В САДУ ГРЁЗ

Посвящается мудрому и доброму  Ройне  Столту,

чье вдохновенное творчество явилось отправной точкой         

при создании данного  опуса.

Thank you for the “Garden of Dreams”!

Соловей  в  то  утро  не  пел.

Я  раскрыл  окно: нет, не  слыхать.

Белое  ожерелье  на  ветвях  черёмухи  ласково  приветствовало  ритмичными  колебаниями.   Но  это  не  спасало  положения.

Соловья  не  было.

Впервые  за  многие  годы.

Тонкий, почти  забытый  аромат  предчувствия  чего-то  недоброго  прокрался  в  дом.   Весьма  некстати.    

Мягкий  шелк  наброшенного  на  плечи  халата  напомнил  о  главном:   я  все  еще  хозяин  этой  обители  вечного  лета.   Что  за  печаль  без  причины?    

Но  соловей…

Брось, он  ни  при  чем.   Ты  просто  ищешь  повод  для  беспокойства.   Пресытился  жизнью  в  раю?   Устал  от  блаженства?

Нет.

Тогда  в  чем  дело?

Наверное, во  мне.  

Постоянно  взращивать  чужие  мечты, не  имея  собственных, – разве  это  так  уж  прекрасно?    

Надо  же!   В  тебе  проснулся  эгоист.

Во  мне  пробудился  человек.   Просто  человек.

А  что  же  он  раньше  дремал?

Некогда  было.

Расслабился, значит.   Понятно.  

Что  тебе  понятно?

Да  так…

Что  ты  вообще  можешь  знать  обо  мне?

Ну, голуба  моя, как-никак  я  при  тебе  с  рождения  и  кое-что  все  же  знаю.   При-слушивался  бы  ко  мне  почаще, глядишь, и  дурацких  вопросов  мог  бы  избежать.   А  также  глупых  терзаний  по  пустякам.   Плюнь  на  всё  и  делай  свое  дело.   Это  я  говорю, твой  внутренний  голос, понял?

Огромным  усилием  воли  я  заглушил  ненавистного  советчика  и  вышел  в  сад.

Если  кто-то  думает, будто  работать  садовником  скучно, он  глубоко  ошибается.   Зависит  от  того, что  взращивать.

Я  родился  садовником.   Наследственным.   Все  прожитые  годы  связаны  именно  с  этим  садом.   Вот  аллея  платанов, посаженных  еще  прадедом.   Говорят, необыкно-венного  ума  был  человек.  

Рододендроны  вырастил  отец.   Ему  всегда  нравились  вересковые.   Наверное, это  генетическое.   По  преданию, наш  род  берет  свое  начало  от  кельтских  жрецов.   Так  что  в  моих  жилах  еще  сильны  отголоски  крови  друидов.   А  уж  премудрости  цве-точного  гороскопа  я  осваивал  в  раннем  детстве, под  руководством  деда.   Отец  лишь  посмеивался  над  нашими  занятиями:   он  был  чужд  суеверий  и  мистики.   Каждому  своё.          

Причудливые  заросли  самшита – моя  работа.   Посадил, будучи  подростком.   Я  тогда  любил  все  яркое, экзотичное, выходящее  за  рамки  привычного.

Сад  являлся  моим  домом, рабочим  местом, прибежищем  во  времена  раздумий.   Иногда  приятно  опереться  о  могучий  древесный  ствол  и  сквозь  широкие  просветы  в  зеленой  кроне  наблюдать  за  неторопливым  шествием  облаков  в  без-донной  пропасти  неба.   В  этих  белесых  воздушных  странниках  есть  что-то  загадо-чное.   Они  хранят  молчание – едва  уловимый  намек  на  тайну.   Когда-нибудь  я  рас-крою  этот  секрет.   Не  скоро, но  все  же…

Я  завидовал  облакам.   Разве  не  прекрасно  бороздить  просторы, не  имеющие  границ?   Разве  не  прекрасно  знать, что  сколько  бы  ты  ни  плыл, никогда  не  упре-шься  в  стену, не  наткнешься  на  табличку  с  надписью  «Частная  собственность»?   Им  нет  преград.   Я  же  был  заточен  в  пределы  сада.   Последний  раз  покидал  его  в  пятнадцатилетнем  возрасте.   И  всё.   Не  стало  отца  и  должность  садовника  автома-тически  перешла  ко  мне.   Собственно, и  не  должность  это.

Бремя.        

Еле  слышный  звон  надвратного  колокольчика  возвестил  о  приходе  гостя.   В  столь  ранний  час  посетители  редки  в  моих  владениях.   Впрочем, я  догадывался, кто  это  мог  быть.  

- Господин  садовник, вы  дома?

Так  и  есть.

