Викторт и Виктория

ВИКТОР И ВИКТОРИЯ

Секс- это штука на которую уходит

совсем мало времени и которая

создает самые большие проблемы.

Джон Гарднер

Накануне прошел снег с дождем, ночь была холодной, но к утру выглянуло солнце, и мокрый блестящий асфальт с лужицами воды совсем не казался опасным. На перекрестке перед светофором обманчиво замер нужный мне троллейбус.

«Успею…», - я рванулся к остановке, но, поскользнувшись на затаившейся под опавшей листвой льдинке, шмякнулся в бурую кашицу растаявшего снега. Желание ехать в общественном транспорте перестало быть актуальным и я осмотрелся по сторонам, подыскивая место, где бы можно было отмыть куртку от грязи. На противоположной стороне улицы назойливо мерцала вывеска «Бар».

«Наверняка там есть туалетная комната», - подумал я и отправился через дорогу. Приведя в порядок одежду, мне, чтобы хоть немного поднять настроение, захотелось выпить чашечку кофе.

Бар был почти пуст. В углу тускло освещенного помещения сидели два парня и девушка. Не хотелось привлекать внимание посетителей пятнами своей мокрой куртки и я решил сесть подальше от входа, тоже в углу.

- Тебе что, больше сесть некуда, бык? – одному из них не понравилось мое намерение обосноваться за соседним столиком. Мрачновато-сосредоточенный в наимоднейшей «косухе», чуть набычившись, он глядел мне прямо в глаза. Жизненный опыт научил меня единственному варианту ответа на подобное обращение – молча дать в ухо неучтивцу, невзирая на количество оппонентов. Последствия, порой, могут оказаться самыми плачевными, но … Я думаю, - мужчины поймут меня. Несмотря на присутствие дамы, исключение я делать не собирался и грозно двинулся на обидчика. Увидев мое агрессивное настроение, он схватил стул, видимо, желая запустить им в меня, но его руку перехватил сосед по столику, сидящий ко мне спиной и обернулся.

- Василь?

- Виктор?

Мы на мгновение застыли в изумлении. К разочарованию немногочисленных посетителей бара, классического продолжения салунного диалога в стиле Western не последовало.

С Виктором мы были знакомы давно. В детстве жили в одном микрорайоне и обременяли своим присутствием шестидесятую школу, отметившись в ней не глубиной знаний и не самым прилежным поведением. Вместе ходили в секцию бокса, на ниве которого лавров Тайсона не снискали, но постоять за себя научились. Особой дружбой наши отношения не отличались, но мы были по одну сторону баррикад – несколько раз участвовали в драках район на район. После службы в армии пути наши разошлись: я стал художником (во всяком случае, меня так называли), а Виктор занялся деятельностью, которой не посвящал себя никто из порядочных людей, – рэкетом. Если раньше его считали просто дерзкой энергичной посредственностью, то теперь жестко организованные жизненные принципы и отсутствие душевной восприимчивости позволили ему передвигаться в пространстве на дорогой иномарке, а за высоким забором стремительно выросли палаты каменные – преимущество перед окружающими было выражено в материальном эквиваленте. Вскоре Виктора уже называли бизнесменом, а через пару лет он стал народным депутатом, что, в данном случае, свидетельствовало об уме незаурядном, хотя и мерзком. Лицо «добропорядочного семьянина, известного предпринимателя и популярного общественного деятеля» замелькало на страницах газет и экранах телевизоров. В торжественной обстановке он открывал детские дома и спортплощадки, обнадеживающе-оптимистично похлопывал по плечам пенсионеров и сирот, дарил школам компьютеры и спортивный инвентарь. К другой, малодоступной простому обывателю, жизни, народный избранник тоже не был равнодушен: Виктор был завсегдатаем казино и ночных клубов, где его видели в компаниях с криминальными авторитетами города и их веселыми подругами. Можно было неоднозначно относиться к поступкам и мировоззрению этого человека, но его противоречия и, на первый взгляд, непоследовательность по отношению к людям и бизнесу, как раз и есть признаки цельности характера – твердого и жестокого; думаю, девиз ордена иезуитов был его жизненным кредо.

