Транзитный пассажир

Крик чайки, словно плач младенца... Где это было? Зачем? Спать... Так сладко спится сегодня, легко... Этого утра не существует. Тепло, спокойно...

Снова крик чайки — жалобный , унылый. Такой одинокий! Чего она так надрывается? Отчаянье чайки. Автомобильный клаксон. Стоп!

Он открыл глаза, и вместо привычного, крашеного белой краской потолка, на котором знал каждую трещинку, увидел над собой абсолютно черное, беззвездное небо. Оголтелая луна бесстыдно пялилась невидящим взором, выставив на всеобщее обозрение свою дряблую, мясистую физиономию. Значит, еще ночь. Но почему так светло? И как так случилось, что он не в кровати, не в своей, пусть неуютной, но родной комнатенке, а на улице? Вот и трава под рукой... Он сжал траву в пригоршню, вырвал, поднес к лицу и, зажмурившись, с удовольствием понюхал. Трава как трава. Терпкая. Лето...

Снова крик чайки. Стоп! Какое, к черту, лето? Еще вчера он пьяным не мог взобраться по скользким ступенькам своего подъезда! Сейчас же январь! Какая, к дьяволу, трава? Какие чайки?

Где-то слева загудел автомобиль. Он повернул голову и изумился: с невысокого холма, на котором он спал, открывался странный, невероятный пейзаж. Широкая, пологая долина, расстилавшаяся перед его взором, сплошь была загромождена старыми автомобилями, брошеными как попало. Автомобили, автомобили... До самого горизонта кузова, оторванные бампера и битые лобовые стекла. Мятые двери всех возможных цветов. Сплошные легковушки, упирающиеся друг в друга фарами и капотами, наползающие одна на другую, смятые с боков и сверху... А рядом — почти целые... Это что за свалка?

Он встряхнул вдруг прояснившейся головой и вспомнил, что зовут его Сергеем, тридцать четыре года от рождения. Но как он, коренной москвич, никогда не выползавший из столицы далее края света, называемого Тверь, мог оказаться на этой сумасшедшей, поражающей воображение , свалке — он объяснить не мог. Это не могло быть Подмосковьем. Это не могло быть Россией. Что-то еще было не так. Он еще раз тряхнул головой, и понял, что не узнает ни одной марки машин, хотя в родной его Москве чего только не встретишь! Странно. И свет...

Почему светло, если луна и ночь? Почему, как днем? Он резко приподнялся на локте, обернулся в другую сторону и обомлел:

Сонька! Она безмятежно спала, раскинувшись на примятой траве, рядом с ним, под этой чужой, жирной, глазеющей луной, вполне оправдывая имя, данное ей при рождении. Надо же, Сонька!

Вихрь воспоминаний бешено закрутился в его голове, с четкостью фотовспышки выхватывая из из мрака Соньку, ту самую Соньку, которую он знал шесть лет назад. Вот она, немыслимо грациозная, по-кошачьи изогнулась в танце на тяжелом столе его комнаты, прекрасная и зовущая, обнаженная, коварная нимфа. Вот она, уже совсем другая, изломанная и несчастная, опустив голову плачет над собой в широком кресле, и ее прекрасные, длинные каштановые волосы касаются грязного, заплеванного пола, и руки ее, с такими тонкими, музыкальными пальцами, тяжело вздрагивают, не в силах сдержать внутреннее напряжение.

Вот она бесшабашно, безумно хохочет, запрокинув назад голову, и ее нежная шея полна благородной стати, присущей царицам. Нефертити! Любил ли он ее? Наверное, да... Желал ли он ее? Всегда... Безумно и страстно. Она была беззаботным мотыльком, весело влетевшим в его жестокую, беспробудно пьяную жизнь, и сразу, одним только взмахом своих невесомых крылышек, избавила его от назойливых подружек, тяжело и настойчиво добивавшихся его, Серегиной благосклонности.

Это Сонька! Бог ты мой, это же Сонька!

Она все еще спала, и легкий махровый халатик ровно поднимался в такт дыханию, предательски приоткрывая нежную ложбинку между ее грудей, ту самую родинку, которую он так хорошо помнил все эти годы.