Бургомистр.   Собственной  персоной.

Светлый  костюм  на  его  полнотелой  фигуре  смотрелся  немного  аляповато.   Сам  гость  усердно  вытирал  платком  пот  с  мясистой  шеи  и  набрякших  бульдожьих  щек.   Маленькие  глазки, подслеповато  щурясь, обозревали  стены  моего  жилища.   Войти  бургомистр  не  решался, несмотря  на  отсутствие  двери:   ее  заменял  легкий  тюлевый  занавес.  

- Доброе  утро, - молвил  я, приблизившись  к  посетителю  со  спины.

- Здравствуйте, садовник.   Ох  и  умаялся, признаться, пока  взобрался  к  вам  на  холм.   Годы, годы…

- Рановато  вы  сегодня.

- Так  ведь  не  собирался, но  дочка, сами  знаете: коль  уж  что  втемяшится  в  голову – всё, вынь  да  положь.   Со  вчерашнего  дня  твердит:   папочка, миленький, сходи-проведай, как  там  мой  цветок.   Уж  я  и  так, и  эдак.   Бесполезно.   Капризный  народ  эти  женщины, никакого  сладу.   Что  делать?   Пришлось  идти.   Днем-то  жарче  будет, а  с  моей  одышкой  много  не  побегаешь.   Эх, годы…            

- Ну  что  же, тогда  не  стоит  терять  времени.   Прошу  за  мной.

Вдоль  колонии  тюльпанов  самых  разных  оттенков  мы  двинулись  к  той, особой  части  сада.

Мне  вдруг  пришло  в  голову  нечто  парадоксальное:   несмотря  на  обособленность  сего  места  обитания, я  устал  от  людей.   Да-да.   Безвылазно  живя  в  замкнутом  пространстве  наследственных  владений  на  протяжении  вот  уже  тринадцати  лет,   недостатка  в  общении  не  испытывал.   Да  и  откуда  ему  взяться, коль  посетители  прибывают  ежедневно?   Не  хочу  хвастаться, но  я, пожалуй, самый  востребованный  человек  в  округе.   Только  моей  заслуги  в  том  нет.   Если  кого  и  стоит  благода-рить, так  это  предков.           

Осторожное  покашливание  за  спиной.

- Господин  садовник…

- Да?

- Нескромный  вопрос:   вы  жениться  не  думаете?

Я  невольно  улыбнулся.

- Уж  не  хотите  ли  вы, дорогой  бургомистр, выдать  за  меня  дочку?  

На  сей  раз  пришел  черед  посетителю  довольно  фыркнуть.  

- Я  бы  с  удовольствием, да  только  у  Анны  жених  имеется.   Нет, я  в  общем  смысле.   Все-таки  куда  приятнее  коротать  дни  вдвоем.   Тем  более, в  вашем  поло-жении…, - тут  бургомистр  запнулся, сообразив, что  сказал  лишнего.

- Нынешнее  положение  дел  меня  вполне  устраивает.

«Ох  и  лгун! ».

- Понятно-понятно.    

В  полном  молчании  мы  наконец  добрались  до  участка  сада, получившего  с  легкой  руки  отца  название  «Аллея  грёз».       

Собственно, ради  этого  все  и  затевалось.   Достоверных  подробностей  возникно-вения  небольшого  по  размерам, но  крайне  необходимого  для  многих  цветника  я  не  знаю.   Осталась  лишь  легенда, согласно  которой  еще  во  времена  гэльских  племен  на  этом  холме  друиды  справляли  свои  мистерии  и  обряды.   Земля  впитала  магическую  силу  их  ритуалов, и  данное  место  приобрело  поистине  сакральное  значение.   Когда  же  был  разбит  первый  сад  на  холме, не знает  никто.   Семейные  предания  на  сей  счёт  многозначительно  немы.           

- Когда  родилась  Анна?

- Весной.

- Число  и  месяц?

- Девятое  апреля, - после  незначительной  паузы  молвил  бургомистр.

- Стало  быть, магнолия, - просчитал  я, направляясь к  клумбе  с  характерным  кустиком.    

Действительно, табличка  под  ним  гласила  «АННА».

- Вот, можете  полюбоваться.  

- Гм…  Но  цветов  на  нем  нет.

- Значит, ваша  дочь  слишком  часто  отвлекается  на  посторонние  дела, забывая  о  главном.   Во  всяком  случае, я  со  своей  стороны  исправно  ухаживаю  за  всеми  рас-тениями.   Других  обязанностей  у  меня  нет.  

- Нисколько  не  сомневаюсь  в  вашем  трудолюбии, - со  вздохом  произнес  гость, осторожно  трогая  зелень  листвы. – А  насчет  Анны  вы  верно  подметили.   Постоян-ством  нрава  не  отличается, да  и  легкомысленная  больно.   Вся  в  мать.   Н-да…  А  другие  как?   Цветут?

