглецов, тем более, если у них и партбилет в кармане!   Журналист одной копеечной газеты, Колин друг, был один из  сотни корреспондентов этого издания для детей и, видать не надеялся пробиться в ряды счастливчиков. Так он  поднял на ноги все местные общественные организации. К одним он пристал как банный лист к заднему месту, другим намозолил глаза и, в конце концов,   до того намулел всем, что  получил- таки нужные ходатайства. Надо признаться, корреспондент  был очень предусмотрителен, - именно благодаря сей награде  он  и пожмет плоды своей неугомонности. Лет этак через двадцать пять выпустят его из пятилетнего  заключения раньше на четыре года, учтя, что развратитель детей и  «отличник народного образования»* оказывается,   не  был  лишен  высокой награды  при осуждении и тем самым  заслужил право на амнистию. Так что в Стране Чудес не только  партийные  бонзы*  были неприкасаемы  для длинной  (но не для них)  руки Закона. Славословящие их  режим  лизоблюды  и лакеи, отмеченные не только пороками,   но и  теми или иными  блестящими побрякушками, частенько вырывались из  объятий Фемиды.

С  брезгливостью глядел Николай на всю эту вакханалию.   Нутром чувствовал, особенно после «братской помощи» доставленной в Чехословакию в танковой броне в 1968,*  что награды от такой власти – ну очень сомнительная честь для награжденцев, если обладают они здравым смыслом  и совестью.  

Тут  интуиция его не подводила, чего не скажешь о  почти детском доверии к тем, кто крутился вокруг него, имея кое-какие  далеко идущие планы.   А пора бы уже было  покончить с ребячеством, тем более что уж свой ребенок появился – очаровательная дочурка Юлия.   А в этом году родился бы и сын, если  все  не повернулось  бы кверху дном.

СОЛОМОН В ЮБКЕ.

Но сперва немного о последних достижениях нашего героя на музыкальном поприще. К этому времени руководимый им  хор  совершил много концертных турне, выступив в  Абакане, Минусинске, Москве, Волгограде, Норильске,   Дудинке, Улан-Удэ  и  Екатеринбурге.   Государственный экзамен по дирижированию НН сдал в необычной для института форме,   –  привез свой хор на гастроли.   Одно из выступлений, в зале  Уральской  консерватории, и посетила высокая экзамеционная комиссия.   Концерт в двух отделениях, а аккомпанировал хору струнный квартет состоящий из профессиональных музыкантов, был принят на ура и публикой, и комиссий.   Николай получил высшую оценку за свою работу.

Краевая студия телевидения сняла и выпустила музыкальный фильм о хоре, правда, по указке сверху произведя хирургическую операцию. Из фильма вырезали «Стабат матер» Перголези.*  Еще бы!   Тут тебе надвигается юбилей вождя мирового пролетариата, беспощадного иконоборца, отдававшего налево и направо  приказы об убийствах священников, а пионеры распевают  на латыни о какой-то матери, стоящей перед крестом с распятым на нем  сыном, хотя бы и Божьим!

Надо признать, что большую помощь оказывала ему в работе с хором  хормейстер Валентина, с которой ранее имел НН  довольно таки  близкие отношения, но  их он  самым  естественным образом прервал  немедля после  свадьбы. После  сего шага считал он,   что  упрекать его было теперь не за что. Но все оказалось намного сложнее…

На репетициях с поющими сорванцами  НН  частенько, когда уж сильно  был  недоволен поведением того или иного непослушника, обращался к озорнику предваряя свои нотации  обращением  -  «олух царя небесного», совсем не подозревая, что подобного  титула  сам заслуживает более  того,   чем хотелось бы.   Он-то  и оказался этим олухом, которого обвела вокруг пальцев  всплывшая  вдруг на его горизонте  дама с прошлым.   Все произошло совершенно так же, как выразился классик, – «вкрадчивый враг подошел под маской друга»*.

В Англии существует прекрасный  древний обычай, - во время  свадебной церемонии получает невеста поцелуй не только от своего суженого и родителей, но и от трубочиста, одетого в  рабочую одежонку цвета  сажи. Поцелуй этот, видимо, без слов предупреждает  о том, как будет выглядеть невеста, если не будет соблюдать чистоту в доме и в своих отношениях с супругом. Жаль, что такой обычай не привился у нас, причем трубочист не должен был бы обойти поцелуем  и самого  жениха.

Кто знает? Получив  такой намек, не отбежал бы Николай на полкилометра от положившей  на него  свой раскосый глаз  восточной красавицы? В свое время, выбрав для разбега из карьерных соображений  работу в Комсомоле, пыталась «красавица»  поступить на учебу в Дипломатическую школу,* чувствуя в себе, видать, склонность к  этой, как ее называют знающие люди, «фальшивой профессии».   Но то ли определили, что уж слишком  лжива абитуриентка  для успешной работы на этом поприще, то ли  ее  умение интриговать показалось  слишком  мелким и пакостным. В общем, отказали дочери Востока  в доступе в среду особо избранных и подходящих по всем статьям  соискателей  заманчивых  должностей консулов, атташе, послов и послиц.   И слава всевышнему!    Интриганов в этом забытом   Богом  учреждении где, наряду с весьма полезными науками, изучали  в нагрузку  «научный атеизм» и фальшивую историю своей страны,   и  без нее  училось  немало.

Подрабатывая по совместительству, на свою беду  именно в той школе, где трудилась на педагогическом поприще  несостоявшаяся дипломатка,   и  познакомился   Николай   с Соломоном*  в юбке. Мадам считала себя не глупее самого царя  Израиля, если, конечно, допустимо  употребление  в одном предложении слов  «глупость» и  имени   Соломона.  

В один не самый лучший день, после настойчивых приглашений   мудрого Змия, посетил  НН  ее  трехкомнатный террариум.   Откуда ж мог тогда знать, пришедший в гости  с благими намерениями,   Николай, что стучит не в ту дверь?

Выслушав рассказ «мадам» о  ее попытке осчастливить советскую дипломатию и  о неуемном  желании превзойти саму  Коллонтай* (хотя скорее ей, если скинуть лет так двадцать, подходила роль Маты Хари*),   Николай проникся   уважением не только к  почтенному  возрасту  сказочницы,   но и к ее несказанной  мудрости. Кого не притягивает человек, от которого многому есть чему поучиться? А ежели  доброжелательный и умнейший человек еще и доверил вам что-либо сокровенное, то и у вас возникает  вполне понятное, хотя и, прямо скажем, странное желание поделиться своими тайнами, что  слишком часто бывает не совсем безопасно.

Вспомним  хотя бы  недавний пример, когда чересчур  доверчивая  болтушка поведала своей  одной «подруге»,*  стоящей сотне  врагов,   о  том,   о  чем  не принято  рассказывать даже самому себе.   Низость «подруги» перешла все границы, - она записала  разговор на магнитофон. В результате телефонной исповеди   его  поклонницы,   могущественный глава самого мощного в мире государства попал в такой переплет, что выбрался из него весьма помятым.

Таких,   и еще почище  историй в жизни хоть отбавляй, и единственная разница между обычным человеком и знаменитостью только в количестве  занятых в этом занятном деле  судей, адвокатов, обвинителей, очернителей, комментаторов, злопыхателей, сплетников и, само собой разумеется, зрителей.

Кому же не приятно узнать, что и у  великих людей  не всегда все дома,   да  и не  всё  в порядке  в  гостиной, спальне, кабинете, тем более в Овальном. Остряки, как вы знаете, тут же переименовали офис, и  не  без  веских на то  оснований,   в  Оральный.

Не чувствуя никакого подвоха, поделился   Николай  с  «благодетельницей»  своими обидами.   Дело в том, что  упомянутая уже мною Валентина продолжала  работать с ним, как говорится, бок о  бок, то есть чересчур близко на взгляд  Люси и ее отца. Отсюда и начались трения  между  любящими друг друга  супругами, что выводило из душевного равновесия Николая, по характеру очень обидчивого.   Узнав от простодушного простофили  о  тлеющем   в молодой семье костерке  недовольства,   мадам  не мешкая, стала подбрасывать  угли,   да еще и раздувать его до размеров  достаточных  для того чтобы спалить  Джордано  Бруно,*  Саванароллу *и  Жанну д, Арк*   вместе взятых.

Зная  о волшебной силе слова  не  понаслышке,   а из  большого  опыта  работы  по  запудриванию  мозгов  комсомольцев,   и, не откладывая дело в долгий ящик,   принялась 33 (таковы  инициалы «мадам»)  нашептывать  то в одно, то в другое ухо Николая. К сожалению, тот не относился к тем, у кого в одно ухо влетает, а в другое вылетает, и  мало-помалу  яд  стал действовать.

Узнав во время очередной исповеди что, молодые  ждут  еще одного ребенка, 3э 3э  утроила усилия.   Хитроумная  бестия  решила,   что мало подзуживать  только  Николая.   И  вот  уже  родители  Люси совсем потеряли покой…

Чересчур обидчивый  супруг  еще и  усугубил ситуацию, -  назло  ревнивцам  совершил то, в  чем они  его подозревали. Сближение не принесло радости ни ему, ни  его бедной  сопостельнице. Вместе удовлетворения почувствовал  Николай  отвращение и не столь к ни в чем не повинной   молодой женщине  сколь  к самому себе.

Валентина, как человек ранимый и чуткий, сама предложила покинуть навсегда не только его, но  даже   и  сам  негостеприимный  для  нее город. У ее  бывшего  любовника  для сохранения семьи выбор  был  один  -  смалодушничать  и … согласиться.   При расставании НН  подарил отъезжающей  полюбовнице лайковые  кожаные перчатки  пурпурного цвета.   Коли не можешь обогреть всех  сам, то  пусть  их  согревает  твой  подарок. Это, поверьте, обходится,   дешевле…

Однако ничто не обошлось НН так дорого как знакомство  с  33.   Несмотря на  прямо таки скажем страшные испытания, которые перенесет  он  в результате сближения с коброй -  так он назовет ее в момент хоть и позднего, но прозрения  -  он  простит  себе  так  называемые ошибки молодости.   Ведь  это так естественно  извинять самого себя, -  кто из нас не прощает себе  того,   за  что других  готов  чуть ли не  уничтожить?

Да все ж останется один грех на совести нашего героя, за который он  будет укорять себя всю жизнь  - это  гибель  сына,   каковую вызвал он сам, настояв на  прерывании  беременности. Ни в чем не повинное дитя,   уже  подававшее  признаки  жизни,   насильно  было  изгнано из материнского чрева. Такие вещи, наверное, можно извинить, когда  что-либо угрожает жизни матери или здоровью будущего ребенка, но никак  не  семейными ссорами. Ведь сегодня поругались, а завтра помирились. Не зря говорят,   «милые бранятся - только тешатся».   И, если  не находится  вблизи молодых гнусный подстрекатель, то  и помирятся они непременно и очень скоро.

ФАЛЬШИВЫЙ ДРУГ ХУЖЕ СОТНИ ВРАГОВ.

Еще один «советчик»  подстрекал  «олуха царя небесного» -  друг, имея которого и врагов не надо было.   Довольно-таки многие из вас, доверчивые и добрые читатели, могут найти  сколько  угодно  таких   «доброжелателей»  вокруг  вас, если приглядитесь повнимательнее.     

С «советчиком»  Николай  знаком  был со школьной скамьи, правда, занимая  ее в первом классе, а тот в это время  ерзал на ней в классе девятом. После окончания  средней школы, этот ленивец, если дело требовало хоть каких-то  усилий, особенно физических,   начнет работать инструктором райкома комсомола , что в ту пору для многих карьеристов  было обязательной первою  ступенькою для подъема  в коммунистический рай, который создавали они в первую и последнюю очередь только для самих себя.

Тип этот поступит   на заочное отделение педагогического института и закончит  обучение  только через  двадцать лет, вконец измотав терпение преподавателей, выставивших-таки «студенту»  зачеты  и  лишь только  для того, чтобы не видеть его  более.  

В  обязанности  инструктора входило  проведение  организационной  работы  среди детей и подростков во вне учебное время. Под руководством  комсомольского деятеля районного масштаба   создавались  в округе  тимуровские  команды*  и  юношеские добровольные пожарные дружины.   Поскольку Коля с детства проявил недюжинные организаторские способности, то   и ему доверили собрать и возглавить  ораву местных  сорванцов, которым все равно было чем заниматься – поджигать или тушить, лишь бы не сидеть без дела. Причем командир  тимуровской команды оказался  строптивым, - на предложение инструктора райкома назвать  дворовую шайку  именем Павлика Морозова* категорически отказался. Своим, хоть и детским,   умом никак не мог признать за геройство  предательство  сыном  родного отца.   Свою команду он назвал именем Володи Дубинина,*  юного героя-партизана, погибшего в  бою  с  незваными  гостями ввалившимися  в наш дом с оружием  в руках.

Через какое-то время  «большой друг детей»  получил новую должность, став  корреспондентом  детской газеты. Какой такой осел пустил этого козла в огород, вернее в  сад, где подрастали «цветы жизни», История умалчивает. Однако  у читателей будет повод призадуматься. Каким же образом   можно оградить  своих детей от подобных типов и от системы, которая  вверяет  нравственное, а зачастую и физическое здоровье  маленьких граждан  проходимцам, использующим  свою близость  к детям не на пользу оным,   но во вред, причем часто с непоправимыми последствиями?

С того  самого времени корреспондент и назвался другом Николая, но, как вы знаете, если «назвался груздем, то  полезай в кузов».   Этот же  «друг»  был всегда  вблизи только  в счастливые времена, избегая  не то чтобы помочь, но даже и появиться в годину  тяжелых  испытаний. Единственное  исключение,   которое он делал для  своих «друзей»  в трудную минуту  -   непременно являлся  на их  погребение, а так как  в друзья он напрашивался  чуть ли не ко всем, то редко  происходили  похороны  без  его участия.   Если, бывало, и опаздывал он к моменту опускания гроба в могилу, то уж на  поминальный обед являлся  вовремя. Скорбящий «друг» предпочитал  тризны по причине того, что не надо было приносить подарок.   Хотя пройдоха  придумал способ,   позволяющий  без особого наклада посещать и свадьбы, и именины. Он заявлялся с одним цветочком в руке и объявлял, что он сам и есть подарок.   Единственное на что он мог разориться   -   вдобавок  сочинить  поздравительное четверостишие.   Умением  ловко кропать  рифмы  пришлось  овладеть, коли ни на что другое не способен.

Первая его жена, познакомившись поближе  с  его  другими  возможностями, быстренько   выгнала «мужа»  на улицу, - так  обычно поступают с ни на что ни годными дворняжками. Много позже  забракованный супруг  отыщет он  среди своих воспитанниц-пионерок, как он выразился  - «для прикрытия», довольно-таки неказистого вида девицу, согласившуюся  на такие условия проживания с  пионерским поэтом, которые не мешали бы ему заниматься «творчеством».

Наблюдение  за счастливой жизнью  Николая и Люси  не приносило «другу» покоя и более того, чрезвычайно раздражало. Невыносимо  для него было и то, что в таких  вещах  не принято  признаваться.   И когда услышал он о  черной кошке, пробежавшей  между  влюбленными, а если быть точным, - гадюке, проползшей  как раз по середине, то радости его не было границ. Удрученному  Николаю он посоветовал не вешать нос,   и сообщил о своем близком  знакомстве  с народным  судьей, который в два счета  освобождает кого угодно от пут  Гименея.*  А пока напомнил ему о предстоящем банкете в краевом Дворце пионеров и школьников, на который  Николай был приглашен. Самого  же поэта  никогда не  приглашали,   поскольку были уверены,   что  он и  так придет.

Банкет, если память мне не изменяет, был  посвящен пятидесятилетию пионерской организации имени все того же вездесущего Ленина, чей гордый профиль украшал  значок, носить который были обязаны все дети. Их  всех  до одного  принимали в ряды этой довольно-таки многочисленного добровольно-принудительного объединения, причем, не спрашивая согласия самих детей. А еще пионеры обязаны были  подвязывать на шею   алого  цвета галстук. Посвященный  этой косынке стишок стоит привести, поскольку он часто служил оправданием «другу» Николая:

Не стыдитесь, пьяницы, носа своего, -

Он ведь с красным знаменем цвета одного

Но вернемся к банкету.   Все было как в песне  - «за столом никто у нас не лишний, по заслугам каждый награжден».   И действительно, коллектив работников Дворца состоял из самых настоящих энтузиастов, любивших и детей, и свою профессию. Руководители кружков учили детей  петь, танцевать, рисовать, фотографировать, изготовлять различные поделки и игрушки. Это были бесхитростные и доброжелательные люди, о таких говорят - «человек на своем месте». Умели они хорошо работать и хорошо повеселиться.    

Во время застолья обратил  НН  внимание на некоего  слащавого вида  парня, сидевшего рядом с  его «другом».   Да и как не обратить внимание, если  беспрестанно на вас  кидают  многозначительные взгляды, а что они означают, вы как-то  не можете  понять. Перешептывающийся  с  пареньком   «друг»  прояснил вскоре интерес  Геннадия, так звали инструктора Краевого Комитета комсомола, к  Николаю, которому хоть и стукнуло  уже  четверть века да выглядел он  не старше  восемнадцати.   Под предлогом  получения нот песен для детей, Геннадий  напросился в гости.  

Попавши  же в квартиру,   гость  начисто забыл,   зачем пришел, и  стал приставать к хозяину  с  объятиями  да поцелуями. Да ладно,   если бы только на манер Генерального секретаря  КПСС, известного своим пристрастием  к выражению чувств  именно таким образом, так он еще и полез рукой туда, где его не ждали… Хотя тот, кто его не ждал, все же восстал… И  что только  не  сотворишь на нетрезвую голову!..

Немного  протрезвев  и опомнившись, выпроводил  Николай  комсомольского  деятеля, одной из обязанностей которого  и одновременно  любимым  занятием  было сопровождение  девочек и мальчиков пионерского возраста во  Всесоюзный пионерский лагерь «Артек», что находится в Крыму.   Можете  себе представить  как  он  их «сопровождал»  да еще за казенный счет!  

Не одного «артековца» повстречает  в предстоящие годы   НН  и не  перестанет удивляться -  кто  же  их, слетающих  туда как мухи на мед, отбирает  для  работы  с  детьми?    -  Глупцы?    Равнодушные  ко всему? Или  подобные  им  люди?

Геннадий  еще не раз звонил  с надеждой  на  приглашение, но  Николай  дал понять комсомольскому деятелю, что  по таким делам  ему  следует обращаться к другим членам, то есть  к  членам комсомола, а он, Николай,   беспартийный и не достоин такой чести.

Вовремя кто-то свыше надоумил его дать от ворот поворот сему любителю острых ощущений.   Но даже тот первый и последний  кратковременный визит  принесет ему  через три года кое-какие неприятности, о каковых  автор  сообщит в следующей главе.   А если бы такие посещения повторялись, то последствия  были  бы  ужасные.

Нет уж, решил Николай, -  лучше иметь дело с «мадам»,   если уж  так  сильно приспичит. Она хоть и не первой свежести, но ежели потушить  свет да при этом и глаза закрыть, то все же будет приятнее, чем  поддаваться домоганиям  приторного фавна. Заниматься же самоудовлетворением  Николай не успел привыкнуть, а посему  и вручил вскоре свою верительную грамоту  представительнице   страны  незаходящего  солнца*.   С первого же раза стало понятно, что  скважина была давным-давно разработана  каким–то неизвестным  Николаю  проходчиком, а может быть и целой  бригадой. Возвращаясь  домой после  первой проходки, принялся он рассуждать о превратностях судьбы и о  непонятном  желании  у людей  сменить  лучшее на худшее.   Но разве возникло бы подобное  стремление,   если бы дома  не  упрекали его  без  причины?

Да  где  «повадился кувшин по воду ходить  там ему и голову сломить». Повадки  кобры невозможно изменить, -  она не кусает только до тех пор, пока перед ней высвистывают мелодию  на  флейте.

ГУСЕЙ ДРАЗНИТЬ, – СЕБЕ НАВРЕДИТЬ.

1970 год  был сплошь юбилейным. Хотя пять лет срок небольшой, но  хористы  и их родители решили отметить это событие. Взялась помочь и «мадам».   Праздник решено было устроить на другой день после юбилейного концерта,   да еще и в самом лучше ресторане  города – «Север».   Мадам  прислала старшеклассниц  из своей школы, которых подготовила для исполнения роли официанток. Родительский комитет оплатил все расходы на заказ  обеда и десерта, Хоровое  Общество  приобрело  подарки  детям с учетом на  приезжающих по этому случаю гостей из Литвы. Знаменитым хором мальчиков города Вильнюса руководил доцент  кафедры  хорового дирижирования  Литовской консерватории Герман Перельштейн – преподаватель Николая.

Все с волнением ждали  приезда его самого и двух  хористов из «Ажуолюкаса», что по-литовски означает «Дубок». Николай и  представители от родительского комитета приехали для их встречи в аэропорт. Не успели  толком  припарковать  машину  как, откуда ни возьмись, появился тучный, солидного вида дядечка, да повел себя совсем не солидно.

- Убирайте отсюда машины, - прошипел он и жестом показал  в  ту сторону, куда надо было убраться.

- В чем  дело? - спросил НН.

-   Я из Краевого Комитета партии. Жду делегацию из Москвы.

-   А  я  из   краевого  Хорового Общества.*  Жду делегацию из Вильнюса.   Да и не вижу здесь запрещающего  стоянку знака. И  вообще-то у нас «все вокруг колхозное и все          вокруг мое, - напомнил Ник партийцу  строчки из песни-агитки.

Препирательство  было  хоть и долгим, но совершенно  безуспешным  для  одного из «слуг народа», - так скромно называли себя партийные вельможи. Кортеж машин  не отъехал от стоянки до тех пор, пока НН  и иже с ним не встретили  своих гостей.    Любя  дразнить гусей, НН демонстративно еще и прикрепил впереди первой машины два флажка – РСФСР и Литовской ССР, да так и с развевающимися флажками  и  проехали через весь  город. Причем  промчались и  под самым  носом  у  местных партийных  чинуш, отстроивших  свои хоромы на месте взорванного  и разобранного их  совсем уж одичавшими,   предшественниками церковного храма, украшавшего  в свое время центральную площадь города.

Узнав об этой его выходке, «друг» предупредил: - «Этого  они  тебе  не  простят».

То, что он накаркал, хорошо  зная  волчью  натуру  «слуг народа», сбудется, причем  уже в этом году; но полностью отыграются  «волки»  через  двенадцать  лет. Дай только повод, а волчья пасть всегда рядом.

Кстати сказать, волчью натуру наших «пастухов» хорошо раскусил поэт  Владимир Высоцкий,* чье творчество  пришлось  не по вкусу хищникам в овечьей шкуре. Какая жалость, что ушел он рано из жизни и не увидел собственными глазами того, что эти оборотни сотворят со страною и  с  её ни в чем ни повинном народом   уже  лет так через двадцать. Но, не будем забегать вперед так далеко и вернемся к темам более приятным.

Юбилейный концерт хора и   праздничное мероприятие в ресторане под названием Папа, мама, я и музыка   не прошли  незамеченными  в городе,   а для самих хористов и их родителей  остались в памяти на всю  жизнь.   Не очень то весело было только одному Николаю, - все папы мальчиков были, как и положено, вместе с женами, а руководитель хора был  на празднике  один-одинешенек. Люси  была наслышана о  новой  пассии  своего любвеобильного муженька  и  отказалась придти на торжество, не желая видеть торжествующую соперницу.   А  разлучница  не  заявилась, предположив,   что придется ей  глядеть в глаза  жене   похищенного ее супруга. «Знает кошка чье мясо съела».

С тяжелым сердцем  через несколько дней  проводил НН гостей из Вильнюса, а вскоре и сам туда улетел  на учебную сессию.

Дальние расстояния, отделяющие нас от неприятностей, лишь на  какое-то  время  могут смягчить наши обиды и помочь забыть о тех или иных бедах. Воспользуюсь этой паузой,   да и расскажу,   как юбилейную дату восприняли в Прибалтике.

Первое, что услышал НН, было прекрасное двустишие, посвященное памяти и делам юбиляра:

Прошла весна, настало  лето.

Спасибо Ленину за это!

А какие анекдоты ходили!   Причем по всем республикам  Союза.   Вот и говорите после этого, что народ у нас темный и ничего не понимает!

К столетию Ленина мыловаренный завод  принялся изготовлять  мыло – «По местам Ильича», а парфюмерная фабрика  запустила в продажу  новый сорт   духов  – «Запах Ильича». Вино водочный комбинат  вместо бутылок  начал  поставлять  для  продажи в ларьках  бочки  с вином    – «Ленин в розливе».* Однако всех превзошла всех по оригинальности мебельная фабрика - стала  изготовлять  трехместные кровати  «Ленин с нами»…

Литовцы обладали не только развитым чувством юмора, но и  чувством собственного достоинства  и гордостью, хотя давали об этом знать с большим тактом. Так однажды, при обращении  к ним  моих знакомых русских: «Друзья!   Не сердитесь.   Нас тоже бесит это идолопоклонство», услышал я ответ:

- Мы вам не друзья, а братья.   И  разъяснили  для непонятливых: - Друзей-то можно выбирать…

Услыхав  это признание, Николай расчувствовался, -  и его, выходит, принимают за брата, да и спел для новых родственников услышанную еще  в Сибири частушку.*  Он избегал в беседах с друзьями, а тем более с недругами употреблять грубые словечки, да еще и в адрес  воинственных  безбожников, но на сей раз нарушил это правило:

Как у Дуньки в попе разорвалась клизма!

Ходит-бродит по Европе призрак коммунизма.

Причем, пропел НН  сей стишок на банкете в присутствии весьма важных лиц из  министерств  просвещения и культуры  Литовской Республики,   да и, не смягчая для  слушателей  одно словечко, как  сейчас для вас,   любезные читатели.

Восторгу  «родственников»  не было предела. Рад был и  солист, - никто из братьев его не выдал.   Ведь в те дни призрак гибели коммунизма еще  не шастал по Советскому Союзу, чего нельзя было сказать о Восточной  Европе.   Да предать ведь могут только друзья или, что, вернее, те, кто ими прикидываются. Так что все обошлось хорошо, если не считать  чувства неловкости, появившегося  у куплетиста  после этой выходки.  

ТЯГА К ПРЕКРАСНОМУ.

Николай  с юных лет  не только устраивал импровизированные концерты для своих родных и друзей,   но и любил посещать выступления других – настоящих  артистов.   Будучи проездом в Москве  и  других крупных городах всегда использовал любую возможность  попасть в число зрителей, что было  по тем временам  и  не  так то и просто.   Из-за доступности по цене  входных билетов, редко какой театр пустовал в той же вечерней Москве.   Так что билеты надо было приобретать задолго или покупать с рук у театральных спекулянтов, которые предлагали  «лишние»  билетики  перед входом в храмы муз.  