Он вздохнул, и протянул слегка задрожавшую руку, желая прикрыть ее оголишееся тело, но почему-то коснулся этой самой, такой заветной родинки, и неземное, страстное желание густым туманом поплыло по его телу, медленно разливаясь откуда-то из области сердца, наполняя живот и шею, проникая в конечности. Он коснулся ладонью ее груди, маленькой, упругой, и сквозь ткань халата ощутил ласковую твердость соска. Сонька чуть дрогнула во сне и сладострастно вздохнула. Желание усилилось и Сергей не стал ему противиться. Нежно, как только мог, он просунул в вырез халата сначала указательный палец, лаская тонкую, чувствительную кожу, а затем и всю ладонь, ощущая сказочное, волшебное тепло желанной женщины. Она все еще не проснулась, но задышала резко и часто. — Сонька... — тяжело выдохнул Сергей, задыхаясь в порыве охватившей его страсти, и она вся подалась ему навстречу, с гибкостью мягкой, грациозной кошки обвила его шею руками, подставила пухленькие губки...

Сонька! Вот она, вся такая податливая, его Сонька! Больше ничего не интересовало Сергея, и они слились в едином, сладостном порыве. Потревоженная трава скрипуче застонала, беспомощно подминаясь под их разгоряченными телами. Одинокая, сморщенная дыня луны бестолково и равнодушно смотрела на них из непроглядной черноты неземного, бархатного неба. Чужого неба. — Вот и ты пришел...— утомленно протянула Сонька, когда трава перестала качаться под их телами. — Что значит: "Вот и ты?" — ревниво и недоуменно спросил Сергей. — Значит,"Ты" — умиленно улыбнулась Сонька, медленно поднимаясь с травы. Ее тонкие пальцы сплелись, обняв колени, и на Сергея вновь пахнуло тем домашним уютом, который всегда окружал Соньку. Ей, как легкой бабочке, стоило только присесть в любом, пусть самом неблагоустроенном месте, и тотчас вокруг нее начинали распространяться ровные круги покоя и блаженства, чего-то совершенно необъяснимого, делающего любую конуру роскошным, теплым дворцом. Сонька непонятным образом носила с собой эту капельку уюта, как улитка носит на себе свой домик, и это очаровывало Сергея, заставляло забыть рядом с ней все свои обиды и поражения, обязывало любитьее до глубины души. — Пойдем домой — мурлыкнула Сонька, и Сергей хотел возмутиться, сказать, что вот он, его дом, рядом с ней, но очередной автомобильный гудок, словно вскрик чайки, заставил его взглянуть на уставленную железными монстрами долину позали Соньки, и он только согласно кивнул, сообразив, что она будет с ним, а значит, дом его никуда не исчезнет, значит...

Он встряхнул головой и вдруг испугался: что за чертовщина? Прямо, гипноз какой-то! — Пойдем — еще раз просяще прошептала Сонька, протягивая ему тонкую, изящную руку. — Ты спишь совсем, Соня -нежно проговорил Сергей, внезапно успокоившись. -Все спят... — неопределенно ответила Сонька и плавно перетекла в вертикальное положение: иначе это движение нельзя было назвать, слишком уж грациозно!

Сергей тоже тяжело встал, держась за Сонькину руку, и она тихо повела его куда-то влево, огибая вершину холма. Через несколько шагов его глазам предстал город.

Это был странный город — белый, словно изваяние. Он выпирал наружу из окружающих его зеленых полей, как выпирает из треснувшего платья тугая женская грудь, стремящаяся ощутить свободу, непознаность этого мира. Всем своим существом Сергей почувствовал, что этот город живой. Он живет своей личной, персональной жизнью, вовсе не зависящей от сотен тысяч жизнешек его обитателей. Он эгоистичен, распущен, развратен до безобразия, до самой последней крайности, но, тем не менее, живой! Этот город вовсе не являлся нагромождением домов и переплетением улиц, нет. Этот город был Существом, причем существом разумным.

Сергею вновь стало страшно, но мирная Сонькина рука ласково тянула его туда, вниз по склону холма, успокаивала и нежила.

Небо светлело с каждым шагом, и из бархатно-черного уже превратилось в зеркально-свинцовое, серое, холодное и притягивающее одновременно. Город отражался в этом небе. Отражался и холм, по которому спускались Сергей с Сонькой. — Почему же я не отражаюсь? -удивленно подумал Сергей, так буднично, просто, как будто он всю свою жизнь, с самого рождения, только то и делал, что отражался в зеркально-свинцовом небе.

