Извращенные невозвращенцы. Тематика: Извращенные рассказы

1. Случай в церкви.

Утренний город жил своей жизнью. Сотни людей спешили, не успевали, а кто-то ухитрялся прийти раньше времени, но они и уходили первыми.

Население с напряжением изучало капли на багровых стенах ветровых стекол их везущего транспорта, царапины на кожаных портфелях, порвавшиеся, тоненькой дорожкой, колготки на стройных и прикрытых до колен пальто ножках соседки по троллейбусу.

Единицы лишь обратили внимание на разыгравшееся лучами и по-весеннему ласковое солнце.

Удивленные внезапным потеплением вороны, довольно каркали, нежась в солнечном свете.

Не сильный ветер, принесший, отдававшую йодом, морскую свежесть, раскачивал голые ветви деревьев. Снег, чернея, таял и просачивался водой в землю. Зима, бесповоротно уходила, уступая свои, не на вечно занятые владения,   весне.

Подкурив сигарету, Альберт долго и нерешительно стоял напротив старой церкви, расположенной на окраине ботанического сада.

Выложенные из красного кирпича стены, золотые кресты на куполах. Синее с бирюзовым отливом и с небольшими, разбросанными, белого цвета, перистыми облаками небо.

Альберту явно представлялся сюжет новой картины. Но что самое интересное и удивительное, никакой ненависти и злобы к окружающему и прежде всего к самому себе, юноша не чувствовал. Он осознал и ощутил всеобщую гармонию, взаимозависимость всего существующего от всего сущего. Он увидел красоту в уродстве и несовершенство в красоте.

- Ни что ни есть истинное, не внешнее ни внутреннее, все лишь часть всего, ни имеющего ни начала ни конца, замкнутого движения.

Очистив о лежащую у порога тряпку, подошвы, Альберт вошел в церковь. Его внимание сразу привлек как-то не естественно качающийся со стороны в сторону священник.

Поп нехотя отмахал кадилом и ушел в алтарь похмеляться.

Слегка ошарашенный происходящим, юноша остановился у расположенной, по левую от него сторону, церковной лавки и попросил заказать службу.

- Вам за здравие али за упокой?

Услужливо осведомилась ключница.

- За упокой, на месяц вперед пожалуйста, вот деньги.

Прислужница бережно уложила банкноты, приняла записку и раскланялась.

Альберт несколько раз перекрестился, поставил свечки и направился к выходу.

На озаренном солнце дворе, переливаясь трелями, пела капель.

- Все позади, все продолжается…

2. Георг.

Лет тридцати семи, сорока, легко заинтересовывающий как молодых, так и бальзаковского возраста женщин был Георг.

Черные, немного вьющиеся волосы, карие глаза. Всегда гладко выбрит, с ухоженными руками, стильно одевающийся и пунктуальный.

В школе он не был отличником, но всегда был у дел. Случайно попав в пионерскую дружину, осознал преимущества и выгоды власть имущих.

Одаренный харизматическими чертами характера, и никогда не забывающий о возможностях воображения, уже  через небольшой промежуток времени украсил своей фотографией стенгазету. Позже, «Пионерская правда» частенько писала о юном ленинце, так умело внедрявшем постулаты предтеч коммунизма в жизнь.

Дальше комсомол, институт, диплом, много предложений для работы. Обком, движение по карьерной лестнице, знакомства, одолжения, банкеты. Георг быстро и уверенно становился на ноги. Но, но, он не был «идейником», рационалистом да, но отдающим свое существование за светлое будущее, никогда. Человек знал что делает и учился как это делать. Упорство помогало, результаты радовали.

Незадолго до распада СССР, Георг ушел из обкома в энергетическую отрасль. Благо образование полученное в ОПИ, ему позволяло.

В 1996 году он создал компанию «Энергоком». Сколько сумел заработать известно только ему одному. Хотя недвижимость в Одессе, Нью-Йорке, Токио, Москве, Лондоне; два завода в пригороде Торонто и внушительный пакет акций нефтяных компаний, интересный договор с «Якут-золото» и многое другое, указывало, что как минимум в черную сотню самых богатых людей бывшего союза он входил.

После тридцати пяти, ему стало скучно. Все приелось, пресытило, удручало. Слишком стар и разумен для наркотиков, через чур избалованный женскими ласками, забыт среди бегущих к наживе.

Однажды, июльским вечером Георг принял решение и ровно через двенадцать месяцев, день в день, в скромном, затерянном одесском дворике, он открыл клуб «Кобита».

Кобита, когда-то давно, декабрьским вечером, идущая под руку с Георгом юная львовянка, на чистейшем, льющимся украинском, разъясняла: что кобитой (в переводе с польского), именуют очень красивую девушку.

Спутница смеялась, Георг просил произнести еще несколько фраз. Ева с улыбкой соглашалась: «Горнятко кавы»…

Часто он вспоминал тот, озаренный снегом и луной Львов, Еву…

Георг не назвал клуб Ева, нет, он не хотел, связывать будущие лиходейства с той, живущей в его памяти и бывшей рядом лишь несколько часов девушкой.

«Кобита», загадочно, не понятно для большинства, но полное ясности для него название…

3. Клуб реализованных интересов.