Тогда спекуляция считалась страшным преступлением, за которое если и не лишали жизни, то могли,   во всяком случае,   отнять и  свободу,   и  имущество, нажитое  до этого, причем не только  нелегальной  торговлей,   но и честным трудом. Однако по всему было видно, что спекулянты имели ангелов-хранителей,   крыльев  хотя и не имевших, но уж и не совсем бескрылых. С дубинкой в руке и с красной корочкой в кармане,* чувствовали они себя чуть ли не хозяевами жизни и  собирали дань со спекулянтов-любителей, закрывая глаза на делишки тех из них, кто делился со «стражами порядка»  нетрудовыми доходами.   Что ни сделаешь для человека, если он тебе выказывает послушание и благодарность!

Самыми любимыми сценическими площадками  Николая были  прославленный на весь мир  Большой Театр, Кремлевский Дворец Съездов  и  Концертный зал Московской консерватории, а в Питере – Мариинские Театр.*  Оперные и балетные спектакли Николай изучал  раньше только   по учебникам и записям на пластинках, что можно сравнить с обедом по телефону. Теперь же открылись они ему всеми  своими  блистательными гранями.

При  слушании  «живого» симфонического оркестра  и оперных примадонн, звучащие ранее  с пластинок  бестелесные  голоса  превратились в наглядные впечатляющие образы в исполнении знаменитых артистов,   а пышные декорации дополняли картину, ранее возникавшую только в воображении.   Царящая в зале  атмосфера ожидания  встречи  с чем-то прекрасным и дотоле  неизвестным, особенного до первого поднятия занавеса, возбуждает и интригует, без чего, вы знаете, жизнь становится пресной и однообразной.

Во время посещения столиц прибалтийских республик открыл НН для себя новые горизонты.   Многочисленные храмы Божьи, чудом уцелевшие после «добровольного вхождения» этих  до 1940 года независимых государств в «Союз нерушимый республик свободных», имели помимо, где роскошного,    а где и скромного убранства, своих просторных помещений,   музыкальный инструмент, наяву до сего Николаем не виданным. Инструмент этот по праву можно назвать королем среди разнообразных по внешнему виду и своим возможностям устройств, изобретать люди которые стали со времен незапамятных и призванных увеселять наши души, уводя их хотя бы ненадолго от  ежедневных забот и превратностей судьбы.

Однажды подудел какой-то пастушок в тростинку,   да и услышал звук,   отличавшийся от тех, что звучали  в природе – от грома небесного до птичьего чирикания.   А, найдя тростинку с отверстием посередине или, быть может, проковыряв его сам, обнаружил  пастух, что дудочка может не только твердить одно и то же, но и  пытаться о чем-то рассказать, спеть. Отсюда, пожалуй, и ведет начало искусство музыки.   К тому же  открылись позже  и волшебные свойства натянутых струн различной длины, что и привело к созданию арфы, инструмента до такой степени чарующего и умиротворяющего, что мог оный   иногда  урезонить даже  самого кровожадного Нерона,* овладевшего не только искусством управлять государством, но и игрой   на арфе.   Если бы некоторые из наших доморощенных  современных правителей были бы в свое время обучены  искусству  владения тем или иным музыкальным инструментам, то  свирепость их, природная или приобретенная, скорее всего, была бы укрощена.  

Вернемся однако же к инструменту, который произвел такое неизгладимое впечатление на героя сей книги. Как вы уже  догадались, это -  орган, инструмент хотя и содержащий в своем чреве трубы могущие издавать всего один звук. Зато количество их таково, что  фантазию играющего на нем музыканта может ограничить только  гений  Иоганна Баха.*   

Орган может  звучать  журчащей  флейтой,   загадочным  кларнетом, завораживающим  гобоем,   призывной  трубой,   ворчливым фаготом  и способной пробудить даже  мертвых  хриплой  тубой.   Орган может  петь человеческим голосом, и при этом вы можете к тому же слышать, как он дышит. И вот, слушая  впервые орган, причем один из лучших в мире, размещенный в Домском Соборе города Риги,* настолько  был поражен НН   великолепием звуковых красок и  мощью  звучания царя инструментов, что  даже после концерта находился какое то время в оцепенении.

Он как бы побывал, оторвавшись от  Земли, в самом космосе, раскрывшем перед ним все многообразие и бесконечность мира. Но даже ни на секунду  не мог себе представить НН, что ровно через четверть века он не только получить возможность  прикоснуться к клавишам  самим, наверное,   Богом созданным инструмента. Многие годы предстоит ему работать  органистом  и  играть на многих  органах  в одной из западных стран, где свобода религии и свобода самовыражения  является  одним из основополагающих принципом общества. Пока же находится он в обществе, возглавляемым  безбожниками, не верящие ни в Бога, ни в Дьявола. Однако  приняли они на себя роль самозванцев-священников  новой, невиданной  и  неслыханной  до того религии – атеизма.   Новоявленные авгуры*  даже возводят и храмы в честь этой новой «религии» – Дома политического просвещения, где  полу невежественные  «пасторы»  обрабатывают свою паству обещаниями построения - причем весьма скорого -  рая на земле.   Да еще и развешали повсюду свои дурацкие призывы и лозунги, типа  «советские люди будут жить при коммунизме»  или, еще не лучше,   - «победа коммунизма неизбежна». До сей поры  было общеизвестно, что только смерти невозможно избежать, а тут еще одна напасть добавилась…

Вместо икон развесили они - и не только в этих «храмах» но и где только возможно - портреты новых «святых», причем не только почивших в бозе,   но и ныне здравствующих.   Не поклоняясь этим »святым» ты рискуешь навлечь на себя их немилость, а то и гнев.   И  тогда берегись!

Уже в этом году  на своей шкуре испытает  НН  неудовольствие новых господ -  в те времена величали они себя «товарищами» - ему откажут в разрешение на выезд в туристическую поездку по Дунаю, причем, как это у них водится, не объясняя причин отказа.   Кроме «братских» Болгарии и Венгрии  река эта  с ее величавыми водами протекает и через Австрию,   и Югославию.   Последняя страна эта, хоть и называется социалистической, однако ж вызывает сильное раздражение у  новых  обитателей  Кремля тем, что совсем отбилась от его длинных рук. А посему визит   в  Социалистическую Югославию  приравнен,   по оформлению необходимых бумаг,   к въезду в капиталистическую страну.

Вместо поездки ожидает  НН   встреча с современной инквизицией, как раз  день свидания с нею и опишу я подробнее в этой главе, так как многое решится  именно  в этот славный денек.   А он уже приближается.

АДВОКАТЫ ДЬЯВОЛА.

В интриге затеянной  «другом семьи», - так скромно представилась ЗЗ братьям Николая, назревала развязка. Не зря «мадам» мутила воду да расставляла сети, в каких и запутался  доверчивый  недотепа, забывший народную мудрость  «от добра добра не ищут». «Заботливая»  мадам взялась и адвоката подыскать, и повестку в суд прислать ненавистной сопернице.   И другая сторона  в долгу не осталась, -  родители Люси  тоже обратились к адвокату Машиной.   Это была еще та звезда юриспруденции! Когда подобные «адвокаты» чуют хотя бы малейшую поживу, то готовы  из мухи слона раздуть, дабы не упустить выгоду. Эта бестия, вместо того чтобы попробовать примирить стороны - что было на первых порах  совсем не трудно -  развила кипучую деятельность в помощи написания  встречного заявления   с просьбой развести да еще с такими выражениями и  аргументами, что о примирении  уже не могло быть и речи.  

Имея такого «адвоката»  суду  и прокурор не нужен, - лет так через двенадцать на одном процессе эта «звезда» так лихо сработает  против  одного  своего подзащитного, уговорив его признаться в том,   что милиция не  смогла  доказать. И   тому бедняге дадут  ни за что ни про что пять лет по статье, между прочим, отмененной  после того как тот отсидит, благодаря своей «защитнице».   Зато с пеною у рта  такие, как она, защищают убийц, воров, бандитов, мошенников. Лишь бы хорошо заплатили!

Адвокату  же, найденной  ЗЗ,   «посредница»  запретила  даже и заикаться  о примирении сторон.

Расплатился с нанятой «защитницей»  НН еще до начала бракоразводного процесса  и стоило это совсем не дорого, если перевести это на деньги. Таким образом, эти  две пиявки  не очень-то много и поимели со своих  неопытных  клиентов, но уж слишком силен в них был дух соревнования, чтобы вместо раздувания дела закончить все миром да любовью, с чего собственно и начиналась  семейная  жизнь  Николая и Люси.

Гораздо больше Николай заплатит  тем, что  трудно измерить   денежными знаками  и  даже тому,   кто что угодно переводит  на деньги. Это и потеря сына, разлука  с любимой, редкие свидания с дочерью, потрепанные нервы и годы  скитаний в поисках того, что уже было у него под рукою. Это раскаяния, сожаления и  обиды, причем, что  трудно переносимо  – на самого себя.

Те родители и учителя, которые не   воспитывают в будущих  мужьях и женах  умения мирно и достойным образом решать возникающие конфликты, не учат побеждать не ненавистью, но любовью: не учат аргументировать свою точку зрения,   а также умению выслушивать  другую сторону,   да и решать все семейные вопросы, не вовлекая в  это сугубо личное дело людей посторонних, хотя бы и с  дипломами  адвокатов, оказывают плохую услугу своим питомцам.

Хотя, будучи людьми деликатными и воспитанными, родители жены Николая  уже в первые счастливые дни  медового месяца сделали молодым предупреждение в форме подарков.   Супруг получил миниатюрную плаху, с воткнутым  в нее топором с надписью – «не руби с плеча», а супруга  – маленькую  копию козел для распилки дров с лежащим на них  бревном и вонзенной  в него  металлическими зубьями  пилы  – «пили, да знай меру».

Однако  через два год  пилить Николая начали без всякой меры. Да и было за что!   Вдруг,   ни с того ни с сего,   стало  возникать у Николая  непреодолимое желание почесать не  затылок, (что, в общем-то, никому не возбраняется),   а совсем другое место.   В полной  растерянности, после тщательных  поисков обнаружил исследователь на своем теле, да еще в самом казалось неподходящем месте, неких странных поселенцев -каких-то крохотулек, крепко-накрепко прикрепившихся к новому хозяину всеми  своими многочисленными  цепкими лапками.*  Причем сами они то самое место находили, видать, самым для себя удобным.   Пока ошарашенный муженек выяснял, что с ними  теперь делать, а точнее, как отделаться от непрошеных, да к тому же и без прописки,* жильцов, их   близнецы  обнаружились и  у  его прекрасной половины, что  было вполне естественно,   так как  ни от одной из обязанностей  супруга Николай  не отказывался…

Первое что пришло в голову незадачливому  владельцу  мини-зоопарка  так  это немедленно сообщить о грозящей  опасности  своей «спасительнице». Однако та озадачила его сообщением о том, что никаких посторонних тварей в ее доме не водится…

Вот тебе и на!    Кого ж винить?   У жены «гости» появились позже, чем у него, тут все ясно – от кого она получила подарок.   Имел  он  чересчур  близкие отношения  только с «мадам», но та, по ее словам, чиста и непорочна, ну впрямь как жена у Цезаря –  вне подозрения. Какая-то головоломка!  

О ранее проявленной «мадам» усердии поссорить его с Люсию мотылек  уже и забыл, -  заманив как-то Николая  в «туристический» поход и ночуя с ним в палатке, наставила «мадам» туристу  засосов на самые видные места на шее. Хоть и пытался  отшутиться  чуть ли не насмерть зацелованный, - якобы  поцеловал его комар, но так целуются, пожалуй, только вампиры.

После  эпопеи  с обнаружением, а затем и немилосердным  истреблением цинковой  мазью неизвестных ранее Николаю  представителей  фауны - как разнообразен живой  мир! – холодная война перешла в горячую. До  Николая донеслись слухи, -  отец Люси  рассказывает налево и направо о том, что  зять  заразил его дочь венерической болезнью. Подстрекаемый интриганкой  «заразитель» подает в суд на тестя и выигрывает дело.   Распространяющий  неправду родственник был приговорен  к штрафу по статье Уголовного Кодекса, карающей за клевету.  

Для члена партии  это грозило  изгнанием из славных и  кристально чистых рядов  «авангарда рабочего класса» и тот, использую свои связи среди судейских, добивается пересмотра решения суда.   Крохотулечки  решением высокой инстанции были увеличены до размеров слонов   и объявлены  хоть и в дальнем,   да все же  родстве с самой богиней любви -  Венерой.

Правильно говорят – «суд, что дышло, – куда повернет, туда и вышло».   Более квалифицированные судьи решили, что раз был дым, то мог появиться и огонь,   и не вина тестя,   а его беда,   что  дымок  тот  принял за костер.  

Чудом избежавший наказания тесть обозвал зятя космополитом.* «Космополит» же, кроме Польши никаких стран не видевший, порешил не оспаривать «соломоново решение»  краевого суда, - лежачего не бьют, да и, как ни крути,   все же  родственник. Надо быть милосердным.

Не нашлось рядом человека, который еще раньше  одернул  бы  виновника всей этой кутерьмы. Попыталась было  урезонить  Николая  бывшая  классная руководительница во время обучения  его  в педучилища, но она поступила  по-ленински  -  пошла не тем путем.* Работая в ту пору инструктором райкома партии, вызвала  она  возмутителя спокойствия  прямо-таки  в самый  райком, вероятнее всего  для взбучки.   Однако, будучи человеком беспартийным, НН  рассудил, что  такой высокой чести заслуживают только настоящие коммунисты, а не те, кто им сочувствует.   Конечно же, был  наслышан  Ник  о том, что коммунистов  хлебом  не корми,   но дай возможность засунуть нос в чужие дела. Они  их  так  и  называли  – персональные дела, то есть сугубо личные.

А ведь могла бывшая его наставница обойтись и без  грозного вызова на ковер, -  Николай  уважал ее за внимательность и доброту,   и встретился бы с нею, однако не в этих стенах. Проигнорировав  возможно самые добрые намерения своей учительницы, остался ученик один на один со своими сомнениями.                

Не будучи сам мудрым и разумным, что вполне  извинительно в таком возрасте, Николай  к тому же и окружил себя фальшивыми «друзьями», только нацепившими маску мудрости, скрывалась за которой  хитрость, корыстные интересы, недальновидность и  ограниченность. Их похвальбы в свой адрес воспринимал за чистую монету да еще из благородного металла.

И до того проникся  Никола верой  в бредни мошенников что так  и  заявил  при прощании с любящей его женою  -  ржавый  замок даже золотой ключик  не  откроет,   сравнив, как видим,   самого себя с этим самым ключиком. Хотя, вне  всяких  сомнений, все  было наоборот.   Это его сердце начало ржаветь.   Опасные связи  даром не проходят.

С тоской  глядел  он  из окна  вслед уходящей  избраннице его сердца, - а в нем  прибавилась  еще одна червоточина.  

Судья, к которой попало дело о разводе Ника и Люси, несмотря на мало похвальное рвение адвокатов, не развела молодых, а дала им время подумать.   Времени на обдумывание получили  разводящиеся вполне достаточно  -    не день  и не два, и даже не месяц -  аж целых двенадцать.

И, скорее всего, одумался бы горемыка, если не  перестарался бы его тесть, все предпринявший для того, чтобы лишить Николая вдобавок и его любимой работы. Сделать это было совсем нетрудно, поскольку Николай к тому времени с хором работал по совместительству, уйдя на основное место в краевой Дворец пионеров и школьников. Уволить совместителя было очень легко, даже не прибегая к помощи инквизиции, которая все же была собрана для устрашения изменника.

АРЕОПАГ.

На роль главного Инквизитора приглашен был  инструктор краевого комитета партии Херонов, который к тому же являлся и цензором, «зарубившим» буклет,* посвященный пятилетней работе Николая с  хором. Крайком оказался  злопамятным на проделки Николая. Помните – тот  не отнесся с почтением к приказанию  какой-то мелкой сошки из сего грозного заведения убрать автомобили со стоянки, на которой причалили  «членовозы»?*  Мало того, к машине, в которой разместились гости Николая из Литвы, прикрепил смутьян  флажки РСФСР и Литовской Республики, подчеркнув тем самым суверенность прибалтийской республики. А не возмутителен ли случай, когда на рекомендации. Крайкома не посылать хор в зимние каникулы в Норильск, дабы дети не отморозили  какие-нибудь особо нужные для «государства рабочих и крестьян» части  тела,   Николай на свои и на занятые деньги выкупил все шестьдесят, уже заказанные, авиабилеты. И гастроли не только не сорвались назло крайкомовским  кретинам, но  и прошли с огромным успехом.

Решение об увольнении НН, конечно же, было предрешено в высоких кабинетах серого здания, кишевшего серыми личностями, но почему  не поломать комедию?   И день представления наступил.

Правление Хорового Общества было собрано в полном составе. Именно ему, а не крайкому партии, разумеется, юридически было под силу оформить это заранее принятое решение. Среди «членов» судилища – директор Дома народного творчества, преподаватель музыкального училища и он же  местный посредственный  композитор (по его собственному признанию, сочиняет музыку  он только по средам). Среди других  действующих лиц спектакля -  коллег Николая по профессии -оказался  и  хромоногий цензор из крайкома.

Приковылял ли он сам или подвез его «членовоз», Николай не приметил. Обратил только внимание на то, с каким подобострастием глядели на инвалида  остальные участники предстоящей  комедии. Под словом инвалид я не имею в виду  физический недостаток  посланца из высоких сфер, но то, что по должности своей приучен он был, а, привыкши, стал  делать это и по своей воле. С завидным энтузиазмом он затыкал рот всем тем, кто в те, нелегкие для вольнодумцев, времена пытался критиковать власти и несуразности в общественной жизни общества.

Он  являлся  Цензором* и этим было сказано всё. В стране подлинную власть тогда имели только  помешавшиеся на людоедской  идеологии политики, полицейские – явные и тайные, суровые  цензоры и льстивые их прихлебатели.

Заседание  высокой комиссии открыл ответственный секретарь Хорового Общества, он же и  оскорбленный отец обиженной Николаем дочери. Всем всё было понятно, какие причины вызвали  его гнев и желание расстаться с Николаем как дирижером и руководителем хора, но причина эта не была даже упомянута. Лишь посыпался поток упреков на голову  Николая во всех грехах, кроме настоящего – разрушения семейного очага, который на языке «научного коммунизма»  назывался  ячейка общества.

Как по команде посыпались обвинения  от людей  совсем малознакомых лично с «обвиняемым». Удивительно, что и  самый первый его бывший  педагог по детской музыкальной школе  стал поддакивать и обвинять  бывшего своего ученика  в том, что  обучается он теперь «у заморских специалистов». Так назвал он  профессоров и доцентов Государственной консерватории Литвы, находящейся впрочем, не за морем, а у моря, так что если быть буквоедом, то надо было выразиться у приморских специалистов. Но критикан, вероятно, имел в виду не географическое расположение прихваченной в 1940 году Литвы, а именно ее сомнительный статус  «республики свободной», которую «сплотила навеки Великая Русь».   Вряд ли  обвинителям Николая было известно о том, что пересмешник  перековеркал слова Гимна, и в узком кругу  приятелей  распевал  не «сплотила»  а «схватила навеки», а то ему приписали бы еще и  «кощунство» и антисоветскую пропаганду.

Отказ НН посещать выборные участки для «избрания народных депутатов», скорее всего власти был известен. Причину этого тот благоразумно не афишировал, но в комедии «выборов»  перестал  «космополит»  участвовать после  того как в августе 1968*  советские войска ввалились в Прагу и другие города «братской» республики.

Не понравилось местным  инженерам «стройки века – коммунизма» и поведение Николая в Польше, слишком независимое,   да и неуважительное  к руководителю группы, скорее всего еще и являвшегося заодно и тайным осведомителем. Не зря  такие «руководители» не платили за путевку. Приходилось  «отрабатывать»  оказанную им милость. (Скорее всего, стоимость путевки «руководителя» раскидывалась на  всех туристов, составляющих группу и, таким образом, тот шпионил и следил за «подопечными» за счет  тех  на кого  затем  и доносил).

О проделках НН, не пришедшихся по носу  не расположенных к шуткам  партийцам, конечно же, не упоминалось на судилище, но слишком многим  известна «логика мышления»  коммунистов -  они «говорят Ленин, а подразумевают партия. Говорят Партия, а подразумевают – Ленин».* Так повелось у них с первых дней захвата власти – говорить одно, подразумевать другое, а делать третье.    

Вспомним хотя бы  некоторые эпизоды из их, все равно безуспешной, деятельности -  вторжение целой армии в соседнюю страну  под словесным прикрытием  посылки «ограниченного» контингента войск  «по просьбе правительства Афганистана».*  Как раз законные-то руководители и не просили  об этой «услуге», а были зверски уничтожены во время внезапной атаки переодетых  в одежды чужой страны гэбистов, которые по сей причине и  застрелили  кое-кого из своих же  ряженых  коллег.   Обучение террористов из Палестины, Ливии, Нигерии, Никарагуа  и многих других стран называлось у них «оказанием  братской помощи  угнетаемым «братьям по классу» – «борцам за свободу и независимость» своих стран. Сами же эти страны и их соседи  считали этих «борцов» бандитами и убийцами, что было гораздо ближе к истине. А чего стоит лишь «одна, но пламенная»  фраза* -  «восстановление конституционного порядка в Чечне»?   Означал этот набор слов не что иное, как бесчеловечную и жестокую войну против собственного народа, при  царях и Сталине тоже  истребляемому, но не … бомбежками с воздуха!

Среди обвинений, градом посыпавшихся на бедную голову еще вчерашнего любимца, были и совсем нелепые – «самовосхваление» в прессе, хотя в подтверждение  не была приведена ни одна статья, написанная самим «самовосхвалителем», поскольку таких и не существовало. За написанное журналистами из различных городов страны  Николаю отвечать как-то не хотелось. Тем более в  статьях не было ругани в его адрес, а только  благодарность и удивление тому, на что способны самые обычные мальчишки, если работает с ними увлеченный и любящий их человек. Конечно, можно было понять тех из  его  коллег, кого коробила  похвала не в их адрес, но причем тут сам Николай. Он же не сам себя расхваливал.

Далее, хоть и не веря ушам своим, услыхал НН и то, что дети во время гастролей в  заполярном Норильске были голодны, и что количество концертов было труднопереносимым для бедных деток.   Да опять все без доказательств -  без трупов погибших от перенапряжения и голода «несчастных эксплуатируемых детей».   Как раз  все было наоборот, – и кормили детей сытно  и плотно, и рубашки  их вовремя стирались (на квартире у брата Николая этим занимались его невестка и хормейстер  Валентина), и  концерты детям  были не в тягость, а в радость.   Да и кормили детей повара, а не сам их руководитель. Грудей, как у кормящих младенцев  мадонн,   у него даже враги  не приметили.

Единственный  и, прямо-таки скажем, совсем неожиданный и непредвидимый случай приключился в свободное от концертов время, когда  мальчики до того разыгрались, что один из них, подпрыгивая на панцирной сетке кровати, упал и повредил  ту интимную часть тела, отвечает каковая за продолжение рода человеческого. Так, узнав о сей незадаче от смущенных приятелей непоседы, Николай, не дожидаясь приезда скорой помощи, потащил прыгуна на собственных руках в больницу, дабы успели хирурги пришить то, что  никому из мальчиков  не должно быть  в  обузу.

Далее послышались обвинения  НН и в организации злополучного празднества в ресторане как будто ресторан это место подходящее  только для пропойц и дебоширов. Между прочим, приглашения для участия в торжестве были посланы и в крайком комсомола, и даже (тут перестарался «друг»- журналист) в крайком партии. У теперешних «обвинителей» была возможность на корню загубить это на их взгляд недопустимое мероприятие. (Уж что-что, а губить-то они умеют!)

Зато как эти все  «цензоры» и «критики» перестроятся через какие-нибудь двадцать лет! На просторах бывшей «страны Советов»  с большим размахом будут проводиться так называемые «Дни пива». Во время одного из таковых современных и «страшно интеллектуальных» мероприятий,   четырнадцати пятнадцатилетние  участники  «праздника»  (для них  бывшие вожди одного идола, в виде мумии лежащего в  мавзолее, заменили на другого – бутылку  пива) будут раздавлены в давке  другими очумелыми  зомби.*  И никто из организаторов и покровителей таких «праздников» не будет привлечен к ответственности. Да и сами эти «праздники» с таким же успехом можно было переименовать в Дни мочи, поскольку  ее вокруг организаторов этих, конечно же, носящих рекламный характер шоу,   проливается не меньше, чем  выпивается  веселящей жидкости.

Свалив  вину  с больной головы на здоровую, стали гадать негодующие «судьи»  -  чем еще можно добить  негодника. Ведь всякий уважающий себя шулер*  всегда  имеет под рукой  козырную карту. Припасли они такую и для НН, - выложили «даму».

Дама оказалась костюмером  Хорового Общества, никогда ранее  в заседаниях Правления общества не участвовавшая, поскольку членом его и не являлась. Она   выступила с обвинениями в адрес  руководителя хора в чересчур подозрительном внимательном  его отношении к маме одного из хористов....   Костюмер  была человеком не злым и не коварным, но что не сделаешь ради начальника!

Под грузом предъявленных «улик»  Николаю стало не по себе. Его тошнило от всего этого спектакля. Он давно понял, что надо этим «товарищам» как и уяснил для себя то, что плевать против ветра – себе  дороже. Что ж пусть попробуют  продолжить его дело дальше, но  без него, раз уж так сильно им этого хочется.

Решение «ареопага»*  было таково  –  НН с должности руководителя хора уволить. И ведь никуда не  пожалуешься. Был бы он на основной работе, то для такого увольнения, прежде всего, требовались бы не одно, и не два, и не три предварительных взыскания, предупреждения, выговора. А их у него как раз ни одного и не было. Причем за все тридцать лет работы! Кроме одного-единственного "промаха", когда он лет так через двенадцать откажется  выступать с  детским хором на … открытии новогодней елки при  сорокаградусной  сибирской  стуже. Но об этом попозже. А пока  лишь ясно то, что шестилетний труд НН  по созданию хора, уникального в своем роде в Краснопыльске,   пошел прахом на радость злопыхателям.

Глава 4.            Год 1976.        Первое потрясение.

Несмотря на название этой главы, явно связанное с неприятностями, начну,   однако с события настолько необыкновенного и приятного в жизни советского человека, что трудно, пожалуй, выразить словами все то, что творится в душе новоиспеченного владельца новехонькой автомашины «Лада». А за ее рулем видим мы никого другого как все того же НН.

