Мастер и марита. часть 2

МАСТЕР И МАРИТА,

или СЮРПРИЗЫ ФОТОИСКУССТВА

Часть 2

. . . . . . . . .

Предисловие

Подавляющее число людей не отличают эротику от порнографии. Не улавливают тонкой грани, отделяющей одухотворённое искусство от дешёвого натурализма. А отличие так очевидно для понимающих! Однако люди постоянно путаются в простых, на мой взгляд, категориях. Видимо, потому, что не обладают утончённостью восприятия: не чувствуют музыки русского языка, не ощущают поэтики телесных наслаждений…

Для заурядного большинства любое изображение голого человека -- уже эрос. Ну, а соединение двух тел в страстном порыве -- чистой воды порно. Самое смешное -- люди даже не осознают своего глубокого невежества в этой области.

А ведь с таким туполобым восприятием действительности легко дойти до полного абсурда. Например, за высший образец эротики принять анатомический атлас. А порнографией объявить некоторые зажигательные танцы, где символически обыгрывается любовное неистовство -- латиноамериканские самбу или румбу.

Примитивно организованным существам и невдомёк, что эротическое обаяние можно при умении показать без всякого обнажения. Даже в наглухо задрапированном костюме. Главное -- поза или движения, выражение лица.

С другой стороны, нагота иногда бывает абсолютно нейтральной. Допустим, женщина в бане. Здесь она представляет собой только раздетого человека, занятого личной гигиеной. И не более того. Ни перед кем не рисуясь, вся в мыльной пене, трёт себя мочалкой, подмывается… Нормальный гигиенический процесс. Ничего противного, ничего возбуждающего (конечно, извращенцы не согласятся со мной, но речь сейчас не о них).

На мой взгляд, самое точное -- и гениально краткое -- определение высказал неизвестный мне И. Шевелев: «Эротика -- любование сексом, порнография -- его смакование». Вот она, коренная разница этих понятий!

«Эротика -- это эстетика секса».

Однако описания эротических отношений, по моему мнению, не должны ограничиваться только эстетикой. Поэтому я свои литературные произведения стараюсь делать многоплановыми: «эстетику секса» дополняю тонкой иронией и лёгкой философией.

Лишь тот, кто воспринимает красоту телесной любви, ощущает иронию и любит размышления, способен по достоинству оценить хорошую эротическую литературу.

*     *     *

…Вечером 31 декабря Лиза позвонила в дверь нашей квартиры. До этого я видел её лишь однажды, два с половиной года назад, да и то при нечаянной встрече на улице. Мы с Маритой сами недавно познакомились и, прогуливаясь по центральной части города, наткнулись на куда-то спешащую Лизу. Несколько минут мы шли в одном направлении. Я молчал, а девушки обменивались сбивчивыми эмоциональными фразами. От мимолётного облика Лизы в моей памяти сохранилось единственное впечатление -- её непрестанная улыбчивость.

И вот теперь с той же открытой, узнаваемой улыбкой девушка переступила порог нашего дома. Блёстки редких снежинок серебрились на воротнике, на плечах и даже на выразительно подкрашенных ресницах Лизы. На ней была тёмно-коричневая дублёнка и белая вязаная шапочка. Эта шапочка, структурой схожая с мелкой рыбацкой сетью, а формой напоминавшая походный котелок, казалась слишком легкомысленной для ядрёных сибирских морозов... Однако судить о чужих предпочтениях в одежде -- дело неблагодарное.

После приветствий Лиза небрежным движением руки смахнула с головы своё сетчатое недоразумение. Из-под шапочки выплеснулись светло-золотистые волны волос и рассыпались по плечам гладкими прямыми прядями, закрученными на концах в правильные полукружья. Волосы были того естественного соломенного оттенка, которого едва ли можно добиться искусственным окрашиванием.

К моменту появления Лизы Марита полностью завершила кулинарную подготовку к новогоднему пиршеству. Покрытый новенькой скатертью стол, украшенный «стартовыми» блюдами, был выдвинут на середину комнаты, временно исполняющей обязанности банкетного зала.

До полуночи оставалось не меньше трёх часов. То есть было вполне достаточно времени для создания пробной серии снимков. Ведь мы заранее условились с Лизой, что немного пофотографируем её перед началом праздничного застолья. Она, конечно, была рада ненадолго сделаться фотомоделью. Да и какая нормальная девушка откажется увековечить -- притом совершенно бесплатно -- на снимках своё цветущее очарование, чтобы украсить ими страницы своего фотоальбома!