Контингент клуба  формировался лично Георгом. Каждый новый член утверждался им, либо вычеркивался из списка. Между участниками мистерий, оргий и прочих увеселений слово кобита ассоциировалось с ими же придуманным словосочетанием – клуб реализованных интересов.

Читатель, не задавайся вопросом о происходившем в стенах «Кобиты», спроси лучше, чего там не было.

Отпусти повода своей фантазии, нарисуй себе образы вакханалий лившихся в тех стенах, позавидуй если хочешь, упрекни, если тебе это чуждо. Но согласись. Почему бы и нет, хоть на мгновенье, на час, разве не хотел бы оказаться там, где все, что нельзя, можно и пожалуйста, где закрыты глаза на все то, на что ты просишь не смотреть. Где действия чередуют бездействия, где доводят тебя до пика и в самый последний момент, когда вот-вот и эмоции, переживания, сгустки слизи и прочее вырвется наружу, с тебя спрыгивают, бросают. И лишь только ты в негодовании вскакиваешь не успевая сказать слово о продолжении и много кричащем финале, тебя снова укрывают необходимым.

Там не было мужчин и женщин, алкоголиков и наркоманов, извращенцев и миссионеров, страсти и холодности, там было все, все свершалось там.

Потерявшее мужскую силу и давно не радующиеся висящему куску плоти, сгорали в оргазме, постанывая от входящих в них упругих, молодых членов. Извращенцы ритмично, в такт движениям спартанского сложения их трахающих партнеров бились о  лобки лежащих под ними девушек. Изредка, обнимая шеи красавиц своими дрожащими руками. Они стонали, душа  гетер.

Пышнотелые, не молодые женщины, были самыми ненасытными. Они были самыми ненасытными. Заказывали по шесть, семь, десять жрецов и жриц. Этих обрюзгших и облепленных жиром, драли во все дыры, но им было мало. Они хотели видеть, как перед ними, трое одновременно трахнут молоденькую, стройную девушку. Им нравилось, когда огромный член мулата терзал анус красотки, как она стонала от боли. В такие моменты заказчицы отгоняли жрецов, брали плети и нещадно хлестали сочные, молочные тела, выплескивая всю свою ненависть, ненасытность.

Внутри «Кобиты» было все и все члены клуба не имели запретов, рамок, границ.

Хочешь, возьми нож и разрежь плоть, не важно, свою, чужую. Забей ей кляпом рот и рви крюками на части, мажь тело свое кровью, сади в привязную яму и испорожняйся сверху, заставляй глотать исходящее из тебя. Наслаждайся…

Десятками оттуда выносились мертвые, замученные тела и либо с привязанными к ногам камнями выбрасывались в море, или просто растворяли в кислоте, чтобы потом вылить в канализацию.

4. Найди новое.

В комнате, крыша которой была сделана из толстостенного стекла, лился и расстилался сигарный дым. Огромная, занявшая собой всю северную стену библиотека, грубо вытесанный из цельного куска ствола стол, казалось нерушимо стоявший в центре, умещал на себе книгу Гетте, молоток, долото и кожаную плеть с платиновыми наконечниками, выпачканными кровью. Все было изыскано и утонченно.

Массивное, с высокой спинкой, украшенное замысловатой резьбой кресло ублажало Георга.

Практически бесшумно отворилась дверь и в комнату вошла стройная обладательница изящной фигуры. Тонкая, ситцевая, везде просвечивающаяся накидка, покрывала ее дышащее, молодое тело.

-Вы что-то хотели метр?

-Да. Мне опостыло происходящее в наших стенах, необходимо что-то новое. Не найдешь, умрешь самым мучительным образом. Кстати, а у тебя дети есть?

-Нет метр.

-Ну думаю, что тебе будет больно смотреть, как я, своими руками умерщвлю часть от плоти твоей.

-Не понимаю Вас метр?

-Все очень просто, тебя трахнут, ты обрюхатишся, затем аборт, не знаю правда на каком месяце, но подумаю. Потом из вырванного у тебя, приготовят жаркое и заставят съесть.

-Но за что?

-Не найдешь, поймешь. Иди, и если не ублажишь, ужаснись тебя ожидающему.

-Я поняла.

-Да, ты наверное не хочешь, чтобы здесь пошутили над твоими родными и в особенности над Миколкой.

-Метр, но причем здесь мой младший брат?

Ну это я так, для понимания и гарантии, что ты все поняла и не натворишь глупостей вроде самоубийства и прочее.

-Мне все ясно.

-Прекрасно, а теперь подойди ближе и помоги мне загнать тебе в рот печать понимания. Самому что-то не хочется добывать влагу скрепления уговора.

Жанна подошла к креслу, стала на колени и через несколько минут покорно сглотнула все в нее льющееся.

5. Встреча.

Девушки блуждали по улицам, входили в бары, не чурались и просто пивных.   Водка бодрила, глинтвейн согревал, кокаин все еще держал.

- Жанна, а что мы ищем?

- Не знаю, но увижу, назову.

- Почему ты такая напряженная?

- Устала.

- Да уж, есть от чего.

- Ладно, хватит философствовать, пошли.

- Слушай, а идем на Дерибасовскую. Я уже не известно сколько там не была.