В этот самый момент, оформив  необходимые бумаги, вставив ключ в замок зажигания и вцепившись за руль, выруливает он со двора  на трассу Уссурийск-Владивосток. Будучи водителем совсем неопытным,   лихач в душе не обрадовался начавшемуся идти снежку  и решил следовать мудрому правилу – «тише едешь, дальше будешь».

К тому ж качество отечественных дорог приходилось учитывать. Это лет так через двадцать каскадер-любитель без особого риска для жизни будет выжимать из других своих  приобретений – элегантного и мощного  Ауди, солидного  и тяжелого вагона  Шевроле, неприхотливой и надежной Тойоты и до 140 километров в час. Вы же помните - «и какой русский не любит быстрой езды? ».   Тем более что дороги в Арабских Эмиратах, Финляндии. Швеции, Турции позволяли наслаждаться скоростью. А пока  надо довольствоваться тем, что соорудили дорожные строители Советского Приморья. Каким образом он очутился в этом дальнем уголке необъятной  его Родины, как раз, и узнаем мы за  время, которое понадобится сегодняшнему счастливцу для неспешного перегона  сверкающего красным  лаком  одного из самых  волшебных изобретений человечества в столицу Приморского края,   необычайно богатого не только природными красотами, но  и  историческими событиями.    

БОРОДАТАЯ НЕВЕСТА.

Что же произошло с неутомимым  искателем приключений на свою голову за прошедшие шесть лет? А случилось многое, все и не описать, однако попробую упомянуть самое интересное с моей точки зрения как автора.

Как вы помните, оставили мы Николу в полной растерянности, после того как  в результате знакомства с посланной, несомненно, самим дьяволом   наставницей потерял олух и любимую жену, и не менее любимую работу. Вместо того  чтобы отблагодарить «благодетельницу»  более тесными связями с нею,   решил опекаемый  уехать от передряг туда, куда глаза глядят. А глядят они у всех, маломальских чувствующих в себе хоть какое-то призвание к делам возвышенным, конечно же, в сторону столицы. Но чересчур разборчивый  главный город «первого в мире государства рабочих и крестьян» объятия свои раскрывал  только для «прогрессивных деятелей  мирового рабочего движения» и для угнетаемых  в своих странах за борцов с  «прогнившими режимами», а посему надежда не согревала НН. До звания  «деятеля» даже  советской культуры он еще не дорос, а режим на его малой родине, то бишь в Краснопыльском крае еще не прогнил, да и  начать бороться с этим режимом мог только человек склонный к самоубийству  или смелый  до безумия, или кристально чистый во всех отношениях.

Для получения работы в Москве надо было,   прежде всего, получить  «прописку» - разрешение на проживание в райском уголке, а чтобы  получить «прописку» необходимо было устроиться на работу. Вот и попробуйте разрешить эту загадку, которая, пожалуй, не  под силу и самому  египетскому  Сфинксу.*

Зато заветный штамп в паспорт  без труда получали  доморощенные «прогрессивные» партийные  деятели из всех уголков Союза, избравшие карьеру «благодетелей рода человеческого», изо всех сил старавшихся изменить  натуру  советского человека. К тем же, кто сопротивлялись,   и не желали стать осчастливленными, «борцы за счастье простых людей» применяли принцип одного из своих духовных вождей – «если враг не сдается, его уничтожают». Таковские «борцы» не имели проблем обустройства в Москве, как и их причиндалы, – охраняющие их  полудрагоценные жизни  «телохранители»,   тайные и явные  осведомители, да и славящие «верных ленинцев»  деятели искусства и литературы.

Была еще одна  возможность для уж очень  желающих стать москвичом, – устроиться на работу в строительную организацию. Ведь Москва сильно нуждалась именно в руках привыкших делать что-то конкретное – укладывать кирпичи, управлять подъемным  краном, варить арматуру, укладывать бетон и прочие занятия, до которых не могли опуститься сами начальники и прорабы построения коммунизма.

Последним шансом для претендентов на получение заветной московской прописки была женитьба на москвичке. Именно такая перспектива появилась у НН, когда о его беде узнала сестра его отчима, проживавшая  в «столице мира и надежде всех народов». Она познакомила  Николая с соседской семьей, имевшей девицу на выданье, но, увидав тетушкино протеже, задрожал жених  как осенний лист и даже хотел убежать немедля  вон из Москвы, да отказали с испуга ноги.

А вы не испугались бы, если разглядели  бы у нежного возраста девицы  под носиком пробивающиеся усики. Наверняка еще и борода появится  - пронеслось в парализованном мозгу претендента на руку и на все остальные части усатой невесты.

Нет уж! Лучше жить бобылем или уйти в монастырь в непроходимой тайге, чем  делить ложе с бородатой Дульцинеей,* -  хоть и в самОй древней  Москве.

Тетушка  разъяснила  причину сего загадочного природного явления, – невеста была дочерью родителей еврейского происхождения, а  в стране обетованной каких только чудес не бывает. Теперь-то Николаю стало ясно, почему Христос не был женат…

ПОДМЕТНОЕ ПИСЬМО.

Вскоре, немного отошедшему от  нового, но легкого пока  потрясения, Николаю попалась на глаза газета «Советская культура» напечатавшая объявление  одного из Дворцов культуры  города Ярославля. Руководство сего храма искусств искало хормейстера для работы художественным руководителем детского Ансамбля песни и пляски. Прислав  документы об образовании, НН получил незамедлительный ответ с приглашением приехать и обсудить все вопросы связанные с переездом.

Опередило Николая  подметное письмо из родного Краснопыльска, содержания такого гнусного, что позорило оно скорее не того, кому было посвящено, а  приславшего  эту галиматью без подписи  скромного автора. Директор Дворца  оказался человеком умным и порядочным и поступил так, как и следует поступать с грязной писаниной  - выбросил в мусорную корзину. Однако он сообщил Николаю о сочинении нежданного информанта, прибавив, что послание не повлияло на  желание  его  пригласить Николая на работу. А еще, подумав немного, поделился своим мнением, - письмо прислала, без всякого сомнения, женщина  явно  с повадками присущими пресмыкающимся  гадам, предпочитавшими  чтобы раз  ужаленный ими навсегда оставался лежать рядышком…

Получив на руки официальное приглашение с гарантией предоставления ему однокомнатной квартиры в Ярославле, улетел НН обратно для сбора в дорогу дальнюю, но тут с великого расстройства  разболелась мать его, не желавшая отъезда сына. Подвернулось как раз и приглашение от  бывшего его первого начальника.   Тот  работал  директором школы (он, пожалуй, и родился директором школы), в закрытой, по причине большой секретности того, что там происходило, зоне.

Спрятанным в глухом лесу от посторонних, особенно вражеских иностранных  глаз, военным городком руководил генерал-лейтенант Круглов со штабом подчиненных ему офицеров, командовавших в свою очередь солдатами, попавшими туда, как и положено всем советским  солдатам, не по своей воле. А поскольку офицеры-ракетчики имели кое-какое свободное время, то они, в конце концов, заводились женами, а затем, что  вполне естественно,   и детьми. Их семьям тоже приходилось жить в этом  живописном уголке сибирской тайге, обнесенном со всех сторон колючей проволокой. И, что само собой разумеется, в городке была выстроена школа, дабы  было где детям осуществить свое право на обязательное среднее образование. Учителем пения и музыки и был приглашен без пяти минут ярославец,   предпочетший, как видим,   синицу в руках  журавлю в небе.

Теперь НН находился на довольно таки почтительном расстоянии и от врагов, и от друзей,   - где-то в часе езды на автобусе. Матушка осталась довольна, -  все-таки сынок мог  навещать ее чуть ли не каждую неделю. И  в змеином логове не потеряли надежду. Да и  внушили там Николаю мысль о непременно-таки, только надо подождать,   восстановлении справедливости в его безнадежном деле.

«Мадам» объявила легковерному воспитаннику, что разговорилась намедни с корреспондентом центральной краевой газеты, и тот  заинтересовался  темой и ситуацией. Хотя журналист  и весьма известный алкоголик, прибавила дипломатка, но очень не любит, когда творятся  несправедливости. Громкая статья под названием «Стала ли гроза очищающей» и под сенью портрета Бетховена*  действительно вскоре появилась, однако пришлась  «как мертвому припарки», то есть совершенно бесполезной  по последствиям. Самые несгибаемые из несгибаемых   большевиков  своих ошибок и перегибов никогда не признавали. Не зря о них верно сказал поэт, хорошо  изучивший  натуру  их  и повадки,   – «гвозди бы делать из этих людей».*

Да все равно с тех пор НН проникся большой нежностью к алкоголикам и к борцам за справедливость, особенно к тем  из них кто один  в двух лицах – и  борец, и алкоголик…

ЗА КОЛЮЧЕЙ ПРОВОЛОКОЙ.

На новом месте Николаю очень понравилось -  дети офицеров были, как и их отцы - дисциплинированными  и  понятливыми, работать с ними было легко и интересно. Квартиру получил учитель вблизи школы. Рядом с домом построен был бассейн - по тем временам сооружение редкое в сибирских городах. Лыжные прогулки на свежем воздухе тоже еще никому не вредили. И постепенно НН отошел от недавнего стресса. К тому же имел он массу свободного времени, так  как  докучливый его «друг»  находился  километров так за шестьдесят. А «мадам», с внешностью японской шпионки, не имела никаких шансов проникнуть  на  тщательно охраняемую территорию. Однако невидимая угроза постоянно присутствовала в военном городке – возможность случайного взрыва  континентальной баллистической ракеты  в одной из многочисленных  шахт, умело запрятанных тут и там на хоть и порядочном расстоянии от центра «военной мысли»,* но все же далеко не безопасном.  

Местечко это являлось  как нельзя более подходящим  для подготовки к зимней и летней сессиям в консерватории. Никто не мешал Николаю ни  упражняться в игре фортепьянных пьес, ни в разборе  хоровых партитур, ни в чтении литературы  как  учебной,   так и художественной.

Через год открыли в военном городке детскую музыкальную школу и поручили ее возглавить НН. Впервые  он  стал  руководить  чисто женским коллективом, а это вам не дважды два четыре! Преподавателями школы оказались женами офицеров. Все они как на подбор были  одна другой краше, но при  всем сем старались еще и превзойти по красоте даже самих себя. Атмосфера трудового коллектива, а тем более  городка, где лучшая  половина  хоть и не имеет офицерских званий, но командовать любит, достойна изображения в отдельной книге. Да, несмотря на заманчивость темы, автор не рискует влезать в эти  дремучие и непролазные дебри в данном  скромном  описание  нескольких дней из жизни  человека весьма далекого от того, чтобы посвятить себя до конца своей жизни служению только женщинам, тем более женам офицеров. В этом случае конец наступил бы очень скоро.

Несмотря на проживание в самом настоящем глухом медвежьем углу, молодой директор использовал любую малейшую возможность принять участие в каком-нибудь интересном событии, – будь это или Международная конференция по музыкальному воспитанию  в Москве или ученые слушания  по этой же теме в Санкт-Петербурге. Я употребляю именно старое название города, так как наш  герой даже в то время  никак не мог согласиться с тем, что такой великолепный город, бывшая столица Российской Империи, блестящее сосредоточие  музеев и театров переименован в честь  малокультурного, плохо воспитанного, картавого демагога.   Город  к тому же назван не его настоящей  фамилией, а  псевдонимом политического интригана и авантюриста. Отношение к Ленину у Николая было близко к презрительному  не по причине того, что революционер этот являлся самым настоящим палачом своего народа, - тогда доказательства этого «сегодняшнего открытия» хранились за семью печатями в тайниках Кремля. Дело в том, что, изучая по необходимости* некоторые избранные произведения «вождя мирового пролетариата», НН, будучи жадным до знаний, прочел и многие его другие, не входившие в учебную программу и напечатанные в трех толстых томах оказавшихся в личном распоряжении студента.

Николая не столь удивила лютая ненависть Ленина  к  священнослужителям, но то какой лексикон употреблял этот «философ» и юрист-недоучка. Такие ругательства, в каких он испражнялся в их адрес, подходили более для стен  дощатых сортиров.* Да-да, именно сортиров. После того как словечко это вошло в лексикон второго президента  обновленной  России, автор не боится употреблять слово до сих пор  неприличное. Да и вся ленинская писанина со дня их написания стоила  этих заведений, в какие она, несомненно, попала бы, если бы изданные миллионными тиражами фолианты не уничтожили в конце нашего века  другими способами. Банкротство ленинских идей  не осознали пока лишь самые твердолобые и упрямые  поклонники, и последователи, свихнувшегося  на идеях утопистов, фанатика.

В зверском же убийстве царской семьи в Екатеринбурге НН видел проявление злобности  сего  параноика, отомстившего  таким образом  сыну  царя  Александра Ш  за казнь своего брата-террориста.* 

Будучи на научном симпозиуме, проходившем  в бывшем Дворце, принадлежавшем графам Юсуповым, смог НН  заглянуть в  подвальные апартаменты, где Феликс Юсупов* выстрелил в скандально известного Распутина.*  Большевики тогда умело использовали  факты распутной жизни этого «старца», вероятно отвлекая внимание  и властей, и знати, и простого люда  от  делишек другого «старика»*, гораздо более опасного для государства Российского  и для  его многострадального народа. Получается, что молодой князь  Юсупов,   желая спасти  репутацию царской семьи, стрелял не в того, кого надо.   Уберег  бы  он тогда бы не только репутацию, но и саму жизнь российского императора, супруги его и ни в чем не повинных детей  их  и слуг.

Большевики назвали Николая кровавым за расстрел мирной демонстрации,* но по количеству пролитой ими и их последышами  крови народной  превзошли они всех сатрапов мира  вместе взятых. Но в рте времена власть партии – коллективного сатрапа - казалась незыблемой и чуть ли не вечной. И  не мог тогда даже и подумать НН, что уже через  пару десятков лет городу вернут украденное у него имя, и будет опять звучать –   Санкт-Петербург, однако все равно … Ленинградской области. Когда уроды у власти, то всё вокруг них может быть только уродливым. Они даже сам труп своего идола  берегут на всякий случай, подмалевывая  проклятую миллионами мумию,   чтобы  та не потеряла первоначальный,   приданный ей с превеликим трудом,   благообразный  вид.

В те, счастливые и спокойные для партийцев, времена  общепринято было, что портреты  Ленина украшали кабинеты начальников, даже самых маломальских. Порекомендовали  в политотделе воинской части и Николаю повесить Ленина над своим директорским столом. Вместо напрашивающегося на  острый  язык  ответа,   что с этим делом опоздали, -  повешать Ленина надо было много–много лет раньше, дипломат по  своей натуре ответил, что он охотно  подыщет наиболее подходящий портрет для музыкальной школы, на котором  вождь сидит у рояля и слушает «Аппасионату»  Бетховена. В политотделе согласились с дельной мыслью, а НН подыскивает сей шедевр советской школы живописи  до сих пор.

Зато в любимой им Литве портреты  маньяка* не были в почете. И вообще в республике была  совсем другая атмосфера, - люди были более раскованными (не путайте с развязностью, как раз наоборот), не боящимися высказывать свои мнения по самым различным вопросам общественной жизни.

В знаменитом  литовском городе- курорте  Паланге*  уже в то время были открыты пляжи, как и для женщин, так и для мужчин, где отдыхающие могли находиться, не стесняя себя ни малейшими  признаками пуританизма -  то есть  загорать нагишом, не скрывая  груди и половые органы от ласкового солнышка. Как-то, бродя в песчаных дюнах побережья Балтийского моря, отданные под мужской пляж, наткнулся НН на парочку, занимающуюся преданной в Совдепии анафеме* с 1933 года любовью. Застигнутые врасплох  хорошо сложенные и симпатичные юноши  к тому же не очень-то и смутились. Как раз, это был НН который, пробурчав извинения типа «простите, небесные создания, что я нарушил ваш покой»,*  ретировался  с чувством неловкости за свое вторжение. Хотя с удовольствием задержался бы и не только для того, дабы лучше рассмотреть  представшее глазам зрелище, но, быть может, и подсобить по мере своих   скромных  сил, если  возникла бы  просьба о помощи…

Сам  он  был  уже и не совсем далек от активного участия в подобных  милых и приносимых острые ощущения  развлечений, но, как говорится, не дошел еще до кондиции.   НН знакомился  с этим  древним искусством любви лишь теоретически,   встречая  то тут  то там разбросанные эпизоды, описывающие  подобные страсти и  «сражения»,   в произведениях  классиков мировой литературы –  от Апулея,* Катулла,* Лукиана*  и Петрония*   до Томаса  Манна*  и  Оскара  Уайльда.*

С Литвой же, а значит, увы, и с Палангой предстояло скоро прощаться,– приближались государственные  экзамены -  последние  испытания на пригодность новоиспеченного специалиста по  хоровому пению, искусству  любимого не только народом, но и партией. Хотя  партийцам полюбилась всего  одна-единственная песня,   зато с каким упоением они горланили ее на своих сборищах:

«Вставай, проклятьем заклейменный весь мир голодных и рабов…»

Глядя на их самодовольные и сытые лица, странно было слушать  призыв  трех сотен толстяков к миллионам   худосочным  и  голодным.

А представьте себе  физиономию Берии, да и того же Хрущева, в свое время  распевавших:

«И  если гром великий грянет над сворой псов и палачей…»

Уж они-то  были уверены,   что с  их  голов не один волос  не упадет. И просчитался только Берия с некоторыми из своих слишком рьяных подручных. Хрущев  же  избежал, правда, лишь на этом свете,   справедливого  наказания,    несмотря на то, что  тоже был  в услужении у Сталина более трех десятилетий. Да и мирную демонстрацию рабочих в Новочеркасске* расстреляли не в правление  его бывшего хозяина.

Забавно было и в конце восьмидесятых годов наблюдать по телевидению трансляции из Кремлевского Дворца Съездов  и  поющих  свою лебединую песню  Горбачева, Шеварднадзе  да их покладистых  корешей:

«Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов…»

НН никогда не мечтал руководить таким хором с такими певцами и с такими песнями. И не по причине того, что чувствовал  -  песенка их будет скоро спета. Это чувство, а точнее уверенность придет к нему  гораздо  позже, когда очутится он  и  среди голодных, и среди рабов. То есть среди тех, кого  те  призывали  на свою голову.

Эти «борцы  за светлое будущее всего человечества»  в начале семидесятых не церемонились с теми, кого возмущали порядки ими установленные. Кого смогли, тех засадили. Других вынудили покинуть «страну Октября». Кто не желал уезжать, того усадили в самолет в сопровождении стюардов в штатском. Вынудили на эмиграцию и  писателя Солженицына,* сумевшего с помощью друзей переправить на Запад свою рукопись  книги «Архипелаг Гулаг».*  В  ней  изобразил он порядки, царящие там, куда не проникал до сего луч света – пыточные подвалы серых домов-крепостей, палачей-следователей  - стахановцев Лубянки*, пересыльные тюрьмы, зоны и лагеря с их жуткими порядками. Достать» Архипелаг» в Совдепии было, конечно, невозможно, но нашлись критики, книгу  эту даже и в руках не державшие, но лай поднявшие на всю страну.   Укажу только  один характерный пример, когда в тон официальным властям стали подвывать на все голоса и  «простые советские труженики».   Весной  1973 года не то в газетенке «Радио и телевидение», не то в «Литературном обозрении»  предоставлено было местечко писаниям  доморощенного «филолога», какого-то военного в отставке. Так этот недотепа  нашел подвох уже в самой фамилии Александра Исаевича.   Как мартышка, наткнувшаяся на  очки,*  тот принялся на все лады играть с  частями слов. И ну давай их то расчленять, то нанизывать, то лизать, то обсасывать.

Слово «Солженицын» неуемный исследователь объявил очень сложным словом, но только не для себя. Обнаружил  он  в  слове  аж сразу два -  и  солже  и  ниц.   А, нашедши, объяснил для всех других недотепа, что носитель сей фамилии  лжет и падает ниц перед Западом. И как же этот «ученый» не пришел к  весьма,   в таком случае, логичному выводу  о виновности в первую очереди самой жуткой фамилии, а не ее  несчастливого  владельца?

Во дает «семантолог»,* подумал НН, напав на взлет одновременно и  философской и военной  мысли - вы помните, что  критик-то из военных. Не успел новоиспеченный пенсионер  отстреляться на стрельбищах, как принялся метить в писателя мировой величины, к тому же, в отличие от «отставной козы барабанщика»  человека порядочного  и  мужественного во всех отношениях.

«Привычка – вторая натура». Человек, у которого забрали ружье, долго еще будет искать мишени, хотя и стрелять-то уже  не из чего, да и нечем. Слава Богу, что Николай   был очень близок  в то время  только с женами  офицеров, а не с их мужьями. Люди они, как можно  теперь понять, весьма строгие, суровые, да  и  въедливые, особенно те из них, кто форму-то носит военную, а на самом деле  в деле военном соображает также как и в писательском – ни хрена. Намекаю я тонко на политруков и смершевцев,*  или как они теперь называются…   

В  1973-ем последний раз  улетел на сессию  в далекий  Вильнюс студент. Получив заветный диплом  да еще на двух языках – литовском  и русском, а в придачу нагрудной академический знак в форме ромба, новоиспеченный специалист  как будто  побывал на седьмом небе.   На бордовом фоне ромба блистали золотая лира и перо, а также  и  (как же без них!) серп и  молот, закрывавшие собою чуть ли не половину земного  шара.

Так как студенты-заочники не были обязаны ехать по распределению туда, куда им прикажут, а получали свободный диплом, то  и работу надо было подыскивать самим. Не сидеть же Николаю вечно в медвежьем углу под охраною автоматчиков.

ГОРОД МЕЧТЫ - ВЛАДИВОСТОК.

Продемонстрировав свой  новый диплом в Министерстве культуры РСФСР, получил НН предложение - подумать да и принять должность хормейстера театра музыкальной комедии в своем родном городе. Но, будучи наслышан о  своеобразной атмосфере  царившей в театре, решил  НН  продолжить руководить женами офицеров. Из двух зол не выбирают худшее.

К тому же не терял он и надежды получить ответ на свое письмо в Дальневосточный институт искусств, сравнительно недавно открывшийся в городе Владивостоке.

Ответ задерживался и НН  вернулся в Краснопыльск, получив должность руководителя мужского хора одного из крупнейших Дворца культуры.   Не успев толком  развернуть  бурную деятельность на этом поприще, подал заявление об уходе, так как получил-таки вызов-приглашение. Прощание с родными и близкими было недолгим, - время поджимало. Обняв мать, поцеловав дочку и кивнув Люси, зашедши к ней  перед долгой разлукой, улетела беспокойная душа на Дальний  Восток.

Мадам так и не дождалась прощального визита, но плохо вы ее знаете, - поверенная в делах Николая найдет  предлог и способ, чтобы  еще долго не оставлять в покое свою жертву.

А пока последуем за путешественником, уже въехавшим на такси в  город его мечты, хотя он сам, как вы знает из начала этой главы, едет в данный момент  уже на своей собственной машине из соседнего городка сюда же, да только опередив нас на три года.

Те, кто был в Сан-Франциско, легко поймет  восторг Николая. Наступил уже вечер, и не было видно довольно убогих по архитектуре жилых домов, зато из всех окон светился свет, и дома казались небоскребами на черном фоне ночного неба. Многие из них возведены были на сопках, отсюда и впечатление что имели «небоскребы»  этажей так по  тридцать- сорок, а то и более.   За ближе находящимися к Николаю зданиями просматривались другие, стоявшие один выше другого, - отюда и иллюзия, что очутился ты чуть ли не в Нью-Йорке.

На другой день, с рассветом картина прояснилась, -  самый высотный дом  имел не  более чем 12-14 этажей. Но все равно  уже сам вид города, раскинувшегося на сопках, мог потрясти любого жителя Сибири, Урала, Поволжья, да и, собственно говоря,   всех  кто приезжал сюда с мест равнинных и плоских как шуточки  конферансье  на концертах  мастеров советской эстрады.

К слову сказать, в институте, где уже поджидали нового преподавателя, обучались и будущие мастера театральной сцены, - учебное заведение имело три факультета – музыкальный, театральный  и  художественный. Все факультеты, как и было им положено, имели своих  деканов, являвшими специалистами каждый в своей области. Общее руководство осуществлял пианист Владимир Апресов, так что художники и театралы имели все основания быть недовольными, что не их человек возглавляет институт. Самой же недовольной, мне кажется, была секретарь партийной организации, преподававшая не то «научный»  коммунизм, не то марксистско-ленинскую «философию». Эта дама, похожая на перезревшую грушу, по-видимому, считала, -  раз во всех обычных школах директорами являются преподаватели истории, то и в высшей школе не место всяким там  художникам, театралам и тем более музыкантам. Умело играя на противоречиях между факультетами, интриганы, (где их только нет!), добьются все-таки смены ректора, человека в высшей мере  интеллигентного, отзывчивого и внимательного как к нуждам студентов, так и к проблемам преподавателей. Интриганке место ректора, увы,   не предложат, а назначат  на эту должность  большого мастера  живописи, вероятно по общепонятной  причине  -  художники лучше видят перспективу…

Николай без всяких  лишних проволочек получил ключ от комнаты  в общежитии, поскольку ректором пока еще был  музыкант, а при ректоре-художнике жить  ему пришлось бы, скорее всего, на  plainer.*

В этом приюте поклонников муз четыре этажа занимали студенты, а последний, пятый был отдан для расселения  их  без квартирных педагогов. До сего момента НН не имел счастья  ютиться в «общаге», так полу ласково называли все студенты страны свои, до боли похожие друг на друга, четырех пятиэтажные кирпичные бараки. На  общаги почти всегда не хватало денег. И стояли они молчаливым укором советской власти - неоштукатуренные и  не побеленные. Вот подобные-то здания и портили пейзаж  столицы Приморья, воспетого в партизанских песнях времен Дальневосточной республики.*

Чьи только сапоги не прошлись по  улицам  Владивостока!   И добрые соседи - японские солдаты -  маршировали как победители, и вездесущие  американцы прошлись парадом, и вроде бы даже и французы. Однако ж  самые близкие соседи*  только облизывались, -  силенок не хватало до поры до времени.   Хотя и, судя по многочисленным  названиям населенных пунктов и горных хребтов Приморья, китайцы бывали здесь задолго до русских первопроходцев.

Но  с сапогами получилось как со смехом. Последние из них оказались русскими.   Так что хорошо марширует тот, кто марширует последним. И с тех пор, которые остались в памяти как  «манящие огни в сказке»,* парады иностранных армий как-то не прижились в  городе, до толе привлекавшими корабли  чуть ли не под всеми флагами мира. Да и попробуй-ка  теперь войди какой-нибудь «летучий голландец»  в бухту Золотой Рог, где у главного причала ощетинились мощными стволами орудий крейсеры, эсминцы, торпедоносцы. А, если заглянуть и глубже, то и под водой тоже кое-что обнаружить можно было…

Вот благодаря этой славной флотилии и имели владивостокцы привилегию не видеть более  на своих, в прошлом чересчур гостеприимных, улицах  ни лиц с раскосыми глазами, ни   черных как смоль африканского происхождения бравых  морячков с американских  авианосцев, ни отважных мореплавателей  -  скандинавских  блондинов, ни потомков Наполеона. Не было шансов и у вечно загорелых  испанцев и португальцев – в прошлом больших любителей высаживаться на берега им  до селе не принадлежащие.