Спальня уже была переоборудована под студию. Вплотную к дальней стене, напротив окна, расположилась «съёмочная площадка». Вернее, диван с откинутой горизонтально спинкой и застеленный бело-зелёным покрывалом. У правой стены возвышалась «осветительная конструкция». Точнее, башня из четырёх табуреток с примостившимися на них лампами. Электрический обогреватель поддерживал в спальне комфортную температуру, поскольку батареи муниципального отопления беззастенчиво халтурили...

Целую плёнку мы отсняли на одном дыхании. Марита придирчиво следила за всеми деталями внешности нашей натурщицы. Особое внимание уделялось причёске. Марита то притеняла волосами часть Лизиного лица, то убирала их за уши, пуская плавными волнами на плечи, то старательно расчёсывала каждую прядь, укладывая их в только ей доступной строгости порядка. Иногда она, словно скульптор, лепила из Лизы постановку руками, если та не совсем понимала на словах, что от неё требуется.

А потом как-то незаметно подошёл такой момент, когда портретный жанр себя исчерпал, и логически (и психологически) настало время для другого жанра -- ню. Мне велели выйти и посидеть в зале, пока натура не будет готова предстать перед объективом в обнажённом виде.

Вскоре из нашей импровизированной студии донеслись шорохи, скрипы дивана, короткие фразы и всплески смеха. По характеру и последовательности звуков я пытался воссоздать в своём воображении картину, как Марита старается фотогенично устроить Лизу на диване, и как их веселят эти действия.

Наконец меня окликнули. Я вошёл, и творческая чехарда возобновилась с прежней интенсивностью. Лизой вертели, словно плюшевой игрушкой, заставляя позировать и сидя, и лёжа, и стоя. Выбирая наиболее выразительные позы, мы в азарте крутили девушку по-всякому, запечатлевая её со всех сторон.

Несмотря на такую завидную активность, Лиза ничуть не утомилась. Было заметно, что она испытывает большое удовольствие от съёмок. И, наверное, не только из-за неутолимой страсти к фотографированию. Судя по всему, ей нравилось красоваться перед нами раздетой. Она искренне наслаждалась и позированием, и возможностью дать нам с Маритой повосхищаться своею спортивной фигурой...

«Отщёлкав» плёнку, мы решили ненадолго прерваться. Выпили за уходящий в прошлое год и с наслаждением поели. Настроение от вина стало ещё веселее. Разноцветные огни гирлянд, развешанных по стенам, начали слегка приплясывать в такт музыке, звучащей по телевизору. А до встречи Нового года ещё оставался некоторый запас времени...

И мы снова переместились в спальню. Пока я заряжал в аппарат новую плёнку, возникла идея запечатлеть обеих подружек. На этот раз Лиза не стала изображать из себя стыдливую особу. Она спокойно разделась в моём присутствии. Стянула через голову платье, расстегнула лифчик, сняла трусики. Марита тоже скинула с себя всё и начала придумывать оригинальные совместные конструкции.

Фотографируя эти гибкие тела, я попутно и любовался ими. Моя Марита -- хрупкая брюнетка с тёмно-карими глазами, узкой талией и стойкой упругой грудью, которой были не нужны бюстгальтеры. А Лиза -- голубоглазая блондинка, более плотная и сглаженная в изгибах фигуры из-за широких костей. Её конституция позволила бы ей превратиться в пышку, от каких сходят с ума молодцы кавказских кровей. Однако Лиза надёжно держала себя в форме, превращая потенциальные излишки веса в неисчерпаемый поток здоровой энергии.

Я глядел на девушек и утопал в сексуальном аромате волнующих форм. Плавал в радужных струях вожделения. Нежился в горячем облаке женского обаяния...

Занятно, что дуэт сложился не просто милый, но и чересчур классический. Даже какой-то кинематографический. Блондинка и брюнетка. Обе с распущенными волосами до лопаток. Обе стройные, красивые и соблазнительные. И обе сходились во мнении, что глупо стесняться своей наготы. Поскольку нагота прекрасна и достойна воспевания всеми существующими способами…

*     *     *

... После нового перерыва, потраченного на подкрепление сил вином и закусками, подошёл и мой черёд исполнить роль фотомодели. Марита захватила инициативу -- вместе с аппаратом -- в свои руки и командовала нам с Лизой, в каких позах располагаться на диване.

