Письмо первоапрельская фантазия. Из сборника Секс фантазии

Здравствуй, свет мой, моя вдохновенная, разливная нежность. Всепоглощающая   моя тоска только о тебе. Знаешь, как шелковая ниточка, которая едва заметно тянется от твоего сердца к моей душе, но связывает нас так крепко, что надежнее просто не бывает.

Когда думаю о тебе,   мое сердечко сжимается, или сокращается до размеров маленькой птички, живой и трепетной. Я такую пичужку однажды держала на ладони. Она немного потопталась, почистила перышки, да, вдруг, угнездилась. Пристроилась в самой середине моей ладошки и глаза закатила – спать, а ведь, казалось, что улетит, упорхнет от меня… Я, любимый, иногда чувствую вот точно так же, совершенно беззащитна перед нежностью и притяжением, которые, я испытываю по отношению к тебе. Я все время думаю о тебе.

Это же единственная возможность оправдать день, или даже просто осмысленно существовать. Знаешь, родной, я вчера поехала в почтовый офис в автобусе. Впервые за два года испытала неосознанный страх перед машиной; спустилась в гараж, минуту постояла в раздумье возле нее, и,   не смогла сесть за руль. Должно быть, не отдавала себе отчета в том, что заболеваю. Более испытывала подсознательную тревогу, поэтому такое неоправданное волнение и охватило мое сознание. Волнительно переживая, я вернулась в лифт и поехала на почту в автобусе.

Так вот, автобус был совершенно пуст,   странно, правда? По улице стелился легкий туман от моментального перепада температуры в середине дня. На остановке я заметила огромный плакат с рекламой, на которой изображены какие-то неясные тени в черно-белом исполнении фотографа,    кроваво-красная надпись на нем   буквально влепилась в стекло. Я стояла, а он – этот стеклянный фрагмент всех автобусных остановок, вдруг выплывает из тумана и лезет прямо на меня, мне даже показалось, что он немного заваливается набок, потому что такая дурацкая мода пошла, использовать в фотографии линзы «рыбий глаз»; они очень искажают, нормальное восприятие… Я даже не помню в точности, о чем была реклама, мне было жутко смотреть на этот рекламный щит и даже неприятно ощущать реальный мир, потому что на самом деле он уже становился иррациональным. Понимаешь, о чем я хочу сказать?   Некий сюрреализм вокруг, сопряженный с моим физическим недомоганием.

А тут еще, туман совершенно сгустился, автобус как будто ниоткуда принесло белесое облако. Ничего вокруг не видно и не слышно, только мягкий шум тормозов и синхронный с ним, звук открываемой двери. Серо-голубая масса железа зашипела и несколько присела, прогибаясь при посадке. Автобусные колеса утонули в тумане, от двери стелился дым, как пар, кабина с водителем потерялась где-то в глубине. Для начала, автобус мигнул стеклами, как живыми глазами, ослепил на минуту чистым блеском,   внутри, в полумраке стала видна мягкая пасть салона. Я вздрогнула, по спине прошли мурашки, знаешь, точно, я сплю,   и этот чертов, живой монстр уносит меня в полнейшую неизвестность. Мне даже представилось, что я теряю сознание, но потом я опомнилась и взялась рукой за поручень, чтобы окончательно убедиться в том, что это не сон.

Водитель, молодой парень неряшливой внешности, высунулся из кабины, и говорит мне:

-   Чего уж, садись, поехали! »

А я ему по инерции отвечаю, чтобы хоть как-то  задержать время:

- Платить куда? Где тут у вас касса?

