Ленд-лизовские ножницы

ЛЕНД-ЛИЗОВСКИЕ НОЖНИЦЫ

Рассказ пенсионера

Лет, этак, сорок назад появилась у меня маленькая белая опухоль на голосовой связке, по виду белая горошина или узелок. Мне было тогда 25 лет, только Бауманское училище закончил. Я тогда работал на Байконуре, и много кричал на холодном воздухе, давая инструкции монтажникам. Приговор отоларинголога нашей полувоенной поликлиники был однозначным: необходима операция по удалению горошины.

Как вернулся я в Москву из командировки, пошёл, как всегда по знакомству, когда хочешь, чтобы тебя не зарезали, в Первый медицинский институт на Пироговке делать операцию. Пришлось даже лечь, то есть в амбулаторном порядке никто в Москве тогда этого не делал. Оператором (точнее сказать, врачом-фониатором) у меня оказалась невестка серого кардинала Суслова. Назовём её Марией Степановной. Ну, конечно, опять же, по звонку сверху. Я ведь тогда был женат на дочке замминистра внешней торговли. Было через кого просить. После короткого осмотра вступил в разговор с молодой дамой. Слово за слово. Будет местный наркоз, говорит, ничего особенного. Детям гланды же удаляют?    

После операции очень долго приходил в себя. Удивился, похоже, не местный, а общий наркоз был. Спрашиваю даму: «Зачем ради пятнадцатиминутной операции делать такой сильный наркоз? » Дама, улыбаясь, ответила: «Операция шла шесть часов, дорогой мой. Операция простая - заморозка, вставка трубы в горло, а затем ножницами, с двумя входящими друг в друга кольцами на концах, горошина захватывается и перекусывается у основания». «Ну и в чём дело? » - спрашиваю. «А в том», - отвечает Мария Степановна: «Что таких ножниц в СССР всего две штуки – одни у нашего зав кафедры Михал Михалыча, а вторые - в Харькове в клинике уха, горла, носа. И получены они из разукомплектованного ленд-лизовского госпиталя, то есть госпиталя, когда-то оснащенного американским медицинским  инструментом 40-х годов. Степень износа этих ножниц такова, что когда я защепила вашу горошину, то ножницы заело, они не размыкались, и я шесть часов в ужасе тряслась над вами, чтобы разжать их. Но горошина осталась на месте. Не вытаскивать же вашу связку вместе с ножницами и горошиной! Придётся вам ходить с узелком. Ножницы хранятся в сейфе у самого Михал Михалыча, как у Кощея Бессмертного. Даже в ремонт их не отдаёт, боится, что украдут».

Я не удивился: воруют все и всё. Когда я перешёл через годик на работу в ГИТУ МВТ, то рассказал об этом случае во время перекура своему начальнику отдела. Тот был человеком не безразличным, бывшим учёным, но в штатском. «Ведь сколько в СССР таких операций надо делать, а ведь не делают. Больным ехать надо или в Москву или в Харьков» - сказал он – «Вот давай Виктор, зови эту Марию Степановну сюда. Пусть изложит требования. Своей властью дадим поручение «Медэкспорту». Пусть узнают цену. Купим образцы, испытаем силами института Марии Степановны. Купим лицензию, начнём производство в Союзе. Решение в Правительстве мы обеспечим. Сам Суслов должен нас поддержать, никуда не денется от Марии Степановны. Может, ещё нас догонят, и медаль дадут. Вот бы члены Политбюро всех своих детей и внуков устраивали на предприятиях всех отраслей народного хозяйства. Какая польза бы была для всех. Да нет у них такой репродуктивной силы, импотенты, к сожалению, да и многожёнство не практикуется. Да и детки их в здравоохранение и на фабрики-заводы особо не стремятся. За редким исключением».

Медаль, не медаль, думаю, но дело нужное, хотя бы мне лично. Жаль, что управление научно-техническим прогрессом в стране строится на личностном уровне, нет самонастраивающейся системы. В конце концов, «Медэкспорт» узнал цену. Мария Степановна по каталогам отобрала этих отоларингологических ножниц штук триста разных от разных европейских, японских и американских производителей. Сами понимаете, у них всего этого навалом и в 60-е годы было, плати только. Комплект образцов для испытаний стоил 1500 долларов или 1000 рублей. Курс то тогда был 60 копеек за доллар. Говорит мне начальник, что неплохо было бы получить у Михал Михалыча письмо, чтобы было основание для обращения в Совет Министров и Госплан от имени Минвнешторга, и обоснование для списания 1500 долларов должно быть. Ведь, Михал Михалыч этот, был ещё и академиком медицинских наук!   Мы, говорит, из нашего фонда новой техники заплатим 1500 долларов. Но, пусть институт уж как-нибудь заплатит за образцы эту тысячу рублей, пусть сделают приписку – оплату рублёвого покрытия гарантируем.   Для него это тьфу, у академика это месячная зарплата. Платежи по лицензионному соглашению и за технологическое оборудование для установки на  Казанском заводе медицинского инструмента осуществят уже из бюджета в соответствии с Постановлением Совета Министров, проект которого мы с тобой подготовим.

Сначала подготовили мы с Марией Степановной два проекта письма, один от медицинского института, а другой – от академии медицинских наук (на всякий случай). Мы с ней одногодки, стоим как дети перед ним в его кабинете - боязливо излагаем необходимость письмо подписать. Академик лицом краснеет, потом голова его начинает трястись, лохмы седые разметались. Говорил, что в стране хлеба не хватает, ваш Внешторг ведёт закупки хлеба за рубежом за валюту, мол, а вы тут с ножницами своими. Отказал, одним словом. То есть отказался платить институтскими деньгами, не своими же! Мария Степановна извинилась передо мной. Смутилась и ушла.

Я доложил своему начальнику. А он и говорит: «Сволочь, этот твой Михал Михалыч! Устраивает его положение вещей. Полсоюза к нему должны на коленках ползти за этой операцией. Ведь твоя Мария Степановна говорила, что такими ножницами, но новыми конечно,   операции подобного типа может делать любой сельский фельдшер за пятнадцать минут в амбулаторных условиях! А тут потеря монополии! Не думаю я, что он взятки конфетами берёт или твоя Мария Степановна – сытые они, зачем им унижаться. А вот надувать щёки, писать отчёты об уникальных операциях, проводимых руководимой им кафедрой института – это для него планида до конца дней его. Ведь дух научный из него давно вышел, может эксплуатировать только свои прошлые достижения и чужие технологии. Вот зараза! »

Когда несколько лет спустя ножницы советского производства стали поступать в поликлиники, Михал Михалыч уже помер. Говорят, что он не сильно мучился перед смертью. А Мария Степановна кощеевы ножницы на помойку институтскую выбросила.

Дело кончилось для меня тогда ничем. Я так и живу с узелком на связке. Могу говорить или очень тихо или очень громко. Помню, Мария Степановна меня возбуждала своими прикосновениями. Не дали мы себе волю тогда. Оба мы были родственниками весьма могущественных людей, нас, так сказать, в семью взяли. И могли легко выкинуть за аморальное поведение. Вон знакомый мой на внучке Брежнева женился. Всё было хорошо, пока он не совершил при встрече нового 1976 года по пьяному делу адюльтер. Выкинули из дома на следующий день, 1 января нового года. Одну «волгу» ему оставили, и паспорт новый выдали без записи о браке.

Я вот первой жене, в конце концов, изменил и развелся по её настоятельному требованию. В третий раз я женился опять на ней, а после командировки в Германию опять развелся. Она как-то в отпуск уехала дней на 60. Диссертацию защищать. У меня желание всё росло и росло. Не могу без женщин жить. По ночам палка меня сухостоем мучила, яйца болели. Как-то утром встаю пораньше, вышел в коридор, иду. Палка стоит, об штаны огрубевшей головою трется, испанский воротничок давит, я уж привыкать к этому стал. Прохожу мимо квартиры Ленки, секретаря торгпреда, ей тогда 25 лет стукнуло, не замужем была.

За ней ухаживал один наш сотрудник неженатый. Раз неженатый, значит блатной. За ним, значит, большой человек стоял. Ведь холостых мужчин в длительные загранкомандировки не направляли. Но мне тогда было не до размышлений. Постучал я в её дверь. У нас ведь в жилом доме торгпредства коридорная система была. Дверь сама открылась, не заперта была. Вхожу, слышу, вода в ванной льётся.   Я вхожу в ванную на цыпочках, весь дрожу.

Ленка стоит голая под струёй душа и дрочит свой похотник пальцем, одна ногу в сторону отставила.   Я сиплю придушенно: «Леночка, дорогая, давай я  поцелую твою киску! » Она как заорёт благим матом, я выскочил как ошпаренный, а она орёт и орёт: «Караул! Насилуют! Убивают! ». Я заметался: то к входной  двери, то обратно в ванную. На колени перед Ленкой бросался. Понемногу соседи стали в квартире появляться. Кто в халате, кто в белье. Собралась вся колония Ленку спасать. Жених ейный меня по мордасам. Бабы, которые не смогли уже войти, толпились в коридоре. Одна из них высказала предположение, что на Ленку немецкий диверсант напал, другая говорила, что с диверсантом лучше не общаться - привлекут потом, не отмажешься. У меня от переживаний кровь носом пошла. Один мужик, который в квартиру с огнетушителем влетел, меня под руку взял и вывел на улицу. Вызвали скорую помощь. Со мной двое наших сотрудников в штатском увязались. Раздели меня немецкие врачи в больнице. Давление у меня было 220 на 140. Видят, что у меня палка стоит, посинела уже. Приапизм, значит. Обкололи уколами, конец увял и надолго. На следующий день меня уже судили на партсобрании в бронированной комнате торгпредства. Спрашивали подробности, издевались над моим несчастьем. Пустили шифротелеграмму в Москву. Собрал вещи в 24 часа и на милую родину в её суровые объятия.

Жену в Германию даже за своими шмотками не пустили. Слава богу, товарищи потом остатки моего имущества мне дослали. С этой третьей, то есть с первой женой, я развелся уже во второй раз, молча без обвинений. Она меня психическим больным считала. Торгпред на прощание рекомендовал мне дрочить чаще. Как в воду глядел. Теперь я любовь могу купить только за деньги, которых у меня нет. Сами видите, я старый и толстый, одышкой страдаю. Все вещи третья (то есть первая) жена у меня отняла. Нет у меня теперь ни машины, ни дачи. Живу как все, пью пиво дешёвое, подрабатываю. Что я делать умею? Письма хорошие писать могу. Вот и пишу по заказам новых русских. По 10 долларов за лист. Я ведь бывший министерский работник среднего звена. Два образования, а вот семенные пузырьки меня крупно подводили. Как наполнятся дня через три, так у меня гон начинается, думаю только о том, куда бы вставить. Теперь вот сынок мой младшенький женился в 20 лет, видимо, в  меня пошёл. Ну, теперь дело другое, карьеру за это не ломают. Ведь если бы не страсти мои, то быть бы мне министром внешней торговли, Катушевым каким ни будь или Фрадковым. Ведь люблю я, черт меня возьми, «чивас рыгал» да «айсбаргер» да девиц молодых. Всё бы было. Да и знаю я с три короба, полезен был бы государству.

С этим ленд-лизом ведь только в 1990 году разобрались, когда подписали при Горбачеве протокол о возврате остатка в 674 миллиона долларов в течение 30 лет. Сейчас никому дела нет. Правители наши позанимали новых миллиардов, по карманам распихали, а мы, нищие, за них расплачиваемся. А тогда правительство наше строгое было, денежки считали, за воровство на каторгу, не взирая на чины. В мае 1940 года, когда СССР был ещё союзником Германии во второй мировой войне, англичанам весьма туго стало, немцы одолевали остров. По просьбе Уинстона Черчилля о военной помощи  белым англосаксонским протестантам Франклин Рузвельт дал указание департаменту по финансам поискать прецеденты. Минфин у них мощный, со времён образования имеет отдел охраны президента. Владеют джиу-джицу, стреляют по-македонски. Налоги любые выбьют из мафиози. Юрисконсульты американского Минфина тёртые калачи Фоли и Кокс обнаружили в архивах старый закон о ленд-лизе, принятый в 1892 году ещё во времена президента Бенджамина Гаррисона. Прочитали они, что «когда по усмотрению военного министра США это будет в интересах штатов, он может сдавать в аренду на срок не более 5 лет имущество армии США, если в нём не нуждаются штаты». Фоль и Кокс подготовили законопроект, который был удивительно быстро для их бюрократии одобрен. 10 января 1941 года началось слушание в Конгрессе, потом в Сенате, и 11 марта 1941 года закон в новом варианте был подписан президентом Франклином Делано Рузвельтом. Сырьё, топливо, материалы и части предоставлялись союзникам в кредит, а машины и оборудование в долгосрочную аренду. Черчилль ведь тогда попросил 40-50 старых эсминцев у США. Предоставили. 7 ноября 1941 года по намекам Сталина, сделанным через агентов влияния нашей резидентуры в США и нашего МИДа, Рузвельт распространил закон о ленд-лизе на СССР.   Американцы поставляли в СССР и промышленное оборудование, не говоря уж о вооружениях, бензине и жратве. Мы этим оборудованием доукомплектовали заводы, построили новых нефтехимических предприятий штук семь.   Помню, привозил я японскую делегацию в Башкирию в 1987 году на один такой завод. Мы заказали японцам обеспечить электронное управление этим заводом, сказали им, что завод ленд-лизовский. Привезли они штуковин своих, автоматизировали заслонки и прочую механику. Всё подошло, как по маслу устанавливалось. Таких заводов в Японии тоже было предостаточно. Ни люфтов, ни зазоров не было, всё работало как 1944 году.

По протоколу денежки за эти штуки надо было отдавать, отдавать и арендованные машины, не уничтоженные во время боевых действий. Отец мне рассказывал, как сдавали наши специалисты «виллисы», «доджи», «студобэйкеры», «интернэшнл харвестеры» - отремонтированные, свежевыкрашенные. Американские приёмщики  придирчиво проверяли их техническое состояние, а потом подавали краном на специальное судно, оборудованное гидравлическими ножницами и прессами, и превращали их в кубики. В штаты, значит, металлолом везли. У них там, мол, инновации, моральное старение машин и оборудования. Некоторые наши плакали. В 1946 году началась холодная война, Рузвельт умер, Гарри Трумэн стал у власти. Ведь что интересно: американскую тушёнку доели в военных округах европейской части СССР только в 1957 году, а в Сибири аж в 1965!   В 1973 году мы перестали им платить по ленд-лизу, ссылаясь на дискриминацию советских товаров в штатах, помните поправку Джексона-Ванника?

Эхма! Была бы денег тьма! Почему я родился не в Германии? Мои бывшие коллеги рассказывают, что теперь наши инженеры приезжают, например, на 10 дней в Германию, а 9 ночей проводят в публичных домах. Чисто, светло и радостно там. Девки тебе и немки и русские и украинки и вьетнамки и негритяночки. Чистенькие, счастливые. Был бы я немцем, никогда бы не женился. Зачем такие семейные расходы? Каждый вечер отдавал по 50-100 марок, а днем на работу. И никаких обязательств. Инженеры вернутся в свои Мурмански, Челябински, Омски. Во тьму-таракань дикую, и никогда такого счастья там не увидят. В СССР проституции не было, а сейчас, говорят, есть. Но лучше не надо этой нашей проституции. По улицам девки трущобные шатаются с неизвестными болезнями, а менты сраные у них сутенёрами работают, – как будто в говно ещё глубже погружаешься, если с этой компанией общаться начнёшь. Что за сраная и дикая страна!   Вон, бывшие коллеги с Байконура рассказывали мне, как наши на мыс Канаверэлл к НАСА ездили для установления деловых контактов. Спрашивают наши, пообедав прекрасными продуктами в чистейшей столовой (где не воняло): «Мол, какие жалобы у космонавтов есть? » - «Есть, отвечают, жалобы – редко меняется персонал публичного дома». Вот тебе и на! Покедова, товарищи, пойду домой, пива попью. Берегите евреев, может, они нам жизнь умную наладят!

Copyright;2002  foma zamorski