Исключение  было  сделано лишь для иностранных  судов торгового флота, получившим право захода все же не во Владивосток, а в неподалеку лежащую Находку, города уж совсем обезображенного  «достижениями» советских архитекторов.

Дабы избежать проклятия тех времен – «чтоб ты жил на одну зарплату»,* НН принял приглашение от солидной профсоюзной организации и раз в неделю летал на «кукурузнике»* в один из отдаленных районов Приморья, где проводил занятия с хором Дома культуры поселка Преображение* для подготовки  к участию в краевом смотре художественной самодеятельности. За пару репетиций в субботу и воскресенье НН получал зарплату несравненно большую, чем за весь месяц работы в институте.

А нагрузили  там его изрядно. Читал он лекции по детскому музыкальному воспитанию, отвечал за подготовку студентов, изучающих у него основную специальность – хоровое дирижирование, вел занятия и по чтению хоровых партитур. Государство, не скупясь, ценило труд преподавателей ВУЗов - выплачивая  им вознаграждение почти равное тому, какое получали … уборщицы, с той лишь разницей, что последние  имели  чуть  больше.

А  посему прирабатывать было не только потребностью отблагодарить заботливое государство за предоставленную ранее возможность получить образование, но и  суровой необходимостью, дабы не помереть с голоду.

В те дни, когда по погодным условиям, НН не мог прилетать к полюбившимся ему хористам, вынужден был дирижер  избирать другой маршрут – долгий и тяжкий - автобусом, а то и  поездом до вышеупомянутой Находки, а далее катером по морю. Катерок был такой маленький, а волны такими большими, что, если бы НН не оказался устойчивым к морской качке, то хор его не занял бы на смотре первое место. Тот же, кто хорошо переносит качку, без особого труда перенесет и другие потрясения, каковые, кстати, уже приближались к Николаю…

И  года не прошло со дня его переезда, как неутомимый аноним уже настрочил очередное желчное послание, описывая ректору института, какой такой рассякой нехороший молодой человек к ним приехал. Ректор, как человек интеллигентный, уже собрался отправить письмецо безымянного автора в наиболее подходящее  место – в плевательницу, но  полу бесплатное приложение к руководству любого учреждения -  партком  никогда не дремал.

Предводительница институтских коммунистов дала бумаге ход и вместо ожидаемого прохождения по конкурсу,   НН получает  больше черных шаров, чем белых.*  Несмотря на рекомендацию  кафедры хорового дирижирования, которая просила утвердить НН  в должности преподавателя на последующие пять лет и даже имела планы направить его, как перспективного молодого специалиста, в аспирантуру*  в  консерваторию в Санкт-Петербурге, партком прислушался к беззвучному, но в Совдепии силу имеющему невероятному, голосу анонимщика, пола своего не указавшего.

С обитателями небес -  ангелами  анонимщиков равняет только их бесполость, даже, можно и так выразиться -  бестелесность, а во всем остальном сродни они самому Дьяволу – большому другу  и покровителю советских коммунистов. Мнение парткома всегда было сильнее мнения знатоков своего дела, такова была реальность, и НН не мог с нею не считаться. Подав заявлению на увольнение, он в тот же день перешел на основное место работы в межпрофсоюзный Дворец культуры, где уже успел создать хор мальчиков. Руководство Дворца без промедления  решило вопрос о жилье для своего работника, и НН переехал в высотный, по тогдашним понятиям, дом на девяти этажах которого располагались комнаты гостиного типа, хотя и небольшие, но имевшие все необходимые удобства.

Только теперь НН начинал понимать скрытый глубокий смысл в завете Христа «любите врагов ваших…». Ведь только благодаря недругам – институтских коммунякам, -  получил «забракованный» преподаватель вуза более приличные условия для проживания и более достойную заработную плату. К тому же, избавившись от необходимости готовиться к  лекциям и к занятиям со студентами, получил НН свободного времени более чем достаточно, и мог наслаждаться тем, что может предоставить жизнь человеку  неленивому  на работу, но и не отказывающегося от   приятных развлечений.  

А  не видеть  впредь  лица тупорылой  секретарши институтского  парткома  - разве это не награда за обиду и переживания. Сравнив их с теми, какие НН перенес при разводе, НН только перекрестился, прибавив, слава тебе, Господи!  

Единственное, с чем он никак не мог согласиться так это с ситуацией, когда человек  не может даже ознакомиться в чем обвиняет его неизвестный  зложелатель.   Ладно, было бы можно понять стремление  начальников, получивших письмо, сохранить имя автора в тайне по его личной просьбе, но ведь оно не известно даже им.

Но это не все!   Ты еще и не имеешь  права прочесть строчки, написанные  о тебе вроде бы, в юридическом смысле, лицом  и  не существующем на свете. Однако  меры к тебе принимают такие как будто автор  послания  сам   летописец  Нестор* или Геродот,* которым до сих пор   не принято не верить.    

Работая еще в Сибири директором музыкальной школы, НН попал однажды прямо-таки в противоположную ситуацию, - получил анонимное письмо, обвиняющее во всех смертных грехах одну из учительниц. НН не стал подшивать подметное письмо в папку, а просто-напросто отдал его той, на кого пришел донос, дав при этом совет внимательнее приглядываться к тем, кто набивается в ней в друзья.

А то, что среди педагогов  завелась интриганка, было неудивительно. НН даже придумал поговорку, – в каждом  трудовом коллективе должна быть своя Баба Яга.*

ПО МОРЯМ, ПО ВОЛНАМ.

Наступили первые его летние каникулы на Дальнем Востоке, но провел их не в праздности, а путешествуя  как в песне  - «по морям, по волнам, - нынче здесь, а завтра там». Концертная бригада, которую он собрал из таких же  непосед, провела чуть ли не два месяца в Беринговом море, давая концерты для  рыбаков Тралового флота. Никогда не сотрутся у него из памяти длительные переходы на небольших суденышках и  выступления на огромных, длинной с городской квартал, плавучих базах – настоящих фабрик по переработке рыбы прямо в море. Поработав как-то по собственной охоте ночную смену на конвейере по разделке рыбы, понял НН, какой это тяжелый труд. Попробуйте-ка почти беспрестанно, за исключением кажущихся очень краткими перерывами для сна и обеда, простоять у конвейера с ножом в руках. При всем этом  гигантские размеры  плавучей фабрики не спасают от качки, -  посудина продолжает, как заведенная, качаться и  после шторма. А находиться много месяцев вдали от родных и близких – тоже не подарок судьбы. Кое-кого, конечно, привлекала романтика, но большинство, пожалуй, рвались в море из-за неплохих заработков.

С наступлением осени продолжил НН трудиться опять на суше и по своей прямой профессии – дирижером хора. Если  анонимщица рассчитывала, что НН, потеряв работу в институте, вернется обратно, то она крупно просчиталась. Однако, если Магомет* не идет к горе, то бывает что гора, не дождавшись грешника с раскаянием, сама идет к Магомету.

В один прекрасный день, а в Приморье все дни прекрасные, когда не идет дождь или не дуют ветры,   нагрянула сама  «мадам»  собственной персоной. Как выяснилось, во Владивостоке открыли филиал   краснопыльского техникума, где трудилась восточная красавица.   Узнав от матери Николая адрес беглеца, она получила командировочное удостоверение, и, прилетев ночным рейсом, безошибочно стала тарабанить в дверь его нового жилища.

Поглядел  разбуженный так рано НН в дверной глазок, а тот, вы же  знаете, сильно искажает, причем не в лучшую сторону, лица посетителей. НН вначале испугался, подумав, что город опять попал в руки японцев. Да услышав до боли знакомый голос, слегка успокоился, но дверь не открыл. А  кто по своей воле откроет дверь старой и потрепанной с дороги  женщине, если в это время в гостях у вас находится симпатичный, хорошо сложенный и покладистый  юноша?

Непрошеной  гостье  ничего другого не оставалось,   как  воткнуть в дверь записку с  приятной новостью о своем приезде.   Общение с дипломатами заразительно и НН, придя на встречу, притворился, что рад до безумия видеть старую, во всех  смыслах, возлюбленную. Его бывшая пассия или сделала вид, что приняла восторги  своего подопечного за чистую монету, или  на самом деле не поняла, что ученик  стал  превосходить  учительницу.

Исполнив ее просьбу запечатлеться рядом с нею  на цветное фото, НН расчувствовался, да и пригласил мегеру* в свою холостяцкую квартирку.   И до того потерял бдительность глупец, что  оставил гостью на некоторое время одну. Вернувшись обратно,   ротозей  приметил беспорядок в своих бумагах. Да  гостья и  не скрывала своей ярости.   Фурия *  не теряла даром времени, и в отсутствии  хозяина, перелистала все пришедшие ему письма и проглядела остальные его личные  бумаги. Наткнувшись на фотографию миловидной девицы да еще с дарственной надписью «Николаю от Клавы  на вечную память», в выражениях не оставляющих сомнения в ревнивом сердце, схватила  Юдифь*  за неимением меча  ножницы  да и отсекла голову коварного изменника от своего  непорочного образа на только что  сделанном в фотоателье  цветном снимке. Засунув свой светлый образ в сумочку, защелкнула ее  злюка с шумом и громом, да  и подалась к выходу.

«Баба с возу – кобыле легче», хотел произнести ей вслед любитель  поговорок, но сдержался. Народная мудрость гласит еще и «не плюй в колодец, – пригодится воды напиться».   Какая бы не была  в   источнике  затхлая вода, но в пустыне и такая сгодится.

В этот первый ее визит старая карга сама прервала дипломатические отношения. Когда же нагрянула прилипала во второй раз, Николай, дабы избавиться от надоедливой посетительницы, удачно  воспользовался  повесткой из военного комиссариата, призывавшей его пройти медицинскую комиссию для последующей переподготовки  сроком на сорок пять дней. Представ в чем мама родила перед внимательными и дотошными  врачами, НН заявил, что здоров как бык и желает немедля послужить делу обороны Отечества от его многочисленных  и безжалостных врагов.   Поверив волонтеру  на слово, - а не верят они только в том случае, если скажешься  больным, врачи начертали - «годен к строевой в военное время». Облачившись в матросскую форму, и отдав визитерше воинские почести, а точнее приложив ладонь к бескозырке с ленточкой Тихоокеанский Флот,   исчез матрос в чреве эсминца «Вразумительный». Мадам еще долго стояла на пирсе, оставшись  без прощального салюта и  в тяжких размышлениях об отсрочке свидания с неуловимым бывшим  ее обожателем и  о  скором  приближении, по всему видно, одинокой старости.

Вот, если бы приехала к Николаю ненаглядная его  Люси, на что тот в глубине души хранил затаенную мечту, то разговор был бы совсем другой. И неверна пословица «с глаз долой  –  из сердца вон». То, что однажды запало в сердце, не искоренить никогда. Но в  покинутой дуралеем супружнице текла польская кровь. Отец ЛюсИ  был из семьи  польских, хотя и не богатых, но  аристократов, а всем известно какой гордый  народ уродился по обеим берегам Вислы. Тот же непреложный факт, что главарь чекистской банды Дзержинский и каратель Тухачевский, отличившийся в расправах с восставшими крестьянами, происхождение свое вели от тех же корней, только более развесистых,   лишний раз доказывает что «в любой семье не без урода».

Полячка гордая не приезжала и  даже не подавала о себе знать и Николай - не  скучать же в одинокой постели -  завел, хотя и  помедлив, подругу,   своей  польской фамилией, и даже профессией   напоминавшей ему  любимую жену.

НаталИ  руководила детским хором в том же Дворце, где и Николай. По своему характеру  она тоже мало чем отличалась от первой покорительницы его сердца - добрая, тактичная, не сварливая, не любительница почесать язык  и совать нос в чужие дела. Как-то сразу так вышло что отношения, сложившиеся между ними, никого их них ни к чему не обязывали. Захотели, – встретились, а если кто и  занят чем-либо или кем-либо, то другой ему не мешает.

Но вернемся на «Вразумительный». НН и  тридцать других «защитников отечества» уже выстроились как по линейке  на палубе и внимают речи  мичмана. Прослушав рассказ о славных  традициях  советского военно-морского флота, историю свою ведущую аж от самого Петра Великого,* получили в заключение новобранцы приказ «не совращать молоденьких  морячков». Некоторые из матросиков  крутились со швабрами в руках  невдалеке и  совсем не показывали вида, что они поддерживают стремление отцов-командиров оградить их от совращения…

Наказ этот  и  трудненько было соблюдать, - ведь с первых и до последних дней «переподготовки» главным  и единственным делом, которым могли заниматься оторванные от своих гражданских  обязанностей  мужички, было валяние  дурака, то есть ничегонеделание. А вынужденная праздность что только и не порождает...

Дирижеру сообщили, что он будет обучен стрелять из зенитной пушки, и показали, как та вертится на платформе, как  нужно метиться в цель и где находится гашетка,   - именно на нее  необходимо нажать, чтобы сбить «птичку». На этом «обучение» закончилось. Выждав денька два-три, новоявленный  зенитчик проявил  инициативу,   что  не всегда было делом безопасным.  

Уселся ученик в железное креслице, приваренное к грозному орудию, включил мотор и ну давай вертеться как настеганный, одновременно пытаясь поймать на мушку, за отсутствием вражеских самолетов, летающих  с жалобными воплями чаек. Вдруг прибегает  шустрый вестовый и передает Нику первый  и последний в его жизни полученный приказ от самого командира корабля – мотор выключить, с пушки слезть и больше на нее никогда не залазить.

Зенитка, оказывается, была установлено прямо над каютой командира и тот, сберегая силы для встречи с условным  неприятелем, имел славный  обычай слегка поспать после обеда. - А как же в случае войны, -  подумалось Николаю, да вспомнив выражение «война войной, а обед по расписанию», порешил, что на этом эсминце он в боевой поход не пойдет. Оставшаяся же за бортом «мадам»  поступила  как в анекдоте   о петухе, бежавшем за курицей с  одной, но вполне понятною  мыслью - «не догоню так согреюсь» и, загрузившись баулами с закупленным дефицитным товаром, улетела, «не солоно хлебавши»,   восвояси.   Зачем она утруждала себя беготней по магазинам, где  все-таки  кое-что водилось по сравнению с  убогими   витринами торговых заведений сибирских городов, узнаете вы уже в этой главе.

Однако стояние в очередях за импортными кофтами, хрусталем и Бог один  знает за еще, чем  не было единственным развлечением залетной  гастролерши. Уже тогда  разработала  проектировщица план по выживанию милой и симпатичной дамы - Дроздовой - директора   Владивостокского  филиала техникума, с целью занять освободившуюся должность.    «Надежда умирает последней» и   змея  еще не потеряла веру в то, что ей удастся-таки  заползти в сердце НН и остаться в нем навсегда.          

Ускользнувший на сей раз от навязчивой попечительницы, Ник улегся  наверх корабельной койки, напоминающей  двухэтажный  гамак, и  мурлыкает  себе под нос песенку, чуть исказив   знаменитые строчки неувядающего романса  - «ах эти узкие глаза меня сгубили»,* совсем не подозревая, как он близок к истине.

Вскоре Нику надоело валяться на койке, тем более в одиночестве, - он выпросил разрешения у командования совмещать «учебу» со своей прежней работой. И частенько прямо в матросской  форме  походкой морского волка дефилировал через всю главную улицу, бывшей Светланской, а теперь, разумеется, Ленинской. Спешил во Дворец культуры имени… Угадали - Ленина.   По пути следования НН приходилось  то менять курс от 90 до 180 градусов, то  делать вид, что завязывает шнурки на ботинке. Он старался избегать шагающих навстречу офицеров, дабы не отдавать им чести, которой все же с удовольствием поделился бы  с молоденькими и симпатичными матросиками. Ими  так и кишел Владивосток, да вот беда, не хватало пока храбрости в этом тонком деле.

А компаньоны его, неизвестно для чего оторванные от дома и работы, предпочитали лишь валяться на койках, в ожидании очередной кормежки. Редко кто из них брался за книжку, сочетая приятное ничегонеделание с полезным всякому, не повредившемуся умом человеку занятием – чтением.

Николай же с самого детства полюбил погружение в мир книг, в мир придуманных и не придуманных историй; в страну сказок, приключений, фантастики. Конечно же, в этом возрасте он уже не  читал  «Сказки братьев Гримм»* или сказки  Пушкина* и Андерсена,* любимые им с измальства. Это был уже пройденный этап, для всякого ребенка совершенно необходимый и полезный. Однако извлекать пользу из чтения  может не только неразумное  дитя, но и начинающий кое-что понимать юноша, да и  вполне взрослый, и сложившийся человек. Джек Лондон* приобрел большие знания именно из книг, несмотря на утверждение Джона Локка* что «только опыт – наш единственный источник знаний».

Те же знания, почерпнет которые НН из опыта жизни в «самой свободной стране мира» обойдутся ему слишком дорого. Так что, дорогой читатель, учись сам и учи детей своих получать максимальную пользу именно из книг,   - это не так больно.

Хотя  всегда надо помнить, что, путешествуя в море книг, можно и захлебнуться да и утонуть, если  плавать по сему морю без руля и без ветрил и без компаса. Ведь  не секрет, что многих из нас именно прочтенные книги вдохновляют на те или иные поступки, так что книги, как  друзья-наставники, которых мы выбираем, часто влияют на  нас также радикально как Иисус на истинно уверовавших в него учеников. А пример  одного из них – Иуды* и то, как распорядился тот своею жизнью лишь подтверждает вывод  -  не все ученики достойны такого Учителя.

И не уходя от темы о большой пользе, извлечь которую может любой пытливый  и с хорошей памятью читатель, упомяну лишь некоторые строчки из «Корабля дураков» Бранта,* запавшие в душу Николаю – «молчанье – щит от многих бед, а болтовня всегда во вред».   Интуитивно он следовал этому завету с самого детства, и все было бы хорошо, если не расслабился бы   однажды, да и  не доверил своему фальшивому «другу» то, что скрывать не грех даже от друга настоящего. И получится прямо-таки по мудрецу Бранту: «так не поранит острый нож, как ранит подлой сплетни ложь, причем лишь после обнаружишь, что сделал это тот, с кем дружишь».*  И когда он вспомнит эти строчки, то  будет уже поздно. Да об этом пока рано. Наберемся терпения.

Выключив радио, с утра до позднего вечера трещавшее об успехах в построении «развитого социализма» и о неразрешимых проблемах «загнивающего капитализма»,* уткнулся НН  в книгу, ставшую недавно  бестселлером на Западе. Живя над пропастью во лжи, читал «Над пропастью во ржи».*  Чтение шло медленно из-за упрямства книголюба и полиглота-самоучки, - старался одолеть подлинный язык автора. Года три тому назад брал он уроки английского у преподавательницы  факультета иностранных языков педагогического института. Учение было хоть и кратким, но не прошло даром. С тех пор  использовал НН любую возможность усовершенствовать полученные навыки. Практика чтения была совершенно безопасным делом, слушание радиостанций на иностранных  языках  - занятием слегка рискованным, а вот  попытка заговорить с иноземцем  приравнивалась к покушению на преступление. Как-то, после посещения Интерклуба* в Находке, пригласил НН капитана не то филиппинского, не то малайского торгового судна в ресторан, размещенный в бывшей рыбацкой шхуне, установленной на  одной из высоких  сопок, окружающих великолепную бухту Находка, -  так не обошлось без слежки со стороны  не по уму усердных в таких делах органах. «Органы»  желали видеть и слышать все, что происходит за тысячи километров от «Центра» чекистской мысли. Лучше обратили бы  внимание на то, что происходило  у них под самым их  носом, длинным как у Буратино!

Как раз в это время, неизвестный тогда миру, скромный архивариус Митрохин* потихоньку начал выносить в каблуках своих  ботинках сверхсекретные материалы, разоблачающие темные дела «славных»  и  без предела любознательных чекистов и будет заниматься сей «архивариус»  выносом дел, а точнее выносом  мусора из загаженной избы, аж  двадцать лет!

НН, несмотря на неоднократные попытки, не мог получить разрешение  на открытие заграничной визы,   –  а была у него возможность  поработать в  зимние и летние каникулы в составе оркестра круизного судна «Федор Шаляпин»* и повидать дальние страны. Но бдительные чекисты, обжегшись на молоке,   стали дуть на воду.   Уже   пальцев на руке у их шефа  не стало хватать, чтобы сосчитать перебежчиков, причем из самых проверенных и доверенных  своих  разведчиков, посланных не только  шпионить,   но и способствовать более быстрому «гниению» стран Запада.* Ладно, что те не возвратились сами так еще и не вернули затраченных на их обучение средства и выданные на дорогу немалые суммы да еще в валюте.   А Ник  и сотни тысяч ему подобных за свои собственные деньги не могли по  милости их начальников  купить путевку и съездить за кордон, дабы собственными глазами увидеть страдания рабочего класса, угнетаемого «проклятыми капиталистами» да, быть может, и подсобить  чем-нибудь «беднягам».

Требовать вернуть затраченные средства от «предавших интересы социализма»  «предателей» было, разумеется, бесполезно и власти порешили отыграться на евреях.   Кто только, со времен  самых что ни на есть незапамятных, не пытался под разными предлогами нажиться за счет этого, говорят, самим Богом избранного народа? И «верные ленинцы» решили  тоже внести свою скромную лепту в этот когда-то процветающий бизнес. Крепко подумав неизвестно каким местом, обложили покидающих  навсегда их райские кущи разорительным налогом на образование, которое до сих пор являлось в стране бесплатным. Так что в страну обетованную бывшие студенты, по замыслу  прожектеров, прибыть должны были в костюмах Адама и Евы,* не получив от «просветителей» даже фигового листочка, поскольку фиги в «социалистическом раю» не произрастали. И вся надежда у ограбленных переселенцев была только на встречающих их жителей Израиля, - уж с чем-чем, а с фигами там было все в порядке. Да вовремя мировое сообщество дало по загребистым кремлевским рукам, и пошли  «ленинцы» на попятную.

Чтение книг на корабле все-таки было занятием не из легких. То слышался громкий хохот сотоварищей, прослушавших очередной скабрезный анекдот да еще с картинками, то включали опять радио и из динамика неслись куплеты хотя и без матерных слов, но все же раздражающих своими топорными рифмами:

Запевай, подружка, песню,

веселее запевай.

Про страну, что нет чудесней,

про советский вольный край.

С каждым днем и каждым годом

краше жизнь становится,

Потому что о народе партия заботится.

Пой, гармошка, разливайся, славь совхозные дела.

На подъем в селе хозяйства курс нам партия дала.

Пойду-выйду в чисто поле, погляжу какая даль.

За хорошую работу получила я медаль.

Ой, подружка, погляди, дорогая погляди.

Орден Ленина родного на моей горит груди.

Вставлю Ленина портрет в рамку золотую.

Вывел он меня на свет девушку простую.

Нам за дружную работу знамя красное дано.

Отобрать его обратно никому не суждено.

И учебой и трудом радуя Отчизну,

Мы уверенно идем прямо к коммунизму.

Дружно спорится работа, каждый делает вдвойне.

На душе одна забота – больше леса дать стране.

Я сегодня весела: все идет отлично.

Наша электропила лучше заграничной.

На участках леспромхоза дружно трудится народ

И сверх плана древесину к съезду партии дает.

К коммунизму мы шагаем по заветам Ильича.

Все мы съезду посвящаем наши мысли и дела.

Попробуйте-ка сосредоточить свои мысли на следовании за Плутархом* в жизнеописаниях людей великих,   когда в уши ваши электропилой вонзаются пропагандистские   вопли,   да еще в сопровождении оркестра балалаек!    Уж лучше отбросить в сторону книжку, да и уйти в самоволку.

НОВЫЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ.

Прогуливаясь по набережной, забрел как-то Николай  на территорию торгового порта, где швартовались и пассажирские суда. На одно из них и зачастил любвеобильный юноша, подружившись со стюардессой с многообещающим именем – Надеждой.

Ему нравились люди добрые и с веселым нравом, с которыми было не скучно. Да и той пришелся по вкусу матросик с эсминца тем, что не обманул ее ожидания. Одной из своих подруг она так и заявила: - Наконец-то я нашла того, на кого можно положиться. Услышав это признание, задрожал Никола, восприняв слова ее в буквальном смысле. Если  взвесить его новую подругу, то даже без одежды потянула бы она далеко за сотню. Определил это весовщик  даже без помощи весов, так как имел обычай, закружившись в вальсе с очередной партнершей, поднимать ее в воздух. Однажды приподнял НН  новое свое увлечение, удивляясь собственной смелости, но пронести сокровище до стула не смог. Пришлось без промедления бросить это дело, а точнее тело прямо на палубу, иначе здесь  бы и закончилось наше повествование о повесе.

Зато  с превеликой  легкостью пользовался негодник  этим ее  преимуществом, летая как перышко над своей партнершей все ноченьки, в которые  морской лайнер не бороздил морские просторы. Однако, при рассматривании в паузах между полетами  достопримечательностей толстушки, из головы у НН, кроме мысли, -  неужели это все мое, не выходили расхваленные Лукианом* в его эссе  «Две любви» прелести общения с юношами. И  симпатичные они, и скромные, и ловкие, и не ленивые. А, если к тому же они хороши собой, да не очень упрямы, то и нет   большего счастья, чем быть близко знакомым, хотя  б с одним из отроков.

При всем при том, многие из них в те времена были совсем  не против знаков внимания, оказываемых им людьми старшими и опытными. Если верить тому же Плутарху, а историк он был очень серьезным, то сам великий полководец Алкивиад,* будучи в возрасте, который покоряет сердца настоящих философов, не обижал отказами своего воздыхателя…

С первой привязанностью Ника ничего не получилась, - вы помните, ломившаяся в дверь «мадам»  хоть и недолго, но отбила охоту попробовать клубнички. А тут крепился-крепился  Николай, да и решил попытать счастья еще неизведанного, но, судя по описаниям знатоков, могущего приносить наслаждения прямо-таки райские, если, как узнает он позже, не злоупотреблять ими. Приметив на очередном слете пионеров и комсомольцев, проходящем во Дворце культуры высокого и стройного старшеклассника, доверили которому внести красное знамя для поддержания  героической атмосферы проводимого мероприятия, Николай сдался.

