Сильвия

Они были молоды и их тянуло на приключения.

Вчера он рассказал ей о необычном открытии, которое совершилось им с неделю назад. Это было так странно и одновременно естественно, что он даже с ней не мог поделиться новеньким. Потому что это слишком много объясняло для него и одновременно подводило за руку к другой куче вопросов. Он ненароком, копаясь в бумагах мачехи, обнаружил....

Он сначала даже не понимал. Потом некоторое время не верил. А потом вдруг картина сложилась в главном из самых будничных деталей недавних дней и некоторых запомнившихся и тревоживших его событий чуть ли не детских лет.

Мачеха имела клиентуру. Она была сводней. И клиентура была обширной, разношерстной и немного странной как листья осенью. Ему пришло в голову это сравнение после пары часов перебирания бумаг Ман, как он ее называл. Бумаги Ман были совершенно разного формата и почему-то - цвета тоже. Сведения были иногда обширны и подробны на листах писчей бумаги разного сорта, а иногда - лаконичны до крайности, почти шифрованы и занимали разные места на цветных кусочках разного формата. Они были то на  папиросной бумаге, то на одноцветной бумаге разных тонов, какая бывает в особо старых и бюрократических учреждениях, еще встречающихся на нашей территории несмотря на административное запустение и бури перестроечных и последующих времен.

Его так поразила сама догадка, что он довольно долго бессистемно перебирал архив (или его часть..). И тогда над разношерстной палитрой бланков и обрывков он и вспомнил охлаждающее буйство осени. Так и пришло название “листья”.

А вчера он поделился с ней. Но до этого - еще смотрел и смотрел на строчки на листьях.

Ман была в отъезде. И задерживалась еще то ли на неделю, то ли на несколько месяцев. Ее последний звонок был несколько дней назад и содержал спокойные и типичные для их отношений нотки дружеской поддержки его несколько нестабильной натуры и некоторое беспокойство, которое он теперь начинал связывать с ее чуть ли не первым за всю его жизнь отъездом далеко и надолго. Он начинал подумывать - не с клиентурой ли это связано... Если они не готовы к ее дальнейшему отсутствию, то могут вот-вот начать ломиться в автоответчик. Он даже начал связывать несколько непонятных звонков именно с этим.

Она решила, что он ее разыгрывает. Она знала Ман как интересную утонченную во многих закоулках жизни неунывающую говорливую женщину. Но он все рассказывал и рассказывал.. И через час она созрела до желания увидеть листья. А если их нет - вывести его на чистую воду и на этой волне позволить родиться чему-то новому в их отношениях. Если повезет и они смогут неожиданно сыграть вдвоем.

Им нравилось исподволь разыгрывать что-то несколько необычное при встречах. И когда они могли быть на равных и играли жизнь с желанием, то особое упоение настигало их и начинало вести естественными и противоречиво нескончаемыми тропками страстной игры. Это могло длиться с ними несколько минут и закончиться почти ничем или бурной сценой только с одним ее оргазмом и переносом ее расслабленной в ванную на руках. А могло длиться дни. Тогда они забывали обо всем и даже очаровательно сильные или до одури затянутые их постельные сцены становились не самодовлеющими, а вплетались в ткань отношений, которые они строили каждую минуту. В такое время они брали ходы сюжета и фразы казалось - из воздуха,   дышали и почти плавали в чем-то легким и искрящимся, щекотавшим их тела до самых мелких жилок.

Вот и теперь она почувствовала эти листья как шанс измениться. Стать совершенно самими собой и одновременно новыми. Она заволновалась, как наверное артист волнуется перед выходом на сцену и одновременно потеплела изнутри. Она видела, что он сильно погружен в листья, но ее наполненность предчувствием заводящих перемен все росла и росла с каждым его словом. И она начала чувствовать, что если сможет поделиться этим с ним - они опять впрыгнут в знакомую и нестойкую полосу безрассудств и поступков.

Она предложила пошелестеть листьями. Он поколебался некоторое время, но чувствуя ее состояние и отвечая на него подался за ней следом. Попал под обаяние ее настроения. Понял и принял ее желание. Желание открыть еще одну (или не одну..) дверку в зазеркалье отношений.

Ман жила отдельно, но уезжая настояла, чтобы он каждый день был у нее и соблюдал дурацкие ритуалы поливки цветов, кормления рыб и кошки, включения пылелесоса, света и т. д. Он покорился и даже вывел на отмель график своего существования на работе ради ее, как он подумал, прихоти, родившейся из волнения перед дальней поездкой. А теперь он понимал, что ее живность и цветы действительно требовали ухода, хотя может не такого пристального, как она расписала. Это самое длительное  присутствие его в квартире и заголило однажды случайно листья в комоде. Он перелил воду в цветы на стене. Она закапала на торшер, а с него попала и на комод. Такая бытовая деталь и заставила его взять в руки тряпку и затирать следы неаккуратности. В том числе и на комоде - и заглянуть в ящики, а до этого, конечно гвоздиком открыть их. Тут-то, в среднем ящике и мелькнула осень.

Они пересматривали и пересматривали листья. Они решили погрузиться в это. Ну - хотя бы попробовать. Ну- хотя бы сделать попытку. Ну - может еще одну ...

