20-ая строка

Однажды, а именно - сразу после школьных выпускных экзаменов, я, как обычно, курил в туалете, маструбируя, на сей раз пребывая в глубокой задумчивости. Именно в основном курил - пальцы левой руки почти бездействовали, и немного пепла приземлилось на мой на сей раз не слишком-то раскаленный член. Боль была в прямом смысле обжигающей, но состояние задумчивости - настолько глубоко, что слегка вскрикнув, я продолжил свои ритмичные подергивания. Боль при каждом сжатии и вытягивании сначала раздражала, а потом принесла неописуемо приятные, доселе неизведанные ощущения. Возможно, с тех пор удовольствие и боль для меня имеют причинно-следственную связь.

Я был - и во многом остаюсь - без ложной скромности амбициозен, материалистичен, врожденно искренне-циничен; возможно, в некотором смысле гуманен, рационален, пожалуй, во всем ищу выгоды - за невозможностью пока получить власть. А этого я хотел больше всего.

В общем, политика ждала меня. К тому же, папа… Ну, сами понимаете.

Я почти не готовился - зачем тратить силы на то, что принадлежит тебе по праву?

В списке поступивших я был 21-ым. Принимали двадцать. Папа покровительственно похлопал по плечу - мол, ничего, все еще впереди, а впредь знай… Одна из самых распространенных фамилий и странное имя, еще больше режущее глаз в этом сочетании, красовалось на двадцатой строке.

Я был зол на весь мир. На двадцатую строку - за весь мир.

Я целый год избегал знакомств с кем-либо, чье имя было созвучно ее имени. Я безудержно сочинял фантастичные планы мести, я рисовал в своем воображении заочно ненавистный образ - в сотне вариантов, и для каждоо из них готовил свое оружие. Я нарочно сдерживал порывы отыскать ее сейчас, ибо реализованная месть сейчас означала бы признание поражения, а я не собирался сдаваться. Я посею кучу надежд в душе провинциалки (о том, что она такова, говорила ее простонародная фамилия), а потом нечаянно разобью их вдребезги, и пусть убирается в свою деревню, умничающей всезнайке публично докажу, что она - круглая дура, избалованную вниманием красавицу без труда влюблю в себя и буду холоден, как лед, ханжу-моралистку, носящуюся со своей девственностью, как курица с яйцом, вовлеку в груповуху, папину протеже, кичащуюся этим, опущу в грязь будней, дикредитировав злополучного папашу, чью-либо еще протеже лишу несущей ей такую выгоду связи… Я жалел, что не могу осуществить все свом фантазии одновременно.

Я не привык проигрывать. И мое поступление через год было неожиданно легким и безболезненным.

Я с раздражением отметил отсутствие того самого странного имени в и простонародной фамилии в зачем-то вывешеном списке второкурсников, который я, конечно, не выискивал специально, но который как нарочно попался именно мне на глаза. Я возненевидел ее еще больше - она использовала мою мечту (правда, уже осуществленную) как проходную комнату на пути, предусмотренном ее планами. Надежда столкнуться с ней угасла. Да и смысл искать ее по большому счету исчез.

В очередной раз по-быстрому трахнув, я грубо отослал домой давно и всерьез привязавшуюся ко мне слишком хорошо знакомую истеричку, почти столь же давно и более чем всерьез надоевшую мне своей предсказуемостью и несбыточно-романтичными надеждами на мой счет. Когда она ушла-таки, я принялся яростно дрочить, и дрочил отчаянно, жестоко, без фантазий и мыслей, будто насилуя ту, бесследно исчезнувшую и оставшуюся непознанной.

Было все, что бывает, когда сбываются мечты. Непростительная забывчивость о них не выбила меня из колеи. Меня ничто не разочаровало, скорее, наоборот - я чувствовал себя, как рыба в воде. Я легко втирался в любое, самое закрытое общество, и через пару-тройку месяцев уже знал, что ассистентка профессора не так уж горяча в постели, как говорят, а вот преподавательница немецкого - совсем ничего, хотя ей и перевалило за сороковник, что сам профессор придерживается фашистких взглядов, хотя и не склонен этого афишировать (а то я бы его поддержал), и что доцент соседней кафедры - вообще голубой.