Уловив момент, когда отрок освободился от обузы и снимал белые перчатки, кои обнимали древко знамени, разговорился он со знаменосцем, да и пригласил к себе в гости. Тот, не откладывая дело в долгий ящик, заявился в тот же день, правда, слава Богу, без знамени и без перчаток. Удивило Николая не то, как легко тот пошел на сближение, и позволил проделать с собой все, что тогда захотелось его обожателю, но и то, что он зачастил в гости даже уже и без приглашения.

А вскоре случай свел Ника еще с одним пареньком тоже не из робкого десятка. После первого свидания привел он в уютное гнездышко  недавнего  незнакомца и пару своих друзей, довольно-таки хорошо овладевших наукой, в  советских школах не изучаемых. Искусству любви, они, вне всякого сомнения, овладели еще до встречи с новым своим  напарником, нисколько не стесняясь, показывая тому, на что способна фантазия  молодости.

Так что, прилетев в родной город, НН на первых порах  совсем забыл нанести визит вежливости «мадам»,    да и засвидетельствовать матроне свое почтение.

Он находился еще под  свежими и незабываемыми  недавними  впечатлениями открытия  радостей необыкновенных  до такой степени, что ими  бы  лучше не делиться даже со своим  «лучшим  другом» -журналистом.

Тот не только заявлял всем, с кем общался,    что он их лучший друг, но и объявил себя  лучшим другом Юрия Гагарина,* тыкая в нос «доказательством» – фотографией, где первый в мире космонавт изображен в компании с «лучшим другом» нашего героя.   Снимок этот был сделан в «Артеке», куда по разнарядке обязаны были приезжать все знаменитости страны для встреч и бесед с  юными «ленинцами».

Пользуясь своим положением, корреспондент задолго до отправки в «Артек» подыскивал кандидатов на эту высокую честь и начинал обрабатывать родителей предстоящего артековца. Отправлял он очередную жертву только тогда, когда  ее родители уже начинали изнемогать от визитов  ненасытного  «благодетеля». Тот не только ел и пил за чужой счет, но еще и вымогал подарки, а еще, похоже, и  портреты идола коммунистов, комсомольцев и пионеров, изображенного на бумажках  хрустящих весьма приятно для уха  сребролюбца.

Имел он обыкновение посвящать летнее время набегам на пионерские лагеря с одной и той же «лекцией» -   с рассказом о своей первой поездке за рубеж, в Чехословакию. Текст затвердил он, как попугай, и  менял в нем разве что предлоги и ударения  за долгие десятилетия своей «просветительской» деятельности. Разумеется, и тут он вымогал вознаграждение за свой «труд», но уже не с родителей пионеров, а с  начальников лагерей и профсоюзных комитетов, которым принадлежали базы отдыха. После  выступления и плотного обеда  уставший «лектор» требовал организовать баньку с парилкой  и  с  юными  парильщиками…

Чехословакия  не оказалась  единственной страной, удостоившейся чести принять такого гостя. За долгие годы его «деятельности»  журналист побывает во многих странах. Однако, зная его непоколебимый принцип, – ни за что не рассчитываться из собственного кармана, остается только гадать - какая  такая организация оплачивала его наезды в «страны народной демократии» а также и в государства «враждебные миру социализма»… При этаком доверительном отношении к нему советской власти и  ее тайной заводной пружины – «органов», (именно они  имели решающее слово при выпуске человека за границу), удивительно было его хобби – ругать на все корки  эту самую  советскую власть.

Много позже дойдет до Николая мысль о  возможной  провокаторской роли  «лучшего друга» в судьбе  тех, кто доверял тому не только свои кошельки, но, выходит, и жизнь на воле.

На вопрос Николая, почему же тот служит этой самой ненавистной для него власти, тот ответил  стихами:

чтобы вкусно есть и пить,

надо партию любить.

Этот возлюбленный  член партии Ленина был её достойным сыном  – все чужое, попавшее к нему в руки, становилось его собственностью. Взяв «попользоваться» у Николая транзисторный приемник, плут объявил его «сломавшимся».   Деньги, взятые им в долг, получить можно будет, видимо, только на том свете. Там, куда был приглашен прохвост, количество выставленных на стол бутылок никогда не совпадало с опустошенными. Тот  имел обыкновение приходить на обеды в пиджаках с  большими карманами… Нагрянув без приглашения к очередному другу «лучшего друга», обязательно инспектировал содержимое холодильников и был страшно недоволен, если находил его пустым.

«Пионерский поэт», так он любил называть себя,   слыл не только большим другом детей, но и дамским угодником, однако Казанову*  сей ловелас  напоминал только  общей с ним болезнью, – геморроем.

Не обладая ни интеллектом великого венецианца, ни его феноменальными способностями  -  приносить мир, покой и удовлетворение в души дам, решивших доверить ему самое дорогое, что у них всегда было под рукою, компенсировал он свое убожество  апломбом, а философские беседы заменял дурацкими шуточками.

То он вываливал на стол мешочек, заливающийся идиотским смехом, то предлагал выпить из бокала, на вид полного, но  не проливавшего в ваш рот ни одной капли вина. Одним из самых «высоко интеллектуальных»  развлечений «поэта» было подкладывание на стул хозяйке дома подушечки, при приземлении на которую раздавались звуки, мало совместимые с видом стола, обильно заставленными этой самой хозяйкой  блюд в честь дорогого  «высокого» гостя.  

Главе   же семейства шутник не решался «подложить свинью», дабы не схлопотать по своей наглой морде.    

Однако хама терпели, поскольку  язык у него был хорошо подвешен, и с ним не было скучно. К тому же,   корреспондент, как и положено настоящим  журналистам, знал  обо всем, что творится не только в «стенах древнего Кремля», но и в бункерах  Белого Дома.   Он, оказывается, был посвящен в тайные планы ЦРУ* расчленить СССР на мелкие и дерущиеся между собой государства. А для начала, объяснял он,    американцы вот-вот собираются запустить над нашей территорией спутники, да и посылать с них телевизионные  программы, прежде всего, разумеется, с сексом. Ведь ничто в мире не может разложить советского человека кроме секса, которого в то время у нас, как вы знаете, не было.*

Уж и не знаю, как обстояло дело с сексом у всех жителей Краснопыльска, но в квартире журналиста его точно не было, во всяком случае, тогда когда супруга репортера находилась дома. Зато в ее отсутствие  посвящал он себя этому делу всего и без остатка. Так как, в силу своего  мужского бессилия, мог он только отдаваться, то  особых затруднений и  сожалений приходившие к нему  юные корреспонденты не испытывали. Ведь одно дело  исполнять роль мужчины и совсем другое -  превращаться, хотя бы и не надолго, в женщину.

Но незавидная эта доля  быть в постели женщиной, - которая   пугала подростков, очень даже устраивала их  учителя. Под предлогом изучения тонкостей журналистского ремесла  «юнкоры – рыцари пера», так окрестил поэт своих учеников в одном из своих опусов,* приходили на учебу и по одному, и подвое, и по трое.   Причем только мальчики.

За неимением служебного  кабинета, «обучение» происходило на квартире у Нахайлова, пора, наконец, и назвать один из его многих  авторских псевдонимов. Под каким псевдонимом  раскатывал он по  белу свету, об этом можно только гадать…

НН, скорее всего, никогда бы и не узнал, каким именно образом будущие  газетчики  получают навыки  называть черное белым, а белое черным и при этом не краснеть, если не поделился бы с их наставником, на свою беду, впечатлениями  о  жизни во Владивостоке. Рассказав о неприятностях, случившихся с ним, уделил  затем немного  времени  и сообщению о  событиях приятных  и  более чем приятных.

Тот с полуслова понял, о чем идет речь, и  выразил  неуемное желание приехать к рассказчику, дабы разделить с другом его новые радости. А в качестве аванса в  знак благодарности за будущий теплый прием, предложил познакомить  восточного гостя  для начала с одним своим  воспитанником. «Друг» пояснил, что тот  уже  в такой степени овладел  нужными навыками, что, нисколечьки не стесняясь, может  продемонстрировать свое умение не сегодня так завтра.

- Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? -   загорелся НН.   Я готов принять у него экзамен на зрелость в любую минуту.

На том и порешили.

В те времена  девочки, а тем более мальчики еще не приходили по вызову*. Но это к простым смертным. Нахайлов же,   растолковал Николаю что тем,   чем сейчас они займутся, грешили люди великие и знаменитые – от древнеримских  императоров  Юлия Цезаря,*  Нерона,*  Калигулы,* Тиберия* до самого Леонардо да Винчи* и Микеланджело,* а затем  Оскара Уайльда* и Петра Ильича Чайковского.*  Услышав такие громкие имена, да еще фамилию любимого им композитора, Николаю ничего не оставалось делать, как признать  и  своего друга  за человека  великого. А кому не приятно быть причастным к деяниям людей  гениальных, пусть  даже и в плутовстве?

Уже через полчасика после телефонных переговоров между  великим учителем и многообещающим его учеником, заявился последний, по-хозяйски резко позвонив в дверной звонок. Владелец квартиры  познакомил пришельца со «своим давним другом», который только что с дороги  из дальних краев и страсть как хочет помыться. Да вот беда, некому ему потереть спину, а  хозяину  требуется  ненадолго отлучиться. От  сладких сих слов у НН немедленно зачесалась спина, да и все остальное…

Банщика долго уговаривать не пришлось. Привычным движением руки открыл он заветную дверцу в ванную комнату и пропустил вперед нашего искателя приключений.. Открыв кран с теплой водой, отрок шустро оголился сам и стал помогать разоблачиться  усталому  путнику.   С помощью молодых и ловких рук  быстро лишился Николай и рубашки, и брюк и всего остального. Не дождавшись заполнения ванны, залезли в нее и, вспомнив выражение  «в тесноте да не в обиде», кое-как уселись в тесную ванну, с ожиданием уставившись друг на друга. Ведь «страшно интересно то, что неизвестно»…

Вдруг за дверцею послышалось какое-то копошение и, хоть  прерывистое и затаенное, но все же дыхание. Обнаружив, что над дверью находится оконце  без шторки, завесил его НН одной из  газет, попавшихся под руку – «Правдой». Так что тот, кто захотел бы, подставив тубареточку, взглянуть на  развлечения, не забытые со времен римских цезарей, мог только читать. А вслух или про себя, - это уж как захочется -  Пролетарии всех стран, соединяйтесь! *

Обезопасив себя от досадной помехи, набросились компаньоны по помывке  друг на друга сначала с объятиями да ласками, а затем дошли до более смелых действий…

Вполне удовлетворенные  и счастливые вышли  Гиацинт и Кипарис из ванной навстречу  Аполлону*, вид имевшему не очень довольный. Не успел еще Кипарис  толком попрощаться и податься к выходу, как рассерженный Аполлон набросился с упреками:

- «Зачем  прилепил эту дурацкую газету?!   Я тебе пошел на встречу, а ты поступил как  жалкий эгоист. Надо же и о друзьях  думать! »

В ответ на укоры пообещал  Николай  исправиться, и сдержал свое слово, -  следующий отрок показывал свое искусство  прямо в спальне репортера и его незадачливой супруги. Замочную скважину   не   заткнули - не нашли чем.

А посему на сей раз амфитрион* остался  доволен и даже пересказал что видел. НН предпочел бы видеть отражение  происшедшего в зеркале, а не из уст  пристрастного летописца, принявшегося еще и комментировать промахи сторон.   Да в спаленке  сего инвентаря не водилось. Супруга репортера предпочитала не разглядывать себя в зеркале, дабы лишний раз не расстраиваться. Конечно, можно было бы понять ее муженька, если выбирал он себе  в сопостельники  парней красивых, стройных и миловидных. Но того притягивали к себе натуры грубоватые, по его словам «босяки», -   ну, в общем, деревенщины, к тому  без хороших манер и, желательно, воспитанные в семье без отца. Так он подстраховывал себя на случай, если парнишечка попадется болтливый. Ведь не станет же  ученик  рассказывать  матери  обо  всех  чудесах, каковые случаются во время перерывов в обучении  его журналистике.   На то и существует журналистская тайна!

Угрызения совести не очень беспокоили НН, - ведь все происходило без принуждения. Наоборот новые  его партнеры  проделывали, необходимые для сих занятий, движения с большим наслаждением, особенно когда дело подходило к концу. Даже глаза закрывали от удовольствия, сладкая дрожь пробегала по телу, дыхание становилось частым  и напористым, а  стук сердца  в их груди  можно было слышать за версту… Далее  посетителям оставалось лишь слегка отдохнуть и  не спеша направиться домой, дабы  явиться строгому родительскому взору, как ни в чем ни бывало. Быть может, и пожурили бы их  мама, бабушка или дедушка. Однако же «дед и не ведает, где внучек обедает».

Коли  упомянул я об обеде, то, как раз с этим-то у репортера было плоховато. Он предпочитал вести образ жизни дореволюционных попов, пивших и евших в три горла у посещаемых ими с душевными проповедями прихожан. Нынешние-то некоторые российские верховные  духовные пастыри освобожденных от всяких запретов  россиян, не только сами крепко поддают на тайных и явных вечерях, но еще и народ вовремя снабжают зельем,*  ввозя его беспошлинно из-за рубежа в таких количествах, что можно было бы  упоить до смерти не только миллионы единоверцев, но и всех мусульман  мира. Да,   к счастью приверженцев Мухаммеда,* их  религия  запрещает  находиться в скотском состоянии, дабы  с незамутненным разумом обращаться в своих  частых молитвах к Аллаху.*

Выпив стакан чая после обмена опытом -  а это  все на что можно  было рассчитывать у гостеприимного дружка, если не считать слитые  в одну бутылку  мутные остатки с недовыпитых фужеров после очередной попойки  репортера с  собутыльниками - раскланялся НН и направился к выходу. Вдогонку услышал многозначительную фразу:

- «Не забудь, что за все надо платить. Долг платежом красен».

НН в долгу не останется, да ох и дорого  заплатит за  эти развлечения. Стоят они того или нет?   Судите сами, когда прочтете о том, что случится через шесть лет.

ПУТЕШЕСТВИЕ В СРЕДНЮЮ АЗИЮ.

По привычке обежав всех своих друзей, забрел он на огонек и к  ЗЗ. Та собиралась в дальнюю дорогу,   дабы  посетить  своих теток, живущих в Средней Азии. Получив приглашение составить ей компанию, НН не  смог отказаться. Тяга к путешествиям никогда не покидала его, что свидетельствует не только о непоседливом характере, но и о стремлении  ко всему новому и необыкновенному. А что может быть необычнее, чем очутиться поблизости от мест, где происходили  не только удивительные, но и весьма  поучительные истории,   рассказанные красавицей Шехеразадой*  своему  царственному муженьку. Тот до того был зачарован ее сказками, что каждый день откладывал казнь своей избранницы, предназначенной быть очередной жертвой  его женоненавистной натуры.

На все сто процентов уверен был НН, что уловками  Шехеразады* воспользовалась и женушка журналиста, чтобы не принять насильственную смерть от того, кто ее ненавидел?   Но у муженька и без ее сказок  была причина сберегать  драгоценную жизнь  спутницы  своей  жизни, так как ему нужна была «ширма», как он ее называл -  прикрытие от подозрений, какие он навлек бы на себя работая с детьми но, оставаясь холостяком. И  для  любимой «жены»  все обходилось только побоями.

Ташкент* – столица одной из южных республик Союза -  поразил Николая своими широкими проспектами, огромными площадями и  многочисленными фонтанами, немного смягчающими труднопереносимый зной. Как можно жить в таком пекле, да еще ходить в теплых халатах и тюбетейках,* подумал НН, однако, хотите верьте, хотите нет, именно так   коренные жители - узбеки спасались от  жары. Великолепные здания возвели местные архитекторы, воплотив в бетоне и стекле   мечту о Городе Солнца.*  Повелели отгрохать  местные власти и  музей-храм в честь другого  светила – «солнца поколений». Так поэты-лизоблюды  величали  вождя мирового пролетариата. Раз пошла такая мода - открывать музеи  в  городах, где вождь  и во сне  не бывал, то и Ташкент решил не ударить лицом в грязь.

Проходя как-то вечерком по отдаленным от центра улочкам, услыхал Николай завораживающие звуки танцевальной музыки. Безошибочно определив по ее характерному звучанию,   что происхождение  ведет она от древней Эллады,*  попал  музыкант в самую точку. Греки, проживающие на окраине города, устроили небольшой праздник прямо на зеленой лужайке, дождавшись вечерней прохлады. Как зачарованный,   долго стоял НН, вслушиваясь в затейливые рулады, извлекаемые музыкантами из, наяву невиданных  им доселе,    инструментов. Волшебный звук  бузуки* еще долго звучал в дрожащем остывавшем воздухе чужой для эллинов*  страны, ставшей их второй родиной. Какими ветрами занесло именно сюда свободолюбивых греков  было тогда Николаю непонятно.

Нашли здесь приют и тысячи   трудолюбивых корейцев, среди  которых оказалась и  тетка  его  спутницы, жившая на улице с гордым названием Новая  жизнь. У строителей Новой жизни, видать не хватило деньжат,   чтобы проложить асфальт, и самым подходящим транспортом тут считался ишак. Правда, верблюды более приспособлены переносить пыль и песок, но, видать, стоили они дороговато. Зато никто  не  плевал в мирных  поселян.*

Постройки – глиняные мазанки,*  в которых жили корейцы, напоминали больших размеров курятники. Через теснящиеся друг к другу дворы протекал зловонный арык,*  куда поселенцы  выливали  помои. Погостив несколько дней, взвыл НН от такого «сервиса», и улетела парочка ближайшим рейсом к другой тетке  - в Душанбе.*

Какие благословенные  края, и какие  отзывчивые и добрые люди живут здесь, - подумалось Николаю. Но как  тяжело достается им их  благосостояние! Попробуйте-ка поработать на  хлопковых полях или на бахче* при таком пекле! Однако и выращивали, и собирали, и продавали. Базары поражали своими  завалами  сочных   и рубинового цвета, когда их разрежешь, арбузов и ароматных и сладких дынь. Яблоки, виноград, гранаты, груши, грецкие орехи, арбузы и дыни стоили совсем недорого. Государство тогда зорко следили, чтобы кто-нибудь ненароком не разбогател. Никто не должен был  чересчур  выделяться, дабы не нарушить один из священных принципов Революции  –  равенство в … бедности. Если что и разрешалось иметь в собственности, то только дом или автомашину. Да только вы бы попробовали ее купить в те времена!

Даже те, у кого было достаточно средств, чтобы приобрести автомобиль, вынуждены были или стоять десятилетиями в очереди, или  унижаться и пресмыкаться перед начальством, дабы помогло оно  ускорить  осуществление  голубой  мечты  «простого советского человека».

А уж о том, чтобы выкупить у государства какую-нибудь забегаловку – столовую да превратить ее в уютное и доступное всем кафе или открыть собственную парикмахерскую лучше было и не заикаться. Работать самостоятельно  как хозяину,   да еще и, не приведи Господь, привлечь наемного работника, будь это даже твой родственник,– считалось пережитком прошлого.

Государство полагало, что никто не сможет  постричь, побрить или намылить нам шею лучше, чем люди, состоящие у него на службе.   Никто не имел права эксплуатировать  тружеников,   кроме … самого государства. И до того дошли борцы с   «частнособственническими инстинктами», что владелец машины, купивший ее за свои собственные деньги, никак не  мог свободно продать сие отечественное изделие  кому захочет. Он был обязан сдать ее  государственному - частных-то и не было - магазину, который  и решал за какую сумму он – магазин - ее купит. Лишь затем  машина продавалась очередникам -  тем  из них, кого устраивали  подержанные  машины. Вся эта идиотская система, конечно же, давала возможность людям нечестным,   но  ловким  получать огромные прибыли от продажи вещей  им никогда не принадлежавших.

Вот такие были порядки, установленные «борцами за счастье всего человечества» для тех, кого они  пытались  с 1917 года «осчастливить». Сколько миллионов «осчастливленных»  ими полегло в сырой земле, в результате их  неуемной деятельности во всех сферах общественной жизни, не знают точно даже они сами.*

Николай с самого детства  проникся любовью ко всему что движется, особенно на колесах и давно уже мечтал  обзавестись собственным средством передвижения. Он даже был согласен  приобрести  видавшую виды машиненку, лишь бы  передвигалась колымага*  без помощи буксирного троса. Зная   заветное  его стремление, один мелкий мошенник -  муж заведующей хозяйственной части музыкальной школы, о которой я поведал ранее, принялся высасывать из  легковера деньги. Он обещал дуралею помочь стать владельцем старенького  военного газика,* который вот-вот должны  якобы списать.   Скольким  еще растяпам «продал» он этот «газик» знает только этот прохиндей, но  НН, как вы догадываетесь, никогда не увидел ни газика, ни отданных  пьянице денег.

И  «временная поверенная в делах»*  несколько лет  водила  за нос легковерного Буратино, обещая через свои связи с «нужными людьми»  в крайисполкоме добиться выделения автомашины для своего опекаемого  со своекорыстными интересами  возлюбленного.

Выручит НН только один хороший его знакомый, дав ему дружеский совет: - У тебя же один из отцов твоих хористов директор авторемонтной станции самого ВАЗа.*  Что же ты не обратишься к нему?   Ну, ты и недогадливый! Тебя и дети, и их родители любят и обожают, а ты не пользуешься этим. Иди немедля к нему, и через неделю будешь ездить на «Жигулях».*

И действительно, так вскоре и произойдет, но пока НН занят другой проблемой, -  как собрать  деньги для покупки машины.

ПЕРВАЯ ВСТРЯСКА.

Не имея страсти к накопительству, он не обладал достаточной суммой,   и решил кое-что продать из своих вещей. Расставаться с пианино ему было жалко, и отважился НН на прощание с  японским  музыкальным  центром, радиоприемником, с отрезами  материала на костюмы и прочей мелочевкой. При  крайней необходимости решил,   что попросит взаймы у знакомых и друзей, -  верно говорят  «с  миру по нитки – голому шуба», тем более что в те времена никто  из друзей или родственников не требовал с заемщиков никаких процентов. Банки тоже не просили процентов по причине очень простой -  они не занимали денег гражданам.

Узнав о планах подопечного, мадам, как всегда, предложила свою помощь, которая обернулась для Николая первым его арестом  и трехдневным содержанием в апартаментах «доблестной советской милиции», двери которых широко открыты для любого советского человека, если он не член партии.   И  тем более если он не член в квадрате, то есть не партийный функционер.*  Среди  люда же простого любимая   поговорка «доблестных» ментов  слишком  широко  известна – «был бы человек, а дело пришьем».

По возвращению домой мадам принялась за организацию «помощи». Сестра ее, работавшая в Общепите,*  торговкою  была со стажем и с давних пор промышляла по субботам и воскресеньям на барахолке,* продавая потихоньку  все то, что доставала ее неугомонная сестрица, использовавшая  свои связи. ЗЗ работала заведующей учебной частью в средней школе и на все сто использовала свое  положение. Родители  детей – торговые работники  помогали обеспечивать ее дефицитными товарами.*  Пополняла  снабженка* нужный для весьма прибыльного дела  ассортимент и во время своих наездов во Владивосток, где в последний раз закупила мешок  клубков мохера. Получила в свое распоряжение мадам и отрез на костюм  от Николая. И вот в один прекрасный субботний денек поехали все трое туда, где проводили  выходные  дни те  городские жители, кто имел  вполне понятное желание быть одетым не в отечественное шитье, то есть не выглядеть как воронье пугало.* О том, чтобы стоять с отрезом,   да и предлагать его проходящим мимо покупателям для НН не могло быть и речи. Он в отличие от  английских снобов* и  французских аристократов* не презирал ремесло торговцев, но не для того же он закончил среднее специальное  учебное заведение и два высших, чтобы стоять  в позе нищего с протянутой рукой. Что же касается  «мадам», то несостоявшаяся   «посол Советского Союза» тоже не решалась «опуститься» до такой роли, да и не имела, козе понятно,* дипломатического иммунитета.*  Она поручила продать отрез  сестрице, привычной к таким делам и образования, к счастью, не имевшей.

Все бы закончилось хорошо, если на барахолку собирались бы лишь продавцы да покупатели. Но там, где хоть немного пахло наживой, тут как тут появлялись и  «доблестные» милиционеры. Если бы они напяливали на себя свои мундиры, то могло создаться впечатление что вы попали на милицейский парад. Однако скромные труженики застенков имели привычку переодеваться в цивильное, неприметное платье, скорее всего тоже казенное или отобранное у  прежних их  жертв. Скупка и перепродажа товаров считалась в стране страшным преступлением, приравненным чуть ли не к государственной измене.*  Наказания, предоставляемые милостивыми «народными» судьями,* были настолько жестокими, а условия содержания в тюрьмах и зонах  в такой степени бесчеловечными,   что те, кто мог, старались откупаться от чересчур близкого знакомства с грозными блюстителями закона. Потому  те и были так усердны в поисках  «спекулянтов», имея  кроме  «нагана в руке и Ленина в башке»*  еще и  мысль в своих дубовых головах, нам уже  знакомую -  «не догоню так согреюсь». То есть -  если и не получу взятку, то получу благодарность а то и повышение по службе и в звании. А еще пользовались они милой давней традицией «органов», – конфискованные вещи  если и не получали совсем даром, то приобретали за бесценок и одаривали  своих родственников  или рассчитывались ими с  девицами легкого поведения,*  помогавшим им в меру своих скромных сил в их  тяжелой и опасной  работе.*

Сестрица благодетельницы Николая, помимо  отреза,   имела и еще  и другие вещи. Да цены она загнула*  такие что,   защитники интересов государства как-то незаметно для всех схватили и увели тайную родственницу Николая в неизвестном направлении, а вскоре  прикатили и на квартиру мадам. Заявившийся туда НН  увидел всю гоп-компанию* в сборе. Обратил он внимание и на свой  выставленный и открытый чемодан. В нем, разумеется, уже покопались грязные  руки поганых  ментов,   - так любезно выражался простой люд о милиционерах и их «чистых руках» в комплекте  с «горячим сердцем и холодной головой».*

«Гости» были страшно разочарованы, что в чемодане НН не нашли ничего подходящего для себя. Ведь  даже и трусы они обязаны были носить форменные -  казенные. Вот если бы они, без спроса хозяина, залезшие туда, куда их не просили, обнаружили не одни трусы заграничного пошива, а целый ворох, да и совсем новеньких, то было бы за что зацепиться.   Но все равно, не уходить же, стукнувшись мордой об стол - Николаю предложили проехать вместе с ними для беседы. Знаем мы ваши беседы, -  пронеслось в голове у Николая, но сопротивляться представителям власти было бессмысленно. Легче  кровь сосущих  пиявок оторвать от тела, чем  прилипчивых  блюстителей советских  законов от пахнущего поживой «дела».