- По-разному.   Все  зависит  от  человека.   Кто  верен  мечте, холит  и  лелеет, а  главное, стремится  к  ее  воплощению – своего  добивается  быстро.   Я  это  вижу  лишь  по  росту  цветов.   Но  позже  люди  приходят  и  благодарят.   Вы  же  знаете, главное – верить.  

- Да.   Некоторые  не  верят.   Полагают, что  все  это  сказки.   Сходятся, правда, в  одном:   место  здесь  особое, богом  отмеченное.   Ну, так  ведь  это  очевидно.   Посреди  зимы  выйдешь  во  двор.   Кругом  пурга, сугробы, холод  лютый.   А  на  холм  глядишь  и  глазам  не  веришь:   буйство  живых  соцветий!   Настолько  ирреальным  кажется, точно  живой  Эдем  перед  глазами.   А  может, так  оно  и  есть, - тихо  и  задумчиво  прибавил  он.    

Мы  немного  постояли  перед  кустиком  магнолии, размышляя  каждый  о  своем.   Наконец  бургомистр  очнулся  от  раздумий, кивнул  мне:   мол, пора.   Двинулись  к  выходу.     

- Когда-то, будучи  совсем  юным, я  пришел  к  вашему  батюшке  за  советом.   Не  помню, что  просил.   Да  это  и  не  важно.   Прежний  садовник, царствие  ему  небес-ное, поглядел  эдак  пристально, с  хитрецой, и  сказал:   посади  цветок.   Я  растерялся.   Зачем, говорю?   А  батюшка  ваш  улыбнулся  и  молвил:   ты  когда  будешь  сажать, представь, что  это  твоя  мечта.   Я  буду  ухаживать  за  цветком, а  ты  за  мечтой.   И  коль  угодна  она  небу  над  нами, прорастёт  и  то, и  другое.   Я, конечно, подивился, слушая  речи  садовника, но  все  же  сделал, как  он  сказал.   Принес  семена  чертополоха…   

- Вы – январский?

- Да.   Родился  в  конце  месяца.   Так  вот, принес  семена.   Садовник подвел  меня  к  свежей  клумбе, вырыл  ямку.   Остальное  я  проделал  сам.   И  знаете, твердо  верил, что  в  этих  крохотных  зернышках  заключено  самое  сокровенное  мое  желание.    

- Исполнилось?

- В  точности.   Я  потом  пришел  специально  полюбоваться  на  ростки, а  заодно  и  подарок  вашему  отцу  хотел  сделать.   Да  только  не  взял  он.   Для  меня, говорит, лучший  подарок – сад, другого  не  надо.   И  действительно, может  ли  быть  что-то  прекрасней?   Я  только  теперь  понимаю  всё, им  сказанное.   Отрадно  видеть  продо-лжение  традиции.

- Спасибо.   А  вы  не  хотите  вновь  посеять  что-нибудь?

Бургомистр  остановился  и, задрав  голову, с  грустью  взглянул  на  меня.

- Увы!   Мне  просто  больше  не  о  чем  мечтать.   Все, что  сбыться  могло, сбылось.   И  я  не  жалею  об  этом.   До  свидания, садовник.  

- Всего  хорошего.  

***

Гофрированная  черепица  на  крыше  источала  солнечное  тепло.   Выбравшись  из  окна  мансарды, я  расстелил  на  ее  поверхности  небольшое  покрывало  и  удобно  расположился  сверху.       

Радушная  улыбка  голубой  бездны  в  бескрайней  вышине.   Впрочем, что  ей  до  какого-то  там  садовника?   Иной  мир, иные  проблемы…

По  странной  прихоти  судьбы  я  был  отделен  не  только  от  него.  

Сад – мир  в  мире.   Вселенная  во  вселенной.   Крохотный  клочок  земли  на  теле  планеты, дарующий  людям  главное:   воплощение  чаяний  и  желаний.   Так  было  всегда.   Садовники  рождались  и  умирали.   Оставалось  чудо.   Единственный  смысл  моей, не  похожей  на  любую  другую  жизни.       

Конечно, ореол  легенд  способствовал  созданию  атмосферы  таинственности  и  необычности  вокруг  этого  места.   Конечно, людям  необходимо  нечто  экстраорди-нарное, мистическое, волшебное.   Всё  так.