Луна тоже стала зеркальной и плоской. — Я не на Земле — вдруг отчетливо понял Сергей, и липкий, удушливый страх пополз по его ногам, обнимая колени, мешая двигаться. — Идем, мой ненаглядный!— голос Соньки звучал приглушенно, словно сквозь ватное одеяло, и Сергей внезапно понял, что она все делает бессознательно, так и не проснувшись! Она спит! — Соня! Ну-ка, проснись! Открывай глаза! — Зачем? — Сонька лениво приподняла веки — я и так здесь все знаю.

Она нежно обняла Сергея за талию, и это объятие неожиданно быстро успокоило его. Он даже не удивился, только в глубине сознания осталась тонкая, едва ощутимая струна, звенящая чуть тревожно: что-то не так! Никогда еще он, Сергей, не был подвержен столь резким перепадам настроения, страха и счастья. Никогда его душа не разрывалась пополам. Он был цельной личностью и не желал раздваиваться.

Они спустились по пологому склону холма до первых зданий и город принял их в себя, так, как принимают пищу. Он всосал их в свою улицу, длинную, изогнутую, как пищевод, и Сергею на миг показалось, что невысокие, молочно-белые дома сокращаются, словно мышцы желудка. Он вздрогнул, но Сонька, повисшая на его руке, все так же спокойно шла рядом с ним, мурлыкая неясную, нежную мелодию.

Навстречу им, шатаясь, прошел изрядно помятый, невзрачный серенький мужичонка. Неотвязная луна серебрила его внушительную лысину. — Пьян, что ли? — пробормотал Сергей. — Здесь тоже пьют — Эхом отозвалась Сонька и крепче ухватила его за руку. — Сонь, подожди! Ты скажи мне, куда я попал? Где это — здесь?

Сергей остановился, глядя в полузакрытые Сонькины глаза, тряся ее за плечи. — Сюда — все так же певуче растянула Сонька, не пытаясь освободиться. — Боже мой, я тебя спрашиваю, что это за город? — Дуггур

Сонька отвечала односложно, глупо улыбаясь и растягивая слова — Да что с тобой, Соня? Или — со мной?

Сергей не на шутку перепугался, страх тоненькой, противной струйкой сбежал посредине спины, раздвоился и достиг коленей. — Мы с тобой здесь — медленно пропела Сонька, констатируя уже принятый Сергеем факт.

Из ближайшего переулка вышли еще две девушки. Одна маленькая, рыженькая, в светлой мини-юбочке и обтягивающей кофточке, другая тонкая и стройная блондинка в длинном платье. — О, Соня, ты с кавалером?! — Это мой старый друг.

Сонькин халатик вдруг шевельнулся, словно живой, и маняще приоткрылся. Вновь все тревоги улетучились из головы Сергея — думать он мог только об одном. — Так пойдемте к нам в гости! — рыженькая полупредлагала— полупросила. Ее подруга — манекенщица, что ли? — только мило улыбалась холодными щелочками губ. — А что ? Чем еще заниматься? — Соня выскользнула из рук Сергея, подхватила его под локоть, и он только согласно кивнул. Рыженькая отпустила свою подругу и повисла на другой Серегиной руке. — Кэтрин — представилась она. — а подругу мою зовут Татьяной.

Манекенщица улыбнулась чуть шире, и пошла назад в переулок.

— Ого! — только и сумел подумать Сергей, неожиданно для себя оценивая грацию и изящество движений блондинки.

Компания пересекла квартал по переулку, перешла мост над молочно-белой, парящей рекой и вскоре оказалась у ничем не примечательного дома, точной копии своих белых соседей по переулку. — Прошу вас — манекенщица впервые открыла рот и Сергей каким-то шестым чувством уловил ее сдержаную воспитанность.

Внутри дом оказался намного больше, чем представлялся Сергею. Просторный холл, посредине которого журчал маленький, серебристый фонтанчик, просто очаровал его, и Сергей уронил свое тело в стоящее в углу широкое, мягкое кресло, почувствовав усталость. Прогулка под свинцовым небом почему-то оказалась утомительной.

Девушки ушли на кухню и он попытался собрать воедино все свои ощущения, составить ясное и четкое представление об этом городе, но не мог. Мысли, словно скользкие змеи, выворачивались из клубка, расползались по уголкам мозга, таились, каждая в отдельности, не желая переплетаться и иметь продолжение. Вернулись девушки, начали сервировать небольшой, с изящными гнуты ми ножками, столик, стоящий у огромного дивана.