Виктор поднялся со стула и, раскинув руки, шагнул мне навстречу. Взгляд его остановился на моей злополучной куртке и он опустил руки.

- Сколько лет, сколько зим… Присаживайся. Это – Василь, друг моего детства, - Виктор представил меня своим собеседникам. – Ну, как дела?

- Ем пока самостоятельно, - я еще не успокоился и с раздражением поглядывал на грубияна.

- Боря у нас не пьет вина, не интересуется женщинами, он лишь любит спорт, - Виктор, заметив мой взгляд, похлопал по плечу соседа. – Бойцовская собака, говорят, сильно болеет, если ее поединок по какой-либо причине прервали раньше времени и ей не удалось перегрызть горло своему сопернику. Да, Борик? – он рассмеялся. – Шучу я, шучу…- Лицо его стало серьезным, но в глазах мелькнула насмешка. – Чем занимаешься? Слышал картины пишешь… Всё также разбавляешь краски дешевым портвейном? Кисть должна работать в союзе с кредитками. – Некоторые эпизоды моей жизни оказались ему знакомы.

- Каждый находит удовлетворение в том, что ему доступно, - я не хотел делиться с ним своими творческими житейскими планами.

- Вполне согласен, все формы бытия сводятся к двум глаголам – желать и мочь. – Виктору, очевидно, захотелось поговорить. Он махнул рукой, подзывая бармена. – Два коньяка, - он взглянул на свою спутницу. – Вика, еще кофе?

Девушка отрицательно помотала головой и закурила сигарету. В ее мимике и неспешных движениях ощущалась абсолютная самодостаточность и, как мне казалось, высокомерие. Серые, как январское утро глаза с одинаковым безразличием скользили по предметам и людям. Короткие пепельные волосы и розовый цвет губной помады подчеркивали ее внешнюю отчужденность. Изысканность ухоженных рук и белизна нежной кожи, выгодно дополняли аристократичную внешность. Все повадки изобличали в ней человека, знакомого только с приятными сторонами жизни. Прелести скоре созданные для музея восковых фигур, нежели для частного пользования, ибо под холодностью женщины всегда подразумевается ее неприступность.

Официант принес коньяк. Виктор поднял рюмку и посмотрел на меня.

- Я хочу выпить с тобой за жизнь.

- А что такое жизнь?

- Жизнь – это то, что происходит вокруг, пока ты строишь иные планы-

в интонации его голоса звучали нескрываемые нотки иронической гордыни.

- Предположим, у меня не реализовалась банальная русская мечта – неожиданно разбогатеть, что меня нисколько не угнетает, - я начал раздражаться, – но иногда проиграть в нашей жизни достойнее, чем выиграть.

- Ну конечно! Я так и думал, - он даже приподнялся со стула. – Для неудачника добродетель и порядочность являются вынужденной необходимостью. По-твоему, труд сам по себе – вещь благословенная, а вот результат его в виде преуспевания, как и вообще всякое богатство, уже сродни преступлению.

- Не обобщай. В этом мире есть люди, и не мало, готовые стянуть медяки с глаз покойника. Так и богатеют.

Лицо Виктора побелело, но он, видимо, с большим трудом, сдержал себя.

Его спутник, - скорее всего телохранитель, - с выжидающей готовностью наконец-то врезать мне, смотрел на хозяина. Что-то недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, очаровательных женщин, застольной беседы. Такие люди либо психически нездоровы или втайне ненавидят окружающих".

- У тебя семья есть? – спросил я, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию.

- У меня нет ни жены, ни детей, ни настоящего друга, - Виктор нервно

вертел рюмку с недопитым коньяком на полированной столешнице, - не поэтому ли жизнь приносит мне одни радости.

Декоративно зазвучала мелодия Чайковского, уродливо стилизованная мобильным телефоном. Виктор неохотно полез в карман пальто и поднес трубку к уху. Лицо его стало жестким. В это время я не хотел бы видеть его среди своих врагов. Слух резанули вульгарно-неблагозвучные кульбиты площадного мата.