Доставили его без задержки  для начала к  самому начальнику отдела милиции на воздушном транспорте.* Это его молодчики  схватили «преступников». После  выяснения обстоятельств  задержания  шеф поинтересовался, -  кем работает НН, и получил в  ответ  – дирижером. Начальник бросил реплику – додирижировался. Можно с полной уверенностью угадать -  что произносит он другим его подневольным посетителям – доплотничался, дослесарился, доучительствовался, доинженрился, дошоферился, докондукторился, допочтальонился,   доартистился.. .

После такой вот содержательной беседы  с новатором русской словесности  направили  Николая   к следователю по особо мелким делам Хаимову, важно восседавшему за письменным столом, неподвижному как монумент самому себе. Про таких  чурбанов  можно выразиться  стихами их любимого поэта – «не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав».*

Следователь, несмотря на приближения  его  возраста  к пенсионному, стоил своего начальника -  ума не нажил и звезд с неба не нахватал. Правда, одну, среднего размера, звездочку он  все-таки имел на погонах.   Самый захудалый коньяк и  то меньше трех звездочек не имеет, подумал НН, который совсем не волновался и не сомневался, что выйдет отсюда уже через полчасика. Но тут  майор произнес, обращаясь к «пиявке», доставившей  Николая в его кабинет: - Принесите 121-ю.*

НН обомлел. Как!.. Уже!.. Так скоро!…И месяца не прошло с той поры, когда он «расслабился»  в репортерской квартире, как  Они уже  все знают. Теперь все стало ясно, - задержание в связи  со знакомством со спекулянтками – это был только предлог. Какие же они прыткие, и как  он их недооценил! Вот за что, выходит, его сцапали. Тогда ожидать от них  милости не придется. Хотя статья эта не имеет нижней границы срока лишения свободы, то есть могут ограничиться наказанием, не связанным с лишением свободы, но кто их знает, «народных» судей. У них ведь как в поговорке – «закон что дышло, куда повернут, туда и вышло».  

Зная любознательность Николая, не удивительно, что был он знаком с обширным списком «преступлений», за какие можно запросто посадить практически любого гражданина  страны, где «так свободно дышит человек».*  Ник  был счастливым обладателем Уголовного Кодекса, попавшемуся ему совершенно случайно после очередного редчайшего издания сей умной книги, тиражом таким маленьким, что УК не имели даже многие юристы и студенты юридических факультетов. Очень хитрая задумка, - ведь так легко манипулировать людьми, которые даже не знают, за что же их могут схватить, допрашивать, пытать, судить и посадить за решетку. Но  книгу эту НН читал недолго, - «друг»  выпросил  «почитать» и, сами понимаете, не вернул.

Заполнив постановление о задержание, следователь дал приказание одной из «пиявок» увезти неудачника. Привезли  его уже к вечеру в  так называемую внутреннюю тюрьму, находящуюся прямо во дворе краевого Управления внутренних дел. Вероятно, этой двухэтажной тюрьмой могли пользоваться и прославленные  отеческой своею строгостью чекисты. Серое здание их главного Штаба  примыкало к милицейскому Управлению, образуя  почти   замкнутый  квартал. Счастливыми соседями рыцарей плаща, кинжала и яда*  была типография газеты «Краснопыльский рабочий», Дом политического просвещения  и жилой дом всего с одним подъездом. Как раз в этом доме и проживала бывшая жена Николая с дочерью и родителями. Так что  узника разместят  прямо напротив  родных  окон, да только видеть он их не сможет, - в камерах узкое оконце вверху скорее походило на амбразуру дота,* к тому же еще и  на два ряда  зарешеченное и прикрыто металлическим козырьком.

Возжелал  было НН обратиться с просьбой к сопровождающим его лицам о разрешении переночевать в доме напротив. Но, как все же испытания на собственной шкуре  нас учат -  передумал. Не хватало еще, чтобы об его унизительном положении узнали его бывшие родичи,*  да и у этих людей если что и можно выпросить,   то только пулю в лоб.

Проворные руки  одного из хозяев сего мрачного заведения  обшарили карманы  и не найдя там ничего подозрительного вытащили ремень из брюк, сняли часы и очки.   Ласково взяли  полегчавшего клиента под рученьки и с приветливой улыбкой завели в темную одиночную камеру. Железная дверь с лязгом захлопнулась, и узник стал осматриваться. Собственно говоря, осматриваться не было нужды, - кроме помоста, напоминающего эшафот,* ничего и не было. Так что спать придется на лобном месте, если  удастся сомкнуть глаза, подумал  мыслитель и, присевши на место  предстоящей  казни, взялся руками за голову.

А как вы думаете, не наказание ли это человеку, привыкшему  к удобствам в  своей доселе беззаботной жизни, переспать неизвестно сколько ночей на голых  досках да еще без матраца, подушки, простыни и наволочки?

Первую ночь за решеткой  узник  провел  в размышлениях о крутых поворотах судьбы, перед которыми не выставлены предупреждающие знаки. Хотя и был он по натуре оптимистом, но, поняв в какой оборот попал, решил  хотя и с опозданием, но согласиться с жизненной философией пессимистов, не только ожидающих от жизни всяких пакостей, но и готовящихся к ним заранее.

На первом утреннем допросе следователь стал задавать странные вопросы, - где работаете, сколько получаете, какие дорогие вещи имеете и тому подобное. Узнав, что богач имеет в собственности пианино, стал выяснять на какие такие деньги купил  и когда. НН сообщил как на духу, что пианино он купил в рассрочку и расплачивался за него многие месяцы путем перечисления части заработной платы магазину. Следователь недоверчиво покачал головой, но записал показания и попрощался. Опять прошла бессонная ночь. Ничего не мог понять Николай. Почему  его тут держат, если не задают вопросов по существу. Он чувствовал за собою только одну вину, которую и виной-то трудно назвать. Скорее, хоть и страшным, но грехом. Однако, думал он при этом, не так и страшен этот грех, как наказание за него. Да и кто не без греха? «Грех сладок, а человек падок». Неужели государству нечем больше заниматься, как  подглядывать в спальни своих граждан?

В толстенной книге  - «Комментарии к Уголовному Кодексу», приобретенный в нагрузку*  к  упомянутой уже выше  очень редкой  книжке, вычитал библиофил* о том, что даже в «странах народной демократии» – Венгрии, Чехословакии, Польше  и тем более в странах Запада  людей не терзают не только допросами, но даже и подозрениями в таких делах. Посему и был спокоен более или менее, так как не нарушал  ни общечеловеческих законов, ни библейских заветов. В Десяти заповедях стоит только «не желай жены ближнего своего». Там  не  найдете  вы  не желай мужа ближнего своего?*

Еле дождавшись утра дня  второго, приготовился  к вопросам каверзным, но опять услышал ту же песню, - какие еще дорогие вещи  имеете, что находится у вас на квартире, сколько денег на сберкнижке. Далее сообщил следователь о том, что сестрица дала следующие  показания -  любовник ее сестры попросил ее продать отрез, она и согласилась. Подивился объяснениям торговки ее «подельник»  да попробовал ее понять,   -  она защищала сестру, да и себя, не признавшись, что  чересчур завысила цену. Сам же  НН к сестрице ни с какими просьбами  не обращался, будь она неладна.

Третья ночь, скорее всего, тоже была бы бессонная, но поздно вечером  впихнули в камеру   какого-то  мужичка, по виду крестьянина. Деревенщина, после долгих расспросов кто  да за что, утомился и заснул  сном безмятежным, как будто тюрьма  была для него домом родным. А вы же знаете, - за компанию что только и не сделаешь.   Николаю ничего другого не оставалось,   как последовать примеру  нового  узника. Да и  природа свое взяла, -  так уж свыше  устроено, что ночью люди добрые должны отдыхать и не думать ни о чем. Только  разбойники и сталинские следователи предпочитали  бодрствовать  ночами, такими же черными как их дела и мысли.  

Долгожданный сон обуял  «спекулянта», но был неспокойным.   Всю-то ноченьку объяснял НН  майору с семи звездами на погонах, напоминавшими Большую Медведицу,* упавшую с небес, что он не верблюд, а всего лишь осел.* Слушал ли кто его выкрики ночью? Если кто и слышал, то только хитрый мужичек, возобновивший с утра пораньше расспросы о деле, по которому очутился здесь НН. Своей настойчивостью напомнил он любопытного донельзя  следователя и  НН насторожился.*  Вместо ответов он стал задавать вопросы самому мужичку. Тот наплел что-то о шкурах, снятых  им  не то с овец, не то с волков, и Николай посоветовал ему во всем признаться и не трогать больше бедных животных. Шкуродеру советы товарища по несчастью не понравились и, пригорюнившись,   отвернулся  он мордой к стенке.

Зная  уже, что больше трех дней* его держать здесь не имеют права,   НН  мысленно приготовился к переезду в тюрьму, хотя, на всякий случай, в  день задержания написал жалобу прокурору, объяснив  в заявлении, что за всю свою жизнь ничего не продавал – ни чужих  товаров, ни своей  Родины. Так же сообщил о вопиющем самоуправств «блюстителей Закона» - их копании в своем чемодане, причем без его ведома и присутствия и требовал вернуть конфискованный у сестры своей близкой знакомой отрез на костюм. А еще добавил, что не видит в стремлении продать свою вещь уголовно наказуемое деяние. На быстрое разбирательство он не надеялся и очень был удивлен, когда  концу третьего дня его заключения ментовский газик, забрав узника, повернул в противоположную от, построенной еще в царское время,   местной  Бастилии.*

Хоть немного и отлегло от души, но совсем  не ожидал   слегка возбужденный  НН  скорого  избавления от приставших   кровопийц.    Он все еще не верил, что продержали его три дня в кутузке*  только за  подозрение в спекуляции.   Однако все далее случилось как в сказке. В коридоре ментовки повстречал без пяти минут свободный человек одну из «пиявок». Спесь, видать, кто-то с  нее  уже  сбил, - вид сыщика был жалкий. Увидев Николая, заскулил:

-  Зачем же Вы написали прокурору?   У меня ведь семья, ребенок.

- И  у  меня тоже есть ребенок, да и работа, на которую  уже опоздал я по Вашей милости, ответил жалобщик.

Ага! Дружок, боишься, что тебя выпрут со службы, где ты так неплохо пристроился, - на что ты еще способен, кроме как ходить с повальными обысками,* - мелькнула  мысль в голове  подследственного. НН зашел в знакомый кабинет и увидел  майора, сидевшего в той же позе памятника, но на сей раз с недовольной мордой. Отпускать просто так добычу не хотелось, и объявил он Николаю благую весть*  -  дознаватель Валерий Бобышев, продолжавший скулить за дверью, жалуясь кому-то на  неблагодарного задержанного, полетит с ним во Владивосток для того, чтобы убедиться, что на квартире Николая нет склада товаров.

Ради Бога, летите  хоть  всем  отделением, - ответил НН.   Сразу и отлегло от сердца, -  знать ничего им неизвестно, о том,   чего он так опасался. Значение  же слов «принесите 121-ю»  тоже  прояснилось, - форма документа о задержании имела номер 121.   А что касается  желания, любопытных аж до паранойи,   сыщиков обыскать его жилище, то пусть покопошатся. Он даже готов разрешить ищейкам  поднять половицы, лишь бы назад их уложили.

О  наличии ордера на такую серьезную операцию*  НН и не догадался спросить, очутившись первый раз в такой ситуации. Ему была просто смешна вся эта комедия. Неужели им нечем больше заниматься? Как будто  не происходят в городе убийства, кражи, грабежи, изнасилования и прочие, более достойные внимания милиции, дела.

Скулящий «пес» сопроводил его на квартиру к мадам, где НН забрал  свои вещи. « Лучший друг человека»*  не покинул его и на пути в аэровокзал, где одновременно с  подозреваемым приобрел билет и для себя. Само собой разумеется, за билет он не заплатил ни копейки, - получил его по предъявлению милицейского удостоверения и командировки. Как не поверить после этого, что  государство  у нас  богатое не только природными ресурсами, заводами, фабриками, рабочими, крестьянами, замполитами, шахтерами, пастухами,*  но и дураками.

Убедившись, что НН выкупил билет, командировочный уехал к жене и ребенку  для сборов в дальнюю дорогу, строго-настрого наказав Николаю  не выкидывать фокусов и быть на этом самом месте  ровно за полтора часа до отправления самолета.

Приехав к середине ночи в аэровокзал, и не увидев знакомой хари в штатском, НН заволновался. Уже и посадку объявили, «а Германа  все нет».*   

Особо сильно не расстроившись, прошел выпущенный на свободу  «преступник»  в самолет  и уселся в кресло, вроде бы и довольный, но  не совсем -  разве человеку угодишь?      Уж больно  захотелось  ему поглядеть на рожу ищейки во время предстоящего обыска в своей комнатенке. Да, видать, не судьба.

Сопровождающая, просчитав пассажиров, попрощалась и пожелала приятного полета. Поглядев  в иллюминатор,   увидел НН, как  торопливо спускается  она по трапу. Внизу двое рабочих приготовились откатывать громоздкое сооружение. Вдруг, откуда ни возьмись, появился его новый неотвязный  друг. Каким образом добрался тот до трапа, -  было загадкой, так как   подняться  наверх он смог только на карачках. Точнее не на всех четырех, а на трех лапах, - в одной он держал служебное удостоверение цвета загустевшей крови с  тисненым золотом  гербом страны Октября. Заползши  кое-как на верхнюю ступеньку, столкнулся пассажир с грозной стюардессой. Разговор их  слушали с интересом все те, кто сидел вблизи выхода. С особой  заинтересованностью  вслушивался в диалог Николай:

- Я сотрудник милиции, вот мое удостоверение.

-  Да  вы скорее похожи на свинью. Давно не видела, чтобы  до такого скотского состояния напивались. Аж смотреть противно. Где ваш билет?

Хавронья,* назвавшаяся сотрудником милиции, стала рыться в карманах. Но ведь гораздо сподручнее выворачивать чужие карманы, и посему вышла заминка. Терпеливая стюардесса  решила все же поглядеть -  что из этого получиться.

К большой досаде Николая, «свинья» не обнаружила авиабилета, но упорно стала настаивать на своем праве проникнуть в самолет.   Стюардесса заявила, что   место  той в свинарнике и захлопнула толстенную, тяжелющую дверь перед самым свиным рылом, чуть не повредив пятачок.*

Николай, приплющив свой нос к стеклу иллюминатора, приветливо помахал ручкой парнокопытному животному, и откинулся в кресле. Трап оттянули прямо вместе с хрюкающей и визжащей «свиньей». Моторы загудели. Николай  вытащил из-под кресла сумку и проверил на месте ли  отрез на костюм, который вернули ему сегодня по распоряжению прокурора. Все остальное добро, конфискованное у сестрицы, та никогда не получит. Да  ей  было  все равно, - не ее тряпки.   Хорошо еще, что не посадят. Настоящая-то  владелица товара,   хорошо поразмыслив, решила шума не поднимать. А посему  даже дубовые милицейские головы поняли, чье рыло было в пуху…

Первое потрясение, пережитое Николаем в связи с близким знакомством с  советской «доблестной « милиции и с методами ее работы, произвело на него впечатление глубокое, но не настолько, чтобы превратить его в поэта. Лишь ровно через шесть лет – цифра, как видите, роковая для него, родятся его первые  рифмы. И  посвятит новоиспеченный поэт эпиграмму  дознавателю, оставшемуся  тогда за бортом самолета:

Валерик – сыщик мировой, да вот беда – с больною вечно головой.     

Болит не с горя, не с веселья, не от ума большого, а с похмелья.

СЛЕДУЯ  ПРИМЕРУ  ГЕРОЯ  РАБЛЕ.

Прилетев в ставший родным красавец-Владивосток, воспользовался на сей раз Николай  услугами такси. Во-первых, стоили тогда такие поездки недорого, а во-вторых, всегда в жизни гнавшийся за двумя, а то и тремя зайцами, НН очень спешил…

Лифт в доме не работал и спринтер,*  хотя и запыхавшись, за  считанные секунды взбежал на восьмой этаж. У  двери  в его комнатку никто не торчал.*  Конечно. Кто же будет ждать у порога, если пригласили его к завтраку, а хозяин приходит к ужину?

Один из его последних  любимчиков заинтересовался возможностью посетить края для него неизвестные и заманчивые, так как мечтал бороздить моря и океаны, имея нрав скитальца и искателя приключений. Почему не  принял его  с распростертыми объятиями да поцелуями гостеприимный НН я думаю объяснять не надо. Однако не ночевать же миловидному юноше у порога обманщика и тот отправился на поиски счастья самостоятельно. Недолго искал он того, кто его приголубил,*  обогрел, накормил, и спать уложил. Лишь гораздо позже обнаружит Ник пропажу в одной из гаваней Находки, но об этом в следующей главе, а пока  есть о чем рассказать. Эпопея с  арестом и пребыванием в казематах «родной милиции» еще не закончилась.

Дней  так этак через пяток, придя с работы домой, обнаружил дирижер послание от своего нового, действительно неотвязного, приятеля. Тот в приказном порядке приглашал его явиться в гостиницу, где и разместилась восходящая звезда сыска. Ничего не оставалось делать, Николаю как подчиниться домогательствам молодчика.

Надежда увидеть того протрезвевшим не сбылась, -  опер*  был под хмельком. Решив, что обыскивать комнату Николая уже нет смысла, да на самом-то деле он не имел и права этого делать – хозяйничать в чужом городе ему бы никто не позволил без особого на то разрешения местной прокуратуры. Но надо же было чем-то заниматься и пинкертон* принялся вынюхивать,   чем занималась во Владивостоке  попечительница Николая.

А был он на пути верном, но весьма запутанном…

По заданию пьяницы  НН передал двум учащимся филиала техникума просьбу сыщика придти к нему на беседу. Ах, ты еще и ленивец, - уверенно сделал вывод НН. Ты сам должен этим заниматься, а не сидеть, как барин в номере гостиницы и пить водку, - вот что хотелось ему  произнести, да кто же станет плевать против ветра.   Вы не пробовали? И не пробуйте!

Оказалось, что  дружеские отношения с  некоторыми из учащихся использовала «инспектор»  с целями уже нам известными. Привозя  шмотки,*  ЗЗ поручала продать их сестре для продажи втридорога.

Ну, да шут с нею! Кошмар остался позади, а жизнь продолжалась. Предстоящая радость  заглушила на какое-то время боль от унижений, сквозь какие пришлось пройти Нику. До этого он не мог себе даже и представить себе, что хотя и несколько дней, но проведет на казенных полатях и на казенных харчах да не в военной казарме, что тогда считалось «почетной обязанностью»,* а в местах  уж точно Богом забытых. Нигде не происходит  преступлений более жестоких и ужасных. Злодеяния эти  страшны еще и тем, что там их не прикрывают высокими словами о заботе партии о народе, а значит и о тех людях, кто по тем или иным причинам  попал в лапы разбойников в милицейской форме.

Известие о необходимости срочно приехать в Уссурийск и выкупить машину,   застало Николая врасплох, - не ожидал  такого скорого поворота событий. Бегать с протянутой рукой по друзьям и знакомым не было времени. Да и не занимал никогда до этого ни у кого деньги. В этом не было и необходимости, поскольку, имея много свободного времени, Ник всегда подрабатывал в двух-трех местах, - для музыкантов это было обычным явлением. Материальных трудностей он не испытывал, - ведь все заработанное не тратил ни  на курево, ни  на спиртные напитки, ни  на другие нездоровые увлечения. Разумеется, он  никогда не был против того чтобы пропустить рюмочку-другую в подходящей для него  веселой  компании или по тому или другому случаю. Да при этом весельчак всегда старался  помнить о пагубных последствиях злоупотребления   привлекательных на вид  бутылок с веселящей жидкостью.

Итак, времени оставалось в обрез, а денег у него катастрофически не хватало. Пришлось обратиться к самому родному человеку. Мать его всю жизнь была неутомимой труженицей и умела сберегать заработанные деньги. Жаль только, что не научила этому сынка, - у того,   как только заводились в кармане хрустящие бумажки, то нападала на него прямо-таки чесотка – их немедленно надо было пустить на ветер. Хотя что плохого в том, если тратимся мы их на красиво сшитую одежду, на книги, на радиоаппаратуру, на театры, на путешествия, на  приятное общение с друзьями и тому подробное.

В перспективе Ник окажется прав, а мать останется обкраденной и ни кем иным, как самим государством. С таким же успехом свои сбережения она могла доверить беглому каторжнику, но и тот вряд ли забрал бы все до копейки. Лет так через двадцать пять*  превратятся все сбережения несчастных вкладчиков – граждан «самого справедливого общества в мире»  даже не в пыль, а ни во что, что даже руками нельзя потрогать. Государство объявит себя банкротом, не употребляя при этом самого этого слова. Лишь чинуши приближенные к государственной кормушке и небольшая группка «верных ленинцев» заранее  закроют свои счета, забрав  свои «кровно заработанные деньги»*… Их лозунг сильно отличался от того,   с каким обращались они к народу, я его уже упоминал – «раньше думай о Родине, а потом о себе».

Впервые в кармане у Николая очутились большие по тем временам деньги. Не решившись ехать за сто километров один, ведь  «береженого Бог бережет», пригласил  счастливец,   сопроводить  девять тысяч рублей и самого себя,   приятеля, доверял которому полностью во всех делах.

На торговой базе Нику предоставили  возможность выбрать цвет машины. Выбор  не был богатым – ярко-красная и мрачно-синяя. Время на размышления  покупатель не тратил. Красный цвет был его самым любимым. Наверно было это связано  с его пионерским детством и запавшим в душу стишком, который  тогда еще не испохабил его дружок» – «пионерский поэт» -

Как повяжешь галстук, – береги его, -

он ведь с красным знаменем цвета одного.

Николай до того полюбил  шелковую красную косынку, что лично гладил ее утюгом перед выходом из дома. И так прикипел к частице  знамени страны Октября, что с галстуком на шее заявился на первое занятие в педагогическое училище, вызвав дружный хохот однокурсников, из пионерского возраста давным-давно вышедших. Или цвет этот привлекал его какими-то другими, особыми скрытыми свойствами, или за свою яркость и броскость,   - об этом трудно судить, особенно дальтоникам.

Из других цветов, к коим был НН неравнодушен, это и зеленый, -  многие называют его цветом надежды, и желтый, –  а  его как символ измены. Еще и голубой,   –  с некоторых пор цвет этот стали связывать не только с небесными высотами, но и с глубинами падения в область страстей, в советском обществе до такой степени избегаемых, что даже неприлично было о них говорить и писать до времен перестройки. Лишь после разлюбезной  перестройки, а точнее говоря,   переделки всего и вся, прилично стало говорить и писать о чем угодно, в том числе и о вещах неприличных.*

А посему не удивляйтесь, что к Владивостоку приближается машина цвета радости, за рулем ее сидит водитель в  костюме небесного цвета,   а рубашка на нем  -  цвета надежды. Да радость от приобретения сокровища все же омрачена воспоминаниями, пережитыми  и нами в этой главе. Хотя читателям намного легче, - во-первых, переживать можно было в уютной квартире сидя на мягком диване с книгой в руке. Да и есть возможность   заглянуть  в будущее, -  страниц так на двадцать, да   и узнать, что для героя « это были только цветочки, а ягодки будут впереди».

К великому сожалению, не один НН имел счастье чересчур  близкого общения с «блюстителями закона». Да хороши были и законы, позволяющие негодяям  и палачам терзать ни за что ни про что попавших в  жернова их чудовищной и уродливой машины!

Но вернемся к  «Жигули», набравшей порядочную скорость, - эх если еще из нее при нажатии кнопки выходили бы  и крылья, как в  чудо автомобиле  Фантомаса,* то вполне возможно Ник, после пережитого потрясения, и попробовал бы взлететь и умчаться вдаль тем же маршрутом, что пилот Беленко.*  Тот, примерно в то  самое время, когда НН сидел в каземате,   угнал новейший истребитель в Японию.

Решительный парень крепко утер нос  особистам  из летной части под Владивостоком и  «кремлевским  мечтателям». Те, вначале сдуру объявили его героем и патриотом, совершившим якобы вынужденную посадку и даже никого не подпускавшего к  посаженому им  «по несчастью» самолету. Вся эта первая информация  для читателей «Правды» оказалась  «баснями Брежнева»*  и его компании. Более похожи стали они на  самих себя, когда поняли, что не видать им пилота как своих ушей. Тогда-то и принялись поливать летчика  грязью, обозвали вором и пообещали «достать его, где бы он ни был».

Однако же, вдруг, опять возлюбив «воришку», обещали простить его и начали костерить американцев, за то  что «держат его насильно и не мешают пилоту воссоединиться с семьею». Что-то они не больно много заботились о семейных узах, когда разделили  высоченной стеной и колючей проволокой Берлин.*

Угнавшему новейший истребитель пилоту  надоело жить во  лжи, он был очень чувствителен ко всякой несправедливости и к окружающей его убогой действительности. Он же не был слепым и видел, как живут рядовые в части – в  бараках по сорок человек, ну прямо как  на зоне для преступников -  два крана с водой, туалет на улице. Посещая соседние деревни, наблюдал  унылую картину -  в столовых теснота, грязь, посуду моют холодной водой и без мыла. По телевизору одна пропаганда, точнее  - брехня. Пользоваться  в части транзисторным радио было запрещено, голых женщин рисовать тоже не разрешалось. А что делать, если они одетые на ум не приходили?

В первые дни его «вынужденной посадки»,*  кремлевские сказочники сообщали и о том, что Беленко держат в тюрьме, да еще и охмуряют наркотиками. Уж и не знаешь что хуже, - быть охмуренным наркотиками или  идиотскими идеями «научного коммунизма».

Американцы устроили для беглеца экскурсию на один из авианосцев, так Беленко никак не мог поверить, что в этом плавучем городе нет ни одного замполита,*  зато  аж три священника.   Замполитами, как вы знаете,   в Стране  Чудес кишел Военно-Морской Флот и, мало того! -  все торговые суда имели бездельников,   напускавших на себя страшно важный вид. Аж самим было жутко!

Без заместителей по политической части не обходились и «защитники закона.*  Ведь гораздо сподручнее было ломать ребра и выбивать зубы подследственным после политзанятий, на которых комиссары благословляли бойцов видимого и невидимого фронта на ратные подвиги*  во славу Родины Великого Октября.

Коли упомянули мы наших старых знакомых, то сообщим, что вскоре  подошло время для них  заканчивать тянуть волынку* -  поджимали сроки. После известных событий мадам, используя старые связи в партийных органах, сумела выскользнуть из сетей следствия, и шишки достались только ее сестрице и Николаю. Видя, что из мухи слона раздуть не удается, порешили  крючкотворы, чтобы хоть как-то сохранить свое лицо, передать материалы дела в товарищеский суд и по месту работы НН, и сестрицы его «помощницы».