Сергей молча наблюдал, незаметно для себя любуясь их движениями. Женское тело красиво всегда, а тут... Перед его глазами сновали туда — сюда три фурии, три грации, и Сергей просто немел от восхи щения, глядя на их работу. Он забыл обо всем.

Кэти, живая и быстрая, всплеснув руками, воскликнула что-то , неуловленное разумом Сергея, рыжей молнией метнулась в соседнюю ко мнату и вернулась оттуда с огромной, запыленной бутылью. — Вот! — торжествующе воскликнула она, водрузив бутыль в центр ко мпозиции из салатов и мясных закусок. Татьяна в очередной раз улыбнулась одними губами и мягко завершила натюрморт четырьмя хрустальными бокалами на изящных длинных ножках. — Прошу к столу. — Да, давайте, давайте!— Кэтрин словно светилась в предвкушении засто лья. — Давай, Сергей, подвигай кресло!

Он послушался ее, встал, подкатил неожиданно легкое кресло к столику и, увидев, что девушки разместились на диване, сел напротив них. Жизнерадостная Кэти уже откупоривала своими прелестными зубками зеленую пробку с бутылки. — Сургуч, что-ли? — удивился Сергей, — тогда, черт побери, сколько же это стоит!

Вино оказалось очень ароматным и чуть терпким на вкус. Сергей уже давно не пробовал ничего подобного — только один раз, кто-то из далеких родственников привез что-то похожее из загранкомандировки. Ну, у богатых свои привычки! Цена тому напитку называлась астрономическая, и Сергей тогда чуть пригубил бокал — он презирал показное богатство. Зато сейчас пил с чувством огромного удовольствия, смаковал каждую каплю незнакомого , пряного напитка, прокатывающуюся по его языку и небу.

Девушки не отставали, и вскоре их дружеская пирушка ничем не отличалась от стандартного вечера в московской Серегиной квартире. Пьяные голоса, перебивающие друг друга, слились в единый ровный гул в замутненом созна нии Сергея. Он почувствовал только, что куда-то проваливается, исчезает. Стены комнаты растворились в невесть откуда взявшейся дымке, четырехуго льник потолка дрогнул и стал уплывать куда-то вкось, медленно кружась. Сергей с юношеских времен не испытывал этого ощущения и очень удивился. Мозг почти автоматически отметил крепость напитка. Сергей попытался взять себя в руки, обрести контроль над окружающим, но не смог... ... Он проснулся абсолютно голым на широченной кровати, в небольшой, затемненной шторами комнате. Рядом с ним мирно посапывали носами обе Сонькины подружки, также в костюме Евы. Соньки в комнате не было.

Сергей поднялся, стараясь не разбудить девушек, собрал свою одежду с мягкого ковра, устилающего пол и медленно натянул ее на себя. — Какого черта? — Подумал Сергей, сам не понимая, что он имеет в виду, скользнул взглядом по обнаженным женским телам и внезапно почувствовал непреодолимую неприязнь. Сразу же захотелось на свежий воздух, прочь из этого шикарного гадючника! — Сонька-то где? — сверкнула тревожная мысль и Сергей, тихонько прикрыв

двери, вышел из комнаты. Он обошел весь дом, заглянул на кухню, быстро

доел вчерашний салат, не убранный со стола, и вышел на улицу.

Все та же свихнувшаяся луна одиноко торчала в свинцово-сером небе. — Не заходит она тут, что-ли? — подумал про себя Сергей, сплюнул под

ноги и пошел по улице.

Белесый тротуар стелился под ногами, идеально ровный, ничем не выщербленный. Точно такой-же протянулся по другую сторону улицы, а вот

проезжая часть... Только теперь Сергей осознал, что он не видел в этом

городе ни одного автомобиля. Гладкая, ровная дорога, казалось, никогда

за все время своего существования не чувствовала прикосновений колеса.

Сергей огляделся вокруг: белые дома, лишь слегка разнящиеся в архитек туре, дорога, два тротуара... И ни одного дерева, ни одного газона. Каменный город. Даже нет, не каменный. Просто чужой, словно выращеный из чего-то непонятного, не допускающий в свою среду никаких проявлений живой природы.