- Мне надо срочно уехать, - бросил он в пространство, неизвестно к кому обращаясь. Вышколенный Борис поднялся вслед за боссом. Виктор взглянул на меня и положил на стол две стодолларовые купюры. – Отвезешь ее домой. – Он перевел взгляд на свою подругу. – Его не бойся – в общении с женщинами он робок и ненаходчив, – Виктор ухмыльнулся, - помню по школе.

- Ты бы еще ясли вспомнил, - девушка впервые продемонстрировала свой голос.

Телохранитель синхронно двинулся за своим подопечным. Дикое торнадо действия захватило этих людей – вот плата за суетные сиюминутные удовольствия и роскошь. Одно из немногих преимуществ человека над другими живыми существами состоит в том, что он сам решает от чего ему умереть. Кинофильмы о мафии, которые нам ежедневно показывают по TV, недалеки от истины. На каждый кусок, уже кем-то контролируемого пирога, вожделенно поглядывают, как правило, несколько группировок. Стоит ли жизни человеческой сомнительный привкус приторного блюда? Но сотни молодых, дерзких, голенастых, спешат занять место навсегда ушедшего, - зачастую, при их же помощи, - предшественника, забывая, что на все случаи жизни нам дана одна голова и одно тело.

Степенно благоухая, Виктория грациозно ступала по асфальту, привычно отмечая на себе восхищенные взгляды встречных мужчин. Под распахнутым кожаным пальто алело облегающее фигуру платье. Она оказалась почти на полголовы выше меня. Очевидно, я был нелеп: в испачканной курточке, семенящий за изысканно-надменной спутницей.

- Возьми бутылку виски, - сказала Виктория, когда мы поравнялись с супермаркетом. Секунду спустя, добавила: - пожалуйста.

«Избавиться от меня хочет», - подумал я, но выйдя из магазина, увидел, что она стоит на обочине дороги, поджидая меня.

- Сколько дашь? – спросил водитель притормозившей машины.

- Сколько скажешь, столько и дам, - сказала Виктория, когда мы сели в салон автомобиля. – Всё равно у него на много фантазии не хватит, - она обернулась ко мне и достала сигарету. – У тебя зажигалка есть?

Водитель многообещающе хмыкнул, – посмотрим, когда приедем.

До улицы, названной моей вынужденной попутчицей, ехать было минут десять, что в денежном эквиваленте равнялось рублям пятидесяти.

- Приехали. – Машина замерла за перекрестком. – Двести рублей, - злорадно, с интонацией подзагостившей тещи, произнес шофер.

- Сдачи не надо, - Виктория бросила на переднее сиденье пятисотку. – Я же говорила, что у него на большее фантазии не хватит, - добавила она, выходя из машины.

- Твой заказ, - я протянул ей пакет. - Тут еще немного апельсин.

- Ты бы еще квашеной капусты прихватил, - усмехнулась она. – По-твоему, я одна вискарь пить должна? Пошли…

Квартира Виктории была адекватна ее характеру, - насколько я успел его понять, - в стиле модерн. На белом пушистом паласе – минимум кожаной и стеклянной мебели, мощная стереосистема и телевизор с огромным экраном. В углу стояла китайская ваза эпохи династии Мин, во всяком случае, хорошая подделка. Абстрактные картины – символ упрощения жизненных позиций и принципов – украшали, как видимо полагала хозяйка, жилище. Она ткнула ногой в музыкальный центр. Настойчиво-вкрадчивый голос Джо Сатриани вторгся в холодный уют комнаты.

- Ты, наверное, считаешь меня шлюхой или содержанкой, что, в принципе, одно и то же? - спросила Виктория, когда мы выпили.

- Мне-то какое дело, кто ты.

- Смотришь на меня с иронией и равнодушием, тебе хочется уйти,

словно ты выполняешь нудную неинтересную работу.