Но  никто  не  понимал  сути:   природа  всех  тайн  и  загадок  коренится  вовсе  не  в  растениях, снабженных  табличками, не  в  холме, заросшем  самыми  разнообразными  представителями  флоры.   Происходящими  чудесами  люди  обязаны  прежде  всего  себе.   Сила  веры, целенаправленная  энергия  желания – вот  основа  настоящего  вол-шебства.   Остальное  не  более  чем  антураж.   Впрочем, без  него  нельзя.   Флер  ирра-ционального  служит  неизменным  атрибутом  в  нашем  деле.   Скажи  им, что  садов-ник  такой  же  человек, как  и  они  сами, что  никакой  магии  в  его  ремесле  нет  и  быть  не  может.          

Не  поверят.

И  будут  правы.

Когда  поколение  за  поколением  впитывает  в  себя  одни  и  те  же  стереотипы, вытравить  их  не  получится  никакими  убеждениями.   По  сути, это  коллективное  сознание  и  породило  феномен  сада – сакрального  места, не  поддающегося  клима-тическим  катаклизмам  даже  в  глобальном  масштабе.   Люди  создали  его  таким, но  лучше  им  не  ведать  об  этом.  

Фигура  садовника  в  представлении  непосвященных – образ  хранителя  ритуалов  и  высшего  знания.   Отчасти  так  и  есть.

Отчасти.

Я  храню  секрет, делиться  которым  не  имеет  смысла.   Он  бесценен, ибо  ничего  не  стоит.   Любой  может  дойти  своим  умом  до  истины, однако  желающих  не  наблюдается.   И  правильно.       

Зачем  забивать  голову  ненужными  вещами, бесполезными  в  обыденной  жизни?   Садовник – другое  дело.   Чужак.   Хоть  каждый  и  считает  своим  долгом  обратиться  к  нему  за  помощью  или  советом, а  только  все  равно – чужак.        

Одиночка, пленник  собственного  богатства.

Но  вдумайтесь:   могу  ли  я  оставаться  в  стороне, когда  вижу  ваши  глаза, полные  затаенных  грез?   Когда  даю  вам  семена  для  посадки, прошедшие  вековой  обряд?   Когда  наблюдаю  за  светлыми  улыбками  на  лицах  в  момент  первых  всходов?

Они  приходят  на  поклон, искрящиеся  счастьем, утирают  слезы  радости.   И  даже  после  этого  я – чужак.       

Бремя, тяжкое  бремя  мое.    

Садовником  не  становятся.

Нужно  родиться  подготовленным.

Готовым  прожить  отведенный  срок  в  прекраснейшей  из  тюрем, откуда  нет  выхода.    

Готовым  передать  по  наследству  это  ярмо.

Единственный  способ  избавления – рождение  дочери.   Женщина  не  может  влачить  тяжкую  ношу.   Вот  только  за  прошедшие  века  не  было  случая  рождения  девочки  в  нашей  династии.   Таков  закон, проклятое  вето.  

Я  уперся  в  грани  мира.

Вам  не  дано  знать, каково  это.   У  вас  есть  беспредельный  горизонт  в  качестве  иллюзии  полной  свободы.

Я  лишен  такой  радости.   В  момент  инициации  прежнюю  иллюзию  сменила  дру-гая.   Именно  ей  обречен  я  питаться  до  скончания  дней  своих…   

- Эй, есть  кто  дома?       

Звонкий  голос.

Женский.

Незнакомый.

Я  стремительно  подкатился  к  краю  крыши, перегнулся  вниз  и… 

Ее  глаза-незабудки, задорные  и  серьезные  одновременно.    

Только  садовнику  мог  прийти  в  голову  подобный  эпитет.   Почему  бы  не  сказать:   в  глазах  небесной  синевы  плескалось  море?   Ведь  это  куда  более  поэтич-но.  

Так  нет  же.   Незабудки.  

Забыть  невозможно.

Не  ждите  описаний:   мол, у  нее  была  стройная  фигура, изящные  кисти  рук, тонкая  лебединая  шея  и  т. д.       

Я  не  собираюсь  воспроизводить  привычный  набор  штампов.   Это  совершенно  лишнее.   Достаточно  одного:   мой  дом  посетила  девушка  с  незабудками  в  глазах.

- Здравствуйте, - сказала  она.

- Здравствуйте.

- Что  вы  делаете  на  крыше?

- Загораю.  

- Интересный  способ.   Надо  будет  попробовать.   Могу  я  видеть  садовника?

- Через  несколько  секунд  он  будет  перед  вами.

Я  пулей  взлетел  к  окну  мансарды, подхватил  покрывало, халат  и  нырнул  внутрь.   Торопливо  спускаясь  по  ступенькам  винтовой  лестницы, поймал  себя  на  мысли, что  усталость  от  людей  провозглашена  поспешно  и  необдуманно.   Все  же  некоторые  из  них  мне  еще  интересны.

Даже  очень.

- Итак, я  к  вашим  услугам.