Улица вывела его на квадратную площадь, в центре которой невысокой, толстой струей осквернял небо невообразимо пошлый фонтан. Его основание представляло собой гипертрофировано толстый мужской детородный орган. Вода, тугими толчками выплескивающаяся из вершины, была молочно-белой, отчего создавалось полное впечатление гигантского, неестественно пошлого , непрекращающегося семяизвержения. — Господи ты Боже мой! — только ахнул изумленно Сергей, и одна только эта мысль, одно упоминание Имени Божьего горячей болью хлестнуло по мозгам, заставило закружиться больную голову так, что Сергей качнулся и чуть устоял на ногах. — Что я тут делаю! Зачем я здесь? — вопросы, так долго тормозившиеся постоянной Сонькиной опекой, наконец-то всплыли на поверхность его встревоженного, смущенного разума. — А это? — Сергей отвернулся от фонтана, равнодушно предевавшегося веч ному онанизму, и уперся взглядом в серое, выделяющееся своей архитекту рой, здание в конце площади. Огромное, кубически-корявое, оно чем-то напоминало мавзолей незабвенного Ильича на Красной площади, давило своей тяжеловесностью. На верхнем кубе забытая Богом луна высвечивала омерзительный барельеф странного, страшного идола с женскими грудями и красной пятиконечной звездой во лбу. — Бафомет... — всплыло откуда-то, из неведомых глубин памяти давно про читанное и, казалось, прочно забытое. Страх и отвращение мелкими ручей ками потекли по спине. Непрекращающаяся муть в голове довершила дело: Сергей не смог устоять, сел прямо на блестящую, чуть ли не стеклянную брусчатку площади и его наконец-то вырвало.

Почти сразу же мир вокруг него обрел надлежащую резкость, мозг получ ил способность мыслить. Стало намного легче, но одно ощущение — против ное, непередаваемо ужасное ощущение того, что он находится в самом цент ре, в чреве вселенской пошлости, в рассаднике разврата — это ощущение осталось. Сергей сидел, пытаясь осмыслить, придать словесную форму пережитому и понятому интуитивно, сидел, упираясь руками в белое стек ло площади, вымощеной по неизвестной технологии, и вдруг заметил, что эти камни, эта непонятная твердая субстанция, впитывает его рвоту, жадно, надрываясь, только что не чавкая, словно неведомое, омерзитель ное живое существо, противоестественное созданиям Божьим, но, тем не менее, живое. И оно с почти видимым удовольствием жрало его, Сергея, блевотину!

Его еще раз вырвало, откуда-то взялись силы и Сергей вскочил, кинулся прочь с этой жуткой, странной площади, прочь, куда глаза глядят, но не успел пробежать и несколько шагов как столкнулся со здоровенным верзилой.

Сергей хотел извиниться, но тот даже не заметил столкновения. Осолове лые, бессмысленно счастливые глаза этого создания не излучали ничего человеческого. Он брел, пошатываясь, абсолютно голый, по этой кошмарной площади и пытался привести в состояние эрекции свой обезжизненный, бол тающийся член. Ничто другое в этом мире его не интересовало.

Сергей посмотрел вслед уходящему, мысленно сосредотачиваясь, и вдруг заметил углубление в брусчатке, словно одного камня не хватало. И к этому углублению по молочно-белым блестящим камням площади полз неесте ственно огромный, толщиной в человеческую руку, белый червяк. Это была не змея — змеи так не ползают! Это был именно червяк!

Проползая мимо Сергея он чуть приподнял то, что должно было быть головой, и Сергей заметил на его белой коже глаза! Он встретился с ним взглядом! Сергей готов был поклясться, что это глаза разумные, более того, что это — глаза человека, но червяк спокойно прополз дальше, достиг впадины в брусчатке и вдруг втек в нее, словно расплавившись. Мостовая снова была идеально ровным. блестящим покрытием...

Сергей протер глаза и, обняв водосточную трубу, прислонился к стене здания, не в силах придти в себя. Он тяжело дышал, вздрагивая всем телом. Мозг отказывался воспринять увиденное. Из трубы вдруг прямо на площадь вылилась порция помоев, пахнуло резко и неприятно. — Тьфу ты, черт, это же канализация! -смог брезгливо подумать Сергей, и, отпустив трубу, потихоньку пошел вдоль здания. Брусчатка площади позади него жадно впитывала нечистоты.

