Если баба читает Блаватскую, значит баба готова (Читаем порно)

Если баба читает Блаватскую, значит баба готова …

Месилов сидел на диване и лениво докуривал последнюю сигарету, когда в комнату вбежал разгоряченный Гайдученко.

- Ты не поверишь! Я вчера был у девушки! В квартире! Нецелованная! Акварели на стенах! Чай пьет из мяты с чабрецом! Блаватскую без перевода читает! – Михаил захлебывался в мыслях и впечатлениях, а слова путались с эмоциями, словно портовые девки с матросами.

– Дай лучше закурить, – лениво молвил Месилов, – а Блаватская была  дурой.

– Дурой? Блаватская? – возмущенно заголосил Гайдученко.

– Это даже не медицинский, это исторический факт, – спокойно срезал его Николай. – Об этом покойный Витте писал, а Сергею Юльевичу можно верить.

– Да что там Витте! Её зовут Наташа, и она носит джинсы! Она тургеневская девушка и способна на первую любовь!

– Тургенев, к твоему сведению, тоже был ... – начал было развенчивать образ благородного  писателя Месилов.

– Умоляю, не кощунствуй! Тургенев – это всё, что осталось у русской интеллигенции. И, в конце концов, если ты  отказываешься, то я иду один, и можешь мне никогда не завидовать!

Месилов посмотрел на свои ногти, почесал ими небритую щёку и нехотя стал подниматься с дивана.

- Говоришь, способна на любовь высокую и чистую? - цинично уточнил он.

– Перестань повторять пошлые анекдоты, - одернул его Гайдученко. - Я-то ведь знаю, что ты в душе почти Петрарка и даже романтик.

– В душе я Дант, – польщённо уточнил Николай, – хоть не люблю сонетов.

Он высыпал в рот пачку жевательных подушечек «Стиморол» и, постучав пустой упаковкой о ладонь, извинился:

– Не осталось больше, а то бы угостил.

– Не надо, - великодушно отказался Михаил. - Зубы я еще вчера почистил, а носки дезодорантом сбрызнул.

Николай сумрачно зевнул перед зеркалом, и приятели двинулись.

Дом, в котором жила почитательница Блаватской, напоминал по форме аппендикс. Обойдя многочисленные лужи, автомобили, малышей, копающихся в грязи, и мальчишек, гоняющих мяч по клумбе, Месилов и Гайдученко приблизились к искомому подъезду. Сидевшие на скамейках старухи при виде молодых еще людей поджали губы и быстро замолчали. Николай извлек изо рта жевательную резинку:

–- Мы спасем ее от бездетной старости, - пафосно изрек он и первым шагнул в подъезд. Старушки радостно загомонили.

Приятели миновали ряд почтовых ящиков, на одном из которых было нацарапано «Для понта», а на другом – «Я люблю Витьку, и это правда».

Гайдученко лишь деликатно пробарабанил костяшками по жестяным створкам, а невоспитанный Месилов прилепил жвачный мякиш к шероховатой поверхности некрашеной стены.

- Нет, весь я точно не умру, как говорил один гуру, – резюмировал неведомые миру размышления Николай и ободряюще хлопнул по заробевшей спине ссутулившегося в нерешительности Михаила. – Давай, рви стоп-кран, а то шляпа дымится!

Гайдученко неуверенно тронул прямоугольную кнопку.

– Кто там? - с этими словами дверь отворилась, и на пороге возникла девушка в очках. Она пристально посмотрела на обувь гостя, подняла взгляд на джинсы и всё, что выше, и постепенно добралась до лиц.

– Здравствуй, Наташа, – запинаясь, проговорил Гайдученко. -  Вчера мы у тебя пили чай с ... Морозовым... Я хотел сказать, с чабрецом и мятой. Мой товарищ Николай, интересуется теософией и живописью...

– Входите,- решительно пригласила их девушка.

Дверь за приятелями захлопнулась в тот момент, когда с верхнего этажа тяжело прошествовала хорошо питающаяся женщина с дурно упитанной таксой. Когда, спустя полтора  часа, тетенька проследовала наверх, дверь вновь отворилась, предварительно натужно взвизгнув.

– Заходите еще, - холодно произнесла Наташа.

– Спасибо, спасибо, непременно зайдем, - почти юродствуя, произнес Гайдученко.

– До свидания, Наташа, – вежливо попрощался Николай.

До почтовых ящиков они шли молча.

– Дура шлифтованная, – взорвался Гайдученко. – Мощи сушёные. Все мхом поросло и плесенью затянулось, и  это навсегда!

Николай остановился:

- Не кричи, нас могут услышать.

– Кто, кто? Эта безнадежная?

– Не такая уж она безнадежная.

– С чего ты взял?

– Ты заметил, что у неё на полке стоит Сократ?

– Заметил... И что?

– А то: если баба читает Сократа, значит баба на чувства богата.

– Ну? – удивился Гайдученко.

– А рядом стоит третий том Аристотеля...

– И что?

- Думай, думай! В третьем томе опубликована «Полития», самое знаменитое сочинение Аристотеля, - нетерпеливо подсказывал Месилов.

– Не понимаю… Что, что из того?

–  А то! Если баба читает «Политию», значит баба готова к соитию…

– Да-а… Так, получается, если баба читает Блаватскую, значит … – Михаил на секунду задумался и ошалело посмотрел на Николая.

– То-то! Месилов выразительно щелкнул зубом и направился к выходу, оставив пораженного Гайдученко в безмолвии и одиночестве...

(1998)