На заседании людоедов нашего города

Этот праздник, это застолье, эти свечи в черепах несовершеннолетних обоего пола, этот таз моей первой жены Заазы, а в нем и спелые гранаты, и сахарный чернослив без косточек, и клиторное пюре campagne, приготовленное безотказной Фаиной, и псевдоелизаветинские сонеты, которые она, многогранная, сочиняла в свободное от междоусобиц и родов время -- все устаканится, соратники и сотрапезники мои добрые, все будет смоделировано за милую душу без проволочек и жучков, вот увидите. Все. Но… не будем торопить события. Пусть события, если на то пошло, торопят нас. Ибо сказано было: поспешишь – сам посмешищем сделаешься в глазах очевидцев. А те и рады.

И все же многие из сгрудившихся за этой праздничной посудой, которую так тщательно скоблила моя теперешняя лучшая и большая половина Наазы -- сидячий на заднице образ жизни и на вас не замедлил бы сказаться, милые роженицы, ничего не подохнете, сказал без анестезии – значит, будет без нее -- если б не бегали столько, не суетились из-за куска мяса так -- моя боль и моя же радость, мой маяк, как хорошо когда-то выразился покойный Илюшка-Берцовая-Кость, на горизонте жизни, мой тайный порок сердца, ставший явным знамением свыше, явным недоразумением, чуть ли не судьбоносной, если угодно, проверкой на вшивость, дорожным эдаким перстом судьбы, происшествием, если пораскинуть мозгами, с красивой самкой лося (сбита пьяным автомобилистом на большой скорости в гололед), но не для меня, и не со мной, только не для меня! -- я люблю ее, как и прежде, как безусый безумец пью яички ее петушков, как безудержный юнец без денег и имени, не сойти мне с этого камня, ставшего подобием стула, стула преткновения (я поясню), черти вы полосатые, комок, черт его дери, в горле, к старости вот нюни стал распускать, и-эх… передай сюда печень Санди, Тыыза. И председательский колокольчик, я кажется, увлекся. Сейчас напомню сам себе о регламенте.

Все собравшиеся могут и не знать (а откуда?) о той поре и невзгодах, кои нам с коллегами – и говорю это на правах равного среди лучших, -- пришлось пережить на пути в пещеры, после того, как нашей фракции дали оторваться по полной программе и уставу, но и они, ушедшие, если б только могли дожить до этого благостного момента во времени, уверен, утроили бы бдительность во время торжеств и особливо бед, не полезли бы в карман за словом, можете уже не тарабанить там? я включусь! Внуки и онучки! – утроили бы, говорю я, удесятерили бы необходимые усилия, направленные на цель оправдывать, оправдываясь и отхакиваясь, средства, и в том числе, масса информации остается необработанной. Масса. Век не тот. Уйму всего -- пришлось пережить (невзгоды, ну это я уже говорил, потом лишения, смех завистников, равнодушие почитателей – о, злые языки страшнее пальца летом! – вот так вот взял бы и поотрезал вас всех, чтоб не болтались без пользы для дела всей нашей почти уже прошедшей жизни, пока шли обыски, бои, дармоеды, чума на ваши глаза и пальцы ног, пока мы писали Большую Книгу о Василии Славном Его Человекоподобии – что, что делали вы? Что вы сказали? Пикали в кулуарах? Если бы кулуарах! Хотя, уверен, есть среди вас такие, что слышали краем уха звон, но не знали, где он, подробности, подробности – они зачастую решают все на свете, ускользая, но не от всех же. И не навсегда. Если не запоминаете, пользуйтесь канцтоварами. Не дети. Суп холодный. Повара на кол. Пусть сам себя готовит, дурак.

БКВСЕЧ, в четырех томах, с аннотациями безотлогательно отсутствующего сегодня Льва Петровича Босого. Левка собственноручно собрал всю, что надо, поэзию, всю, что надо, прозу, весь, что надо, творческий потенциал – а он у нас есть еще, у нашего великого, трудолюбивого народа-трупа на две трети уже того – и издал на свои деньги три тома поэзии и три тома прозы. Мы ему помогали, как умели и чем могли. Кто приносил нитки, кто фонарики, кто иглы, ведь там у него в высотке рано темнеет и поздно сверкает. Кто работал без выходных, кто бесплатно, кто за совесть, кто за страх. Не будем о них. Будем о лучших, о заслуженно вошедших в историю, в одну из них, скажу осторожней. Мы-то хорошо знали насколько для ЛПБ важно завершить сей скорбный, бескорыстный труд, и как это важно для нации в целом. Нации, давшей миру… необходимы, повторяю – необходимы великие люди, большие дела, при этой температуре меньше воняет, я поэтому выключил. При чем тут мыть ноги? Ты-то сама давно не лежала? Тогда, смотри мне, треска лупоглазая. Лучше вставь в рот, как градусник, чем зря под столом сидеть.

Но давайте о главном.

День рождения у Льва в мае. Я взял с собой подругу близкого друга и отправился к нему в гости. Он, мой друг, был в отъезде и не особенно приветствовал эти ее вылазки в свет, но мне он доверял, полагаясь на мою лояльность к нему и относительную неопытность в отношениях с женщинами. Мы встретились с ней у «Военторга». Она была в парике, тогда носили парики. Ведь я ее съел потом, я тогда уже был не дурак лизать девчонкам петушки ихние, а тут забылся, стал надкусывать, надкусывать…Всю съел ее. Инстинкт-то один: ам-ам и чмок-чмок. Она так стонала, пока я лизал ее петушки и лизал. Все дочиста вылизал. Петушка ее масляного, гребешка ее шелкового. Она на скамеечке стояла и гладила мою голову, пока я ее дочиста, дочиста. А другу мы ничего не сказали. И друг другу тоже. В пол-одиннадцатого она была уже дома, обглоданная он ей в одиннадцать позвонил проверить, все ли в порядке. Все ли в порядке! На две трети только, а треть-то ее я того. Одну треть. Льва же я умолял подвердить, что мы были у него, нам алиби с Ф. необходимо было. Алиби. Ее парень (мой друг) был страшный ревнивец. Однажды он избил ее. Ему показалось, что она, Ф., Илюшке-Берцовой-Кости глазки строила. А Илюшка-Берцовая-Кость тогда уже два года как в могиле вонял трупом вонючим. Ревность – преомерзительнейшая черта. Заставляет людей закрывать глаза чуть ли не на простейшие логические несоответствия. Ну зачем Ф. с трупом заигрывать было, милейшие мои, когда она сама на одну треть уже самый настоящий труп была...

…над книгой мы трудились шесть лет и четыре месяца, я был заведующим буквами и словами, предложениями по абзацам занимался брат Илюшки-Б-К., Фаина укрывала меня и Льва, когда нам было холодно и гасила свет, а парень Фаины сидел на телефоне. Переворот в городе произошел, как все помнят, в конце того же года и явился прямым результатом выхода в свет первых трех томов нашего труда. И это не преувеличение. Пусть A. Деблин и иже с ним утверждают, что литература не влияет на жизнь. Это его личное дело. Влияет, не соглашусь я. Передайте зубы и челюсти Василия Аркадьевича сюда. Это для Большой Мозаики. Благодарю вас. У всех налито? Ну, с Богом.       

(c) 2003 Izzy Raider