Он уходил по краю кошмарной площади, подальше от этого места. Пустота мыслей ритмично чередовалась с полной, абсолютной чернотой, неспособно стью воспринимать действительность. Груз всего пережитого, до конца не осмысленного, сделал из Сергея послушную марионетку, зомби, бредущего не знамо куда. Периодически включающееся зрение выхватывало из мрака небытия ровную, почти зеркальную поверхность под ногами или неясный контур какого-то здания впереди — он не мог сфокусировать взгляд, чтобы рассмотреть получше, да и не старался. Он забыл о возможностях своего тела и разума.

В таком сомнамбулическом состоянии Сергей добрел до конца площади. Скрипнули, открываясь , двери, но он не обратил внимания на звук, просто констатировал его присутствие в переполненном впечатлениями мозгу. Еще раз скрип... Крик?

Крик чайки, словно плач младенца... Это уже было?!

Он повел глазами и обнаружил себя в мягком, уютном полумраке. Он осо знал, что это — полумрак, что это — он, Сергей, стоит в нем, и качаются вовсе не высоченные стены здания, а он сам. Как он сюда вошел? из зубцов сложного механизма мышления выпал чужеродный факт, откатился в сторону, чтобы быть понятым и познанным после, и ржавое колесо мыслей шелохнулось, двинулось, стало убыстрять свое вращение, приводя человека в естествен ное, думающее состояние. — Музей, что-ли? — появилась первая мысль, и Сергей, еще пошатываясь, подошел к висящим на стене картинам.

Дикое, противоестесственное совокупление красивой, полногрудой женщи ны с огромных размеров кабаном передернуло его. Такой откровенной, да еще и талантливо изображенной порнографии он не ожидал, просто не мог себе представить. Сергей смотрел на картину, и сладостный. тревожный зов тонко зазвучал где-то в низу его живота. Сладостный, сексуальный, неиз меримо отвратительный, но сладостный.

Сергей попытался подавить в себе похоть, начинающую овладевать его телом, но художник, написавший эту картину, был гениален. Рисованная женщина жила, она неистовствовала, рот ее раскрывался в невыразимом нас лаждении, а тучный, не очень хорошо вымытый хряк словно похрюкивал, блестя алчными, озорными, маленькими глазками. Длинная щетина на его спине приподнималась и словно дрожала от удовольствия. Но что-то в этой картине было не так, что-то мешало Сергею сбросить остатки собственного достоинства и тут же, прямо в музее, удовлетворить свою страсть старым, как мир, методом Онана.

Да вот оно! Рама! Рама, в которую заключена картина! Боже мой! Это же... Это же — икона!? Это антиикона! И музей этот... Черт побери, это не музей!

Сергей испуганно оглядывался по сторонам, а со всех стен на него смотрели такие-же сексуально-похотливые иконы, улыбающиеся, манящие... Боже мой, что это за церковь такая? Церковь секса? Церковь греха...

Он отшатнулся от изображения и уже поднял было руку, чтобы перекрести ться, но остановился — навстречу ему шла женщина в полупрозрачных одеж дах. Ее тело в полумраке помещения казалось совершенным, и она улыбалась ему! Сергей остолбенел, а женщина подошла ближе и, не сводя с него глаз, взяла за руку. Постояла секунду, чуть смущенно, совершенно по-Джокондов ски, полуулыбнулась и, пятясь, повела его за собой к маленькой темной двери в глубине зала.

Сергей шел за ней, словно загипнотизированный, боковым зрением отме чая, как колышутся в такт плавным шагам ее красивые, полные груди с правильной формы, коричневыми сосками, чуть прикрытые прозрачной мате рией, и дикое, неземное желание все больше и больше овладевало им. Эта безумно красивая женщина вела его... она была его... она ждала...

Он миновал дверь, и очутился в таком же большом помещении, только еще более плотно окутанном полумраком. Сергей не отрывал взгляда от жен щины, но первое сексуальное опьянение уже прошло, развеялось легкой дым кой, и он смог ощутить ступени под ногами. Молчаливая спутница вела его вниз, опускаясь плавно и незаметно, словно подплывая к неясно различимой серой массе, ожидающей их у подножия лестницы. — Ты привела нового подданного, Маргарита? — тихий, но властный голос наполнил зал, как наполняет комнату аромат дорогих духов — ненавязчиво и слегка чарующе. — Да, повелительница. — женщина отпустила руку Сергея, склонив голову в полупоклоне перед этой трудноразличимой темнотой. Полупрозрачная одежда соскользнула с ее плеча, словно живая, полуобнажив прекрасную фигуру. Женщина не двинулась, а на Сергея вдруг нахлынуло необъяснимое чувство отвращения, жуткой мерзости, хотя, казалось бы, все должно быть наоборот — Пройди сюда.