Мы все оказались полностью раздетыми. Я и Лиза, понятное дело, служили композиционным материалом, Марита же просто не сочла нужным одеваться. В квартире благодаря электроподогреву создалась летняя атмосфера, а в спальне -- даже тропическая, поскольку три мощные лампы грели не хуже полупарализованной батареи.

Марита не стала тратить время на нашу психологическую «притирку» с партнёршей, предложив мне сразу заключить Лизу в объятия и замереть в блаженной истоме, утончённо целуя вишнёвую выпуклость соска. Отказаться было невозможно. Лиза робко положила руку на моё плечо и с неподдельным целомудрием посмотрела в объектив. Будто возле её груди была не хмельная голова мужчины, а безобидный арбуз для пиршества. Я на этом снимке получился с неуместной улыбкой, которая в обществе роскошных прелестей кажется вообще придурковатой. А всё из-за того, что рассыпанные по плечам волосы Лизы щекотали мне шею.

Затем мы принялись изображать с Лизой фотогеничные моменты совокупления. Для имитации натуральной картины соития требовалось быть в максимальной близости от партнёрши. Но соблюдать эту близость мне было весьма нелегко. Имелась некоторая «техническая» трудность. Ведь я изо всех сил старался невзначай не задеть Лизу своим органом, принявшим боеспособный вид. Мало ли что, опасался я, -- вдруг она сочтёт это за пошлую бестактность? Или, хуже того, за провокацию?

Упрямая стихийность мужского рефлекса заставила и Мариту подстраиваться, дабы не нарушать художественности образов. Ей приходилось выбирать такие ракурсы, чтобы выдающаяся часть моего тела скрывалась за рукой, бедром или туловищем. Ибо голый натурализм не поэтичен, а мы, как-никак, стремились к одухотворённости в искусстве...

Мои упражнения с Лизой всё больше приближались по сложности к цирковым номерам. Мариту, командовавшую нами, несло неудержимым потоком вдохновения, и она сочиняла композиции одну затейливее другой.

... Вот у меня перед глазами снимки, свидетельствующие о наших акробатических достижениях. Я держу Лизу на весу вниз головой, зажав её голени подмышками и вцепившись пальцами в ягодицы. Она, прогнувшись, вытягивает руки по плоскости дивана. Золотистые пряди волос в беспорядке рассыпаны у моих дрожащих от напряжения ног...

А вот ещё один трюк. Лиза стоит на «мостике» (ей, как приверженке систематической физкультуры, это не составило труда), а я, протиснувшись головой между её бёдер, приникаю лицом к пушистым волоскам, покрывающим притягательную расселину (кстати, растительность на этом месте у Лизы тоже была светлой, «блондинистой», хотя и заметно темнее волос на голове)… Да, я к тому моменту вполне осмелел и действительно поцеловал мягкие женские дольки, источавшие чуть уловимый аромат какой-то парфюмерии. Касаться губами нежных интимных губок -- есть в этом нечто мистическое и трепетное!

Насмотревшись на все эти фокусы, Марита тоже раззадорилась и обратилась к Лизе с просьбой поснимать теперь нас. Та неуверенно пожала плечами, признавшись, что не умеет фотографировать. «Да чего там уметь, -- успокоили мы её, -- сейчас всё настроим, тебе останется лишь нажимать на кнопку». Я спрыгнул с дивана и, установив резкость, указал Лизе, откуда следует вести съёмку.

С Маритой эротические позы мы уже не имитировали. Просто застывали на миг в каком-то положении, а после щелчка фотоаппарата продолжали ласкать друг друга, не заботясь о том, как это выглядит со стороны.

Когда жена повернулась ко мне своим очаровательным задком, я непринуждённо проник в её манящее лоно. Сокровенные женские глубины недаром называют «влагалищем» -- у Мариты оно стало таким влажным, что мой чёлн почти не ощущал его стенок и плавал в горячей сладкой безбрежности.

Лиза, отложив аппарат, с огромным интересом следила, как мы с гурманской неторопливостью предаёмся блаженству любви. Стоявшую на четвереньках Мариту я держал за талию и ритмично насаживал на свою твердыню. Насаживал нежно, однако сильно -- так, что ягодицы её пружинили о мой пресс. Она же томно выгибалась и тихонько постанывала.