Получив предписание  сибиряков-милиционеров обсудить действия  работника, направленные на подрыв экономики государства и осудить его всем  возмущенным  трудовым коллективом, директор Дворца культуры - а был он человек не злой и не пакостный - отдал письмо Николаю:

- Напечатай ответ на машинке, а я и секретарь парткома, - он у нас председатель товарищеского суда, подпишем. Никакого обсуждения, да еще перед  всеми, разумеется, не будет. Мы тебя знаем лучше, чем этих  «слуг закона».

Пришлось Николаю сочинять единодушное осуждение себя своими коллегами и отнести  сочинение  на подневольную тему  на подпись директору, а далее отправить «приговор» заказным письмом в адрес незадачливых блюстителей порядка. За парторга расписался друг Николая, которому можно было довериться, так как тот не был журналистом.   Да и знал он к тому же и саму «мадам» как облупленную,* и то, что представляют из себя сами «доблестные» милиционеры.

С самим же строгим предписанием НН поступил на манер Гаргантюа,*  только без его долгих  раздумий -  чем лучше подтереться…

После сего символического акта отправил  «осужденный товарищеским судом»  бумагу с витиеватой подписью майора в то место, где ей и  подобало   находиться. Оставалось только спустить воду…

Из этой скверной  ситуации НН вышел как и положено выходить  из туалета, - с чувством облегчения. Но  небольшой  урок  все же  извлек из  всего пережитого, -  держаться впредь  подальше от «благодетельницы»  и  от ее  «медвежьих услуг».

========================================================

КОММЕНТАРИЙ АВТОРА

…даже если они и милиционеры. - Страна, в которой родился героя книги, являлась самым настоящим полицейским государством, где огромную власть имела не только тайная, но и явная полиция, совавшая свой нос даже в спальни граждан.

…(перевод с англ.)  - Вы изящны, уверены и  всегда встречаете людей приветливо и с улыбкой. Вы любите помогать людям, и, потому что Вы чувствительны, Вы - не любят критику. Вы не признались бы, если Вы сделали бы кое-что неверно по отношению к кому-либо. Но Вы хорошо знаете ваши ошибки. Вы самоуверенны и защищаете свои мнения и свои идеи. Вы имеете тенденцию вмешиваться в жизнь других, и Вы любите советовать им. Вы любите защищать слабых людей так, как будто Вы должны делать это. Вы уважаете традиции, общество и принципы. Вы всегда уважаете людей, так что Вы никогда не делаете что-либо, что бы травмировало  их. Имя -  Nikolai.   С Приветом. Каирская Башня. Египет. 11.12.1998.

Килиманджаро – самая высока гора Африки (5 895 м.), находится в Танзании.

.. бичует самого себя, да еще выставляет  это на показ. – Некоторые религиозные секты устраивают шествия, во время которой участники хлещут себя до крови плетями по спине, дабы испытать то, что претерпел Иисус.  

Сенека, младший Луций Анней  (ок.4 до н. э. – 65 н. э.) - римский философ и писатель, политический деятель. Учитель Нерона, пользовался большой властью в первый период правления «ученичка», а затем впал в немилость и принужден был к самоубийству.

Теренций, Публиус (ок. 195-159 до н. э.)  - римский сочинитель комедий.

…оба Плиния. – Римские писатели и государственные деятели 1 века н. э.

Челлини, Бенвенуто (1500-71) – итальянский скульптор и золотых дел мастер. В своей автобиографии (Vita) описал свою богатую приключениями жизнь.

«Доблестная советская милиция» - пропагандистский штамп, звучащий, конечно же, издевательски по отношению к милиции.

…«самый  гуманный суд в мире». - Ироническое название так называемого «народного» суда в СССР.

Гулаг – сокращение от  Главное Управление Лагерей.

…быть мне или судьей, или судимым. – В фамилии   автора заключено слово  суд.

«Империя зла» - выражение  американского президента Рональда Рейгана  о Советском Союзе.

…позорнее было быть судьей, чем осужденным. - Автор имеет в виду тех судей, а, если называть вещи своими именами, то самых настоящих палачей, которые приговорили к длительным срокам заключения, а то и к смерти, миллионы ни в чем не повинных граждан.

… роковое.   – Число 666  еще называют Числом Зверя.

Вердикт – судебное решение.    

«Стройки народного хозяйства» - на казенном судебном языке места, где условно освобожденные должны были работать на положении полу рабов – принудительно, за низкую заработную плату и под надзором спец. комендатуры.

Платон – (ок. 427 – 347) –  греческий философ.

Обкомы и горкомы – областные и городские комитеты компартии.

«Научный коммунизм» - лженаука, преподаваемая во всех высших учебных заведениях СССР, независимо от их профиля.

…людей «с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками»… - Так называли сами себя чекисты – сотрудники тайной полиции.

…«ум, честь и совесть нашей эпохи». -  Так скромно выразился Ленин о  своей партии  большевиков (коммунистов). –   Применительно к действительности эти слова не более ни менее как издевка над здравым смыслом и над памятью миллионов загубленных этой партией   граждан страны.

Нерон  (37-68) - римский император (54-68), отличавшийся не только своей кровожадной жестокостью, но и безудержной похотью. Любил выступать перед публикой как певец и музыкант. Во время выступлений «музыканта» запрещено было покидать место зрелища, и некоторые  люди притворялись мертвыми, чтобы их вынесли  прочь.

Сенека – см. выше.

…после начала войны с Германией…  –  1941 год.

…пуще, чем о своих собственных.   –  Намек на то, что Сталин отказался обменять немецкого генерала на своего сына – Якова,   попавшего в плен.

…о скрытом значении этих слов. –  Выражение «достанется»  имеет еще и значение  - получить неприятности.

…попался он  на глаза людям не то с ружьем, не то с пистолетом.   - Намек на чекистов, никогда не ходивших без оружия.

… в ту пору детей еще не похищали. - После провозглашения почти что ставшим официальным лозунгом бывших «настоящих» коммунистов  Обогащайтесь кто как может! – участились случаи похищения людей, в том числе и детей с целью требования выкупа за похищенных.

… соляным столбом. (выражение из Библии) -  В соляной столб обратилась жена Лота, нарушившая запрет и обернувшаяся,   дабы увидеть что же случилось с покинутым ими городом.

… никогда не совпадали с официальными праздничными днями. – Т. е. пил и в рабочие дни недели.

Забулдыга – пьяница.

… заводики в славном нашем царстве-государстве. - Намек на то, что власть в стране практически принадлежала очень ограниченному кругу людей.

Навеселе  –  подвыпивши.

Друг человека – устойчивое выражение о собаке.

Иван царевич, Василиса Прекрасная, Змей Горыныч,   Емеля-дурак – герои русских народных сказок.

… оба хороши. -  Один не лучше другого (в отрицательном значении).

… так ласково называли милиционеров… (ирон.) - На самом деле выражение это носит презрительный характер. (Легавая – порода собаки).

Котелок (разг.)  -   голова.

… белые мухи.    – Снег.

… даже атеисты стали побаиваться. - Многих из партийных функционеров, вчера еще принуждавшие народ к неверию в Бога, телевидение стало показывать во время посещения их церквей, да еще со свечами в руках.

Страшный Суд – см. в Библии.

… учить тамошних монахов жить по нашим уставам. –  Вмешиваться в чужие порядки.

… полагал, что все они называются пионерскими. - Лагерями называли  те места отбывания приговоренных к лишению свободы осужденных, где они  были  обязаны работать, как правило, на тяжелых работах.

…Эх на Ох. - Замена восклицания на Ох коренным образом меняет отношение к последующему тексту – с положительного на отрицательное значение.

Скатерть-самобранка (из рус. фольклора) - скатерть, на которой появлялись различные яства по воле ее хозяина.

… кто одновременно является и важной персоной и преступником. - Намек на тех глав государств, которые впоследствии были отданы под суд за различные преступления или избежали наказания путем предоставления им иммунитета от преследования.

… ни в сортире спрятаться. - Ссылка на высказывание второго президента России о террористах -  «будем мочить их  в сортире».

Контрольный  выстрел  в голову  –  из лексикона исполнителей смертных приговоров, производивших   еще один выстрел в уже мертвого человека – на всякий случай, «для очистки совести».  

Берданка – охотничье ружье-одностволка.

…двадцать пять лет, не сбиваясь. -  В царской армии служили двадцать пять лет, в основном дети крестьян.

…прос…ал.   (грубо) - Пронесло поносом.

…вязание. - Намек на вязание рук за спиной при задержании милиционерами преступника.

… птицы большого полета. - Намек на мемуары Ельцина, где тот описал  поездки на крышах вагонов в  своей юности.

Птеродактиль  – вымершая летающая рептилия с большими, как у летучей мыши, крыльями, с длинными хвостом и шеей, с вытянутой головой и зубами в зобу.

Пушкин, Александр Сергеевич (1799-1837) – великий русский поэт и писатель. За политические эпиграммы был сослан, затем прощен царем Николаем I, сделавшимся его личным цензором. Царь приблизил поэта ко двору, чем поставил того в двусмысленное и унизительное положение.  

…«гвозди бы делать из этих людей». -   Фраза из поэмы В. Маяковского  о коммунистах подчеркивает  их твердость и непреклонность, а по сути своей твердолобость и беспощадность.

По ранжиру  –  по порядку.

…ездили «зайцами».   -  Без билетов.

Шаровары – широкие спортивные штаны.

…«…и все вокруг колхозное, и все вокруг мое».   - Слова из песни-агитки.

… ничего другого не водилось… –  Этот феномен нашел объяснение через много лет. Тогда некоторые страны отказались от советского импорта, и банки с крабами были пущены для внутренней продажи.

Анна Каренина – героиня одноименного романа Льва Толстого. Покончила с жизнью, бросившись под проходящий поезд.

Ген сек – сокращение от Генеральный секретарь.

…спасенный от участи Орфея. – Согласно греческой мифологии певец Орфей был растерзан вакханками.

…вместе  со своей Наденькой  и  не отстававшей от них ни на шаг  Инессой  Арманд.   – Если верить утверждениям, вдруг ставшей свободной от всех ограничений, российской прессы в 90-х гг. то «пламенная  революционерка»  Инесса Арманд являлась любовницей Ленина и проживала вместе с  революционной парой в палатах Кремля.

… в честь победы Октября. – Из детской песенки-агитки.

… как при Екатерине Второй. - Официальное разъяснение причин смерти убитого заговорщиками мужа Екатерины было таково – умер от колик в желудке.

… за пределами Кремля. - Введенные ограничения на употребление спиртного, конечно же, не распространялись на самих сочинителей строгого Указа.

Почем фунт лиха – выражение, означающее -  несчастье, горе.

Берия, Лаврентий Павлович  (1899-1953) - одиозная личность. Грузин, шеф тайной полиции в Закавказье. С 1931 г. Первый секретарь Компартии Грузии. С 1938 г. возглавил НКВД. С 1945 г. Маршал Советского Союза. Член Политбюро, глава Министерства Госбезопасности. Руководил также секретным проектом по созданию советской атомной бомбы. В основном его деятельность была направлена на организацию похищения секретов производства бомбы у американцев. В 1953 г. за «преступные действия против государства и партии» был осужден и немедленно после суда  расстрелян. Кто-то очень торопился. Уж слишком тот  много  знал о роли Хрущева, Молотова, Кагановича, Микояна  и  др. в массовых репрессиях, которые те поручали выполнять таким как Берия.

Ульбрихт, Гротевольд – восточногерман. политические деятели 50-х гг.

Дядя Сэм – прозвище обобщенного образа американского капиталиста, сидящего на мешке с деньгами.

Суворовское училище –   военное училище для мальчиков.

…метод отца Паганини. – Отец знаменитого итальянского скрипача и композитора Никколо Паганини (1782-1840) заставлял сына  часами упражняться в игре на скрипке, запирая его в шкафу.

Глава 1.

Гастелло, Николай – герой Великой Отечественной Войны 1941-45 годов,   военный летчик, протаранивший вражеский самолет.

…«лишить страну веселья». - В середине восьмидесятых годов Указ о борьбе с пьянством подписал не кто иной, как Горбачев, лет так через десять позволивший одной западной фирме присвоить одной из марок водки свое имя, – разумеется, за приличную мзду. А начатая им кампания по борьбе с зеленым змеем, конечно, провалилась с треском, унеся при этом многие жизни – кого затоптали в очередях за получением положенной (при предъявлении талона) одной бутылки водки, а кто и умер от ядовитых суррогатов, всегда появляющихся в подобных случаях. (Талон –изобретение «развитого социализма». Многие дефицитные товары по сути распределялись еще до их изготовления. Талоны на товары, в том числе и на водку, выдавались по месту прописки граждан. Разумеется и за талонами надо было стоять в очереди.)

Верховный Трезвенник -  автор, конечно же иронически, называет так первого президента  России.

Глинка, Михаил Иванович (1804-57) - композитор, основоположник русской классической музыки.

…Гимн России. – Когда автор начинал писать книгу, Гимном России являлась «Патриотическая Песнь» Михаила Глинка, посвященная Москве.

Чайковский, Петр Ильич (1840-93) - выдающийся русский композитор. В 50 гг. изучал право в университете, где сблизился с кружком гомосексуалистов. В 1854 умерла его мать. Чайковский нашел утешение в музыке, стал брать уроки пения и игры на фортепиано, пробовать сочинять. Увлекшись музыкой оставил работу в Департаменте Юстиции и поступил в Московскую консерваторию. Так началась его карьера музыканта. В возрасте двадцати семи лет женился, но вскоре, в результате нервного потрясения, попытался покончить жизнь самоубийством. Затем покинул жену навсегда и отдался полностью музыке.

«Времена года» - цикл фортепианных пьес П. И. Чайковского.

…палачей собственного народа.   –  Многие улицы в населенных пунктах СССР носили имена людей, принимавших самое активное и зачастую прямое участие в уничтожении собственного народа – Ленина, Сталина, Фрунзе, Дзержинского,          и, мало того, даже палача французского народа времен революции 1794 г. – Робеспьера.

…и даже Генерального прокурора. – При правлении Ельцина  генеральные прокуроры менялись как перчатки. Самый первый из них был глубоко порядочным человеком, кстати, уступившим Ельцину свой мандат, когда тот стремился попасть всеми правдами и неправдами в Верховный Совет РСФСР. Без этой помощи Ельцин не только бы не стал президентом России, но даже и не попал бы в сам Верховный Совет. Ельцин хорошо «отблагодарил» сибиряка Казанника - он вышвырнул его из кресла Ген прокурора, когда тот не согласился с требованием Ельцина не выпускать арестованных его политических противников во время расстрела Парламента осенью 1993 года. Ген прокурор не мог не выполнить постановление об Амнистии, приятое законодательной властью. И поплатился за то, что не нарушил закон, как того требовал «гарант Конституции».* (Гарантом Конституции должен был бы быть Президент, но так он сам нарушал ее многократно, то это выражение приобрело иронически-издевательский оттенок).

…пройти специализацию психиатра. - Психиатрия  в СССР – особая тема. В  советские времена чересчур часто  использовалась в целях устранения политических противников, зачастую принимая самые уродливые формы. Среди «пациентов» психушек  оказался в свое время даже генерал  КГБ Петр Григоренко.   Данная «методика» применялась и во времена  правления царей, но крайне редко, как  в случае с  поэтом Александром Полежаевым.

…таких «героев» не прославляли. - С большой иронией  и скорее с презрением можно  назвать героем  летчика, сбившего пассажирский самолет над Сахалином в сентябре 1983.

Троцкий, Лев (1879 – 1940) - «профессиональный» революционер. Впервые сослан в ссылку в 1902, из которой бежал, используя фальшивый паспорт, - с тех пор и стал Троцким (настоящая фамилия Бронштейн). После нового ареста в 1907 опять сбежал и скрывался за границей, сотрудничая с большевиками. С 1917 в России. Под его руководством было утоплено в крови Кронштадское  восстание. Некоторое время министр иностранных дел в первом правительстве, а затем военный  министр. Создатель Красной Армии. После смерти Ленина постепенно отстраняется Сталиным от работы в Правительстве, затем ссылается в Алма-Ату и в 1929 высылается за границу. Скитается в Турции, Франции, Норвегии и в конце концов перебирается в Мексику. В 1940 убит испанским коммунистом – завербованным агентом НКВД  ударом  ледоруба в голову. Убийца, после длительного срока заключения приехал в СССР, где и получил  звание «Героя» Советского Союза. Последняя награда «героя» посмертная – похороны под чужим именем за государственный счет в столице  «мира и труда».

Меркадес – непосредственный исполнитель злой воли Сталина. "Вождь мирового пролетариата"  приказал своим верным псам из НКВД (одно из часто менявшихся названий тайной полиции коммунистов) физически устранить своего политического оппонента.     По мнению автора, приди бы к власти вместо Сталина Троцкий, мало бы что изменилось в жизни страны, разве только что ледоруб вонзился бы не в череп Троцкого, а, возможно, самого Сталина.

…о блестящем выполнении задания. -  «Задание» - зверское убийство членов царской семьи, совершенное, без всякого сомнения, по прямому указанию Ленина. Понимавшего какое злодеяние он совершает, тот, разумеется, не оставил письменного следа своего приказа. Ленин был еще тем конспиратором!

…выжать из себя крокодилову слезу. -  Участие Ельцина  в церемонии перезахоронения останков царской семьи, явилось, конечно же, гротеском и издевательством над здравым смыслом. Человек, стерший если не саму память о  месте, где произошло злодеяние, то сам дом, где произошло убийство;   человек сохраняющий в неприкосновенности в паре сотне метров от своего кабинета   мумию  палача  царя и его близких,   заявился на церемонию с горестным видом и слезою на глазах.

…а не намного крепче. – Спиртные напитки, злоупотребление которыми привело многих к ранней смерти.

«Три танкиста» - эта и далее перечисленные песни являлись одними из многих тысяч, посвященных военным.

Демьян Бедный (1883-1945) – писатель-агитатор (настоящее имя Ефим Алексеевич), специализировался на пропаганде и сатирах против того, кто в этот момент был неугоден власти.

…был таким бедным. -  Автор, конечно же, знает, что на самом деле не был обездоленным и бедным - всем наоборот!   Положение «Бедного» как раз соответствовало его настоящей фамилии – Придворов.   Он   и квартировался какое-то время в самом Кремле, - так  был  любезен новой власти.

Глава 2.

… не то «Геринг» или «Гитлер». - Морской лайнер ранее принадлежал Германии и стал военным трофеем после ее поражения в войне.

«Империя зла» -  см. выше.

Гармония – учебный предмет в музыкальных учебных заведениях об  аккордах, их сочетаниях и  последовательности.

Гермафродит – в греческой мифологии бог – полу мужчина, полу женщина, сын Гермеса и Афродиты. Упоминается в «Метаморфозах» Овидия. Изображается прекрасным юношей, пробудившим  в нимфе желание обладать им. Нимфа обняла его и попросила богов, чтобы они соединили их в одно целое. Ее молитва была услышана.

Бальзаковский возраст -  возраст женщины  сорока лет.

…приближалось к счастливому.   -  Число семь.

…популярной оперы. – Опера «Дон Жуан».

…город носил другое название. -  Санкт-Петербург был переименован после февральской революции 1917 г. в Петроград, а уж затем в Ленинград – так сказать, «по просьбе трудящихся».

Остап Бендер – главный герой книг советских писателей Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой Теленок»

Инквизиторы  - члены средневекового  церковного трибунала, преследовавшего и осуждавшего, обычно к сожжению на костре, еретиков (преимущественно в Испании).

…«а потом о себе». – Строчки  из советской песни-агитки.

Гомер (ок. 700 до р. Х.) – легендарный греческий писатель, создатель национального эпоса – «Илиады» и «Одиссеи».

…лишь груда дымящихся развалин.   -  В августе 1999 в Москве были поочередно взорваны два жилых многоэтажных дома. Взрывы ужасной силы унесли жизнь около 300 человек. Разумеется, до сих пор не найдены ни организаторы, ни исполнители этого злодейского преступления. Кто может так умело прятать концы в воду?…

«Страна победившего социализма»  – одно из пропагандистских клише для наименования СССР. Другие не менее поэтичны – Страна Октября, Родина Октября, Оплот мира и социализма».

Питер Норд – неутомимый «артист», исполнитель главной роли в   порно фильмах, причем преимущественно  в  «массовых сценах»  – оргиях.

Джэк Страйкер – исполнитель главных ролей  и продюсер порнофильмов для геев. Весьма отличается от многих других, занимающихся этим «бизнесом»  красотой  и  великолепной спортивной фигурой.

…он сам и его кремлевские хозяева.   – Имеется в виду поэт Лебедев-Кумач, чья песня «Широка страна моя родная», стала как бы  неофициальным гимном страны.

…заокеанского  острова. - Куба.

…ждали в любую минуту. – Во время Кубинского кризиса в 1962 году, в самые его критические дни многие ожидали ядерной начала войны.

…в мозгу верховного дуралея Совдепии. –  Так образно герой книги назвал Никиту Хрущева – соучастника Сталина в репрессиях против народа, малообразованного, заносчивого, малокультурного,   но наглого политика, осенью 1962 года поставившего страну на грань войны с США и ее союзниками.

1980 год – год, который Хрущев и члены Политбюро объявили годом прихода коммунизма в СССР.

Глава 3.

«Простые советские труженики» - пропагандистский штамп времен правления Брежнева.

Бедлам  – название произошло от Ветлем, т е. Ветлеем – название госпиталя в Лондоне, основанного в 1247 г. как подарок монашеского ордена Ветлеемской звезды в Палестине. Старейший госпиталь в Европе. Были выделены и несколько комнат для психически больных. В 1600 гг. из-за нехватки средств пациентов распустили, и они разбрелись по всем дорогам, выпрашивая милостыню. Много лет затем Ветлем был аттракционом – охранники демонстрировали любопытной публике больных как зверей. Благодаря вмешательству общественности с 1815 г. такая практика была прекращена. С давних пор слово бедлам стало ассоциироваться с сумасшедшим домом, где  происходят драки  и постоянно слышны крики.    

«Ум, честь и совесть нашей эпохи» – см. выше.

«Отличник народного просвещения» – почетное звание, присуждавшееся в советское время за особые заслуги в воспитании и обучении детей.

Партийные бонзы – партийные боссы. Были действительно неприкасаемы для следствия и суда в случае совершения преступлений. И устранялись не при помощи Закона, а благодаря внутренней борьбе между собой, зачастую  погибая  при  весьма загадочных обстоятельствах.

…в танковой броне в 1968. – В августе 1968 г. произошло вторжение войск Варшавского Пакта в Чехословакию, инспирированное  Политбюро, КГБ и советской военщиной.

Перголези Джиованни Батиста  (1710-36)  -  итальянский композитор.

…«…под маской друга»  -  фраза принадлежит Сенеке.    

Высшая дипломатическая школа – привилегированное учебное заведение, куда попадали, в основном, дети высокопоставленных партийных и советских бюрократов.

Соломон – Царь Израиля, чье имя стало нарицательным при обозначении мудреца.

Коллонтай, Александра  Михайловна (1872-1952) – политик, дипломат, писательница, первая в мире женщина-дипломат. Была послом Советского Союза в Норвегии (1922-26 и 1927-30 а также в Швеции  - 1930-45).

Мата Хари (1876-1917) - настоящее имя - Гертруда Маргаретта Зелле. Голландская авантюристка и танцовщица. Казнена во Франции как немецкий шпион. Позднее возникли сомнения в ее роли как агента немецкой контрразведки.

…одна «подруга». - Линда Трип,   тайно записавшая на магнитофон, без согласия на то своей подруги, Моники Левинской откровения об ее интимных отношениях с Биллом Клинтоном.   Само по себе это является не только отвратительным поступком, но и  уголовно наказуемым деянием в США.

Джордано Бруно (1548-1600) - итальянский философ. Жил в Женеве, Оксфорде, Париже, в Германии. В 1591 г. был посажен в Венеции в тюрьму инквизиции, доставлен в Рим и сожжен на костре как еретик. Д. Бруно критиковал астрономическую систему Аристотеля и поддерживал воззрения Коперника. Утверждал, что Вселенная бесконечна, в ней нет центра. Утверждал что Бог это не дух, откуда-то со стороны управляющий миром, а то что Он сам  - душа мира и связывает  все в природе воедино.

Саванаролла, Джироламо (1452-98) – неутомимый проповедник и реформатор, настоятель монастыря во Флоренции (Италия). Был ненавидим многими за свою непримиримость в вопросе морали. Сожжен  как еретик на костре в 1497 г.

Жанна д, Арк – она же известна под именем Орлеанская Дева  (1412-31) – национальная героиня и святая Франции, крестьянская дочь возглавила взятие Орлеана и способствовавшая коронации Карла VII. Плененная англичанами, была сожжена как еретичка. О ее действительной роли в тех исторических событиях исследователи спорят до сих пор, в т. ч. существуют различные самые  фантастические  предположения.

Тимуровские команды. –  В 50-е годы так называли дворовые команды, состоящие преимущественно из мальчиков. Детей приучали к полезно-общественной деятельности, к примеру, – собирать металлолом, макулатуру, помогать престарелым людям. Название свое получили  от  книги Аркадия Гайдара  «Тимур и его команда». (Аркадий Гайдар прославился не только как детский писатель, но и своей ролью в гражданской войне, лично расстреливая  не ни в чем не повинных заложников.)

Морозов, Павлик – так называемый «пионер-герой, выдавший властям родного отца, оказывавшего помощь пострадавшим от репрессий ранее зажиточным крестьянам. Культ убитого затем «героя» дошел до неприличных размеров – страну заполонили портреты и статуи «героя», книги и фильмы о его «подвиге». Миллионными тиражами выходившая газета «Пионерская правда» стала печатать на своих страницах доносы на своих родителей юных последователей «героя», тем самым, поощряя детей на доносительство.

Дубинин, Володя – пионер-герой, участник партизанского движения во время Великой Отечественной Войны. Погиб при выполнении задания.

Гименей

…страны незаходящего Солнца.   –  Так вполне можно было назвать Северную Корею, когда там правил Ким-Ир-Сен. Главаря корейских коммунистов прямо так и называли – Солнцем, а значит и незаходящим, поскольку  «солнце» чрезвычайно редко выкатывалось из пределов своего  отечества.

Хоровые общества краев и областей   (объединялись во Всероссийское хоровое общество) –   общественные организации, занимавшиеся музыкальным просвещением, помощью коллективам художественной самодеятельности в организации концертов, пошиве костюмов и  т. п.

Высоцкий, Владимир (1939-1980) – артист театра на Таганке (Москва). Поэт-исполнитель собственных стихов. Был чрезвычайно популярен в народе, но книги его стихов издавались только  самиздатом,    то есть подпольно.