Недоверчиво-оценивающий  взгляд.   Загадочная  полуулыбка.  

- Странно.   Мне  казалось, что  садовник – пожилой, седовласый, умудренный  жи-тейским  опытом  человек.

- Лет  через  сорок  вполне  смогу  соответствовать  этим  стандартам.

- Обойдемся.   Меня  устроит  и  данный  вариант.

Задорные  искорки  синих  очей  обдали  приятным  теплом.

Что  ж  ты  делаешь  со  мной, незнакомка?   Что  же  ты  делаешь…

- Ну, коли  со  мной  все  ясно, может  быть, представитесь  для  порядка?   Всех  местных  я  давно  знаю.   Благо, бывают  здесь  почти  каждый  день.   А  как  насчет  вас?    

- Для  начала  перейдем  на  ты.   Терпеть  не  могу  дистанцироваться  от  собеседни-ка.   Предпочитаю  играть  в  открытую.

- Принято.  

- Зовут  меня  Элейн.   Можно  просто  Элли.   Я – учительница.   Буду  преподавать  в  местной  школе.

- Надо  же!   А  с  какими  классами  предстоит  работа?

- С  младшими.   Начальная  школа.   Я  вообще  люблю  общаться  с  детьми.

- Дети – цветы  жизни.

- Узнаю  садовника.

Мы  улыбнулись.

Я  вдруг  почувствовал  легкость  внутри, свободный  полет  души, не  обремененной  ничем.   Куда  девались  прежние  рамки, почти  физическое  ощущение  ограниченного  пространства?   Словно  воспарил  над  садом.   Впервые  в  жизни.

- Хочешь, Элли, покажу  тебе  свои  владения?

- Конечно.

- Тогда  идем.

Всегда  мечтал  поделиться  с  кем-то  своим  цветочным  царством.   Хотелось    рас-крыть  человеку  удивительный  мир  растений, полный  маленьких  тайн  и  чудес.   Есть  ли  на  Земле  нечто  столь  же  прекрасное  в  своем  разнообразии?   Сомневаюсь.

- Это  ирисы?

- Да.

- Они  великолепны.   А  вон  там  что  за  дерево?

- Кария.   Семейство  ореховых.   Плоды  достаточно  питательны  и  приятны  на  вкус.

- Здорово.   Ой, а  это  что  такое?

- Настурция.

Сейчас  Элли  казалась  маленькой  девочкой, открывающей  для  себя  доселе  неизведанное  пространство.   Глаза-незабудки  зачарованно  взирали  на  дивное, ароматное, причудливое  многообразие  форм  и  соцветий.   И  радостно  было  созна-вать, что  именно  я  исполняю  роль  гида  в  странствиях  симпатичной  учительницы  по  волшебному  королевству  Ее  величества  Флоры.          

- Нравится?

- Здесь  просто  изумительно.   Маленькая  живая  сказка.

Да.   Только  пожизненное  заточение  в  сказке  не  сулит  ничего  хорошего.

По  крайней  мере, мне – точно.

- А  зачем  там  калитка?  

- За  ней  находится  главная  часть  сада.   Аллея  грёз.

Потаенная  надежда  во  взгляде.    

- Мне  туда  можно?

- Почему  бы  и  нет?

Тонкие  лучи  солнца, процеженные  сквозь  гущу  листвы, мягко  касались  зеленого  покрова, избирательно  выхватывая  из  объятий  полумрака  имена  на  табличках.   Ассорти  пионов  и  орхидей, тюльпанов  и  маргариток, дельфиниума  и  омелы  произ-водили  впечатление  на  всякого, забредавшего  сюда  посетителя.   Игры  на  полях  грёз  продолжались.   Распустившиеся, достигшие  зрелой  красоты  бутоны  наглядно  демонстрировали  воплощенные  в  жизнь  мечты.   Трогательные  молодые  побеги  напротив  символизировали  формирование  отдельных  людских  фантазий.   Единст-венное  сходство  меж  ними  заключалось  в  чистоте  замыслов.   Эта  земля  отторгала  семена  зависти, фальши, корысти  и  злобы.   Впрочем, местные  жители  осознали  сие  довольно  давно, и  можно  было  не  опасаться  такого  рода  случаев.   Одна  из  глав-ных  заповедей  садовника  провозглашала  постулат:   разбираться  в  людях  как  в  цветах.          

Призвание  есть  призвание.

- Я  слышала  об  этом  странном  месте, - тихо  произнесла  девушка. – Однако  считала  все  сказанное  красивой  легендой, не  более.   Выходит, всё – правда?

Я  неопределенно  кивнул.  

- Цветы-грёзы…  Разве  это  не  удивительно?

- Сперва – да.   Привыкаешь  довольно  быстро.   Да  и  как  иначе?   Ведь  это  моя  работа.     