- Почему нет, пошли.

Ветром и редким снегом встретила двух красавиц, одна из легенд Одессы.

- Зайдем в «Гамбринус»?

- Идем.

Придерживая воротники и прижимаясь друг к другу, обольстительницы клонили головы к каменному настилу. И вдруг Жанна произнесла: «Горсад, картины. Идем посмотрим».

- Давай.

На этом моменте позволю себе отступить от описания эпоса жизни гетер и немного, не во всех красках и проявлениях обрисую маленькую, но значимую часть Одессы.

Часть улицы Дерибасовской, одной своей стороной граничит с небольшим сквером, в переплетении дорожек которого, всегда людно. Центр сквера украшен ротондой. Ближе к  выложенной брущаткой мостовой, расположен обелиск львицы и памятник Утесову.

Иногда работающий фонтан, дарит радость детворе и романтику подросткам. Многое смешано среди тамошних деревьев, как прошлое, так и настоящее. Но такова она есть, такою ей и  быть: первородной жемчужине у Понт Аквийского моря.

Горсад, так именуют одесситы это место. Однако среди прочих достоинств, сквер стал излюбленным местом сбора творческих личностей. Многие выставляют здесь на продажу продукты своего творчества, некоторые просто общаются.

Чаще в теплые времена, изредка, по нужде, холодами, и как следствие практически всегда, здесь можно застать вольных художников. Баловней муз, или мучителей своей плоти, либо измученных бытом и телами, иногда успешливых, но не зазнавшихся гордецов, а пришедших отдать дань этому пристанищу людей.

Так и сегодня, несмотря на холод, несколько голодных творцов, пытались заработать на существование.

- Какая несправедливая зима в Одессе. Всего только несколько градусов мороза, а холодина такая, что все сорок градусов можно дать.

- Ты лучше сорок градусов на грудь прими, сразу же теплее станет.

- Я бы с удовольствием, но так почки болят, что и минералу пить не могу, а от кофе меня со вчерашнего раута тошнит.

Альберт шел не спеша, кивками приветствуя знакомых творцов.

- Ты чего так поздно сегодня?

- А какая разница? (по одесски не правда ли) За последние пять месяцев, была продана только одна картина. Денег нет, красок нет, февраль, поземка.

Небрежно, и с видимыми окружающим усилиями, юноша установил несколько своих картин, подперев их заранее подготовленными уголками. Затем, достав из сумки тонкую полиэтиленовую пленку, закрепил ее вокруг полотен.

Шел снег…

Пятница вовсю властвовала в рамках отведенного ей времени. Хотелось сложить все и вернуться в мастерскую (квартирку полученную в наследство от дядюшки, за добросовестное исполнение своих обязанностей дворника, пусть на первом этаже, какая разница). И безразлично, что там не на много теплей, зато свободно, одиноко, и во многом знаково. Никаких насмешек, в том числе и со стороны близких знакомых.

И вот уже желание залезть под одеяло, разрослось до того, что Альберт приступил к упаковке картин, как вдруг…

- А у Вас есть еще какие-то работы?

Молодой человек обернулся и увидел двух красивых, одетых по самому последнему писку моды женщин.

- Мои картины, с очень грустным сюжетом.

- Ничего, хотелось бы посмотреть.

Альберт, все еще не отпуская мысль о теплой кровати, и не веря в энтузиазм молодиц вынул из чехла картину: старый клоун, держащий в одной руке папиросу, а в другой бутылку,   из которой на пол лилось вино, сидел на краю огромного стола, стены комнаты были угрюмого, коричневого цвета, с потолка на длинном шнуре свисала одинокая лампа.

- Да, веселого мало, но эмоциональное наполнение удалось. Чувства, замершие на холсте: ясны, явны, полны. Пожалуй я куплю эту картину.

Альберт удивленно посмотрел на женщину, затем на свой холст.

- Что Вы сказали?

- Я говорю, что приобрету ее. Сколько она стоит?

- Мои произведения не имеют цены, разве что я могу передать Вам ее за блага…

- По-моему, он то, что мне надо, интересный подход. Чего Вы хотите?

- Двести, нет, триста долларов, немного любви, и пригорошень хорошего.

- Беру.

Девушка без промедления всучила ошарашенному происходящим три сотенные бумажки, небольшую визитку с выведенными вензелями словом «Кобита», и аккуратно свернутый пакетик, как оказалось в последствии с белым порошком.

- Что это?

- Ваша цена. Здесь деньги, пригорошень хорошего, а если заглянете вечерком по указанному на визитке адресочку, то обретете любви столько, сколько Вам будет угодно.

- Приобрести любовь, это занятно звучит, благодарю, картина Ваша.

Улыбаясь, девушки поспешили в «Кобиту». Раздевшись в прихожей Жанна попросила помощницу доложить Георгу о ее возвращении и желании срочно с ним увидеться.

-Георг Бориславович, к Вам Жанна.

-Пусть войдет.

Порозовевшие от морозного ветра щеки, чуть сбившееся из-за подъема по лестнице дыхание, небрежно, наспех уложенные волосы. Молодая женщина, желанная и роскошная уверенным шагом направлялась к огромной оконной раме, у которой стоя курил Георг.