Спокойный голос не был требовательным, но и не вызывал желания проти виться. Сергей шагнул с последней ступеньки и нога его по щиколотку утонула в чем-то мягком, устилающем пол. — Иди, иди, не бойся! — в голосе повелительницы прозвучала тонкая нотка иронии, как у человека, сумевшего произвести нужное впечатление. Сергей совершенно успокоился и отрешенно зашагал по удивительному ковру к заме ченному им креслу. Он чуть замешкался, но голос возник снова, ниоткуда и отовсюду: — Это для тебя. Садись.

Он только кивнул головой и опустился в уютное кресло. — Что-нибудь выпьешь? Сигарету? — Вы гостеприимны! — Сергей уже совладал с собой, решив ничему не удив ляться. На крохотном столике — а Сергей мог поклясться, что несколько секунд назад его здесь не было — в тонком коньячном бокале плеснулся янтарный напиток, из хрустальной пепельницы пошел виться почти незамет ный дымок — край сигары был тщательно срезан. — Хочешь чего-нибудь посерьезнее — пожалуйста. У нас тут нет запрещенных удовольствий. — Нет, спасибо. — Сергей взял в руки бокал, отпил крохотный глоточек, прокатив напиток языком по небу, чтобы почувствовать всю полноту вкуса. Поднял руку на уровень глаз, посмотрел сквозь коньяк на смутно виднев шееся в невообразимом далеке окно. — Благодарить необязательно — довольно резко произнес все тот же голос, но в следующую минуту смягчился: — А ценителя заметно сразу! Нравится коньяк? — Очень даже неплох — осторожно похвалил Сергей и, повинуясь смутному порыву, внезапно попытался взять пальму лидерства в разговоре: — А, собственно говоря, где я и чем обязан столь щедрому гостеприимству?

Сергей взял со столика сигару и, безошибочно уловив легкий привкус конопли, не затягиваясь вновь положил ее в пепельницу. Нет уж! Такое успокоение ему не нужно.

Пепельница в то же мгновение исчезла вместе с сигарой. Сергей недоу менно поискал ее глазами. — Я предоставляю людям то, чего они хотят. Навязчивость — не мое кредо. Сергей задумался: — По-вашему, получается, я сам захотел попасть сюда? — Точнее будет сказать, какая-то твоя часть захотела этого — в ответе безтелесного голоса слышалась какая-то загадка или недоговоренность. — Ну, пусть так. Но объясните мне, что это за мир? Где это? — О! Мой мир — это мир удовольствий. мир почти вечной жизни, мир невозможного! Особенно для мужчин. Только подумай, мужчина в этом мире может обладать любой женщиной, кем угодно и когда угодно, даже мной! — Бесплатный сыр бывает только в мышеловке — хмыкнул Сергей, припомнив популярную фразу. — Конечно! — с готовностью согласился голос — всегда приходится чем-то жертвовать. Например, мы пожертвовали транспортом. Но — посмотри!

Сергей поднял глаза от бокала. По мягкому ковру бесшумно скользили два десятка девушек, красивее которых он не видел за всю свою жизнь. Они чуть смущенно — так знакомо — улыбались, словно проплывая в воздухе перед Сергеем. — Посмотри внимательнее — голос искрился бархатом — это самые лучшие формы существующих на Земле народностей! И каждая из них — а хочешь — хоть все сразу! — могут быть твоими. Всегда!

