Серая таня

Море дышало солью и иодом. Хрипло  и часто. Так, наверное, и полагается дышать морям в штормовую погоду. Таня шла вдоль линии прибоя, изредка вытирая лицо от случайных брызг.

Если не считать пары камикадзе, прыгавших на крутых волнах метрах в пяти от берега, пляж был абсолютно пуст. День выдался  пасмурный и большинство  отдыхающих подалось в город, остальные отсиживались в своих номерах.

Тане сидеть в номере не хотелось. Не для того, она ехала двое суток в забитом плацкарте. Не для того она выложила двухмесячную зарплату за путевку. Совсем не для того, чтоб сидеть в четырех стенах и любоваться на репродукцию Айвазовского дурной полиграфии.

Сразу по приезде, даже не осмотрев толком свой одноместный полулюкс,   Таня  отправилась на пляж.

Огромный массив мутной,   ходуном ходящей воды и небо, завешанное седой дранью туч, произвели на нее удручающее впечатление.

В кои веки выбралась на юга, и  то умудрилась привезти на хвосте непогоду. Специально для вас, мадам – дождь, ветер и шторм в три балла. А ведь говорят, еще вчера была жара и температура воды плюс двадцать пять. Жизнь, как  всегда, подсунула ей засохший пряник…

Вот ведь Жанка успела ухватить самое солнце. Вернулась в отдел загоревшая, похудевшая  и  оттого еще более похожая на Шерон Стоун. Намекнула, что скучать ей не пришлось. Пожелала и ей, Тане, того же. С этакой снисходительной улыбочкой, за которую она с удовольствием выцарапала бы  Жанне глаза.

Ей и без этих ужимок известно, что на такую, как она мужчины не кидаются. Фигурой не вышла и лицом не красавица. Не всем же так везет, как этой блондинистой шлюшке.

Муж, BMW, трехкомнатная в самом центре и толпа любовников. Мало ей своего амбала. Даже плешивого Сашку-водителя вниманием не обошла, нимфоманка проклятая.

Таня вздохнула. Шлюшка…

Вот ее никто не посмеет назвать шлюшкой. Сама добропорядочность. Из дома на работу, с работы домой. Дома – кастрированный кот Сенька, вылизанные до стеклянного блеска полы   и унизительные пододеяльные забавы со свечкой.

И ведь никто ж не увидит, а все-равно, под одеялом. Иначе стеснительно…

Вот и достеснялась, дурында. Тридцатник уж стукнул, а все незамужем… Таня проглотила слюну, ставшую вдруг поперек горла, и  подняла голову.

Впереди  маячил черный остов пирса. Прогуляться бы по нему. Посмотреть на море сверху, облокотившись на перила. Только волны свирепствуют так, что вряд ли эта прогулка будет комфортной. Вымочит всю, с головы до ног. Как мышь. Хотя… Ну и что?

Она ведь и есть мышь. Серая мышь. Все у нее серое. И волосы, и глаза, и даже кожа. Но самое главное, жизнь у нее серая. Не то, что у Жанки. У той, наверное, что калейдоскоп – разноцветная, яркая, с разными запахами.

Как пахнут подмышки у водилы  Сашки? Таня не знает, да и, честно говоря, не хочет знать. Брезгует. А вот Жанка не из брезгливых. Жанка  знает.

И как выглядит сразу после оргазма  гендиректор Пал Палыч, она тоже знает.

Интересно, что делает  Жанка  сразу после того, как он, обессиленный и оглушенный, сползает с нее?

Достает косметичку и начинает прихорашиваться?

Лежит рядом и смотрит в потолок? Или, приподнявшись на локте, вглядывается   в его расслабленное лицо?

Таня, окажись она  каким-то чудом виновницей оргазма Пал Палыча, поступила бы именно так.

Села бы рядышком и разглядывала затуманенные  глаза, ловила малейшие мускульные изменения крупного рта, водила  пальчиком по надбровным дугам и благородному носу. Впитывала и запоминала.

Потому что второго раза наверняка не будет.

Потому что пути таких мужчин, как Пал Палыч и таких женщин, как Таня никогда не сходятся надолго. Да и вообще не сходятся.   Что там кривить душой.

Для него она такая же серая мышь, как и для всех остальных. Он вряд ли узнает ее на улице.

Может быть, все было бы иначе, носи она мини и крась губы в цвет темной вишни.    Она пробовала – ей идет. Только вот выйти на улицу в таком виде Таня никогда не осмелится. Потому что так ходят только шлюхи. Мать вдолбила ей это с детства.  

Сейчас-то она прекрасно понимает, что все не так. Что у ее мамаши  просто был бзик со страху,   что Таня принесет в подоле, точно также как когда-то она сама. Только что толку?

Понимание пришло, а ступор внутри остался.

И стоит только подумать о смене имиджа в более роковую сторону, как  перед глазами встает растрепанная родительница с занесенной для очередной пощечины ладонью и яростным  шипением на губах: «ШШШЛЮХА».

Как она отхлестала Таню тогда, после выпускного, за яркую помаду и обрезанную намного выше колен юбку… Лучше не вспоминать.

Таня в сердцах пнула распухшую от влаги коряжку. Совершив нелепый пируэт, та плюхнулась на влажный песок метрах в двух от заржавленной сваи пирса. И застыла. Маленькая и жалкая. Безответная.

Вот так и  жизнь пинает Таню при каждом удобном случае, а она лишь подставляет бока. Трусливая и покорная. Серая.