- Просто  не  верится, что  такое  возможно.   А  твой  цветок  где?

Грустная  улыбка  в  ответ.  

- Увы.   Такой  вариант  исключен.

- Почему?    

Искренность  ее  тона, широко  распахнутые  глаза, жаждущие  правды  и  справедливо-сти, способность  сопереживать – все  это  резонировало  в  душе, точно  эхо  до  боли  родного  голоса.          

- Запрещено, дабы  избегать  проявлений  эгоизма.   Все  помехи  в  работе  должны  быть  устранены.    

- Весьма  печально.   Надеюсь, это  единственный  запрет?  

- Есть  еще  категория, которой  надлежит  неукоснительно  следовать.   Садовник  не  может  покидать  пределы  вверенного  ему  владения.   В  противном  случае  гибнет  весь  сад.   Вот  так, милая  Элли, мы  и  живем.    

Крохотные, дрожащие  слезинки.   Будто  капельки  росы  блестят  на  лепестках  неза-будок.

- Какая  же  это  жизнь? – прошептала  она.

- Уж  какая  есть.   Другой  не  дано.

- Пойдем  обратно.

Потом  я  угощал  девушку  цветочным  чаем.

Мы  сидели  на  старой  террасе, в  тени  раскидистого  картаса.   Говорили  ни  о  чем  и  обо  всем  одновременно.   Посетителей, что  удивительно, не  было.   Никто  не  ме-шал.   Правда, отсутствие  соловья  меня  все  же  смущало.   Все-таки  изо  дня  в  день  наслаждаясь  его  песнями, успел  прикипеть  душой  к  пернатому  певцу.   И  вот…      

Вечер  легкой  поступью  шагал  по  садовым  аллеям.   Красным  золотом  отражаясь  на  стеблях  и  листьях, он  стучался  в  окна, заглядывал  в  дверной  проем, понимаю-ще  улыбаясь  косился  на  нас.     

- Мне  пора, - сказала  Элли.

Я  кивнул.

- Спасибо  за  необыкновенный  день.

- Тебе  спасибо.   Ты  даже  не  представляешь, как…

Не  договорил.   Смутился.

- Что?

- Нет, ничего.

Легкий  наклон  головы.   Чуть  прищуренный  взгляд.

- Ну  а  все  же?

- Ничего.   Просто  спасибо  за  чудесное  времяпрепровождение  и  возможность  разнообразить  мое  пресное  существование.

Проводил  до  ворот.

Долго  глядел  вслед, хотя  поле  зрения  давно  опустело.

Череда  мыслей – неясных  и  путанных  пронеслась  в  голове.   Ни  одна  из  них  не  отложилась, не  зацепила  края  разума.  

Что  я  вынес  из  этого  дня?

Смятение  в  душе  и  легкое, но  острое  покалывание  в  области  сердца.

Резкое  чувство  собственного  одиночества  вдруг  швырнуло  к  стальным  прутьям  ненавистной  ограды.   На  мгновение  утратив  всякий  контроль  и  способность    рас-суждать  здраво, я  что  есть  мочи  молотил  кулаками  эти  твердые  стебли  металла.   Кожа  на  костяшках  треснула, выпустив  наружу  алые  струйки.       

За  что?

За  что?!!!

Почему  нельзя  как  все?  

Я  ведь  тоже  человек.

Всего  лишь  человек, понимаешь?!

Мертвые  омуты  сумерек  с  какой-то  особой, зловещей  отчетливостью  вдруг  явили  картину  всего  ужаса  собственного  положения.   Что, садовник, захотелось  большего?   Вниз, к  шумным  и  веселым  улицам?   К  ярким  огням  и  смеющимся  лицам?   К  тем, от  кого  ты  так  устал?

Иди.

Ворота  рядом.   Протяни  руку, открой  и  шагай  себе  на  здоровье.   Ты  ведь  этого  хочешь, да?

Что  же  ты  медлишь?   Ведь  все  так  просто.   Всего  лишь  шаг.

Шаг, и  ты  уже  там.   На  свободе.   Ну?  

Не  могу.

Слабак!

Я  не  могу!

Нет  такого  слова.   Есть  «не  хочу»  и  «не  умею».

За  что?   За  что…

Проклятое  бремя.

Если  кто-то  думает, будто  работать  садовником  скучно, он  глубоко  ошибается.   Это  страшно.  

До  предсмертного  хрипа.

До  боли  в  истерзанных  стенках  души.  

Адски  страшно.

***

Следующий  день  прошел  словно  в  бреду.

Элли  не  появлялась.

Были  трое  братьев, сыновья  плотника, но  их  отпугнул  мой  нездоровый  вид.

