Симфония на двух креслах...

Кресло слева. (женская версия)

Театр, предощущение чуда, рождаемое звуками увертюры и настройки скрипок. Театр – и в горле пересыхает от волнения, и ты на пределе чувств... Но ты опоздала, и мир крахом, и кровь бьет в виски. Старушечье шипенье у дверей в зал, ненужный спор и отчаянные попытки что-то доказать. Праздник испорчен. Навсегда. Начальные аккорды и напряженная тишина – это так близко и так далеко от тебя. Это, детка, не для тебя. И все же...

И все же двери открыли, и в темноте, впопыхах, наступая на чьи-то ноги и торопливо извиняясь, продвигаешься в никуда. Свободное кресло... Только задела ногою чье-то колено. Его колено. Мгновенная дрожь по телу. Села, настроилась было, но прерывистое дыханье нельзя остановить, мысль... Мысль витает где-то не там – поймать, поймать бы нить, смысл, суть – уловить. Нет, ускользает, тебя тянет к Нему, к незнакомцу слева, о чье колено... И словно отвечая на твой позыв, на энергию дрожащих плеч и учащенное биение пульса, Его колено касается тебя. Вроде бы касается... Да. Нет. Да! Он красив? Он молод,? Он желанен? Он ТОТ?

То ли защитная скромность, то ли нежелание начинать Первой, боюсь обернуться, но кончиком уха ощущаю жар его дыханья. Внимание... все внимание теперь сосредоточено на кусочке лилового шелка, прикрывающего нежную плоть. Все струны натянуты, скрипка, надрываясь, ускоряет ритм. Обрыв. И мощный электрический заряд пробегает от ноги вверх и ударяет в спину. Подвинуться ближе-ближе, сплестись лодыжками, голенями, щиколатками, а больше всего хочу – руками. Мне первой? Боже, теряю голову, нить, суть. Что там на сцене? Ах, сцена, Бог с ней, со сценой... Этот вечер, девочка, твой. Взглянуть? Нет. Он не молод. Нет. Он не красив... Тем паче... Тем паче он желанен. Желанен так, что больше невмочь, что готова бежать с ним в ночь, прочь, от себя... Банальная женская уловка – элементарная и действенная, прибегаю к ней, как к последней соломинке. Роняю программку. Поймет-не поймет? Он наклоняется, но поздно – сталкиваемся лбами. И в смущении отдергиваю руку, а улыбка неловкости повисает в темноте. Еще немного - и я решусь на то, на что не пошла бы при свете ламп, под Его взглядом. Я положу дрожащую ладонь на его и начну ласкать каждый пальчик, каждый ноготок. Почти готова, но как же ты, милый, не догадлив...

Угрюмое сопенье сзади, резкий запах дешевой туалетной воды. Поворачиваюсь – холодный взгляд и бессмысленное бормотанье слов. Что ему надо, заблудшему в рай идиоту? Место. Какое место? Ах, извините, поспешно вскакиваю, глухо хлопая крышкой кресла, и оказываюсь в твердом кольце Его рук. Наглое, нежно-горячее прикосновенье его пальцев, мнущих воздушные кружева - и сладость первой ночи, первой любви памятной дрожью обдает мое тело, смешивая в одно лица, звуки, запахи... Слабость в ногах и там, чуть выше... Будь посмелее, милый, будь ближе и тверже, слышишь.

Он не слышит, он, кажется, увлечен спором. Короткая мужская перебранка поджигает азарт, пусть я буду сегодня распутной, пусть – озорной, пусть – роковой, только отдай мне мгновения, минуты, часы горенья, только без тленья, мой дорогой, мой рыцарь, мой... Хватаю Его запястье, и обдавая иголками холода, его пальцы бегут по моей ладони. В этих касаниях – легких и дерзких, изящных, скользящих – все пожирающий пламень НИЧТО. Хаос, сладкое помутненье от невыносимых внутри толчков, хлынул прибой, волной обдало – мокрый шелк трусиков и, кажется, капля на кресле. Снова обрыв. Гертруда мощным сопрано берет верхнюю ноту и замолкает. Удары литавр и жалобно скрипка, в звуки оркестра врываются дерзко трели мобильника. Так же, в принципе дерзко и раздражающе, Его как пальцы, готовые царапать ладонь. Мелкой пробежкой мизинца и безымянного он пролетает по клавишам косточек и обрывает движение в воздухе. Снова обрыв, конец арии. Не в силах переждать возникшую паузу, сжимаю его ладонь и откидываюсь на спинку. Самое выгодное положение, чтобы завлечь недогадливого. Ну, что же, если ты сам не можешь-не хочешь-не знаешь, беру инициативу на себя. Голова, будто невольно, естественно-плавно сползает с кресла, обсыпая его прядями выбившихся волос. Вот уже близка его щека, горячий висок ... К черту сомненья! Теперь балом правлю я. Я –Маргарита, я-Клеопатра, я-Гертруда и тысяча желтых, кошачьих глаз, жадных до жертвы и до разврата, до первозданности животных страстей. Невинное движенье языка трансформируется в пчелиный укус. Он вздрогнул, он помутился в рассудке, он умер в моих руках...

Осмотрелась победно вокруг: и взгляд с остротою пантеры выхватил впереди свободные места. Милый – ему шептала – это только начало пути, нам не сюда, нам туда, в партере есть куда более лакомые места, кусочки, дорожки, ветки для двух обезумевших африканских попугаев...

Захлебываясь от восторга, он целовал мою шею, слизывал ручеек пота с виска, мял губами локон и топил меня в темном ликере глаз. Он что-то шепнул в ответ, кажется «да», и мы встали. Качнувшись, упала грудью на грудь, плечом на плечо – милый, тяжесть моих сегодня дозревших мечтаний ты ощутил сполна... Рука остановилась именно там, где и должна была завершить одинокий путь – на бугорке, упругом и вечном, как ход планет, как круг рожденья и смерти. И благодарность, такая сладкая, за всех женщин – и тех, что ныне, и тех, что вчера, и тех, что завтра будут оплодотворяться и зреть, и творить чудо за чудом – охватила меня. Влага на пальцах мне не давала покоя, звала отдаться и быть принятой. Как оказались на чужих креслах, а может, опять на своих, не помню. Только блеск софитов поплыл в бездну снов, мощный рывок – и его язык проник так глубоко, что было ясно – я в его власти. Обрыв. А разве не этого ты хотела, крошка?..

О, женщины, вам имя вероломство! Нет месяца! И целы башмаки... Как хорошо, что больше не верна, как сладостно, что снова несвободна... Нетерпеливо его рука ползла с щиколотки к тугим ягодицам и выше, меня пробило на словесную картечь. Задыхаясь, о чем-то просила... Бутон созревших роз снова наполнялся росой, слеза за слезой стекала в его ладони, пальцы мяли нежную плоть, врезаясь глубже и глубже. Какое значенье, что будет завтра, что подумает он – обо мне, что подумаю я – о себе, что подумают все – о нас. Завтра не будет, я умирала...

В нетерпении рука проникла в его тайник, и ухватив горячий, наполненный жизненным током стебель, направило в орошенное лоно. Еще секунда, и роза покачивалась на своем стройном теле, а укусы жгли набухшие нерастраченным соком соски. Беззащитная дюймовочка изнывала от мерных толчков и вздрагивала, и вздыхала, и наконец обрушивалась все новым и новым потоком рыданий. Нектаром обливала шелк и его брюки, его щеки и жадные губы. Ничего не осталось от меня, я превратилась в струю, в один бушующий поток. Его надо было пить – и он пил, пил до конца, до донышка, иссушая мою душу, мою плоть, которая уже была не плотью, а тонкой оболочкой – трепещущей копией вечной материи – Матери. Ему, ненасытному, было мало, он наматывал на руку локоны и тянулся к пересохшим губам, слизывая с них мед последних ласканий. И в бессилии, в головокружении грез я сползала вниз по его ногам, в безумной нежности целуя то, что было причиной всего. Быть может, причиной новой жизни. И твердые руки подхватили меня, кружили, клали на мягкую пену волны и качали. Шум прибоя, шум приближающихся голосов, свет солнца и потухающий вдали звук скрипки...

Открыла глаза, оглянулась направо: он на том же соседнем кресле, в том же костюме, только верхняя пуговица расстегнута и воротничок выбился наружу. Внимательно смотрит. Ладонь в ладоне. Он не хочет вставать. «Сейчас или никогда», - решаюсь я и тихо шепчу: «Увези меня отсюда, милый»...

Кресло справа. (мужская версия)

Театр. Его неуловимая атмосфера каждый раз притягивает тебя. Ты как будто ненадолго возвращаешься в детство, и ощущение чего-то волшебного переворачивает твою душу. Ты ждешь чудо, да, где-то на уровне подсознания, со взрослой значимостью откидывая все эти предрассудки. Но все равно ждешь.

Этот немного пыльный, но знающий все тайны занавес. Оркестровая яма, ее стонущие, ревущие звуки пронизывают все вокруг. Переливающийся, искрящийся свет, еще мгновение – и темнота поглощает зал. Зрители уже заняли свои места, но рядом с тобой одно кресло свободно. Яркий свет фонарика на минуту ослепил тебя.

О, эти вечно опаздывающие зрители!

Запах духов, шелест платья. Женщина. Легкое касание руки, осторожно облокотившейся на соседний подлокотник. Ты бросаешь раздраженный взгляд на нее, и чуть приоткрытые губы, локон, змейкой сбегает по стройной шее. Высокая грудь, матово светящаяся в глубоком декольте. Ты еще сам не понял, почему дыхание сбилось и звуки сердца отдаются в голове. Твоя нога как бы невзначай касается ее. Чувствую тепло ее ноги, как будто нет никакой одежды, от этого внутри пробегает приятный разряд... Что-то мягко шлепнулось на пол.

Программка? Она наклоняется поднять. Я пытаюсь опередить, извечный рефлекс вежливости или еще что-то. Мы легко сталкиваемся головами, и я чувствую, улыбаемся в темноте. Ее дыхание и щекочущие локоны совсем близко... Ах, да, спасибо. На местах справа от нее какое-то оживление. Спиной к сидящим очень энергично проталкивается кто-то толстый, такой лишний сейчас. Разворачивается к ней и пытается навалиться всей тушей, обдает запахом пота и вчерашнего, не выветрившегося еще алкоголя. Диалог, она что-то вежливо объясняет. Ей приходится привстать и инстинктивно отступить назад, ко мне – такое неловкое движение... Моя опущенная рука успевает ощутить плавный изгиб бедра; один только миг, такой короткий и бесконечно длинный - и рука уже помнит легкое касание ложбинки между ягодицами и тонкое белье под вечерним платьем. Жест рефлекторной корректности, рука поднимается для защиты или просто поддержки, она парит в каких-то миллиметрах от талии – этого достаточно, чтобы чувствовать тепло, которое  она излучает.

Перепутал ряд, бывает. Но ты вообще все перепутал, в принципе. Это не к ней, отлипни, толстый, и вообще не сюда. Она со мной. Вот уже третья минута пошла, как мы вечно знакомы. А ты шел на футбол и забыл, кстати, купить свою коробку чипсов... Услышал мои мысли, похоже. Злобно пыхтя, отъезжает. После непродолжительной борьбы на ряду спереди его жирный затылок маячит прямо перед нами. Пока длится этот молчаливый скандал, произошло нечто, очень важное для нас. Было одно только неуловимое движение – ее рука оказывается в моей ладони. Ладони доверчиво искали и нашли друг друга, наши пальцы несмело переплетаются, слегка подрагивая. Мы как будто еще не знаем об этом, обманываем себя: нам просто все это снится...

Где-то, в самых недрах туши перед нами запиликала «мобила» – в фистульных звуках угадывается обезображенный очередным неизвестным техническим гением Бах. На этот раз жертвою пала одна из его «Английских сюит». Мало им что - ли «чижика-пыжика»? Может, хватит думать, а что-нибудь напомнить ему из правил поведения. Оторваться от ее пальцев...

Она угадывает мой негодующий жест и предупреждает его, движением мизинца прижимая меня к креслу. Ухом я чувствую ее волосы и легкое касание губ. «В партере... » - дальше я не слышу, все сливается в мощном tutti оркестра. Теперь мои губы – через локон пробиваются к ее уху. Она довит мое горячее дыхание и срывающийся шепот – «да, я тоже вижу... свободные места». Так. Смена действия, аплодисменты, шарканье ног и кашель.