До Тани донесся восторженный вопль. С моря. Даже грохот волн не смог заглушить его исступленого энтузиазма. Несколько сумасшедших по-прежнему играли с морем в американские горки. Таня напрягла зрение, вглядываясь в их темные головы, то  взмывающие на поверхность, то исчезающие за  крутыми валами воды.

Смелые люди, острые ощущения, яркая жизнь.

А ведь у них, как и у Тани -  две ноги, две руки, а внутри кишечник.

Только они не боятся жить ярко, а Таня боится.   Всего боится. Боится узнать чем же так хорош водитель Сашка, если даже его противная плешь не отпугивает Жанну, боится попросить повышения зарплаты, чтобы не нарваться на презрительное « таких как вы, милочка, мы с десяток найдем и на меньший оклад», боится кокетливо улыбнуться Пал-Палычу ярко вишневыми губами, боится откинуть одеяло и явить миру щель,   бесстыже поглощающую свечку, боится матери, которой уже давно нет …

Не до конца веря в то, что действительно делает это, Таня сняла ветровку , затем мешковатую майку, джинсы и кроссовки.

Уложив все это в аккуратную кучку, она направилась к воде. Поспешно, почти бегом, стараясь не растерять остатков  неведомо откуда взявшейся решимости.

Первая же волна едва не сбила ее с ног, окатив холодной водой с верху до низу. Она же,   спустя секунду, приняла покрывшееся мурашками Танино тело в  объятия и потащила за собой в море.

Таня покорно легла на живот и чуть не взвыла от страха, когда ее подбросило на гребень первый раз. Потом был второй скачок, и вместе с ним пришел восторг. Всепоглащающий и неуемный. От этого восторга сердце готово было разорвать грудь.

Как же здорово! На два метра вверх, на три  вниз, на три метра вверх, на четыре вниз,   и так - снова и снова.

И пусть вода была по-прежнему серой, и небо над головой тоже, сама себе серой Таня  казаться перестала. Сильная, ловкая всадница. Настоящая Огневушка-поскакушка, вот кто она сейчас!

Минут через десять Таня оглянулась на берег, но за  взвесью брызг не смогла различить ничего напоминающего землю. В груди екнуло, а все мышцы разом налились тяжестью, словно на все конечности подвесили по гирьке.

Запаниковав, Таня потеряла контроль над собственным телом, и  тут же мутный вал накрыл ее с головой. Погрузившись под воду с распахнутыми от ужаса глазами, она видела, как крутятся перед ее лицом бурые взвеси водорослей, сорванные со дна штормом, и  поднимаются вверх серые пузырьки воздуха. Саму же ее со страшной силой тянуло ко дну.

Таня перестала быть наездницей, теперь волна оседлала ее.

Вскоре она уже не видела ни взбаламученного мусора, ни пузырьков – только вспышки, разноцветные и яркие, как рождественский  фейрверк.   А потом осталось лишь багровое марево, в котором белыми плетями мотались Танины руки,    все  еще пробующие бороться.   Затем пропало и марево...

Она почти пожалела о его исчезновении, когда с трудом разлепила веки. Перед глазами снова было небо. Серое, гнетущее, явно беременное дождем. Смотреть вверх было больно и неудобно, глаза слезились так, словно под веки насыпали песку. Горело  и все внутри.

Тане захотелось заплакать. Заорать в голос. Или захрипеть -как уж получится.

И она уже было раскрыла рот, как вдруг  небо заслонило лицо. Мужское. Встревоженное. С забавной прядкой мокрых черных волос, свисающих на лоб.

Лицо улыбнулось Тане. Таня улыбнулось лицу. И на какое-то время  даже забыла о коликах в напряженном, будто скрученном в жгут, желудке.

У ее спасителя были темно-синие глаза и густые черные брови. Он был красив, и ее голова лежала у него на коленях. Таня пошевелилась и вытолкнула «Спасибо» из  плохо слушающихся губ. «Да не за что» – весело ответил парень и, ухватив Таню за плечи,   усадил  на песок.

Таня сглотнула, сдерживая подступившую рвоту.

Черноволосый поднялся, отряхивая песок с красных  плавок-шорт. «Ну, вы в порядке? » – слова эти были уже чистой формальностью. Таня беспомощно подумала, что сейчас он уйдет. Не задержавшись ни одной лишней секунды в ее жизни. И кивнула, моментально смирившись. Привычка...

- Да жить будет,   - откуда-то из-за ее спины вынырнул жилистый бородач и положил стопку ее вещей на песок, - вот ваше добро.

Выпрямившись, он прошелся по Таниной фигуре  брезгливым взглядом, чуть задержавшись на животе, уютно распластавшемся у нее на коленях.

- Не беременная?

Таня замотала головой. Бородач хмыкнул.

- Ну вы даете, дамочка! С вашей ли физической формой в такое море лезть? Тоже мне, Мата Хари…

Он повернулся к черноволосому.

- Пошли, Петь. Опаздываем. – И снова Тане, через плечо. -  А вы Петрушу благодарите. Что заметил и  доплыть успел. А не то б уже рыб кормили на дне морском.

Таня снова промямлила “спасибо”. Черноволосый махнул ей  рукой на прощанье и они ушли. А Танин желудок наконец-то расслабился и ее  вырвало зеленоватой  слякотной массой прямо себе под ноги.

Утеревшись,   она долго еще  смотрела  вслед удаляющейся парочке. Бородач то и дело касался голого плеча своего спутника, а  тот высоко и заливисто смеялся. Их  плавки  яркими пятнами выделялись на однотонном пляжном  полотне . Когда они скрылись из виду, все вокруг снова стало серым.

"Может, гомики?" - подумала Таня.   Мысль  эта почему-то принесла ей облегчение. А потом пошел дождь.