К  ночи  боль  усилилась.   Я  не  находил  себе  места.   Стены  дома  давили.   Казалось, еще  немного  и  они  начнут  смыкаться, точно  блоки  гидравлического  пресса.   Положение  становилось  невыносимым.    

Вылез  на  крышу.   Расстелил  одеяло.

Ночная  прохлада  мягко  обволакивала, даря  некоторое  облегчение.   Звезды  тускло  подмигивали, тихо  шепчась  меж  собой.       

Дыхание  выровнялось, вошло  в  относительно  нормальную  амплитуду.   Соблюдая  мерный  ритм, я  пытался  привести  в  порядок  расшалившиеся  нервы.

Когда  сознаешь, что  сейчас  ты  выше  садовой  ограды, да  и  любой  другой  тоже, это  успокаивает.   Небо  близко, стоит  лишь  протянуть  ладонь.   Вот  он, другой  мир.   Станет  ли  он  когда-нибудь  родным  для  меня?   Пока  не  достигну  гармонии – вряд  ли.   Забавно  рассуждать  о  гармонии, если  находишься  в  разладе  с  собой.     

Вторжение  Элли  в  мою  жизнь  изменило  привычный  уклад, с  которым  почти  смирился.   Покой  утрачен.   Сон, по-видимому, тоже.     

Что  теперь?   Что  мне  делать?

Ждать  ее  следующего  визита.   А  будет  ли  он?

Какая  гнусная  штука – неведение!        

Я  вдруг  понял, что  прежний  смысл  бытия  отдалился  и  поблек.   Вчерашний  день  заставил  взглянуть  по-другому  на  многое.   Прежде  всего  на  себя.   Безумно  хоте-лось  поговорить  с  кем-нибудь  по  душам, поделиться  своими  новыми  чувствами.    

Не  с  кем.

Руки  напряглись  и  безвольно  обвисли  плетьми.  

Вот  оно.

Отчаяние.

Любовь  и  мучительные  порывы  души – извечные  спутники  на  первом  этапе  познания  лучшей  из  человеческих  категорий.

Вот  мы  и  приплыли, садовник.

И  тебя  не  миновала  чаша  сия.

А  она?

Чувствует  то  же  самое  или  я – всего  лишь  ничего  не  значащий  эпизод  в  жизни  этой  прелестной  девушки?

Если  бы  знать…

Как  больно.   Тысяча  лезвий  кромсает  сердце, оставляя  глубокие  кровоточащие  порезы.   Где  же  выход?  

Боже, почему  ты  не  дал  мне  крылья?

Зачем  приковал  к  этому  месту?

В  чем  я  провинился  перед  тобой, Отче?

За  что  караешь?

Тишина.

Безумная, беспощадная  тишина.

Тонкая  полоса  Млечного  Пути – светлая  трещина  на  выпуклой  внутренности  небосвода.  

Не  смогу  без  нее.

Я – другой.

Отныне  и  навсегда.

Другой.

Все  изменилось.

Нет  больше  садовника.

Есть  одинокий  страдалец, сходящий  с  ума  от  любви.

Я  не  знал, что  любить – это  так  больно.

Я  не  думал, что  способен  на  это.

Как  я  ошибался!

Третьи  сутки  в  молчании  и  забвении.

Дни  напролет  простаиваю  у  ограды, силясь  разглядеть  хоть  какие-нибудь  приз-наки  жизни  снаружи.   С  высоты  холма  мне  доступен  лишь  вид  заслонившего  горизонт  леса.   Городишко, что  лежит  внизу  у  подножья, по-прежнему  скрыт  от  взора.    

Где-то  там  молодая  учительница  по  имени  Элли.   Вспоминает  ли  она  о  садов-нике?   Думает  ли  о  нем?

Природа  в  ожидании  скорой  осени.   Ее  первые  вестники  уже  на  подходе.   Тонкая  штриховка  дождей, становящихся  день  ото  дня  все  более  продолжительны-ми.   Но  это  там, за  оградой.    

Сад  пронизан  солнечным  теплом  вечного  лета.   И  впервые  меня  охватывает  ярость  при  виде  благостной  картинки, дурацкой  идиллии, искусственно  взращенной  на  века.    

Что, садовник, сердце  просит  бури?

Да.   Штормов, ураганов, тайфунов – что  угодно.   Лишь  бы  нарушить  покой  сон-ного  царства, разнести  его  в  клочья  и  освободиться, наконец, от  родового  клейма.

А  ты  бунтарь, как  я  погляжу.   Всю  жизнь  был  такой  скромный, тихий…  Прит-ворялся, значит?

Просто  времена  меняются.

Да?   Выходит, сад  доживает  свои  последние  деньки.   А  жаль.   Неплохое  все-таки  место.  