В ответ он мне бросил небрежно:

- А, не плати вообще…

Как это, не плати? Я залезла в кабину буквально на автопилоте, удивления своего не выдавая, но, внутренне содрогаясь, и сердце мое уже стучало  в пятках. Мы легко тронулись с места и немного разрезали туман,   за ним, справа от дороги, проплывала в искаженном отдалении знакомая авто заправка. Мне хотелось спросить водителя: «Куда мы едем? », но в то же время я понимала, что вопрос будет звучать довольно странно, тем более, если он заметит с присущей ему небрежностью: «А куда тебе нужно? В Ад, или в Рай, душа моя? »

Действительно, куда мне нужно; в Рай, или в Ал, я не знаю…

Я знаю, Рай, это там, где меня ждешь ты и твоя любовь, родной.   Могу себе представить, как выглядят райские ворота. В них нет особенного величия, и, скорее всего, они похожи на обыкновенную калитку в стене старого, заброшенного  и заросшего буйной травой сада. Вот, я подойду к ней, воздух наполнится, по мере приближения, таким тонким ароматом, то ли жасмина, то ли дикорастущего шиповника, и заметить краем глаза, где-то рядом живой куст, как единственно верный ориентир, будет совершено не трудно.

Там, в глухой каменной стене есть маленькая, резная дверца из металла, за которой начинается необъятный простор чистого поля, бездонное, синее небо, летний зной в воздухе, пахучие травы,   полевые цветы. Небывало буйное лето гуляет, как шальная и дерзкая свобода.   А дальше раскинулось пшеничное поле, колосья по пояс, огромная, местами непроходимая масса.

Там, я буду, пьяна одним только воздухом, рядом с тобой! Опьянею до беспамятства, окунаясь с головой в твои зеленые глаза, купаясь в их нежности. Совершенная, обнаженная, даже кожей чувствуя, исходящую из них  энергетику и силу.

Там, мы заблудимся, взявшись за руки, зайдем так далеко, как можно зайти только, испытывая сильное притяжение,   друг к другу. До такой степени, взволнованные прежде сдерживаемой страстью, ожиданием, реальной встречей и настоящим порывом душевного вдохновения, что будем идти, сами не зная куда.

Любимый,   мне все равно, куда ты меня заведешь, это не имеет никакого значения. Рай для меня везде, на всей земле, во всей Вселенной, пока жива твоя любовь!     

Упадем в траву, на долгую, счастливую память о первой минуте близости, головокружительной до боли в сердце, до горячей волны, гуляющей прямо в крови.

И я, совершенно не владея собой, заору, или просто стоном прольюсь на твое тело в неимоверном возбуждении. Как я хочу тебя каждой клеткой своего тела! Понимаешь, буду кричать: «Ты возьми меня, любимый! Трахни,   быстрее, сильнее! Нет никакой возможности больше сдерживать наслаждение!   Ведь я люблю тебя! До полнейшего самоотречения, как любят единственную мечту, что не дает покоя ни днем, ни ночью»

И ты так нежен со мною, терпелив, так робок не потому, что я внушаю тебе опасения, а потому только, что бережен по отношению ко мне . Может быть, ты боишься немного придавить мое нежное сердечко своей неимоверной, сексуальной природой? Но, я тебе признаюсь:   «Я сама хочу тебя сразу, сейчас, теперь! Так полно, что с последней каплей твоей спермы, я буквально возрождаюсь для жизни. Умираю! Умираю без тебя…

Войди и оставайся навсегда  одним только желанием. Хочу тебя везде, вне всяких  норм и приличий! »

Я знаю, на что ты способен, мой Бог. Ты можешь,   так излиться и так взять даже мою душу, как будто прорастаешь корнями сквозь тело в самую глубину моего сердца; в  нем много света и тепла, которые  необходимы тебе для живой жизни. А что я могу еще отдать, родной, когда даже малейшая частица твоей верности гасит редкие искры возбуждения по отношению к другим мужчинам.   Ты самый лучший из них? Нет, конечно же, нет, просто ты самый близкий. Входить в меня, ты умеешь даже через прикосновение. Вот так, как если бы я дотронулась до тебя рукой, и сразу все тело исходит на спазмы и сок; все пульсирует, начиная от виска, и заканчивая живым цветением моей матки. Должно быть, она похожа на буйно разросшуюся в самой середине поля, зеленую, сочную «кашку», укрытую густыми зонтиками почти незаметных, как пыльца, белых  цветов. Она так же резко пахнет и легко проскальзывает сквозь пальцы, как твои пальцы входили бы в мою возбужденную плоть, чтобы почувствовать физическим касанием, на сколько вязок и обилен ее сок…