Разомкнуть руки, только на секунды, встать, чтобы пропустить ее – соприкоснуться при этом телами, близко, насколько можно. Почувствовать все, губы к губам, округлость грудей. Мои руки проходят через ее талию, чуть ниже. Ее руки, им пока некуда деваться – левой она случайно задевает меня между ног и задерживается там на какой-то момент, опять длиной в вечность. Моя эрекция, да. Нас она не может удивить. Было бы странно, если бы ее не было. Опять зал в темноте. До полупустого ряда в партере несколько шагов. Я легонько придерживаю ее за плечи, подталкивая вперед. Каждый шаг ее отдается в моей окаменевшей от возбуждения плоти: я весь – стрелка компаса, ловлю эту ложбинку. Какие-то темные силуэты опередили нас, рассаживаются на свободных местах – не этого ли мы хотели?

Нам некуда деваться: вперед, назад, дороги нет. Остался шаг в сторону – к тяжелой двери между колоннами, скрытой за огромными портьерами. Проникаем туда, оказываемся в замкнутом пространстве. Легкое ощущение пыли, в этой нише никого давно не было, сюда заглядывают только такие, как мы. Ищем друг друга губами и сразу находим, я проникаю языком между ее зуб. Прижаться всем телом. Нас бьет дрожь, настолько крупная, это уже не дрожь, это удары сердца. Мои руки проходят долгий путь, начав в разрезе ее платья, по ее ногам, все выше... Сжимают ее ягодицы, раздвинув их и проникая пальцами во влажную мякоть ее лона. Теперь она вся в твоей власти, можно прижать ее к себе так сильно, как хочешь. Мы совершаем этот самый древний танец на Земле, его помнят даже улитки, покачиваем бёдрами, прижимаясь друг к другу, в ритме проходящих через нас волн. Слушая этот ритм, мы движемся настолько откровенно, что между нами уже всё решено – нет разницы, сейчас это будет или чуть позже. Сейчас. Её рука, вклинивается между нашими лобками, пальцы ласкают меня, готового взорваться, трещит молния на брюках. Мой разгорячённый член вырывается на свободу, прячется под её задранное вверх платье, она зажимает его между ног, теперь у нас ось, через которую проходят волны её движений. Осталось совсем немного – отодвинуть пальцами в сторону узкую полоску её трусиков и раздвинуть губки, такие горячие…Теперь надо чуть опуститься, прикусываю набухший сосочек её выбившейся из декольте груди. Слишком грубо, но сосочек уже не чувствует боли от зубов, также как и моя нежная головка – шовчика на её трусиках. Я начинаю приподыматься, раздвигая её губы, проникая внутрь, всё – дальше тянуть невозможно…Резко выпрямляюсь, насаживая её на себя. Плечами откидываюсь назад, к стене. Всё, отключить сознание, пока не поздно. Смотреть, со стороны и делать всё, не думая, это кино. Какой-то зверь во мне (не я), сжимая её ягодицы, судорожно раскачивает её на себе. Она кусает меня за губу и начинает громко стонать. Аплодисменты в зале заглушают нас, очень кстати, отмечает моё замороженное до поры до времени сознание. Почувствовав её конвульсии, мой зверь задерживает её тело неподвижно и начинает долбить уже в полную силу, пока она не повисает на нём, обессиленная. Всё, теперь я могу включить своё сознание, оно давно уже хочет быть на этом празднике. Моего зверя уже не остановит, ему сейчас надо подчинить себе её всю, без остатка. Последняя тайна в ней сейчас, которая может ещё сопротивляться – её губы и язычок. Моя рука властно сжимает волосы на её затылке, я ещё раз быстро провожу языком по её губам. Этот знак, «откройся», настолько понятен, что по нашим телам опять пробегает дрожь. Она сползает по мне, вниз. Я чувствую её нежные губы, охватывающие и ласкающие. Голова кипит, всего несколько лёгких её движений, я взрываюсь. Она не отпускает, ловит мои движения, до самого конца, пока я не затихаю. Поднимаю её с колен, мы слиты в один бесконечный поцелуй. До нас доходит какая-то радостная возня, из внешнего мира. Антракт? Дождаться опять темноты, или выйти сейчас? Пытаемся привести друг друга в порядок. Её губы шепчут: «Увези меня отсюда»…