«Ленин в розливе» - обыгрывание  названия известной картины «Ленин в Разливе», где вождь сидит у шалашика, в котором, как выяснится позже, он скрывался от полиции Временного правительства не один, а вместе с Зиновьевым.

Частушка – образец чисто народного творчества, когда и слова и мотив сочинен неизвестными представителями жителей того или иного края, области, района.

Красные корочки – удостоверение  сотрудника милиции с обложкой цвета запекшейся крови.

Мариинский Театр – досоветское название театра Оперы и Балета в Петербурге. Здание построено в 1860, но сама балетная труппа ведет счет от создания императорской балетной школы в 1738 г.  

Нерон -  см. выше

Бах, Иоганн  (1685 –1750) - гениальный немецкий композитор, не имеющий себе равных ни до, ни после себя.

Рига – столица Латвии.

Авгуры –  жрецы в Древнем Риме.

…со своими многочисленными цепкими лапками. -  Описание лобковой  вши, поселяющейся только на определенном участке человеческого тела после случайных половых связей с нечистоплотными, зачастую во всех отношениях, партнерами.

…к тому же и без прописки. – Поселились «крохотулечки» без согласия  властей.   (О самой прописке см. в тексте  следующей главы).

Космополит – гражданин мира. Тот, кто считает своим отечеством весь мир.

«Мы пойдем другим путем» - слова, якобы сказанные Владимиром Ульяновым (Лениным) своей матери после казни старшего брата Александра, принявшим активное участие в подготовке покушения на Государя. Брат был казнен через повешение в 1887г.

Хват – следователь, ведший дело академика Николая Вавилова (1887-1943), биолога и генетика. Допрашивал его лично, применяя  угрозы, брань, пытки. Его «подопечный» - «английский шпион»  умер  в тюрьме. Н. Вавилов был реабилитирован посмертно в 1956 г. Мучивший его Хват во времена горбачевской «гласности» продолжал получать от государства солидную пенсию за свой «беззаветный труд», прогуливаясь как ни в чем ни бывало по улочкам Москвы.

Валенберг, Рауль (1912-47?) - шведский дипломат, спасший во время войны от смерти в концентрационных лагерях сотни евреев, выдав им шведские паспорта. При освобождении советскими войсками Будапешта в январе 1945 был арестован «освободителями» – овчарками СМЕРШа и в благодарность за свою деятельность получил в итоге – этапирование под конвоем в Москву, «номер» в подвальной «гостинице» Лубянки, изнурительные допросы и, как недавно признали «славные чекисты»  пулю в затылок. На все запросы о нем иностранных государств Москва отвечала – «с ним все хорошо», «скоро будет выпущен», а последнее сообщение было таково – «умер в тюрьме в мае 1947». Однако нашлось затем слишком много свидетелей, утверждавших, что видели его в разных местах, в том числе и в психиатрической больнице.

Гос ужас -  здание, в котором разместилось ЧК, ранее принадлежало Российской Страховой компании.

Гонгадзе – независимый украинский журналист, критиковавший высшее руководство Украины за коррупцию в своей Интернет-газете. Внезапно исчез. Его труп был обнаружен много позже. Бывший сотрудник охраны украинского президента Л. Кучмы, попросивший политического убежища на Западе, утверждает, что и сам президент и другие высшие должностные лица замешаны в «исчезновении» Гонгадзе.

Инквизитор – см. выше.

Буклет  –  небольшая брошюра с кратким описанием какого либо события или посвященная какому-либо юбилею, обычно с фотографиями или рисунками.

«Членовозы» -  бронированные, с пуленепробиваемыми стеклами автомобили «ЗИЛ», изготовленные специально для  перевозки в них членов Политбюро и правительства.

Цензор – должность  при всех издательствах – и книжных и газетных, на радио и телевидении для контроля содержания выпускаемой в печать  или в эфир информации. Деятельность цензоров была подконтрольна партийным органам.

Август 1968 – см. выше.

«…а подразумевают…». –  Из поэмы Владимира Маяковского.

…«по просьбе правительства Афганистана». –  Насквозь фальшивая фраза из первого официального сообщения о посылки так называемого «ограниченного»  контингента войск советских войск в Афганистан в 1979 году.

«Одна, но пламенная (страсть)» -  намек на   спаленные огнем города и селения Чечни.

Зомби – ко всему равнодушная личность, как бы завороженная колдовством. Здесь имеется в виду влияние на психику  молодых людей агрессивной и целенаправленной  рекламой средств массовой информации, прежде всего телевидения.

Шулер – карточный игрок, обманывающий своих партнеров по игре, жулик.

Ареопаг – высота в древних Афинах вблизи Акрополя, также название верховного суда в Элладе  (Древней Греции).

Глава 4.

Сфинкс – в греч. мифологии чудовище с женской головой и телом льва. Скульптуры сфинкса были весьма распространены в древнем Египте.

Дульцинея – существующая только в воображении главного героя в романе  Сервантеса «Дон Кихот»  дама, которой тот поклонялся.

Бетховен, Людвиг ван (1770-1827) - немецкий композитор. Одно из величайших имен в истории музыкального искусства.

«Гвозди бы делать из этих людей» - см. выше.

«Военная мысль» - ежемесячный журнал для военных в СССР, но здесь имеется сам военный городок – сосредоточение руководства гарнизоном, штаб.

…изучая по необходимости… – изучение научного коммунизма, марксистско-ленинской философии и подобной псевдонаучной мути входило в программу.

Сортир – грубое слово, означающее  наружный, чаще всего сколоченный из досок туалет.

Брат-террорист –  старший брат Ленина – Александр Ульянов.

Юсупов, Феликс (1887-1967) – князь, лидер патриотического заговора офицеров против Григория Распутина. После убийства его был сослан на юг России, но после февральской революции 1917 г. был помилован. После большевистского переворота эмигрировал, жил во Франции. Написал книгу «Конец Распутина» и мемуары.

Распутин, Григорий Ефимович (1871-1916) –  монах из Тобольска. С 1907 г. и до дня убийства в 1916 г. был в роли врачевателя царевича Алексея. Использовал свое влияние на царицу в такой степени, что последние годы без его одобрения  или рекомендации не назначались министры. Известен сексуальными скандалами, приверженностью к алкоголизму и религиозному мистицизму.

«Старик» – одна из партийных кличек Ленина.

…расстрел мирной демонстрации. -   Произошел  в Санкт-Петербурге в 1905 г.   Отсюда и произошло – «Кровавое воскресенье» и «Николай кровавый». Ни  коем случае не оправдывая применения силы и огня, хочется все-таки провести параллель с расстрелом Парламента в центре Москвы по приказу Ельцина, когда погибли и «исчезли» тысячи. А также кровавую мясорубку Чечни, унесшую без всякого толку десятки тысяч «дорогих россиян» (выражение демагога Ельцина).

Маньяк -  человек одержимый какой-либо идеей и готовый ради осуществления этой навязчивой идеи на что угодно, в том числе и на убийство тех, кто мешает ему ее осуществить. Еще выражение используется и для насильников-убийц, но уже с добавлением слова сексуальный.

Паланга – курортный городок в Литве, на побережье Балтийского моря.

Анафема –  церковное  проклятие.

…«что я нарушил ваш покой». -  Из поэмы «Евгений Онегин» А. Пушкина.

Апулей, Луций (род. ок.123 до н. э.) – римский писатель и философ.

Катулл, Гай Валерий (ок. 84 до. н. э. – 54 н. э.) – древнеримский поэт.

Лукиан  (ок. 120, - ок. 180) – греческий писатель-сатирик.

Петроний, Гай  Арбитр (умер в 66 г.) -  высокопоставленный чиновник при дворе Нерона, писатель. Очевидно, он и является автором знаменитого «Сатирикона», описывающего приключения двух любовников.

Манн, Томас (1875-1955) -  нем. писатель, брат Генриха Манна, тоже писателя.

Оскар Уайльд – (1854-1900) – ирл. - англ. писатель и драматург.

Расстрел в Новочеркасске  -  расстрел мирной демонстрации рабочих в 1962 году, протестовавших против объявленного повышения цен на мясные продукты. Бойня  и последующие судебные расправы с «зачинщиками» (многие были расстреляны) были скрыты и от мировой общественности и от собственного народа.

Солженицын, Александр Исаевич (род.1918) –  русский писатель, выслан насильно из СССР в 1974??? после перенесенного в 1945 ареста, восьми лет заключения и травли в начале семидесятых со стороны властей и «братьев по перу» из Союза советских писателей.  

«Архипелаг Гулаг» - книга Солженицына (рукопись была нелегально вывезена за границу и напечатана в Париже).

Лубянка -  сокращенное название Лубянской площади в Москве, где находился штаб и внутренняя тюрьма чекистов. Выражение «стахановцы» характеризует  усердность  палачей-следователей  в допросах с пытками, в организации тайных убийствах политических противников,   в преследовании инакомыслящих.

«Мартышка и очки» - басня Крылова И. А.

Семантология  – учение о значении, природе, происхождении функции отдельных слов и всего языка.

СМЕРШ –  сокращение от смерть шпионам. Подразделение в НКВД, занимавшееся розыском, арестами, допросами и уничтожением шпионов, перебежчиков, сдавшихся в плен советских солдат и офицеров.

Plainer (франц.) – на открытом воздухе.

Дальневосточная Республика –  была создана во время гражданской войны.

Близкие соседи – китайцы.

«Манящие огни» - фраза из популярной песни времен гражданской войны «По долинам и по взгорьям».

«Чтоб ты жил на одну зарплату» - фраза из кинокомедии «Бриллиантовая Рука».

«Кукурузник» - распространенное название небольшого одномоторного самолета.

Преображение – бухта и поселок с одноименным названием в Приморском крае.

…больше черных шаров, чем белых. – При голосовании обычно использовали шары двух цветов – белый за и черный против.

Аспирантура  - специальное подразделение при высшем учебном заведении, где  аспиранты, путем изучения тонкостей профессии, повышают свою квалификацию как специалистов в той или иной области.

Нестор (ок.1056 –ок.1115) – русский монах из Киево-Печерской лавры (в катакомбах), известен своими первыми в России записями хроник исторических событий. С 1200 гг. имя его связывают с так называемыми «хрониками Нестора». Действительно ли сыграл он значительную роль в написании хроник доподлинно не известно.

Геродот  (484?-425)  - греческий историк, много путешествующий и описавший многие  исторические события. Впоследствии был прозван «отцом истории».

Баба Яга – персонаж рус. нар. сказок – злобная старуха-колдунья.

Магомет – слегка измененное имя пророка Мухаммеда.  

Мегера (греч. миф.) -   злая, свирепая, кровожадная женщина.

Фурия  (др. рим. миф.) – богиня мести.

Юдифь  – персонаж из Старого Завета, еврейская вдова, повергшая в бегство вражеское  ассирийское войско, отсекши голову полководцу Олоферну.

Петр I  Великий  (1672-1725) -  русский царь.

«Ах, эти узкие глаза меня сгубили» - перифраз из  романса  «…ах, эти черные глаза меня сгубили».

Гримм, Якоб (1785-1863) и Вильгельм (1786-1859) – немецкие языковеда, издали сборник немецких сказок, многие из которых стали всемирно известными, в т. ч. «Белоснежка» и «Красная шапочка».

Пушкин – см. выше.

Андерсен, Ганс  Христиан (1805-75) – датский писатель-сказочник.

Джек Лондон (1876-1916) – американский писатель, испробовавший много различных профессий до того как стал писателем, военным корреспондентом. Зачитавшись трудами Маркса, стал убежденным социалистом, но был увлечен и идеями Ницше.

Джон Локк (1632-1704) – английский философ и педагог.

Иуда (Новый Завет) – один из  учеников Иисуса, предавший его властям.

Брант, Себастиан (1457-1521) - немецкий поэт и правовед. Знаменит своими сатирическими произведениями, в том числе и «Похвалой Глупости», где высмеивает человеческие  пороки и глупость.

«Сделал это тот, с кем дружишь» - строчки из стихов Бранта.

«Загнивающий капитализм» - пропагандистский штамп советских идеологов и  их лакеев в литературе и искусстве об экономической системе стран Запада.

«Над пропастью во ржи» - повесть Джэрома Сэлинджера (род 1919) американского писателя, описавшего в этой книге историю американского подростка из благополучной семьи, пережившего кризисную ситуацию.

Интерклуб – клуб для иностранных моряков. Открывались в портах, куда заходили иностранные торговые суда. Находились под неусыпным контролем со стороны КГБ.

Митрохин, Василий  - архивариус, служивший долгие годы в главном здании КГБ. Десятилетиями накапливал сверхсекретные материалы, вынося их в каблуках туфель, - как говорили тогда  - «унес с работы». В конце 90 гг. смог не только сам уехать на Запад, но и  организовать вывоз  своего «архива».

«Федор Шаляпин» - круизное судно. Приписанное с середины 70 гг. к порту Владивосток. Использовалось только для круизов с иностранными туристами.

«Загнивание стран Запад» – пропагандистский термин партийной прессы. Народ с юмором реагировал – «гниет, но как пахнет! ».

В костюмах Адамы и Евы -  Адам и Ева обычно изображались голыми, прикрытыми лишь листком с фигового дерева.

Плутарх (ок.46-ок.120) - древнегреческий историк и писатель, автор «Параллельных жизнеописаний»

Лукиан – смотри выше.

Алкивиад (ок.450-404) - афинский политик  и греческий  полководец.

Гагарин, Юрий Алексеевич (1934-68) – первый в мире космонавт, побывавший в космосе 12. Апреля 1961 г. Погиб во время испытательного полета МИГ-15.

Казанова, Джакомо  Джироламо (1725-98) -  венецианский авантюрист, именовавший себя «гражданин мира». Стал символом эпохи и ее отражением. Его имя сделалось нарицательным при обозначении ловеласов, охотников за юбками. Он интересовался многим и достиг многого – был поэтом, драматургом, прозаиком, переводчиком, филологом, химиком, математиком, историком, финансистом, юристом, дипломатом, музыкантом. Ко всему – картежником, распутником,   заядлым дуэлянтом, тайным агентом инквизиции, алхимиком. Был лично знаком и беседовал со многими государями, в том числе и с Екатериной Великой. Автор знаменитых «Мемуаров».

ЦРУ – Центральное Разведывательное  Управление в США.

«У нас секса нет»  - фраза, насмешившая всю страну. Была произнесена одной из участниц  телевизионной передачи по Центральному Телевидению.

Опус – сочинение, часто музыкальное.

…не приходили по вызову. – В советские времена под запретом находились всякого рода службы так называемого «эскорта», т. е. вызов  проституток и проститутов на дом, в отели и для сопровождения в различных поездках.

Цезарь, Гай Юлий (102-44) - римский полководец и государственный деятель.

Нерон – см. выше.

Калигула, Гай Цезарь (12-41) – римский император (37-41). Стал известен не только своими успехами в управлении государством, но и развратом,   беспощадностью и жестокостью, что и привело к его убийству.

Тиберий (42 до н. э. – 37 н. э.) - –  римский император (14-37 н. э.).

Леонардо да Винчи (1452-1519) – итал. художник, скульптор, инженер и ученый.

Микеланджело, Буонаротти (1475-1564) – итал. скульптор, художник и архитектор.

Оскар Уайльд – см. выше.

Чайковский, Петр – см. выше.

Пролетарии всех стран, соединяйтесь! – партийный лозунг коммунистов, украшавший первые страницы почти всех советских газет.

Аполлон, Гиацинт и Кипарис (греч. миф.) – Аполлон – один из греческих богов, изображавшийся в образе красивого юноши. Знаменита картина художника Вяч. Иванова, где Аполлон изображен с необычайно прекрасными юношами – Гиацинтом и Кипарисом (существуют  мифы и о них)

Амфитрион (греч. миф.) - бог песен. Пока был на войне, посещал его жену сам Зевс в обличье ее мужа. Жена  одновременно родила двух сыновей – от Зевса Геракла, а от Амфитриона Ификлиса. Рассказ об обманутом муже веками служил неплохим сюжетом для многих пьес.   В настоящее время более употребительно имя Амфитрион как обозначение  гостеприимного хозяина.  

…народ вовремя снабжают зельем. – Имеются в виду спиртные  изделия, которые стало ввозить в Россию (в том числе и сигареты) руководство Православной церкви, получив, по всей видимости, от Ельцина и его окружения добро на беспошлинное занятие этим прибыльным бизнесом, якобы «для нужд церкви». (См. статью в газете «Комсомольская правда» – Митрополит Кирилл Табачный).

Мухаммед  (ок. 580-632 г.)  - арабский пророк, основатель религии мусульман.

Аллах –  Бог мусульман.

Шехеразада – главная героиня «1001 ночи» – собрания арабских сказок.

Ташкент – столица Узбекистана.

Тюбетейка – головной убор от скромной круглой шапочки до расшитой золотом и камнями. Используется с давних времен жителями Средней Азии как прикрытие от палящих лучей Солнца.

Город Солнца -   Ташкент.

Эллада – Греция.

Бузуки – греческий струнный инструмент.

Эллины – греки.

…зато никто  не  плевал в мирных  поселян.   - Рассерженные верблюды имеют обыкновение плеваться в обидчиков.

Мазанки – дома возведенные из глины смешанный с навозом и побеленные.

Арык – искусственный канал для доставки воды по назначению, обычно на поля.

Душанбе – столица Таджикистана.

Бахча – участок земли, на котором  выращивают арбузы и дыни.

…не знают точно даже они сами. - Точное число погибших от репрессий - да и от      самих советских  «порядков» -  до сих пор неизвестно.

Колымага -  средство передвижения в запущенном и неприглядном состоянии.

Военный газик -  специально сконструированная  на заводе ГАЗ (Горьковский АвтоЗавод)  неприхотливая автомашина, напоминающая американский джип, используемая в основном военными.

…"временная поверенная в делах". - Автор намекает на несостоявшееся посвящение «мадам» в дипломаты и одновременно на  то, что доверившийся  ей герой книги, все же, хоть и поздновато, но опомнится и  перестанет доверять  прохиндейке свои  тайны.

ВАЗ -  Волжский автомобильный завод и сеть  мастерских по ремонту «Жигули» и «Лада».

«Жигули» - название многих марок автомобилей, выпускаемых   ВАЗом. На самом деле первые модели  «Жигули» - это копии устарелой марки автомобиля итальянского завода «ФИАТ».

Партийный функционер – партийный работник. Лицо, как правило конкретно чем-либо не занимающееся, а контролирующее ту или иную область строительства, сельского хозяйства, медицины, культуры и получающее за эту «работу» зарплату из партийной казны, а на самом деле из государственной казны.

Общепит – название государственной службы общественного питания,   имеющего кафе и столовые не только в населенных пунктах, но и на предприятиях и в учебных заведениях.

Барахолка – название базара, где продается  не пищевые товары. По правилам советской торговли было запрещено продавать новые товары, а лишь подержанные вещи и ношеную одежду. Но правила не соблюдались – на радость «доблестных» милиционеров, имеющих возможность присваивать себе конфискованные вещи.

…дефицитными товарами. -   Товары, которых постоянно не хватало для всех. Перечислить их все было бы весьма трудно.

Снабженец – тот, кто занимается снабжением той или иной организации какими-либо товарами, которые не так-то и легко приобрести в силу дефицита.

Воронье пугало – огородное пугало, устанавливаемое для отпугивания птиц.

Сноб  (англ.) -  человек, оценивающий друг по их социальному статусу. Относящийся с пренебрежением к тем, кто стоит ниже на социальной лестнице.

Аристократ – человек благородного происхождения или принадлежащий к социальной или экономической верхушке общества.

Козе понятно  (нар. выражение)   -  т. е. вполне очевидная  истина.

Дипломатический иммунитет – лица, обладающие таким иммунитетом, не могут быть задержаны, арестованы или обысканы.

…преступлением, приравненным чуть ли не к государственной измене.   –  Спекуляция.

…милостивыми «народными» судьями… (ирон.) - Советские судьи, как раз отличались не милосердием, а крайней жестокостью при вынесении приговоров за малозначительные правонарушения.

«С наганом в руке и Лениным в башке» -  из стихотворения Александра Блока.

... с девицами легкого поведения. – С проститутками,   всевозможными услугами которых зачастую пользуются  и милиционеры.

Загнуть цену –  сильно завысить цену товара.

Гоп-компания  –  приблатненное, т. е. используемое в полу криминальной и криминальной среде  выражение, обозначающее шайку, банду.

…«с горячим сердцем и холодной головой». –   См. выше.

Отдел милиции на воздушном (железнодорожном) транспорте – отделы транспортной милиции  следили  за порядком на вокзалах и в аэропортах.

.. «не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав». -  Из стихотворения Владимира Маяковского «Стихи о советском паспорте».

121 статья. – Статья Уголовного Кодекса РСФСР которая предусматривала наказание за мужеложство.

«Так свободно дышит человек» -  из песни «Широка страна моя родная».

…рыцарей плаща, кинжала и яда. – Сотрудников КГБ. Плащ символизирует скрытность, кинжал  и яд – бесшумность убийства. Лаборатория по изготовлению и испытанию ядов была открыта при ЧК уже в первый год его создания. Если верить российской прессе 90-х гг. то приказ об открытии лаборатории ядов был подписан самим Лениным.

Дот – долговременная огневая точка.

Родичи  (фамильярно)  - родственники.

Эшафот – помост, на котором и совершалась казнь путем повешения или отсекания головы топором  (во Франции более «утонченно»  – гильотиной).

…в нагрузку. – Способ продажи дефицитных книг и других товаров. Когда к той вещи, что желает купить покупатель прикладывается что-либо из неходового товара, который продавцы таким образом пытаются сбыть.

Библиофил –  книголюб.

…не желай мужа ближнего своего. (Ветхий Завет) -  перифраза из  Десяти Заповедей.

Большая Медведица  –  созвездие в Северном полушарии.

…не верблюд, а всего лишь осел. – Аллюзия на  инсценировку сатириков, изображавшую хождение простого гражданина по конторам бюрократов и пытавшего доказать очевидное и без предъявления документа, которые те требовали предъявить.

…насторожился. -   Дознаватели и следователи использовали так называемых  подсадных уток – переодетых под задержанных или уже осужденных  сотрудников милиции.

…больше трех дней. – Более этого срока милиция не имела права держать задержанного  без санкции прокурора, могущего продлить срок задержания.

Бастилия – крепость в центре Парижа, построенная в 1370 г. Далее использовалась как тюрьма (с 1600 гг. для политических заключенных)   Разрушена восставшим народом в 1789 г. День штурма Бастилии является национальным праздником Франции.

Кутузка – тюрьма.

…ходить с повальными обысками. – Выражение более подходящее для российских попов, любящих ходить по гостям.

…благая весть. –  Добрая, приятная новость.

…о наличии ордера на такую серьезную операцию. – Т. е. на обыск.

…«лучший друг человека». - Стойкое выражение при обозначении собаки, как наиболее преданного хозяину существа. После выхода на экрана кинокомедии «Бриллиантовая рука»  вошло в ход и видоизмененное – «У нас управдом – лучший друг человека».

… пастухами.   -  По неписаным правилам руководители страны обязаны были иметь  «рабочее» или «крестьянское» происхождение. Если они и работали сперва на заводе, в шахте или на полях, то толку от их первой деятельности было  «как с козла молока», то есть никакого. А их деятельность в роли пастухов над гражданами  не привела к результатам, на которые они рассчитывали. Стране и народу они принесли гораздо больше вреда, чем пользы.

«А Германа  все нет» - из арии Лизы, героини оперы  П. И. Чайковского «Пиковая дама».

Хавронья -  презрительное название свиньи или свиноподобного человека.

Пятачок – нос свиньи.

Спринтер (англ.)  -  бегун на короткие дистанции.

…никто не торчал… (сленг) –  Никто не стоял, дожидаясь.

…приголубил. – Обогрел, позаботился, укрыл от непогоды и т. п. Здесь автор еще и обыгрывает это слово, близкое к  «голубой» (сленг)-   гомосексуалист.

Опер – сокращение от  оперативный уполномоченный.

Пинкертон, Аллан (1819-84) – шотл.–амер. детектив. Основанная им агентурная сеть сыграла важную роль в победе северных штатов против южных в гражданской войне 1961-65 годов в США. С 1852 года по сей день его детище существует как частная  детективная фирма.

Шмотки  - (сленг) – одежда.

…считалось «почетной обязанностью». - Так называли обязательную военную службу  в СССР. В разное время была от  4 до 2 лет. В царской России – 25 лет.

…через двадцать пять. –  В 1992 г. «заморозят» (на вечные времена) вклады граждан в сбербанках.

…свои «кровно заработанные деньги». – Намек на  роль высокопоставленных чиновников и партийных боссов в кровавых  репрессиях.

…в том числе и о вещах неприличных. - С начала девяностых годов многие российские газеты, похоже, начали соревноваться в  скандальных описаниях личной жизни известных людей, в печатании вульгарных анекдотов, в употреблении чуть ли нецензурных выражений, в описании половых актов в любых формах.

Фантомас – герой одноименного французского фильма.

…пилот Беленко.   - Советский летчик, угнавший 6 сентября 1976 года новейший истребитель в Японию.

…«баснями Брежнева». -  Автор намекает на появление   нового писателя, не так знаменитого скучными и никому не нужными книгами, как своей высокой должностью – Генерального секретаря КПСС. Книги, выходившие под его фамилией, писала на самом деле целая бригада специально приглашенных наемных писак. «Автор» милостиво сообщил  «писателям» только факты из своей жизни. Так и появились «Целина», «Малая Земля» и другие «шедевры», изучать которые пришлось добровольно принудительно  всей стране.

…разделили…Берлин.   - Берлинская стена, возведенная в 1961 г. разделила город  и, фактически,   мир на два противоположных лагеря. Автор книги, как вы догадываетесь, проживал в лагере диктатуры фанатиков утопической идеи коммунизма, пытавшихся исказить  законы общественного развития,   изменить саму природу человека   и  действительно свободного и развивающегося мира.

…его «вынужденной посадка». - Советская пропаганда пыталась вначале представить дело так, что пилот совершил вынужденную посадку.

Замполит – заместитель по политической части в военных частях.

…«защитники закона».   –  Милиционеры.

Ратные подвиги –  боевые подвиги.

…тянуть волынку. –  Тянуть время, не решаться, не решать какой-либо вопрос.

…как облупленную.   (Ярко-образное, сочное разговорное выражение) –

Т. е. знать кого-либо как свои пять пальцев.

…поступил на манер Гаргантюа. – Гаргантюа -  герой книги «Пантагрюэль»  французского писателя-гуманиста Франциско Рабле (1495-1553)  беспрестанно экспериментировал - был занят мучительными поисками наиболее  подходящего и приятного способа подтирания зада.

..........

Книга 2 будет опубликована в ноябре 2002 года.

Комментарий с иллюстрациями: