События эротические Б. Татьяны. Глава Эротические истории

Обнаружено на:

Опубликовано в журнале:

«Иностранная литература» 2002, №9

Среди книг

Татьяна Баскакова

Встреча с книгой как эротическое событие

Peter von Matt. Die tintenblauen Eidgenossen. Uber die literariseye und politische Schiveiz. Munchen — Wien, Carl Hanser Verlag, 2001

Петер фон Матт. Чернильно-синяя Швейцария. О литературе и политике Швейцарии. Мюнхен — Вена, Карл Ханзер ферлаг, 2001

Конечно, в представлении многих людей эротика — это только любовь между мужчиной и женщиной. Однако самое позднее со времени Зигмунда Фрейда бытует надежное знание о том, что любовь между родителями и детьми тоже является эротическим событием, равно как и любовь к природе, и любовь к произведению искусства...

Петер фон Матт (из книги “Чернильно-синяя Швейцария”)

Петер фон Матт (р. 1937) — швейцарский германист и литературный критик, ординарный профессор новейшей немецкой литературы в Цюрихском университете и внештатный преподаватель в университетах Базеля и Берна, член трех немецких академий (Дармштадтской, Гёттингенской и Дрезденской), человек, чьи заслуги в области науки были отмечены многими наградами, в том числе орденом “За заслуги” (1997) и премией им. Фридриха Меркера по эссеистике (2001), и кого немецкий критик Марсель Райх-Раницки назвал “самым значительным писателем немецкоговорящей Швейцарии”. Он автор книг “Предательство любви. — Неверные любовники в литературе” (1989), “Опустившиеся сыновья и непутевые дочери — Семейная катастрофа в литературе” (1995), “Подозрительное великолепие. — О поэтах и поэзии” (1998), “Литературоведение и психоанализ”. В книгу “Чернильно-синяя Швейцария” вошли его статьи и выступления разных лет, а также большое эссе, написанное специально для этого издания: “Культ эмблематических образов и борьба с ними. Путешествие во времени по литературной и политической Швейцарии”. Последняя книга фон Матта вызвала огромный интерес, много откликов, и те слова, которые сказал о ней рецензент Вильфрид Шильткнехт, выражают, видимо, мнение большинства его коллег: “В настоящее время в Швейцарии не существует другого труда, столь плодотворно посвящающего читателя в те удовольствия, которые дарят швейцарские писатели”.

Книга фон Матта со многих точек зрения удивительна. Это не история швейцарской литературы и не совокупность отдельных литературоведческих исследований, а что-то вроде личных заметок влюбленного в литературу, чувствующего, если можно так выразиться, неодолимое эротическое влечение к ее плоти — и при этом очень искушенного (в литературоведении, в политике и истории, в знании людей и бытовых реалий разных эпох) — читателя. К тому же читателя, умеющего облекать свои мысли и впечатления в совершенную художественную форму.

Отношение фон Матта к книгам нехарактерно для современной эпохи, обычно воспринимающей их с меньшей серьезностью. Для него книга не есть эстетический феномен (как для многих интеллектуалов), объект беспристрастного научного исследования (как для профессиональных ученых) или элемент досуга (как для большинства читателей). Он прежде всего ищет в ней смысл, причем смысл, актуальный для сегодняшних людей. Смысл, постигаемый не только разумом, но и чувством. Анализируя в статье об эмблематических образах феномен воздействия литературных клише (таких как образ Вильгельма Телля) на общественное сознание швейцарцев в XVIII и XIX веках, он пишет: “Общностью высшего порядка, обладавшей огромной эмоциональной весомостью, служили тогда старые истории о героях. Они выполняли функцию парарелигиозной мифологии... Они образовывали вторичную религиозную систему, причем полную — с политическими святыми, мучениками, грешниками и миротворцами...” Поскольку швейцарцы продолжают жить в той политической системе, основы которой были заложены в период Французской революции, старые клише и поныне воздействуют на умы. Но дело даже не в этом. По мнению фон Матта, значимые литературные произведения меняют общественную атмосферу (в послевоенной Швейцарии такую роль сыграли прежде всего произведения Макса Фриша и Фридриха Дюрренматта), влияя таким образом на мироощущение даже тех людей, которые вообще не читают книжек. Человек способен воспринимать мир только через образы, в конечном счете созданные и создаваемые художниками, образы, которые со временем превращаются в мертвые клише, загораживающие реальность, или забываются (хотя это не обязательно означает, что их полезный — для сегодняшнего человека — потенциал исчерпан). Поэтому, по Матту, задача политики, которая хочет оставаться реалистичной, — “непрерывная критика эмблематических образов”, задача “наблюдателей” литературного процесса, к которым он причисляет себя, — “работа против неоправданного забвения, работа, способствующая правильной памяти о прошлом”.

Ценность хорошей литературы, утверждает Матт, не в том, что она предлагает какие-то рецепты деятельности, она просто показывает соотношение между видимостью и реальностью, маркирует наличие кризисов и болевых точек (сколь бы фантастичной, экспериментальной, элитарной и прочая, и прочая она ни была). Литература ценна тем, что занимает “позицию между фронтами”. Тем, что ее интересует прежде всего индивид. (В статье “Критический патриотизм” фон Матт как бы вскользь бросает фразу, на мой взгляд очень важную для понимания мифотворчества и литературного творчества вообще: “Поэты с их древним способом переживать мир воспринимали всю землю как собственное тело и собственное тело как часть всей земли, поэтому их речь была глубоко интимной, но вместе с тем пугающе непреложной для всех”.) И тем, что она представляет собой род познания, может быть более совершенный, нежели тот, что ассоциируется с современной рациональной цивилизацией, ориентированной на прогресс: “Поэзия есть форма речи, которая не только доводит до нашего сведения то, о чем она говорит, но и заставляет нас почувствовать это сердцем, и кожей, и всем нутром. Она потрясает раньше, чем мы ее понимаем, потому что такое потрясение — необходимая предпосылка понимания. Поэзия есть не что иное, как речевая форма проявления человеческой целостности” (эссе “Томас Хюрлиман выводит на сцену танцующие мертвые души”); “литература как коммуникативный институт немыслима без своего праздничного аспекта. Быть праздником, делать возможным публичный праздник — одна из старейших функций литературы” (эссе “Инсценирование политического бессознательного в литературе”). Вместе с тем литература заключает в себе нечто опасное, ибо даже вздорная или вредная мысль, заключенная в красивую форму, становится очень притягательной. Эту идею автор иллюстрирует в эссе “Культура, и война, и часы с кукушкой”, разбирая происхождение часто цитируемого журналистами афоризма о том, что Швейцария за двести лет демократии и покоя не изобрела ничего, кроме часов с кукушкой.

Нетрудно заметить, что фон Матт, мягко говоря, небеспристрастен к тем авторам, о которых пишет. Ему больно, что ошеломляющий успех действительно заслуживших свой триумф Фриша и Дюрренматта вытеснил из сознания швейцарцев писателей первой половины ХХ столетия, — и он упоминает в статье, посвященной другой писательнице, ныне почти забытую Регину Ульман[1], приводит большой отрывок из ее новеллы. Цитируя отрывок из рассказа трагически погибшей Адельхейд Дюванель (1936—1996), всю жизнь писавшей об одиночестве и безумии, он не может удержаться от удивительного замечания: “Если бы эта фраза принадлежала Роберту Вальзеру, как бы ее цитировали и комментировали поклонники вальзеровского таланта!” Сожалея о том, что Готхельфа (1797—1854) теперь не читают, поскольку его романы написаны на трудном диалекте, фон Матт даже проявляет что-то вроде ревности к немцам Гюнтеру Грассу и Арно Шмидту, произведения которых находят своих читателей, несмотря на то, что тоже обильно “сбрызнуты” диалектальными формами. Фон Матту нравятся очень разные по своей проблематике, стилистике, “масштабности” авторы; они все ему дороги, все в его представлении вплетают свои голоса в многоголосие нашего времени.