Она  пришла.

Когда  всякая  надежда  на  чудо  была  утрачена, и  отчаяние  сменилось  апатией.  

Она  пришла!

- Здравствуй, садовник.

- Здравствуй, Элли.

Поникли  незабудки  в  глазах, пропитались  осенней  грустью.

- Почему-то  казалось, что  ты  хочешь  увидеть  меня.

- Больше  всего  на  свете.

- Ну, вот  и  я.

- Прекрасно.

Слова  утратили  всякое  значение, заготовленные  фразы  рассыпались, прозвенели  осколками.       

Там, внутри  пробуждалась  гигантская  волна  нежности.   Нежности  к  этой  милой  девушке, чье  присутствие  отныне  стало  для  меня  жизненной  необходимостью.   Ради  неё  можно  было  пожертвовать  чем  угодно.   Я  знал, чем  именно.   И  не  жалел  об  этом.     

Она  понимала.

Мудрая, маленькая  Элли, она  все  прекрасно  понимала.

Как  сказал  бургомистр, мне  просто  больше  не  о  чем  мечтать.   Все, что  сбыться могло, сбылось.  

Теперь  я  чувствовал  нечто  похожее.

Очень  похожее.    

- Давай  пройдемся  по  аллеям, - предложила  она.

Я  согласился.  

В  последний  раз  вижу  это  великолепие.   Ухоженные  клумбы, подстриженные  газоны, яркие  краски.   Прощайте  навсегда.   Я  рос  на  ваших  глазах, пожинал  ваши  плоды, заботился  о  побегах, линчевал  сорняки  и  укрывался  от  посетителей  в  густой  листве.   Мы  понимали  друг  друга, правда, сад?       

Были  единым  целым.

А  расстаемся  чужими.

Наверное, так  надо.

- Ну  вот  и  все, - сказал  я.  

Мы  стояли  у  ворот, за  которыми  начинался  мир  без  границ.   Ладонь  Элли  слегка  сжала  мои  пальцы.

- Ты  не  жалеешь?

- Нет, - я  улыбнулся. – Не  жалею.   Пора  закрыть  эту  страницу.

ЭПИЛОГ

Days getting shorter, nights turning cold

Last rays of sunlight in valley bellow

Bring home the roses, but leave out the thorn…

Roine Stolt

Минул  год.

У  нас  с  Элли  родился  сын, Винсент.    

Я  обзавелся  цветочным  магазином, и  вскоре  дело  пошло  на  лад.

В  ту  ночь, когда  мы  покинули  чертоги  сада, разразилась  сильнейшая  буря, какой  здесь  отродясь  не  видали.   Пострадало  лишь  имение  на  холме.   Яркие  стрелы  молний  безжалостно  вонзались  в  кроны  деревьев, и  те  вспыхивали, точно  спички.   Ветер  рвал  с  корнем  кустарники, опрокидывал  цветники  и, подбрасывая  вверх  таблички  с  именами, уносил  их  в  небытие.   К  утру  на  холме  осталась  только  ограда.   Единственное  напоминание  о  былом  заповеднике.    

Мне  пришлось  приспосабливаться  ко  многому.   К  счастью, рядом  была  Элли, чья  любовь  и  поддержка  помогали  в  самых  непростых  ситуациях.    

Смена  сезонов  явилась  настоящим  откровением  для  меня.   Конечно, и  раньше  приходилось  наблюдать  чудеса  природы, но  тогда  я  оставался  посторонним.   Взгляд  изнутри – другое  дело.

Этот  мир, мир  людей  принял  бывшего  садовника.  

В  нынешнем  качестве  я  уже  не  был  чужим  для  них.

Я  приносил  реальную, не  иллюзорную  пользу.   И  это  казалось  счастьем.

Иногда  в  свободные  минуты  я  беру  на  руки  Винсента  и  иду  в  беседку, откуда  открывается  вид  на  сиротливо  возвышающийся  над  округой  холм.   Сажусь  на  ступени  и, повернув  сына  личиком  к  этой  панораме, шепчу:          

- Вот, малыш, место, откуда  пришел  твой  папа.

Маленькие  глазки-пуговки  бездумно  смотрят  на  холм, а  потом  Винс  выплевы-вает  соску, и  двор  наполняется  звонким  криком  младенца.   Мы  уходим  в  дом.   Успокоив  сына, укладываю  его  спать.   И  когда  он  наконец  затихает, начинает  смешно  посапывать  носом, вновь  выхожу  на  крыльцо.

Решетка  моей  бывшей  темницы  на  месте.   Вечный  монумент, остов  былого  ве-личия.  

Впрочем, в  мире  нет  ничего  вечного.    

Не  верите?

Правильно  делаете.