-Я нашла развлечение нового вкуса метр!

-Опять наверное какая-то банальная пошлятина?

-Нет, это изысканное наслаждение.

-Надеюсь.

-Вы не разочаруетесь в меню метр. К Вашему вниманию, загнанный жизнью, горбатый калека не искушенный деньгами, женщинами и наркотиками. А сегодня, он придет сюда и мы искупаем его в мистериях, а Вы, с гостями будете наблюдать за пышным действием в зеркальном зале. Фуршет будет изысканный и совершенно новый. Никаких любимчиков и любимиц, ничего из прежних игрушек, даже сервизы и те пластиковые. Полное, новое полнолуние.

-Зачем нам замученный уродец?

-Нет метр, Вы не поняли. По моему замыслу он должен прийти к нам опьяненный «снегом». А мы, устроим ему достойное Вас искушение. На утро выбросим его на улицу и пусть томится в догадках, сон это был или явь. Но скрытые камеры будут безостановочно сохранять на пленке все с ним происходящее, а нам достанутся сливки из запечатленного.

-Снять на камеру, это интересно. Ты достойна быть на своем месте Жанна.

-Хотелось бы оценить по достоинству то, что мне уготовано…

Раскланявшись Жанна спешно ушла.

6. Причудам богатых нет объяснений.

- Причудам богатых нет объяснений.

Выкрикнув и чуть, чуть не подпрыгнув произнес Альберт, лишь только незнакомки скрылись за углом научной библиотеки, стоящей фасадом на улицу Советской армии.

- Что случилось?

Понимавшие что произошло, и надевшиеся на кредит спросили его бездарности.

- Вот Вам молодцы сотка, делите как хотите, но уж не откажите мне в час тягостей.

Альберт поднял руку с замятой бумажкой и отпустил скомканное по ветру. Кучка хмельных художников кинулась за ней.

Всовывая в карман оставшуюся плату за полотно, Альберт небрежно собирался. После его ухода на снегу остались лишь гравированные башмаками следы, да прямоугольная с вензелями визитка.

- Эх, гулять так гулять. Разойдись, развернись славянская душа…

Голод,   по  особенному, едко кольнул Альберта- стейк.

Вкус жаренного  на гриле мяса, сладкой слюной     прокатился  во рту и  спустился в желудок молодого художника.

Наспех подхватив картины  Альберт поспешил в  «Стейк-хаус».

Вычурно на фоне  минималистических,   деревенских  декораций, смотрелась публика напоминающая заведение. Альберт сел за первый  свободный  столик, и   наблюдая за проходящими   мимо официантками, почувствовал себя  отверженным. Окружающие, с  явной неприязнью косились на уродца.

Большинству людей свойственно отвергать,   отворачиваться  не думать о том, что не входит  в  картинки  нарисованных  ими же образов хорошего и красивого. Наверно это проходит из-за внутреннего страха перед  тем,   что  подобное  может быть   с ними самими. И они отгоняют  это от себя,   ограничивают свой мир своими рамками.

Альберту хотелось закричать о том, что у него есть деньги, что он просто хочет вкусно поесть,   немного мяса и овощей, вот и все .

-Попрошайничать у нас нельзя.

Неприятным тоном   произнесла  подошедшая девушка.

-Сука.

Грубо и громко произнес Альберт

-Сука и дура, забей себе рот зеленым кляпом

Юноша бросил в лицо  подошедшей  сто долларовую  бумажку, опрокинул ногой стул  и пошел к выходу.  

Разыгравшийся  не на шутку ветер пригнал на улицы Одессы метель. Снег обволакивал тротуары, залетал в незакрытые парадные,   обжигал лица прохожих.

Окутанные изморозью и льдом деревья  кряхтели от тяжести, они не  по своей воле,   кланялись разгульному.

Поменяв на   «книжке»  оставшуюся валюту Альберт поехал домой.

Квартира встретила его привычным беспорядком и  тусклым светом в прихожей. Сняв одежду и обувь Альберт пошел в кухню, зажег газ и  поставил чайник. На столе лежали :   внушительных размеров палка останкинской колбасы и свежий белый хлеб.

-Как глупо. Шесть месяцев я  мечтал о роскошном застолье, а  купил себе переработанного мяса.

Захотелось напиться. Запасов не было, пришлось снова выходить на улицу суетиться  в магазине. Но  какое-то время эта суета стала интересной. Ведь деньги есть и можно купить не  дешевой  шестирублевой водки, а что-то из дорогого. Выбор поражал. Длинные полки  были уставлены различными напитками.

Альберт  терялся в названиях, формах, количествах. В первый раз за долгое время он не искал конкретную дешевку в нижнем ряду, а  мог  позволить себе выбор, и выбор пал.

Купив на удивленье себе самому, дорогого коньяка Альберт решил взять и дорогой закуски, мысленно представляя себе неуместность  ароматного коньяка и останкинской колбасы.

Удивляющиеся, но не желавшие создавать очереди из-за своих расспросов продавцы паковали и клеили  ценники на все то, что указывал горбун в заношенном пальто.

Вернувшись  домой Альберт  изнемогал от желания попробовать   коньяку, но он растягивал удовольствие. Из ничего он создал ритуал, не спеша раскладывая  по тарелочкам купленное. На свой вкус сервировав стол, плюя на известные ему правила этикета, он был доволен, все под его контролем.