- Тебе же ясно сказали, как я отношусь к женщинам. Правда, стоит отметить, что Виктор, мягко говоря, несколько занизил мою сексуальную репутацию.

Виктория улыбнулась и кивнула на бутылку. Я снова наполнил бокалы.

- Как, кстати, мило звучит: Виктор и Виктория. Он что тебя по имени искал?

Она, заметно раздражаясь, закурила сигарету.

- Такие, как он не ищут. Они приходят и берут.

- То есть, тебя осчастливили без твоего же согласия. – Я знал Виктора и его возможности и мне стало ее немного жаль.

- Он завалил меня цветами, подарками, вниманием, - Виктория отпила немного спиртного и поставила бокал на стол. – Человек, с которым я встречалась до Виктора, вдруг быстро и своевременно, - понятно для кого, - умер. Это загадка, которую совсем не хочется разгадывать.

- И ты …

Она перебила меня, не дав договорить.

- Да пошел ты… Он страшный человек … - от ее безразличия не осталось и следа. – То, чем мы иногда занимаемся, не является ни любовью, ни страстью, а лишь безнадежной попыткой отделаться от постоянно возникающего желания любить и быть любимой. – Она хлопнула ладонью по столу. – Не любят таких, как он, - их боятся! Я могу капризничать, могу наорать на него, но это защита. Защита от постоянного страха. Мои отношения с ним опасны, они с острыми углами, их итог – душевная сумятица, скрытые страдания. А мне нужен комфорт, - Виктория обвела рукой комнату, - не только извне, но и внутри. Я хочу ощутить нежный толчок в сердце и нежиться в атмосфере влюбленности, - она снова долила себе виски. – Можно любить человека и при этом обходиться без близости, но делить постель с мужчиной, который … Да ты не поймешь.

- От чего же не пойму… В чем нет радости, то нехорошо.

- Да ты сам боишься его, я же видела, как ты в баре, - Виктория уже была пьяна. – Иди в душ, - она выжидающе смотрела на меня. – Э-э-э…, я ж говорю – боишься.

Ей был необходим сладковатый аромат авантюры, недолгое бегство из опостылой тирании своего обустроенного плена. Я выпил пол бокала виски и пошел в душ. Когда я вернулся в комнату, Виктория, укрывшись простынкой, лежала на диване и курила. Сбросив с себя, завязанное на бедрах полотенце, я подошел к ней. Возникала водевильная ситуация с запахом смерти – в любую минуту мог приехать Виктор. Но с первым же прикосновением к ее телу беспокойство улетучилось – желание обладать очаровательной женщиной оказалось сильнее страха. Виктория была неистова – она кусалась, царапалась, кричала. Возможно, впервые она легла в постель по своему желанию, а не под давлением, - пусть косвенному,- своего любовника и вся ее сексуальная энергия, сдерживаемая в близости с Виктором, исступленно рвалась наружу. С рассветной невнятностью в моем сознании замелькали несвязанные смысловой скрепой сомнамбулические картинки. Мажорный вихрь цвета, словно в калейдоскопе, пытался соединиться в нужную композицию, и уж почти сладилась пурпурно-розовая мозаика ажурной истины, но вдруг кем-то брошенный камень разбил ее. Зазвенели хрупкие витражные стеклышки счастья и, осыпаясь наземь, они тотчас съеживались и коробились, как бумажки, кинутые за ненадобностью на едва тлеющие уголья догорающего костра.

Виктория благодарно опустила голову мне на грудь. Ее пальцы, слегка подрагивая, трогали мои усы.

- Уходи, я боюсь, - прошептала она.

Что я мог ответить? Наверное, то же самое. Но, с лицемерной медлительностью, я взял сигарету и стал шарить по столу в поисках зажигалки. Виктория отвернулась к стене и, скорее всего, сделала вид, что заснула. Я оделся и вышел на улицу. Стремительно темнеющее небо швыряло редкие, похожие на мотыльков, снежинки. Порыв ветра, не дав им опуститься на землю, подхватил и понес маленькие белые комочки по только ему одному известному маршруту.