Легенда о посохе силы

Эта совершенно правдивая, аналитически проверенная история случилась во времена столь давние, что даже память о них стерта безжалостным абразивом веков, а остался лишь вечный смысл, который я и преподношу вашему вниманию, зрению и обонянию в незатейливом и прозрачном флаконе своей искренности.

В плодородной долине, обрамленной высокими горами, обитало некое племя усердных земледельцев и искусных ремесленников. А правил им великий и мудрый вождь, носивший гордое и звучное имя, которое, однако, не дошло до нашей эпохи. Но не мог же великий и мудрый вождь носить имя низкое и жалкое? То-то и оно, что не мог. Мы же назовем его просто: Вождь.  

И было у него три дочери: все, как одна, красавицы. В том смысле, что кабы собрать их луноподобные черты совокупно, на едином лице, да пару фунтов лишку отсечь, то получилось бы что-то приличное, а так – хоть в кунсткамеру: у старшей губа заячья, у средней пасть волчья, а младшенькая и вовсе уродилась такой, что дитятей за мелкого тапира принимали. Подросла – стали за крупного принимать.

А сынов у Вождя не было вовсе. Вот и сложилось так, что под большим вопросом оказалось престолонаследие, ибо не нашлось удальца, до вызволения из девичества способного. Хоть и искали, как могли: уж и в набат кому попало били, и клич с высокой колокольни оземь кидали, и награду сулили немалую: полцарства да коня в придачу, чтоб хоть какая-то отрада была молодцу после первой ночи.

Многие приходили.

И отважные ратники, что посередь боя стоят, бранятся, да ратуют за мир и за разоружение, покуда  супостат пред их стойкостью не падет духовно и нравственно.

И отчаянные мытники, что вождеву подать взимают, а ведь известно, как хлопотно это. У народа того вечная отговорка «По пятницам не подаю! », да семь пятниц на неделе, по причине легкомысленного нрава.

И бесшабашные ловчие, что по бесов шабашных с одной востролукой пентаграммой за плечами ходят.

И развеселые кравчие, а этим-то уж все по колено: и море, и… и стАтью вышли!

И многие, многие другие.

Но все некомпетентны оказались, никто не сдюжил: ни во мраке кромешном, ни через дырочку в стене дубовой. Такой уж флюид-эндорфин от вождевых дочурок исходил нездоровый, что всякую силу лингамическую разом гравитации предавал.

Опечалился Вождь и хотел уж было со стороны внука завести, сиротинушку, какого не жалко, но явился тут ко двору мудрец из полуденной страны по имени Кара-мысл Рацидивный. Явился ко двору и пришелся очень даже, ибо поведал тот мудрец, что  есть в далекой и хладной Пингвинии  терем  белого железа, а подле терема прямо из земли торчит в студеное небушко посох великой силы. А в нем – средоточие мощи любовной, пред коей ни один эндорфин обережный не устоит.

И вызвались трое.

Кошерный Галахер, что имя свое получил от закона, в жертву которому принес пост-фикс.

Проворный Шумахер,   искусней которого не было в мире наездника.

И еще Абортмахер, злейший враг демографических ценностей.

А вместе витязи получили в народе прозванье «Хероическая троехерица». И девиз они себе придумали: «А ля гер ком а ля хер», в том смысле, что везде ответственный подход потребен.

Долго они шли, а еще того больше – по морю плыли. Так долго, что по тысяче разов спели любимую свою песнь, древнюю песнь бирландских своих побратимов Кухулина, Похулина и Нахулина:

А в том ли граде новом

Есть дом, что кличут «Восход»,

И он сгубил немало

Таких, как я, сирот.

И мать была портнихой

Пошила мне портки,

А батя был каталой

В корчме у желтой реки.

И много ль  бродяге надо:

Котомка да кафтан.

И он бывает счастлив,

Когда напьется пьян.

Скажи, мамаша, брату:

Пусть другим путем идет…

Живите впредь в трущобе

Что у вас зовется «Восход»!

И много еще лимриков бирландских, саг висландских, газелей джейранских, аятов коранских да танков самурайских оприходовали они своими зычными глотками, пока, наконец, не достигли стылых ледяных берегов земли Пингвинской.

И снова ножками пустились они, на лыжах, сквозь колючую, до костей пробирающую стужу, сквозь лютые ветра и бескрайние снега.

И дошли, наконец, до терема из белого железа, про который мудрец Кара-мысл Рацидивный толковал…

Коля проснулся по самой простой, естественной и неотложной причине: ему до умопомрачения хотелось ссать.

Коля вскочил и, как был, в трусах, проворно прошустрил по коридору. Собственные спешные шаги отдавались в голове умеренным поухиванием: когда третьего дни спирт с красным мешали, было куда суровее.

Спустив воду, Коля с наслаждением изогнулся, разминая похмельное тулово, и почти тут же ощутил другую настоятельную потребность: покурить.

Вернулся в комнату, где все еще дрыхли коллеги, взял сигареты, пошел в перепускной отсек, чтоб не тревожить товарищей дымом.

Сладко затянулся, глянул в квадратное маленькое окошко – и смачно выматерился.

Первым порывом было выскочить на улицу – но электронное табло над входом призывало к рассудительности: - 52.

Коля суматошно, но сноровисто внедрился в комбинезон, приладил шлем с маской, хватанул карабин, валявшийся как всегда презрительно по отношению к инструкции – и выскочил.

Громыхнули три точных, продуманных выстрела…

- Заебали мачту корчевать, козлы! – проворчал Коля, дослав новый патрон и на всякий  случай поводя стволом над тремя нарушителями на снегу. – Это, ****ь, Бродвей какой-то: шастают, суки, и шастают! Какой им тут, в ****у, посох? Эх, поймать бы того пидора, Карамысла-ебомысла сопроматернотри****о****скиинтегральномудоебанного!

Коля мечтательно зевнул. Наказанные нарушители  лежали смирно. Сонливая тишина, поколебленная, было, выстрелами, ленивой периной осела на бескрайние пустынные просторы. И снова ничто не дисгармонировало с названием станции, «Мирный».