Ты когда-нибудь ломал ствол этого растения в середине? Там, где трубка ствола, полая внутри, похожа на канал влагалища, с нитевидной, почти сосудистой тканью по краям. На месте среза ножом может проступить белая масса, клейкая, немного влажная, как материнское молоко.   Но, если ствол разорвать рукой, а потом сложить обратно, то станет заметна эластичная природа материи и даже покажется на минуту, что стебель может срастись заново, как ни в чем,   ни бывало. Он твердый только на первый взгляд, под порывом ветра сгибается, качая зонтики соцветия из стороны в сторону. Моя природа носит все тот же эластичный характер, она растягивается, подстраивается под желание твоего фаллоса, принимает его, становится живой от возбуждения, удерживает, ласкает, доводит до экстаза легкими сокращениями, горячим приливом крови и еще чем-то, что я даже затрудняюсь определить. Может быть, имеет значение твоя сексуальная энергия, она же всепоглощающая, первостепенная, главенствующая. Как же без нее жить?

Как чувствовать тебя проще, чем глубже принять, дольше удержать, полностью слиться с нею и возвратиться к жизни, вполне адекватно, прирученной и тихой нежностью.

Я не знаю, где на самом деле мир разделяет линия горизонта, и земля переходит в бездну неба и солнца? Но я совершенно уверена, что там, где ты меня ждешь, настоящее вдохновение, наслаждение и Рай. Чистая вода из твоих рук, живое движение жизни в твоей сперме, твои сильные руки, которые снимают любую боль, твои глаза, которые вылечат мои недуги, твой голос и твоя удивительная любовь, скрытая в первых строчках любого послания, но прорывающаяся наружу живительной силой вдохновения – все это то, что я называю наслаждением. Нет, мы не ссоримся, просто где-то рядом с нами бродит неудовлетворенное, пьяное, почти животное возбуждение. Оно точно также рвется на свободу, как наши тела, едва ли сдерживаемые мастурбацией. И я уже ничего не стесняюсь там, откуда начинается глубочайшая эйфория, сильнейшая страсть,   или просто понятие – ты.

Уверена, что желание во мне будет просыпаться всегда, мне никогда не надоест признаваться: «Хочу! Хочу! Хочу! », потому что это самое прямое признание, и право на удовлетворение, и самый недолгий, бесхитростный путь к твоему сердцу. Ты только думаешь обо мне, родной, а я уже совершенно согрета своей откровенностью, наверное, просто жива, в сравнении с общепринятым кокетством и игрой, на которую иные тратят так много времени и сил.

Чайки в моем городе  кричат по весне, беснуются и просят ни о чем, суетливо летая, высоко, почти до самых облаков. Из-за них я неосознанно ощущаю в воздухе морскую стихию. В Раю, где ждешь меня ты, не будет такой отвлеченной реальности. Наверное, там будет одна только простенькая калитка, по своему значению совершенно затмевающая все остальное. Вчера, когда я ехала в  автобусе, и шофер  предупредительно уносил мое волнение и неопределенные ощущения в самую гущу тумана, как в морскую стихию, ведущую  никуда, я знала точно, что в Рай мне еще рано…

Не потому, мой родной, единственный мужчина, что тебя  со мною рядом нет, а потому что я еще не до конца прочувствовала путь в это самое наше знойное - наше одно на двоих лето. Сегодня за окном  раскинулась весна, она похожа на  заброшенный сад возле моего дома, отыскать в котором заветную тропинку к тебе, ой, как не просто…

Вчера на город упал туман, потом снег, и за одну только эту контрастную ночь все вокруг превратилось в серый по своему значению аттракцион – «Пещера страха». Знаешь, это некий лабиринт, по которому идешь, идешь, а времена года перепутаны и ничего не понятно, но изредка ужас пробирается даже в рассудок. Небо над городом представляется мне, разрезанным на отдельные полосы; белая - черная, белая - черная, белая – черная… Все та же,   черно-белая фотография на автобусной остановке, и совершенно не известно, чей ход; мой, или стихии?   Какая-то карточная игра, колода перетасована, а сдавать ее некому – всего два игрока – весна и я. Кто кого переиграет, заранее ясно. Я стараюсь, любимый, отыскать к тебе дорогу, я представляю себе этот сад, лилии, такие близкие мне по цвету – пурпурные, оранжевые маяки. Я ищу среди них цветы, совершенные и определенные по форме, как я сама в Раю, но  сегодня, я перестала быть той нежной, маленькой женщиной, какой была еще недавно в твоих сновидениях.

