6 Voland - Она уезжала

Она уезжала.

Она уезжала. Он ее провожал. Мелкий, пакостный дождь, большая редкость

среди зимы, то успокаивался, то с новой, удвоенной, неведомо откуда

берущейся силой принимался лить слезы. Они не торопясь пробирались по

занесенной снегом тропинке, в летнюю пору гордо именуемой тротуаром.

Незаметный  мороз и зануда-дождь, сложив воедино старания, замостили

хрупкий наст, который ломался под их ногами. Она уезжала.

По слабо освещенной улице, проваливаясь то одной, то другой ногой по

колено в снег, они все-таки добрели до конечной цели раннего утреннего

путешествия - автобусной остановки. Она уезжала.

Холодный декабрьский ветер набрасывался озлобленной дворнягой, принимался

трепать и рвать одежду,   заставлял прятать лица от дождевых капель за

стареньким, видавшим виды зонтиком, который он не без труда отыскал в своем

холостяцком жилище. Она доверчиво прижималась к его груди и пыталась

заглянуть в глаза. Пыталась поймать в них хотя бы намек на исполнение ее

самого заветного желания - предложение остаться, ну хотя бы еще на

день-два. Он нервно крутил головой, как бы задыхаясь от ветра и волнуясь о

мнимом запаздывании автобуса, не смея прямо посмотреть  ей в глаза. Он не

чувствовал за собой вины,   но ему было как-то не совсем удобно. Будто снова

вернулся в детство и съел все подаренные конфеты, ни с кем не поделившись.

Все правильно   конфеты подарены были ему, но что-то нет-нет да покалывало.

Ему было тридцать и он знал, что прав. Ей восемнадцать и она хотела замуж.

Она заезжала к нему тогда, когда он ей звонил, она приезжала к нему тогда,

когда он ей не звонил. Он всегда с неизменной улыбкой открывал ей дверь и

чмокал в щечку, приглашая войти. Она ему нравилась. Ему нравилась ее

молодость, ее ладное миниатюрное тело, которое так приятно ласкать, ему

нравилась ее покладистость и молчаливость   подтверждение и согласие того,

кто играет роль второго плана. Она приезжала к нему, когда хотела она и

когда желал он. Каждый раз это происходило до глупого однообразно и

буднично. Она устраивалась на кухне полноправной хозяйкой, хотя бы в части

его дома. Одевала неизвестно откуда взявшийся в этом холостяцком доме

выцветший женский халат, подвязывалась засаленным, потерявшим цвет фартуком

и готовила для них ужин. Ужин на двоих при свечах. А он, отдыхая от

приготовления ежевечерней яичницы, сидел в комнате на продавленном

диванчике и делал вид, что с увлечением смотрит телевизор. Размышлял о

возможном месте ее в его жизни. Пытался найти и+ не находил. Время от

времени он заглядывал на кухню для того, что бы поцеловать, льстиво

произнести ничего не значащую фразу о том, какая она хорошая хозяйка и

рукодельница. Она смущенно улыбалась в ответ, он снова целовал ее. Она

репетировала роль жены старательно и увлеченно, он примерял одежды мужа,

скептически посматривая на себя в зеркало.

Ужин съеден ну или надкусан. Свечи из фаллических символов превратились в

бесформенную мутноватую лужицу и те чувства и желания, что на протяжении

этого вечера витали в его квартире, устремились к тому же.   Он включал

медленную приятную музыку и как бы приглашал ее на танец. Каждый раз один и

тот же, каждый раз одна и та же. Он прижимал ее нежно, насколько умел это

делать, и в такт музыки пытался топтаться на месте. Она смотрела на него

снизу вверх счастливым взглядом желанной женщины и думала, что вот сейчас,

сейчас он произнесет те главные слова, которые ждет каждая женщина всю

жизнь. И которые к счастью или несчастью, но хотя бы раз в своей жизни

услышит каждая женщина. Она всегда ошибалась. А он все так же неуклюже

топчась на месте, начинал ощущать дрожь внутри, которая зарождалась где-то

там, в недрах живота и пыталась вырваться наружу. Он не ждал от нее слов, и

даже самому произнести какие-либо слова ему не приходило в голову. Но мысли

в голове витали о том, что еще совсем не время, что так с порядочными

девушками, хотя и женщинами, вероятно, тоже   не поступают. Ему хотелось

одного - закончить всю эту дребедень и бутафорию с изображением влюбленной

пары и как можно скорее трогать и трогать, ощущать на вкус, запах это

молодое пластилиновое тело. Но как было разрушить то, что создавалось

долгое время, кропотливым трудом глаз в библиотеках, назойливой рекламой

телевидения и трижды проклятыми в данной ситуации привитыми неизвестно кем

и когда манерами? В такие моменты он ненавидел себя за это. Через полчаса

они будут лежать потные и обессиленные на полу или диване, обнаженные и ни

капли не стыдящиеся своей наготы, а вот сейчас вынуждены играть в

пуританство.