Это слово :"Всегда!" — резануло слух Сергея, он досадливо поморщился. Девушки исчезли, словнол по мановению волшебной палочки. — Вы так ничего и не сказали о цене. Что нужно отдать, чтобы получить такую жизнь? Душу? — Ну, нет! — голос довольно рассмеялся — Душу ты отдашь, как только перестанешь быть моим подданным. А так — она твоя и только твоя, душа! Это ты сам. А от меня ты уже получил тело — согласись, не хуже, чем у тебя было на Земле. Я могу сделать его еще лучше, если ты будешь мне верно служить, и плату беру совсем небольшую. — Вот это я и хотел услышать. Конкретно, чего и сколько. — Мои подданные живут вечно. Не постоянно, но вечно. Смерть, необратимая на Земле, здесь — всего лишь командировка, временная служба на благо го рода, моей империи. Когда твое тело состарится или просто, станет невос приимчивым к удовольствиям, ты временно умрешь и станешь частичкой города. Ненадолго, пока не соскучишься по этой жизни. Я узнаю, когда наступит такой момент, и дам тебе новое тело. вот и все. Подумай, что я тебе пред лагаю. И не забывай, что там, на Земле, ты уже мертв. Ты замерз, не дойдя до дома. Пьяный был. Ну, здесь это ненаказуемо, не расстраивайся. Вспомни лучше, как ты жил? Ты ведь был достоин большего, был лучше и умнее многих. А что имел? Я же предлагаю тебе стать моим подданным, получить жизнь вечную, полную радостей и счастья. Я не прошу немедлен ного ответа — у тебя будет время подумать. Можешь жить в любом доме, где открыта дверь, и ни о чем не заботиться. Ты получишь все, чего пожелаешь, но мне необходимо твое добровольное согласие. Тебе будет достаточно придти в храм и сказать вслух:"Императрица моя, Воглеа!", и ты станешь одним из равных, одним из многих счастливых обитателей моего города! Тем, кто живет для радости. А сейчас иди. Иди и подумай.

Сергей очнулся на огромной мягкой кровати, под белым лепным потолком, изображающим сцены из Кама-Сутры. Он не стал вдаваться в подробности, как и не стал размышлять о том, каким образом очутился в этой комнате, как покинул храм императрицы. Рядом кто-то тихонечко посапывал, и Сергей, не поворачивая головы, знал, кто это. Сонька! Но та любовь, то желание, которое всегда возникало при одной только мысли о ней — все куда-то исче зло, осталось далеко-далеко, в другой жизни.

Он мертв! Так сказала императрица Воглеа, и это, надо думать, было правдой. Как мертва и Сонька, эта бестолковая, привлекательно сделанная, бездушная кукла... Бездушная?.. Не совсем... Но... Это ведь совсем не та Сонька! Эта более ущербная! Вот что! Вот о чем не договаривала импера трица! Она действительно не берет себе души — она ведь не дьявол, фигура помельче! Она признала, что ее подданные — мертвы, а заначит... Значит, ее мир — только промежуточная остановка, пересадочная станция на полпути, куда прибывают земные души. И она их не берет — так, отщипывает по кусоч кам, развращает, поддерживая свою империю, подготавливает их... Для кого? Только не для Бога! Ах, Воглеа!

Она говорила о его добровольном согласии, но это все — блеф! Чем его положение отличается от других горожан? Да ничем! Она говорила с ним так, как говорят политики, пытаясь повести за собой, приобрести покорных, убежденных слуг. Именно так! И что ей его, Сергея, согласие, если она уже может потребовать с него плату за "прокат тела"? Он в ее власти, но...

Все-таки, есть какое-то "но"... Ситуация небезнадежная, иначе бы вообще не было этого разговора в храме. Хоть он и крупица в этом мире, ничтожная крошка, но и в нем есть искра Божья, а Бога Воглеа не любит! Стоит только вспомнить:"Не надо благодарить!" Этот мир — прямая дорожка в ад, хотя идут по ней — люди средненькие, такие, как он, Сергей, ни грехов больших не наделавшие, ни добром не отличившиеся. Кто жил для того, чтобы нажраться и потрахаться.

Сергей аж вздохнул от столь невеселого анализа ситуации, посмотрел на Соньку — та безмятежно спала. — Спасти — подумал он, но как спасать? Как? Лишат тела, и все. Или заживо замуруют в мостовую... — его передернуло. Да и захотела ли бы сама Сонька, чтобы ее спасали? Она ведь сама выбрала такую жизнь... Она совсем не та... Да и не совсем Сонька... Спасаться самому? Но как?

Вдруг озорная мысль сверкнула в его мозгу. Он еще раз все перепроверил: ведь он мертв, так чего терять? И будет ли считаться грехом самоубийство на этой пересадочной станции, в мире, ведущим в ад?

Он поднялся с кровати, тихонько, чтобы не разбудить, поцеловал замур лыкавшую Соньку и, боясь передумать, прошел в соседнюю комнату. Накинул петлю на крюк от люстры и открыл выход.