Ромашки видятся мне, утомляющими своей трескотней и сплетнями  старухами, розы вычурными девицами из тех, что кривляются бесконечно, но изначально рождены для того, чтобы умереть. Мы все рождены для того, чтобы умереть? Нет, мы рождаемся для жизни, просто многие умирают, так и не узнав, а что это такое.   Наверное, я бреду вслепую, нет ни малейшей интимности, нет тишины,   чтобы сосредоточиться хоть на минуту и найти тропинку к заветной калитке. Заешь, я хочу  свалить подальше от этого пустоцвета.   Ведь весь этот садик похож на цветочный базар, где корни, если и есть, то сохраняют и питают бутоны только жаждой, земного сока в них нет ни единой капли.

Тогда это Ад, родной. Краски в нем такие же, какой бывает кровь, иногда загустевшая, бурая. Одну каплю достаточно добавить в ведро с водой, куда опущены корни любой  Богини, чтобы она благоухала и радовала глаз, но только внешне. Иногда природа в их венах жидкая,   похожая на тонковолосых женщин-блондинок, за редким исключением с искрой жизни в глазах. Знаешь, должно быть, им достаточно просто красивых слов, лишенных живой и чувствительной энергии,   мне – нет. Я хочу вдохновения, которое следует за ними.

Слова увядают так же быстро, как эти прекрасные явления в заброшенном саду, где их никто не видит. Правда, если отнести на базар эти цветы, что распускаются, как любая плоть весной, их разберут по одной очень быстро. Может быть, даже какое-то время, кто-нибудь станет держать их в вазе, но это пустое. Пустое занятие, обыкновенное любование, любимый, даже одна только осмысленная видимость подобной красоты. Ведь иногда даже и не понятно, что более украшает стол – роза в вазе, или ваза под нею?   Разумеется, подобный мир держится на одном только искушении, и секрета в этом нет никакого.

Рука «дающего»,   в данном случае, так же щедра, как рука,   срывающая эти стебли потом  под корень. Ухаживая за почвой, на которой до определенного времени они произрастают, сам ли Дьявол, или более простые его прислужники, так удобряют почву, сжигая ее страстью, что  когда-нибудь высушат всю землю, и более  в ней не приживутся никакие корни. И все в этом Аду проистекает так же естественно, как и сам процесс выживания. Вот оно – цветение,   завязывается, бежит из корня искусственный сок, питает быстро, головокружительно быстро;   на глазах цветок набирает силу, сочную прелесть свежего бутона, а потом становится таким же, как все остальные цветы из той же породы. Они похожи друг на друга как две капли. Разнообразна только порода, которую тоже можно отнести к обобщению – садовые цветы.   Розы, лилии, декоративные ромашки,   в окружении самодовольных и самовлюбленных нарциссов…

Скрестить их невозможно, как невозможно отдать предпочтение пестику недолговечного и ярко цветущего тюльпана, рождающего молодые и крепкие семена ни для жизни, а просто так. Он отцветет быстро, и ни на что иное, как сохранить и показать свой пестик более не способен. О, Господи, родной, его даже членом в полном объеме этого слова его не назовешь…

Твой член, в сравнение с пустоцветом – живой, горячий, сильный источник жизни. Пить ли его животворящий сок, принимать каждой клеткой в себя тогда, когда он наполняет и завершает изнутри. Или просто любоваться силой и мощью возбуждения, которое  иногда называют «твердым», даже «каменным», от притока горячей крови. На самом деле, что может быть сильнее?