Зрелище, судя по всему, было захватывающим. Лиза подошла к нам совсем близко и таращилась во все глаза. Не прерывая медленных покачиваний, я протянул правую руку и тронул Лизу за шелковистую поросль под животом.

Она не протестовала.

Тогда мои пальцы раздвинули складки её естества и принялись изучать внутреннее устройство междуножья. Девушка придвинулась ещё на полшага, дабы мне было удобней проводить исследования. Деликатно просунув средний палец в глубину сочного плода, я не обнаружил никаких признаков девственности. Это обстоятельство всколыхнуло омут моих потаённых желаний, и в воображении закружился хоровод разгульных образов...

Взгляд Лизы случайно упал на будильник, примостившийся на краю трюмо.

-- О! Уже без пяти двенадцать!..

Все мгновенно протрезвели. Встречать Новый год мы всё-таки намеревались торжественно, как подобает добропорядочным гражданам. Спешно накинув свои наряды, мы поплюхались на стулья возле праздничного стола. Бахнула бутылка шампанского, затрезвонили из телевизора куранты, и наше дружное «ура! » смешалось со звяканьем сдвинутых бокалов, в прозрачности которых резвились искристые пузырьки...

*     *     *

... Час или полтора прошли в дурмане гастрономического раздолья и бессюжетной болтовни, в упоительно-приподнятом расположении духа. Иногда разговор прерывался каким-нибудь телевизионным эпизодом, выбивавшимся из общей монотонности ликования. Телевизор старательно вещал о чём-то и тщился привлечь нас калейдоскопической сменой картинок, мы же внимали ему вполуха и вполглаза.

Когда Лиза отлучилась из комнаты по физиологической надобности, я спросил у жены:

-- Надеюсь, мы её не шокируем своим «неприличным» поведением? Ты думаешь, она действительно воспринимает всё так же легко и весело, какой выглядит?

Марита взяла мою ладонь и, сильно сжав пальцами, горячим шёпотом произнесла:

-- Да... И ещё я хочу посмотреть, как ты её будешь...

По азартной насыщенности тона я понял, что она не шутит. Вернулась Лиза, и я предложил:

-- Ну что, продолжим творческие эксперименты?

В спальне горела лишь верхняя лампа, облагороженная пластмассовой «юбочкой» жёлтого плафона. Я не стал включать светильники, а начал помогать Лизе раздеваться. Она сразу смекнула, какой оборот приобретают наши забавы. Но на её лице не отразилось ни тени недоумения, ни намёка на возмущение. Ситуация виделась ей занятной, и только улыбчивая доверчивость лучилась из синевы её глаз.

У меня рассеялись последние сомнения. Теперь ничто больше не мешало узнать её поближе. Точнее, поглубже...

Когда мы снова предстали друг перед другом в первозданной наготе, Лиза всё-таки сказала Марите:

-- Я бы своего мужа убила за такое... Как ты можешь на это спокойно смотреть?

Но Марита смотрела на это вовсе не спокойно. Она испытывала приятное опьянение от смешения разных чувств: и женского любопытства, и неведомого восторга, и томительного возбуждения... Она была рада содействовать моему наслаждению, необузданной стихии моих самцовских качеств. Такие расплывчатые понятия, как «ревность», «разврат», «неверность» представлялись здесь совершенно неуместными. Что тут предосудительного, если всё на виду, всё по взаимному согласию?

Устроившись на Лизе сверху, я приступил к привычному мужскому занятию, придерживая её из-под низу за плечи, чтобы от энергичных толчков тело не уезжало вперёд. Технические нюансы секса, сотни раз повторённые с Маритой, выполнялись мной автоматически. Я глядел Лизе в глаза и старался угадать, что происходит в глубине её души при активных ритмах в глубине её тела...

Не могу сказать, что физически мне было приятно до безумия. Конечно, было очень здорово, но не до крайней степени удовольствия. Ибо мы не забыли о безопасности и воспользовались аптечным «предохранителем». Резиновый «скафандр» вселяет уверенность, избавляя от страха нежелательных последствий, однако лишает целого спектра тонких ощущений. Это как поцелуй через полиэтиленовую плёнку.

Зато психический настрой обогатился новыми оттенками. Ублажать одну даму на глазах у другой, предвкушая скорую смену их ролей, -- воистину полифоническая оргия нервных клеток!