Он как всегда не выдерживал первым, невзначай опускал руки на ее упругую

попку. Даже через одежду он чувствует, как невероятным магнитом руки

прилипают к ней. И нет такой силы, которая могла бы оторвать руки от этого

места. И можно только гладить и гладить, смотреть и смотреть в глаза,

которые разрешающе смотрят на тебя снизу вверх. А руки уже начинали

привычный марафон по ее телу. Тонкие пальцы ощупывали одежды в поисках

драгоценных жемчужин, чуть подрагивали, когда находили эти

жемчужины-пуговицы. И волна тепла и желания все выше и сильнее захлестывала

, заставляя пульсировать каждую клеточку его тела, то напрягая, то

расслабляя каждый орган. Наконец не выдерживала и она, но все так же

застенчиво пыталась помочь ему раздеться, только помочь. У ней никогда не

хватало смелости хотя бы раз снять одежды самой. Она в очередной раз

понимала, что сегодня не услышит тех слов, за которыми сюда приехала. Но

она не может  поверить, и начинает обманывать себя тем, что может сделать

его счастливым, и вот тогда может быть... Ребенок наивно верит, что

послушание обернется подарком от Деда Мороза. Она еще хотела быть ребенком.

Она знала, что ему нравится. И начинала медленно опускаться на колени,

слегка поглаживая и целуя его грудь, руки, живот. Опускаясь все ниже и ниже

и продолжая целовать. Дыхание ее становилось глубже и чаще. Лицо кривилось,

мысли бились в смятении, желание распято бескомпромиссным -  надо .

- Вот и все, - говорил он сам себе,   почувствовав касание ее губ внизу

живота, -  Вот и все.

Нет, ему было безумно приятно, все так же волна за волной пробегали по

телу, все так же есть желание куда-то выплеснуть  дурную  энергию и все так

же хочется обнять крепко накрепко хрупкое создание, зовущееся женщиной. Но+

Но нет уже новизны, и нет игры:   получиться  -  не получиться . Свершилось.

Все можно, охотник поймал добычу в сеть. Остальное дело техники.

Доведенными до автоматизма безэмоциональными движениями рук начинает

поглаживать ее маленькие остренькие грудки, щекоча пальцами твердеющие

соски. Заучено скользит вниз живота, лаская бедра и все так же раздвигая

потерявшими стыд пальцами самые укромные уголки женской плоти. Еще

несколько минут и все схлынет, дрожь, желание, обожание, дурные мысли. Все

схлынет. Останется только ощущение чего-то липкого и скользкого, то ли

женского тела, то ли его мыслей.

Почесывая серебристую щетину недельной давности, он  внимательно

вглядывался в окно соседнего дома. Затхлый воздух в его давно не

проветриваемой квартире был пропитан похмельным угаром и дымом крепких

дешевых папирос. Он выкуривал одну за другой папиросы, гася недокуренные

бычки  прямо о поверхность стола и внимательно подглядывал в окно.

В доме напротив игрались драма, трагедия или фарс под названием  Двое:

свечи и вино . Как это было для него все знакомо и близко. И в тоже время

очень далеко и недосягаемо.   Наконец он нашел в себе силы отвести взгляд и

встать из-за стола, лишь для того, что бы раскрыть пакетик одноразовой

лапши и раскрошив брикет в полулитровую банку, залить кипятком. Он хотел

есть. Недельный запой начинал медленно отпускать. Не дожидаясь, когда лапша

завариться, он с жадностью начал прихлебывать обжигающую жидкость, все так

же с вниманием поглядывая в окно напротив, боясь хоть что-то пропустить.

Несносные мысли с презрительной усмешкой понесли его на несколько лет

назад. Когда комната была прибрана, на кухне, что-то напевая в полинявшем

халате, стояла женщина, которая ему нравилась. Он вспомним отъезжающий

автобус, ее взгляд, полный отчаянья и ожидания, что наконец-то она услышит

те самые слова, которые ждет столько дней. Ждала до последнего момента,

пока не закрылись двери автобуса. Он не сказал. Она уехала.

Он очнулся внезапно, будто от сильного толчка. Рядом, на его руке

по-детски сопя спала она, пахнущая чудесными духами, потом и каким-то

экзотическим плодом, название которому он забыл и который она всегда

привозила с собой..   Он впервые смотрел на нее по другому, нежели раньше, и

решил признаться утром. Насколько она дорога и желанна, насколько она

необходима, и им обязательно нужно быть вместе, навсегда, на всю жизнь. Он

засыпал и улыбался во сне. Ведь еще не поздно, совсем не поздно. Утро

вечера всегда было мудренее, но ночь честнее и откровеннее