И вот врем пришло.

Удобно усевшись, взяв правой рукой вилку засунув в карман нож он потянулся к семге. Звонок в дверь удивил Альберта.

-Какого  хрена?   Кого это там принесло?

-Альберт, здравствуй.

-Привет.

-Мне нужна твоя помощь.

-Проходи, что случилось?

-Я залетела. Если на этой неделе не сделаю аборт, то торба.

-От тебя несет водкой.

-А что ты думал, я рада? Легко ли мне решиться было  убить новую жизнь? А? Ты думаешь это легко? Нет, меня выворачивает  и  разрывает, но не готова я стать  матерью.   Понимаешь, не готова!

-Идем на кухню.

-Ничего себе! От куда такие изыски?

-Не важно. Чем я тебе могу помочь?

-Одолжи мне денег.

-Сколько?

-Нужно двести, но дай сколько сможешь, не упрекну.

Альберт достал остаток, отложил несколько купюр в карман и отдал оставшиеся.

-Ого, спасибо.

-Не понял?

-Нет, ничего.

Улыбаясь и чуть не подвизгивая сказала Алена.

-Ну я побежала. Ты спас меня, спасибо Альбертик.

Хлопнувшая металлическим звонком дверь парадной заставила одуматься Альберта, но было уже поздно.

Так  долгожданные им деньги он, со свойственной золотым мальчикам легкостью  отдал первой вошедшей. Нет, богатеньким, зачастую  не свойственно понимать боль  рядом живущих. Ради услады они тратят суммы без раздумий, но когда нищенка без ноги, тянет к ним руку, они  задумываются с вопросом о том, действительно она несчастна или косит?  

Вернувшись на кухню Альберт начал пить, редко, но конкретно закусывая. К восьми часам хмель и усталость сморили его. В десять вечера, разбуженный орущей за окном  сигнализацией  чужой машины он  открыл глаза.

Все та же убогая квартирка. В отражении, стоящего на против  кровати трюмо, он разглядел себя .   Заросшего с больными, отдающими  алым глазами.

-Вырваться! Хочу вне, на волю. Пустите!

Наспех  одевши  утепляющее он  выбежал на улицу.

Снег хрустел под ногами…

Повсюду зима, из-за всех углов веет холодом, все промерзло. Вечерний, темно-серый, давящей своей пустотой город, поражал и пугал Альберта.

Омерзительный переулок был совершенно пуст.

Юноша уже успел возненавидеть себя за то, что он решил растратить полученные за проданную картину деньги. Но самоупреками заниматься было поздно.

Он в сетях переплетенных улиц города, черт знает в каком месте, продрогший, напуганный, голодный и озлобленный. Страх понуждал его бежать, сновать по переулкам, с силой стучать в иногда попадающиеся, но уже закрытые, двери разных баров и кафе. Закончив уничижение себя, Альберт приступил к хаянию своей судьбы. И не известно насколько бы далеко он зашел, как вдруг он увидел свет.

Нет, глаза его не обманывали, под аркой, на длинной, видимо позолоченной ножке стоял канделябр на пять свечей. Причем, пламя горящих восковых сгустков, абсолютно не слушалось ветра, оно мерно горело и освещало небольшой участок вокруг. Альберт вошел в арку и через несколько секунд оказался во дворе, центр которого украшал огромный, потерявший осенью листья платан. Вокруг росли акации, клены и несколько берез. С левой стороны он увидел еще несколько канделябров, освещавших украшенную таинственной и очень искусной резьбой дверь, над которой, отливая кроваво-красным цветом, горела вывеска «Кобита».

- Не ужели «Кобита», я таки пришел сюда, нашел…

Альберт весь дрожал, не то от холода, не то от радости. Ладно, как бы там ни было, но я попробую на вкус эту пригорошень хорошего.

Расстелив на заснеженном пне листок бумаги, юноша высыпал на него врученный ему на кануне пакетик. Следуя поведению увиденному в фильмах, Альберт закрыл одну ноздрю пальцем, в другую вставил скрученную гривенную купюру и вдохнул носом белый, искрящийся от лунного света порошок.

7. Веселье Алены.

Алена,   выбежав  из квартиры Альберта,   разве  что не подпрыгивала от радости. Февральская метель бушевала во всю.   Остановив таксиста девушка попросила доставить ее  в Морской переулок к бару «Дикий Z».   Расплатившись, она буквально выскочила из машины и устремилась через дорогу. Сигнал автомобиля внезапно  раздавшийся с левой стороны, до смерти перепугал Алену.   Механический монстр,   легко как пушинка разворачивался боком и скользя котился на девушку. Не успев даже вскрикнуть она замерла.   Можно было бы предположить, что какая-то  неведомая  сила в самый последний момент остановила автомобиль. Следовало бы задуматься, что это предупреждение, но  лежащие в боковом кармане бумажки, настоятельно требовали, чтобы их растратили. И  выкрикнув что-то грубое водителю, Алена  благополучно  перешла улицу и скрылась за  дверями бара. Позже, толкая  тосты за  непроходимую  однобокость мужчин и непревзойденную  хитрость женщин, Алена смеясь до слез, рассказывала сидящим рядом о том, как  ловко обвела вокруг пальца уродца.