И она наугад потянула листочек из кучи на полу у комода. Попался небольшой ровный кусочек плотно синей бланковой бумаги. Почти картон. На нем было мало. И она хотела было повторить попытку, но он остановил ее. Какая разница - сказал он, с лукавым вызовом, передразнивая ее манеру подначивать. Она сделала вид, что сдалась и протянула листок ему. Он прочитал его.

“Сильвия” стояло в начале. Затем шел адрес. Потом крупно какие-то записи про консервы и мебель, адрес магазина... Далее запись зеленым “Серебряный дождь”. А чуть ниже и мельче, но четко и аккуратно - “пара, наблюдение” и еще ниже карандашом приписка - “милый дог, розовый бант”. Они наперебой проговорили все это друг другу, но понятным оставался только сам адрес и каждое словосочетание отдельно. Но был еще телефон. Он-то и напрашивался.

Они улыбнулись и он галантно подал ей аппарат. Ей оставалось только обозначить ручками книксен. Он опередил ее.

Все их игры основывались на том главном ограничении, что события должны как можно мягче и естественнее (в их совместном понимании конечно!) рождать одно другое. Они были знакомы не первый месяц и все больше узнавали тонкости организации партнера. И все сильнее проникались доверием и желанием потакать и характером игры подтрунивать над слабостями, пристрастиями и неприятиями другого. Это росло на том, что они принимали друг другу и любовались партнером, и на нежелании причинить что-то ранящее. Поэтому в лучшие моменты их существование было полно нервной энергией тонкой жгучей страсти, которая казалось ежесекундно подводит их к опасности обиды или боли, но в самый последний момент все оборачивает в очаровательно жадную плотскую радость.

Вот сейчас он быстро переиграл ее на том, что выказал галантность, к которой она была неравнодушна, и сделал это так, что сама галантность была комичной. Они сидели на полу перед кучей бумажек, а он одним движением вовлек ее в действо, требовавшее участия всего тела, да еще всучил ей право первого звонка. Ответ ее не мог не быть шуточным и вынужденным.

Они полсекунды посмаковали все это внутри себя. Она затаила сладкое чувство необходимости мести и приняла аппарат. Он насторожился. Она набрала номер и с милой капелькой грядущего яда улыбнулась ему. Он быстро нацепил на лицо простодушие и попытался сосредоточиться. Через несколько секунд она услышала вопросительное “Алло?” дамы позднего среднего возраста. Помедлив и смотря на него эхом ответила в трубку и взглядом показала ему на листочек. Он старательно слушал, подавшись вперед и смотря на строчки. “Аллоо... Я Вас слушаю...” - потекло с той стороны трубки спокойно, но уже с некоторым требованием определиться с ответом. Она сделала ему большие глаза показывая на листок. Он помешкал, ткнул пальцем в “Серебряный дождь” и затаил дыхание - теперь все ложилось на ее хрупкие и вдруг ставшие соблазнительными плечи. Она почувствовала его взгляд шеей и ключицами, но все-таки смогла не отвечать ему и ответить в трубку: ”Простите, я по поводу рыбы и серебряного дождя...”. На том конце вопросительно молчали. И она начала уходить от разговора с телефоном, который, казалось, вот-вот закончится словами “Вы ошиблись”, а стала возвращаться опять в комнату, сюда, где он довольно жадно смотрит на ее соблазнительно открытый верх. Но тишина в трубке наконец распахнулась странным “Дааааа... Милочка, наконец-то... Я уж было начала... Но  причем здесь рыба... вот дождь - это да .... А впрочем и рыба тоже прелесть... Когда Вас ждать?.. Вы можете сегодня?”. Она сделала усилие, отрывая соски уже начавшие млеть под легкой маечкой от поволоки его взгляда и пугнула его, а больше - себя, грозным взглядом. “Да хоть сейчас!” - бросила она скорее ему, чем в трубку. Он ответил ей фирменным взглядом обиженной говорящей собаки, а в трубке в легком замешательстве промямлили: “... Аааааа-мм.. простите, это несколько неожиданно.. Могу я попросить у Вас хотя бы полчаса?...”.

Она взглядом величественно потребовала ответа от него. Он уже думал, что все закончено и отвлекся - просто рассматривал ее, любовался ею и поэтому был застигнут врасплох - заметался в незнании, что нужно. Милая мелкая месть за книксен свершилась и она презрительно подчеркнув ему это глазками и начертив ему в воздухе полчаса. Он с некоторым еще трудом, весьма понравившимся ей в этот момент, прикинул, сколько им ехать и наконец кивнул. Она решила усугубить его пустячное поражение и выпятив ему нижнюю губку пропела в трубочку: ”Мы будем через час, не возражаете?”. И вдруг поняла, что это “мы” вносит дополнительное утверждение в разговор и навернулось на язычок только потому, что у нее в голове все еще крутилось слово “пара” с синего листка. Она подобралась, готовясь услышать недоуменные вопросы, но через секунду приняла успокаивающееся и успокоительное “... Это весьма кстати.... Жду Вас... Пока?”. “Бай...” - мягко и коротко закончила она завязку приключения. И вернула ему аппарат с воздушным поцелуем.