А у них?   Разве что покачает, покажет, продемонстрирует гордо свою мужскую стать; вот, мол, это и есть во мне настоящее проявление. Тюльпаны, нарциссы размножаются корнями, луковицей, которая лежит без жизни долгую зиму, предварительно, накануне, все лето и осень впитывая в себя сок земли…

Весь сад в Аду покрыт этими бугорками, только месяц в году оживающих луковиц, а потом стебли высыхают, ложатся на землю и живут одни только корни.

И всегда, по краю этой садовой дорожки глаз оживляет  нежная фиалка, на первый взгляд такая  беззащитная, но только дай ей волю и она  широко и бесстыдно разрастется в  заботливых руках. И тогда ее голубые глаза станут следить за всеми так внимательно и пристально, как будто каждый порыв чужой, живой души сразу фиксируется  цветом ее нежнейших лепесточков. Ох, уж эти «Анюткины глазки» - они темнеют от ярости, да так, что становятся видны только огромные зрачки – желтой, кошачьей середины. Милые глазки разрослись по всему саду, или животная природа расползлась по земле?  

Хорош ли этот сад, любимый? Да, хорош, прекрасен сад, я просто помню, все время помню о том, что он находится в Аду. Цветут пурпурным цветом крови его живые цветы, ярко кричит, доведенная до совершенства, природа. Я вынуждена его отыскать по пути к единственно возможному выходу из него, потому что мне не нужно подобного совершенства, я задыхаюсь от душного аромата, который кружит голову с единственной целью – пробудить признание. Признаю, что Ад в виде этого сада прекрасен?   А что, если послать подобные нормы навсегда, да подальше?

Зачем мне нужно ходить с завязанными глазами по кругу в этом адском саду? Ведь там, в темноте, где цветет ночная лилия, ее почти не видно, пусть даже весь день она старалась быть похожей на звезду и уверяла в этом всех вокруг, наступит ночь, и живые звезды будут светить людям с неба. Брести, натыкаясь на стебли чужих цветов рукой, или признавая за ними лишь аромат недолгого цветения -  всеобщее восхищение ?

Я знаю две верные приметы: колючий, почти не заметный, дикорастущий куст шиповника возле заветной калитки и так же близко от нее жасмин. Чувствую, как дурманят и кружат голову его цветы, но он опасен в комнатной вазе, при теплой погоде, при первом приближении тепла. Мало кому пришло бы в голову в таком разнообразии садовых цветов, составить букет из богатых бутонами ветвей жасмина, или шиповника, который в неволе попросту вянет. Вот почему, никто не отыскал заветной калитки. Обычно люди покупаются на пустоцвет, потому что он притягивает своим внешним видом. Да и кто теперь сажает под окнами жасмин?

Красив сад в Аду какой-то неимоверно богатой, кровавой своей правдой. Деревья и цветы совокупляются корнями. Там, в недрах земли, они текут, как реки, крепко сплетаясь между собой в одну сплошную энергию рук, высасывающую из почвы все ее соки. Раздирают ее сильными пальцами, проникая все глубже, но никогда и никто из них не достанет до ядра, или кипящей лавы, из которой добывает  энергетику  сам Властелин темного царства… Внешне – это буйное цветение похоже на некое содружество живых цветов, которые нежатся в лучах одного-единственного, одного Солнца на всех! Я там вообще не своя и ни черта не понимаю, родной,   кроме того, что цветение их все больше напоминает бурую массу. Знаешь, я прошлась по саду всего трижды, или чуть больше, но меня успели обобрать, ладно бы просто раздели и исцарапали тело жесткими, отточенными до лезвия бритвы, листьями.   Подобные рубцы быстро заживают.

Они отобрали даже мое слово, которое я придумала для тебя давным-давно – «любимый»!