Напившись в стельку девушка, нашептав на ухо соседу что-то, видимо очень соблазнительное, и спешно начала  собираться. Следует отметить, что это ей давалось с трудом, она то и дело, роняла сигареты, шарф. Позже, ни с того ни с сего, запустила в бармена сумочкой. Выдворенная на улицу парочка  заразительно смеялась. С криком: «Не догонишь», Алена бросилась вперед. Оглушительный рев сигнала грузовика, словно предсмертный горн  раздался на не освещаемой фонарями улице. Последнее, что  видела Алена, была решетка автомобиля. Переехав несчастную несколькими колесами, водитель с трудом остановил грузовик. Выбежав посмотреть на произошедшее, он  увидел кровавое  пятно, раздавленную девичью голову и  отпускающие пар кишки. На  противоположной стороне улице стоял уже абсолютно протрезвевший недавний  гуляка. В другом конце города, поддавшись изысканному угощению хмелел Альберт.    

8. Что-то случилось.

Старый, дряхлый ворон раскуривал деревянную с металлическим ободком трубку. Он кряхтел, тяжело вдыхал и что-то ворчал. Его изношенные временем перья, уже не блестели, отражая свет электрических ламп, лишь тускло мерцали. Залатанная во многих местах жилетка была украшена серебряной цепочкой, которая скорей всего служила поводком от часов, ибо конец цепочки прятался в небольшом и довольно затертом по краям кармане.

Ворон кряхтел и прихрамывал на правую сторону, передвигался неспешно и нерасторопно.

Вот уже не весть сколько лет, он принимает вещи у приходящих. Уже бесчисленную ночь  проводит в вестибюле «Кобиты». И из раза в раз, задает один и от же вопрос приходящему: «Чего изволите»?

Нелепый, и казалось бы, неуместный вопрос гардеробщика…

Но все посетители считали это традицией, и серьезным, немного деловитым тоном отвечали: «Будьте любезны, примите одежду на время», или «Выдайте одеяние, вот номерок».

Казалось, ни что на свете не в силах изменить одномерную обстановку и состояние гардероба, но …

Альберт нерешительно ступал по белому, мраморному полу вестибюля. Первое, что его поразило, это отсутствие зеркал. Обычно, в любом заведении отведено временное пристанище для вошедших красавиц, где они могли поправить прическу, подвести губы, ну и кавалеры, не теряя возможности смотрели на себя, и если была подруга, на двоих со стороны холодного отражения, дорисовывая то, как они будут смотреться в глазах остальных.

Затем, осмотревшись, он понял, что в «Кобите», все не так, как обычно. На стенах, вместо картин, красовались причудливые рисунки и грубо вытесанные иероглифы. Остальная часть была выкрашена в черный цвет, причем просто поверх камня. Когда Альберт поднял голову, он на несколько минут замер без движения.

Богатейшая цветами, красками, оттенками и размахом картина битвы добра и зла, развернутая на голубом, небесном фоне, останавливала дыхание, ужасала и впечатляла.

Приклоняясь величию мастера, сумевшего так искусно изобразить сражение сущего,   Альберт снял свою, дырявую в нескольких местах шляпу. Юноша сжал ее обеими руками у груди и закрыл глаза.

Кашель заядлого курильщика, вырвал молодого человека из нирваны внутреннего отождествления и созерцания окружающего.

Альберт повернулся по направлению от куда доносился звук, и увидел человеческих размеров ворона, набивающего трубку. Неуверенным шагом, присматриваясь и щурясь, юноша подошел к стойке гардероба.

Ворон отставил трубку и уже набирал воздуха, чтобы задать стандартный вопрос, как юноша опередил его: «Где я»?

Негромко звякнув, трубка упала на пол и раскололась, табак  рассыпался рядом.

Ангебар, так звали ворона, обвел взглядом вопрошавшего, с удивлением и  прискорбием выдохнул и после нескольких минут молчания произнес: «Что-то случилось»…

Пошатнувшись, Альберт отошел от гардероба. Обратив внимание на приоткрытую дверь. Юноша поспешил скрыться за ней.

Комната была озарена тусклым светом одиноко горящей свечки. Канделябр помещения посредине круглого стола покрытого темно-зеленой  скатертью. Не спеша Альберт подошел к  стоящему рядом со столом креслу, подвинул его ближе и сел. Ему почему-то начало казаться , что неуловимые тени проносятся над его головой.

-Да что со мной происходит?

Незакрытая дверь резко и громко хлопнула. Замок провернулся сам собой. Казалось, негромкий, смех  доносится из-за стен. Опять тени,   кружат и скуют, веселятся. Вот одна отделилась от своры, зависла над ним в воздухе, осмотрела с ног до головы и кинулась на встречу. Альберт вскочил, защищаясь, он протянул вперед правую руку и…

Ужасно ныла обожженная ладонь.

-И что потянуло меня полезть рукой в  пламя восковой свечи? Да уж лучше бы я водки выпил, а то  мерещится всякая дрянь.