Однокурсники казались мне малыми детьми, и я не испытывал ни малейшего желания участвовать в их мальчишеских пьянках, разве что от скуки трахнуть одну-другую из группы. Правда, у меня складывалось стойкое впечатление, что я уже это делал - я давно обезличил их, заранее отождествив с одним из прелставляемых когда-то образов 20-ой строки, и, только глядя на них, знал наперед и наизусть все о каждой.

Я не искал ее. Я забыл о ней. Но через полгода она появилась сама, вернувшись из академического отпуска. Сначала в виде неведомо откуда возникшей фамилии в списке, затем - в виде бесчисленных интригующих домыслов, а месяц спустя - и собственной персоной.

Сказать, что она была красавицей, означало ничего не сказать. Строго говоря, она вовсе не была ею, но тем не менее приводила в замешательство всех мужиков, находившихся рядом., время от времени невинно пользуясь этим. Кто-то говорил, что она - честолюбивая и разборчивая шлюха, высасывающая из очарованных воздыхателей все, что ей вздумается, а потом неизменно оставляющая их, искренне удивляясь тому, что кто-то быть ей интересен дольше чем чуть-чуть. Но то, что ни один из пресловутых нуворишей не смог ее купить или хотя бы взять в аренду, говорило о многм, хотя и возникала злорадная мысль - может, просто никто не хотел?.. при этом она могда показаться романтичной мечтательницей, возможно - нимфоманкой, а возможно -девственницей, крутящей отчаянное динамо - так, в виде хобби. Кого-то искренне поражала ее непредсказуемая естественность, а кто-то видел в ней банальную позерку.

Она была загадкой. И на мгновение, увидев ее впервые, я забыл о том, кем она мне все-таки приходится. Мгновение длилось неделю. Когда неделя прошла, я понял, что все взлелеянные хитроумные планы мести оказались детским лепетом.

Она появлялась сравнительно редко, всегда бывала разной, ухитряясь не повторять даже стиль одежды; интерес к изучаемым наукам колелался от еле сдерживаемой зевоты до горящего в увлеченном споре взгляда.

Как и я, она легко втиралась в любую компанию, но наши однокурсники не возбуждали в ней (как и во мне) желания даже участвовать в общих возлияниях - всего лишь несколько раз она появилась на подобных вечеринках. На мои попытки превратить примитивный гудеж в серию пьяных политических баталий ответив плохо скрываемым раздражением, она тут же, вероятно от скуки, но всей душой отдалась разжиганию всеобщих надежд на "главный приз", и я с интересом наблюдал за этим марафоном, с трудом удерживаясь от участия и с нетерпением ожидая развязки, но, оставив их всех (я самовлюбленно исключаю себя, не говоря "нас", хотя…) истекать нерастраченной спермой или тратить ее на менее желанных, но более доступных кандидиток, она укатила в неизвестном направлении.

Мне порой казалось, что она тоже явно вынашивает мстительные надежды, всегда будто насмехаясь надо мной - а я и хотел, и не хотел столкнуться с ней на этаком ринге

В столичных клубах я порой встречал ее с невероятно разнообразным сопровождением - я ленюсь перечислять, но не устаю удивляться многогранности ее вкуса (или просто ее неразборчивости?). Мы неоднократно перекидывались короткими фразами, и некоторые из них я долго анализировал, размышляя: они - свидетельство ее глубокого интеллекта или столь же глубокой пустоты, в которой не услышишь даже эха?

Короче, я видел невооруженным взглядом, что мне - самоуверенному, амбициозному, циничному проныре и максималисту - она не по зубам. И я плюнул на все, внутренне согласившись опуститься до мелких пакостей. Но на них не хотелось размениваться - не школьник, в конце концов.

…На выпускном после вручения дипломов все моментально оказались в стельку пьяны, и не спасало даже присутствие сплошь и рядом так называемых высокопоставленных лиц. Я, как мне казалось, еще каким-то образом держался.

Наш короткий разговор был отрепетированной мною импровизацией, по моей теперешней оценке - довольно банальной; она подыгрывала мне, споря об очединых вещах. Я произнес случайную фразу и попал в точку, очевидно, она нарочно изобразила, что это так. Все было похоже на плохое кино или на сон идиота - у меня возникало ощущение, что это она пытается уложить меня в постель, желая последующей мести.

Возникал извечный российский вопрос: кого здесь дурят?

Мы целовались под проливным дождем, и вот уже я , незвестно как оказавшийся в ее огромной полупустой комнате, одним рывком срывал с нее платье. Когда она робко обронила "у меня не горы опыта, чтобы я могла ими делиться", я еле сдержался, чтобы не заорать НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!! Но произнес философски: "всегда бывает первый раз", в ответ же она шепнула: "Не горы - не значит равнина, всего лишь …дюны". Да уж, слишком поэтично для экспромта, а она, насколько мне известно, не поэтесса (да что мне вообще о ней известно?!!). Она все спланировала, и кажется, знала наперед свой ответ на извечный российский вопрос, собираясь отомстить мне (за что?), но я уже не думал ни о чем, лаская ее грудь и нежную шею, покусывая ее острые соски и почти упираясь в нее членом . "Можешь остановиться сейчас?" - вдруг спросила она, не пуская в себя. "Уже нет",- голосом победителя произнес я.

Гладя мои волосы и плечи, она почти пассивно принимала мои ласки, как бы походя сообщая заряды мне, и без того до предела накаленному, едва касаясь моей кожи, каким-то волшебным образом дотрагиваясь до самых электрических точек моего тела -она вела себя то ли профессионально, то ли искренне-невинно, сознательно отодвигая само действие. Наконец-то я впихнул в нее свой член - будучи слишком мокрой для мстительной наблюдательницы, она то чувственно сжимала и выталкивала его из себя, то вновь расслабленно разрешала проникать все глубже и глубже. То и дело меняя ритм, с рьяностью дилетанта я вонзался в нее, тискал ее упругое тело, кусая и облизывая каждый его сантиметр, буквально выворачивая ее чувственные губы. В конце концов она запрокинула голову, вскрикнула, вонзила свои длинные пальцы с острыми ностями в мои лопатки, ее лицо изменилось, став незнакомым - я даже не знаю - не то бесконечно притягательным, не то отталкивающим своей непонятностью. Она стонала, как сирена, и высокие стены ее полупустой комнаты откликались эхом, моя спина была исполосана в кровь, но я не чувствовал этого.

Пожалуй, она все-таки была профессионалкой - ничего подобного я не испытывал даже в тот раз, когда обжег свой член упавшим с тлеющей сигареты пеплом.

- Я люблю тебя, - выдохнула она. Я был на вершине триумфа. Нет, мне бы было мало унизить ее сейчас - я пропущу ее через все круги ада, я отыграюсь сполна - и уже не важно, за что, но я отыграюсь, я буду веревки из нее плести и ими же душить ее, я заставлю ее просить пощаде и кричать еще одновременно, я заставлю ее не чувствовать себя, я … я… да я смогу осуществить ВСЕ прежние фантазии, столь недавно казавшиеся детским лепетом, все сразу - ведь она бывает любая!

Я впился ногтями в ее бедро, лелея эти мысли, взглянул на нее - она открыла глаза, и, приняв его мстительно-мечтательный взгляд за мечтательно-влюбленный, решила поостудить мой пыл, небрежно бросив: "Да не впечатляйся ты так. В такие минуты я часто произношу эту глупость."

P. S. Политика дождалась меня - ведь я не привык сдаваться.