Глядя на чувственное пиршество наших тел, Марита «заводилась» всё больше и больше. Наконец не вытерпела и с возгласом «Я тоже! Я тоже хочу! » стала тормошить меня за плечо. Я сдёрнул разогретый трением контрацептив и переключился на жену.

Теперь настала очередь Лизы быть зрительницей самого популярного в мире (если не считать сон) занятия. Она предприняла попытку залезь под нас, дабы лицезреть всё в мельчайших деталях. Зрительно приобщиться к великому таинству спаривания. Заметив эти манёвры, я слегка изменил свою тактику. Двигаться стало не очень удобно, но чего не сделаешь ради дамы! Лицо Лизы очутилось в непосредственной близости от места нашего сочленения, и девушка полностью отдалась созерцанию челночных движений. В порыве восторга она даже сгребла в горсть ту часть моего достояния, которая болталась без дела, и не убирала руку до тех пор, пока я снова не воспылал желанием перенаправить свою страсть.

Для разнообразия я овладел Лизой с тыловой позиции. Она стояла задом ко мне на коленях и опиралась локтями о диван, даруя своё аппетитное богатство моему вожделению, а я с трудолюбием поршня буравил её малоразработанные недра. Мои руки тем временем усердно жали мякоть её грудей, принявших в таком положении форму правильных конусов.

Рядом изнемогала от желания Марита. Она так распалилась, что не могла больше ждать ни минуты. Мелькание напряжённой мужской сущности в чужих закромах вскружило её голову. Ей не терпелось достичь кульминации, и она сходила с ума, томясь в чувственном бреду. Чтобы не обделять вниманием их обеих, я лёг на спину, Лизу усадил сверху на гордо торчащую твердыню, Мариту расположил к Лизе передом, к себе низом, а сам приник ртом к пылающей прорези Мариты. Жена заохала и нетерпеливо завращала тазом. Лиза тоже двигала бёдрами, только по вертикали (тут свойство резиновой оболочки -- притуплять осязание -- выступило с положительной стороны, продлив период моей «боеспособности», иначе от избытка чувств я кончил бы слишком рано)...

*     *     *

... Вообще этой ночью я был в ударе. Мой резвун проявлял чудеса долготерпения и несгибаемости. Видимо, сама атмосфера эротической вседозволенности напитывала меня дополнительными силами. Вся квартира была преисполнена энергией любовных эманаций, и я, очарованный вездесущностью женских прелестей, купался в них без разбора и без устали.

Я испытывал удивительное состояние души, которое не поддаётся описанию. Кто не пережил, не прочувствовал этого, -- причём реально, а не в мечтах, -- тот вряд ли поймёт, что я пытаюсь выразить. Состояние, вроде бы и основанное на знакомом экстазе эротического возбуждения, но всё-таки другое, неизведанное, первобытное. Оно чем-то напоминало головокружительное, пощипывающее душу упоение от давней песни, где ликующим рефреном звучат слова: «Белые крылья, белые крылья, белые крылья, полёт неземной... »

Я стал трепещущим облаком, клубящимся в парной синеве безбрежных небес...

... Спать мы устроились на полу в зале, покидав на ковёр куртки, шубы и развёрнутый парашютом спальный мешок. Укрыли всё чистой простынёй, источавшей лимонную свежесть стирального порошка. Одеяла нашлись персонально для каждого. Нам хотелось и дальше оставаться вместе, а втроём на диване было бы слишком тесно.

Разумеется, я улёгся посерёдке. Марита расположилась справа, как привыкла лежать на супружеском ложе. Лиза умостилась слева. Я уже был изрядно усталым и пьяным, но героически оспаривал у сна власть над девичьими телами. Груди, волосы, губы, ягодицы, бёдра... Что кому принадлежит, я перестал понимать. Меня ласкали и целовали, я обнимал и гладил всё, что отыскивали руки. Потом я перевернулся на спину, нащупал слева «бархотку» Лизы, справа -- Мариты и, сжав их ладонями, замер в умиротворении.

Вот оно, блаженство! Растратить все силы на творчество, пиршество и женщин -- и раствориться в невесомой беспечности отдыха, после которого наверняка ждут новые наслаждения и чудесные открытия! Наслаждения и открытия везде -- и в творчестве, и в сексе, и в проявлении скрытых доселе возможностей...