Альберт аккуратно расстелил, промокший от снега, в нескольких местах, листик. Сгорнул  в кучку остаток подаренного  порошка и закрыв правым большим пальцем ноздрю, употребил оставшееся. По телу Альберта разлилось блаженное ощущение,   сродни объятиям воды в теплой ванне. Он устроился удобнее в кресле, закрыл глаза и задумался.

-Что я здесь делаю? Какого черта ради,   нанюхался этой белой дряни, зачем, зачем я снова и снова шагаю в  абсолютный антисвет?

Я осознанно шагнул в абсолютный антисвет. Зыбучие пески. Вначале немного шуршания, позже все заполнено песчинками, нет движения, баланс восстановлен, я -  не достающая песчинка обретшая свое место.

Никаких звуков, чувств, цветов, теней, красок – привыкаю. Узнаю себя равным среди рассыпанных, учусь смотреть их глазами, отождествляюсь, перехожу, отделяюсь сознанием от формы, вижу себя со стороны, могу сверху, снизу, северней, южнее, градус, полградуса. Я все, все я.

Вездесущность, легкость, парение, скольжение, все возможно, нет измерений, все есть и нет ничего…

-Альберт, мой милый Квазимода, придите в себя пожалуйста, Альбертик.

Глухо закрытые, словно единым монолитом скованные, зеленые шторы,   круглая комната, овальная мебель, не видно потолка, пола тоже нет. Но кресло чертовски удобно, в меру жесткости, всласть упругости, для отдыха достаточно мягкости.

-Ну, как Вам угощения? Вижу, охмелели немного, но пришли в себя, а для смертных это редкость. Ах, эти плотские женщины, под кого только они не ложатся. Все им едино, что ангел, что сатана. Видимо и в твоем роду баловница была?

-Где я?

-Там, где тебе рады.

-Почему?

-Ты фурор, кураж, свежая волна. Нет, ручей пробившийся к затхлому озерцу. Благодарю, освежил.

-Ничего не понимаю.

-И не зачем пока. Кстати, там, за дверью, тебя ждут. И прошу, помойся, ванна уже стынет.

Собеседница исчезла. Альберт пошел к двери, повернул ручку и вошел.

В комнате пахло жасмином и пионом. По центру умещалась огромная кровать, застеленная бельем с кровавым отливом. Слева в углу причесывались и прихорашивались, прекраснейшие и нагие женщины, справа отпускала сизый дымок, набранная в ванну вода.

Удивительнейшая купальня, сделанная так, что казалось огромная чаша раздавила льва. Альберт разделся, тело его дрожало. Он стеснялся себя но исполненный ненавистью он победил страх, или просто не попускало?

Вода ласково приняла его, мыло самовольно прыгнуло в пучину и скользнуло вдоль рук, спины, ягодиц, шеи.

Девушки, наспех побросали прикрасы и закружились в танце.

Вначале Альберту казалось, что комната вращается вокруг него, позже стало ясно, что раздавленный лев ожил и носится за порхающими гетерами. Музыка лилась из стен, окружающие ей вторили – мистерия…

Рывком, лев остановился и знакомая любому физику и не только, сила, выбросила из купальни Альберта. Юноша повис в воздухе над кроватью. Огненно рыжая красавица, не известно где потерявшая левый мизинец, подлетела и обтерла одуревшего от происходящих событий Альберта. Не медлили и остальные плутовки. Густо облепив молодого человека, как ветреные лепестки , увлекли его в танец, покружили и уложили в постель.

Сколько тел, сколько форм, сплетений, впадин и выпуклостей, бритые и заросшие до самого ануса лобки…

Тело Альберта дрожало в сладострастной истоме уже после нескольких прикосновений. Краснея от своего скоротечного, юноша попытался отодвинуться но…

-Не волнуйся господин, ни что не падет наземь, все соберем.

Это было достойное Нейрона пиршество, пышнейшая оргия, искуснейшие извращения. Ликовали плети, жадно впивавшиеся в плоти, струнами звенели натянутые на крючках соски, рвалась кожа, сдабривая окружающих огненной кровью, шипела как вода, вылитая на угли, моча попадающая на разгоряченные тела…

Запах серы…

9. Пробуждение.

Пробуждение пришло казалось  с ударом молота   ныл левый висок  тянуло ломило все суставы. Ни  что и ни кто уже не летало,   обычная, но  странная  своей конструкцией,   без высоких спинок кровать  была наполнена телами.

Альберта стошнило, когда он начал подниматься его начало рвать . Прейдя в себя  и  немного отдышавшись он  оделся и  прихрамывая добрался до  небольшого диванчика, на который упал навзничь  без сил.

-Встань.

Голос из ниоткуда   звучно погасил все остальные  шумы.

-Войди в дверь Альберт.

Повинуясь предсказанному юноша захлопнул за собой  первую попавшуюся на пути от кровати, к  чему-то новому, дверь.

-Закрой засов.

Голос уже не был  стальным, диктофонным . Он звучал где-то рядом, но   темнота не  позволяла разобрать от кого он исходил.

-Садись.

Яркий, режущий  привыкший к сумракам свет; раздражал Альберта.

-Меня зовут Жанна.

-Альберт. Подождите, ведь это вы купили картину.