Вошедшие в сборник статьи разнохарактерны, они посвящены не разбору всего творчества или каких-то произведений того или иного автора, а скорее рассмотрению отдельных аспектов, которые произвели особенно сильное впечатление именно на фон Матта. У Фриша его интересует “метафизическое измерение”, понимание истины как “молнии, и удара, и взрыва”, сочетание “работающего разума с инстинктом хорошего повара”. Эссе “Одиночество Дюрренматта” вскрывает визионерский характер творчества этого художника, который пытался описывать в словах преследовавшие его зрительные образы, причины и парадоксы его длительной полемики с Фришем. У Роберта Вальзера Матта завораживает прежде всего “пожизненная игра”, которая одновременно была “культовым служением. Очень праздничным и очень ироничным”. В большом психоаналитическом эссе “Слабость отца и удовлетворенность сына” он пытается приблизиться к пониманию парадоксальной натуры Вальзера, исходя из его взаимоотношений с родителями.

Фон Матт дает почувствовать уникальность каждого из тех миров, которые конструируют любимые им писатели. “Ветер, смерть и мотыльки” — так (в названии одного из эссе) обозначил он, например, параметры мира, существующего в романах современного швейцарского автора Герхарда Майера[2]. “Ветер в этих книгах, в пространстве этих книг, с одинаковой нежностью прикасается к крошечному и к громадному. Он устраняет различия между великим и малым, значительным и банальным, историческим и безымянным, и еще между тем, о чем вспоминают, и сегодняшним, и даже между искусством и жизнью, между нарисованным и естественно выросшим, между придуманным и ощутимо присутствующим... Из-за этого ветра все оказывается связанным со всем, и время становится простым придатком”. Описанная смысловая структура находит выражение и на уровне грамматики: “Речевую конкретность хрупкие взаимосвязи, создаваемые этим ветром, обретают в придаточных предложениях, которые у Герхарда Майера выстраиваются в длинные цепочки... Почти вальзеровская вежливость сквозит в конъюнктивах, позволяющих читателю истолковать все так, как ему более всего по нраву: как фантазии, переплетение интеллектуальных вымыслов... объективное описание или как серьезную, внятную мудрость”. Во всей книге фон Матта ни разу не встречается указания на жанровую принадлежность произведений. Зато в эссе о Герхарде Майере он, то ли всерьез, то ли не совсем, предлагает классифицировать писателей так, как Парацельс классифицировал духов: разделять их на относящихся к стихиям огня, воды, земли и воздуха...

Фон Матт рассуждает о сложности, даже “элитарности”, которая может скрываться за кажущейся простотой (показывая, например, как “разбухает” при вдумчивом чтении смысл рассказа-фразы Петера Бикселя: “Пьяный поднимает голову, смотрит на меня, говорит, я расскажу тебе все, и умолкает”). И он же честно старается объяснить, почему любит некоторых экспериментаторов, смысл произведений которых понимает плохо (эссе “В первобытной чаще с Урсом Видмером[3]”) или практически не понимает совсем (эссе “Попытка почитать Юрга Ледераха[4]”). Ответ, который он дает на этот странный для литературоведа вопрос, неожиданно оказывается ключом, позволяющим мгновенно понять-почувствовать, чем, собственно, является для Петера фон Матта “эротическое событие” чтения:

“Читатель должен просветлять не текст, но, читая, самого себя. Он должен начать светиться, как если бы сам был замечательным произведением искусства”.

Татьяна Баскакова

[1] Творчество Регины Ульман (1884—1961), писавшей о простых верующих людях, ценили и поддерживали Р. М. Рильке, Г. Гессе, Т. Манн. Фон Матт цитирует ее новеллу “Барочная церковь” (1925).

[2] Герхард Майер (р. 1917) начал писать очень поздно, первый сборник его стихов, “Трава зеленеет”, вышел в 1964 г. и сразу же был удостоен литературной премии кантона Берн. Майер получил широкую известность как автор трилогии “Остров мертвых” (1979), “Бородино” (1982), “Баллада о снегопаде” (1985), а также романов “Страна ветров” (1990) и “Темный праздник жизни” (1995).

[3] Урс Видмер (р. 1938) — автор текстов, в которых обыгрываются элементы поп-культуры. Повесть “Рай забвения” напечатана в “ИЛ”, 1988, № 9. Фон Матт разбирает его роман “В Конго” (1996).

[4] Юрг Ледерах (р. 1945) — переводчик, саксофонист, драматург и романист, который строит свои произведения по внелитературным моделям и причисляет себя к сюрреалистам. В эссе идет речь о его романе “Эммануэль. Словарь воодушевленного фланера” (1990).

© 2001 Журнальный зал в РЖ, "Русский