И теперь, деревья и цветы в этом адском саду, ведут между собой диалог, нашептывая друг другу на ухо, почти интимно: «Любимый… Любимая…» Возле разросшегося пустоцветом куста, указатель с табличкой как в ботаническом саду - «Любимая». Знаешь, одно только обозначение, чтобы голос не заблудился. Черт их знает, сам Дьявол, как они находят друг друга иначе, чем бесконечно пиарить дивное и внешнее цветение друг друга? Их корни давно перепутаны в общей массе. Их голоса похожи на змеиное шипение, на такое же змеиное шевеление кожи, глубоко  в земле. Там, где знойная зрелость желания просто бросается в глаза, нет ни единого порыва свежего воздуха, чтобы дышать…

Отвернулся от меня и  теплый,   весенний ветер, теперь он привычно ласкает их тела, даже не разбираясь особенно в том, что весна в этом Аду, больше похожа на знойную природу вьющихся растений летней поры. Пока природа спит в полуденном зное,   они способны стелиться и ползти по земле, чтобы уцепиться за более сильный ствол, чтобы удержать, окружить его объятиями, обвиться вокруг. И тогда, никто, никогда, не сможет сделать шаг по земле в сторону. Корнями деревья-богатыри проберутся, куда угодно, подкрадутся тихо, властно возьмут любую розу, в  вырваться в поле, на широкий простор настоящей свободы , уже не могут. Сад окружен глухой и каменной стеной.

Я знаю, что в ней есть маленькая калитка, я очнусь от долгого сна и сбегу оттуда к тебе, мой милый, не оглядываясь! Брошусь  в твои живые объятия, зароюсь лицом в твои волосы, вдохну больше свежего воздуха, да так заору на весь мир: «Люблю! »

В порыве моего вдохновения, что все эти цветочки разом увянут и побледнеют.

Хочу! Хочу! Хочу жить и любить! Пить твое дыхание, твое живое семя, наслаждаться твоим телом, почувствовать природу твоего вдохновения! Плодиться и размножаться живой страстью! Принадлежать тебе всем сердцем и душой! А потом открыть глаза и выдохнуть: «Вот это навсегда! Вот эта близость, это сумасшедшее слияние. Этот грех в Раю, когда из моих рук ты вкусил познание и наслаждение. Добро и зло – живая  и прекрасная сила страсти! » Я обозначила ее всего одним словом, зато заветным –  любимый, или просто - жизнь! Я буду жить только тем, мой любимый, что я буду жить для тебя…

Две остановки мы проехали молча, в автобус никто не сел и мне изрядно надоело смотреть, как шофер спокойно и уверенно разрезает туман, уплывая в самую его гущу.

Я немного привыкла к тому, что мы движемся почти в слепую. После пережитого мною волнения, навалилась легкая,   обволакивающая сознание усталость, как какая-то полусумасшедшая дремота, некое сонливое отупение, которое даже стряхивать не хотелось. И тут, неожиданно, он мне признался:

- Знаешь, у меня сегодня сперли бас, пока я пил кофе. Никогда бы и никому не      

поверил,   что так может быть, если бы не испытал на собственной шкуре…

Я  улыбнулась, но почему-то поверила ему мгновенно:

- Неужели угнали? Странно, а кому это нужно?

Он посмотрел в зеркало, через плечо увидел мои удивленные, но уже живые и лукавые глаза и рассмеялся от всей души:

- Вот и я все думаю, кому нужно кататься в автобусе по городу, минуя привычный маршрут? Какой идиот спер мой автобус? Теперь еду по маршруту в резервном автобусе. И веду пассажиров бесплатно, даже кассы нет…

Потом немного подумал и добавил:

- Весна, понимаешь? Безумное время года… Все может быть. Но автобус должен идти по маршруту, даже весной, в туман, в день всех на свете дураков – первого апреля, в пору всех известных нам глупых и самоуверенных влюбленных.   Закон самой жизни, ты согласна?

Я приготовилась выходить на своей остановке, но, перед тем, как покинуть салон автобуса, твердо ответила водителю:

- Да.

Не согласиться с ним очень трудно, любимый. Наша жизнь должна идти по определенному маршруту, но только в том случае, родной, если есть, кому управлять этим движением. А тут, пожалуй, я замечу сама себе, что для этого нужна твердая, надежная, уверенная мужская рука…

Люблю, целую, неимоверно скучаю, до сухости во рту и боли внизу живота…

Твоя любимая…