-Ты узнал меня, а теперь узнай еще кое-что. Альберт, зла больше не будет. Я уничтожу все  уродство, так не умею созданное Богом.

-О чем Вы?

-О всем тебя сейчас окружающем и о тебе.

-А почему Вы  думаете, что это не нужно?

-Ты меня удивляешь, кому же это надо?

-Вам.

-Что?

-Вы устали, время стать собой.

-Что за ерунду ты несешь, мы сейчас все погибнем, это  понятно?

-Нет.

-И не зачем. Ладно, хватит слюней, а то гости разбегутся. Чего ты хочешь в конце?

-По мечтать.

-А у тебя есть мечта?

-Да.

-Расскажи.

-Во сне, я часто вижу одинокий берег, тянущийся и не кончающийся за горизонтом, чистое, без облаков небо, спокойное, набегающее на прибережный песок размеренными, не шальными волнами море. Оно приобрело  молочный, от поднятой глины и ила цвет. Но только лишь там, куда дотягиваются рисунки теней. Чем глубже, тем  больше небесного, синего, голубого,   бирюзового. Море спокойно, спокоен и я.

Свет и тень играют с  кромкой  обрыва: внизу тени чертят на воде образы берега, вверху свет озаряет,   изумрудную, местами расцвеченную  различными цветочками траву.

Сама кромка, глинисто склона  одинока, на ней нет ни травинки ни лепестка, но ее не много, не больше метра, да и в  длину виден край. Хорошего всегда достаточно, наверно поэтому и плохое в изобилии.

В нескольких шагах от меня,   полулежит молодая и по детски красивая девушка. Она смеется, гладит ладошкой траву  и зовет меня  прилечь рядом с ней.

Майское солнце ласкает, пьянит весенним  коктейлем, чувствую легкость, пытаюсь сделать шаг навстречу,   просыпаюсь…

Я всегда просыпаюсь на этом месте. Наверно это и есть, моя самая заветная мечта: прийти на берег и лечь на траву, рядом с  любимым человеком.

Странно, большинство художников творят,   теплея надежду о известности, а ты  говоришь о береге.

-Дело в том, что я пишу не от того, что умею это, а в остальном ноль, нет. Я  отказываюсь от всего бренного,   творчество  моя жизнь, редкие следствия - способ к существованию, поэтому какой мне смысл искушаться известностью, если мне и так достаточно

-Море, волны, небо, весеннее солнце, любимая. Знаешь, а я уже и забыла о романтике, нежных чувствах. Ты пробуждаешь во мне, что-то хорошее. Интересно получается,   внешне ты уродлив и груб, но внутри ты прекрасен.   Знаешь, а я сейчас задумалась о семье. Нет, правда, я могла бы быть женой, любимой, матерью, более того я хочу стать бабушкой. Слушай, а  Георг был прав, нам всем действительно необходимы новые ощущения, имевшиеся мы исчерпали. Уйдя ниже всех последних пределов  становится пусто и безрадостно.

-Только не меняй одно на другое Жанна. Пойми все сущее, есть единство диаметрально противоположных состояний движимое любовью. Зацикливание на одной из сторон, будь-то хорошей или плохой, не принесет  желаемого умиротворенного существования. Живи,   принимая мир таким, каков он есть. Но прошу об одном, существуй в нем осознанно, а не  по  фатальному течению. Фатализм ерунда, если осознать сущее.

Фатальность, кстати тоже двойственна. Сейчас я  тебе объясню. Смотри, человеку установлены два  события: рождение и смерть. Причем они тоже  диалектичны ибо умирая  рождаешься в одном, и рождаясь  умираешь в другом. Вот, и если представить путь человека от точки рождения к  точке смерти в виде дороги проходящей через лес, изобилующий  деревьями, буераками, оврагами  и  пнями, то  существование индивида становится понятным. Так, именно от человека зависит, обойдет он встретившуюся  на его пути сосну справа или слева, споткнется он о пень или перепрыгнет его. Вот, что понять важно: людям присущ  разум,   рассуждение, познание, используя эти свойства, мы движемся. Фатальны лишь точки перехода из одного состояния  в другое, фатальны лишь рождение и смерть, ибо начало и конец, это замкнутые составляющие самодостаточного движения.

-Да ты   философ.

-Не бросайся словами,   а лучше вдумайся в услышанное. И кстати, у тебя остались сигареты?

-Да, правда, только две.

-Ну и славно, давай покурим, а то мне аж самому не понятно стало, я ли сейчас говорил.  

-Сигареты дотлевают. Жми.

-Альберт, лучше, что есть из всего, что погибает, достойно жить. За окном старый платан, широко раскинувший  свои  ветки. Надеюсь, ты успеешь выбраться. Спеши.

-Прощай.

-Помолись за меня…

Эпилог

Альберт сидел на холодном и мокром тротуаре. На противоположной  стороне улицы копошились люди, мигали желтыми огнями пожарные машины, рушась, гремело старое здание.

Внезапно, посреди февраля, зазвенела капель. И солнце, по-весеннему, тепло улыбнулось и выглянуло из-за туч.

Утро играло лучами, новый день, кружась с очерчивающими тенью свои формы, домами, воротами и балконами, расстилался вокруг Альберта.

Все неслось рядом, играло в вихре, завораживало…