Темнота внутри тебя

От автора

Идея этой вещи привязалась ко мне сразу после прочтения пятой ТГ. После шестой стала ещё сильней. Седьмая, пожалуй, перечеркнула сюжет, но всё-таки неизбежность здесь описанного не отпускала. Я наслушалась «Сектора Газа» про сожжённых ведьм, начиталась Проханова и Пуллмана и всё же рассказала эту историю. Прошу строго не судить, первый раз в жизни отважилась на эротический рассказ. И, наверное, последний, а то будет всё время одно и то же. Действие происходит на Найде, поскольку в моих мирах в России нет волшебных школ – каждый русский владеет немыслимыми способностями, но не подозревает об этом…

Мир рассказа, кроме Урфины и её матери (перекочевавших, кстати, из моих фанфиков «Шах королевой» и «Озма»), принадлежит Дмитрию Емцу, я только взяла поиграть:

Таня Гроттер – 14 лет, девочка-волшебница, родители убиты злой колдуньей Чумой-дель-Торт, сейчас учится в школе для трудновоспитуемых юных волшебников «Тибидохс» на белом отделении, хотя на какое-то время её за провинности переводили на тёмное.

Гурий Пуппер – 18 лет, звезда английской спорткоманды, сирота с огромным наследством. Ненароком был приворожен к Тане и с тех пор преследует её своей любовью.

Ванька Валялкин – 14 лет, одноклассник и друг Тани, давно и преданно в неё влюблённый.

Пипа (Пенелопа) Дурнева – 14 лет, двоюродная сестра Тани, выросшей в семье родителей Пипы. Влюблена в Пуппера. Недавно у Пипы обнаружилась интуитивная тёмная магия, и её взяли в Тибидохс.

Гробыня Склепова – 16 лет, одноклассница Тани и Ваньки, соседка Тани по комнате. На некоторое время теряла магические способности и жила в мире обычных людей («лопухоидов»). Надеется охмурить Пуппера и завладеть его деньгами.

Дуся Пупсикова – одноклассница Тани и Ваньки, глупенькая и влюбчивая.

Древнир – давно покойный великий волшебник, основатель магического мира. Почитается как высшее существо.

Волшебное кольцо – главное средство сотворения магии. У белых магов кольца выбрасывают при совершении заклинания зелёные искры, у тёмных – красные. В кольце Тани живёт дух её прадеда Феофила Гроттера.

Чёрные Шторы – слабый биоэнергетический вампир. Питаются снами спящих под ними, а потом показывают эти сны кому можно и кому нельзя.

Первая бесконечная ночь

Таня проснулась с необычным ощущением. Внутри неё, в низу живота, пульсировало и взрывалось, почти причиняя боль…

Природа этого не была для неё загадкой. Ещё в далёком детстве Таня научилась простым сокращением мышц и усилием воли пронзать себя изнутри маленькой молнией… И смешно было, и противно, когда заметишь ненароком, как Пипа, перевернувшись на толстое пузо, елозит по подушке, пыхтит и целует фото Пуппера…

Таня никогда не гонялась за этим. Ну, в последние годы брала иногда у Дуси и даже у Гробыни маленькие книжки с розами, красавицами и их кавалерами… Сквозь ресницы, жмурясь и краснея, читала оные сцены, и они её волновали… Но про себя с Ванькой она никогда в таком ключе не думала.

Вот про Пуппера… Сердце Тани стукнуло, по телу пошла волна страха, бывшего одновременно полнотой жизни. Таня поджала губы и фыркнула. А с чего вообще этот полёт её тела? В своих снах она не могла вспомнить ничего такого…

Таня запрокинула голову и покосилась на Чёрные Шторы. Те увидели, что она не спит, и немедля начали прокручивать кино, почти, впрочем, неразличимое из-за темноты. Вроде всё как всегда, обычная маго-жизнь…

Зато какое-то шевеление происходило возле кровати. А Таня точно знала, что в комнате одна: Пипа уже переселилась от неё, а Гробыня возвращалась только утром… Девушка не смогла ничего разглядеть, но почувствовала: что-то, тёплое даже сквозь одеяло, коснулось её руки. Таня выпростала из-под одеяла вторую руку, протянула вперёд – и коснулась чьих-то волос, растрёпанных, но очень мягких… Ощутила шелковистое касание и нежное покалывание, как от молодой травы. По телу от руки пошла дрожь, словно Таня прямо пальцами пила газированную воду…

– Кто здесь? – она уже знала ответ. Она вспомнила его прикосновения. Ведь они были неприятны только её сознанию… Потому что он… И без спросу… Но от его пальцев оставались огненные следы, горевшие даже сквозь ткань… А что до него так приятно дотрагиваться – она даже помыслить не могла… Нет, могла, но ведь это было под магией вуду… А сейчас… Во имя Древнира, что происходит? Почему она не убирает руку и не гонит этого человека?

Гурий извернулся под Таниной рукой и припал губами к нежной коже запястья. Выше… выше… до локтя… и назад, прокладывая влажную дорожку языком… Таня замерла, прислушиваясь к своим ощущениям.

Всё не так, как она могла себе представить. Её касается нечто горячее и абсолютно бесформенное… а потом твёрдое, но не мокрое, а мгновенно пересыхающее…

Его губы впились в её ладонь, послав молнию вглубь её существа. Она по-прежнему его не гнала и не говорила ни слова. Во внезапном осознании того, что «можно», она обняла Гурия свободной рукой, взъерошила волосы на затылке, уткнулась лицом в его макушку… И оказалась в его объятиях.

Теперь его голова была у неё на груди. Таня спала в футболке и трусиках. И сейчас сквозь тонкую ткань ощущала его дыхание. А он, наверное, слушал, как бьётся её сердце…

– Посмотри на меня, – нарушила она молчание.

– Таня… Ты меня не угоняешь? – держа её за плечи, он смотрел ей в лицо. Очки он, видимо, снял ещё перед тем, как упасть на колени. И глаза его сверкали в полумраке жёлтым огнём, как у голодного кота.

– Раз до сих пор не прогнала – так и не прогоню уже! – жутко не хотелось, чтобы он её отпускал… – Ты как сюда попал-то? Прошмыгусом?

– Походительно… И входы в комнату заговорил… Таня… эта ночь будет тысячу часов, я так сделал…

– Прям вот так… Вот ты только не думай, что ты меня завоевал. Я так сама хочу! Да встань ты с колен, чудик!

Теперь они сидели рядышком на кровати, ногами на пол, руками крепко обняв друг друга… Танина голова покоилась на плече Гурия, и ничего естественнее в мире быть не могло… Их тела идеально подходили друг к другу, каждым изгибом, каким пока соприкоснулись…

Запрокинув голову, Таня ждала его поцелуя – первого в своей жизни. Его губы уже касались её волос, щёк и ушей, словно маленькие зверюшки нежно тыкались мордочками. Несколько раз и она возвращала Гурию такие поцелуи. Но ждала.

Он нерешительно поцеловал её в уголок рта. И отстранился. «Ну, а дальше? » – мысленно возмутилась Таня.

На третий раз Гурий решился. Не было полёта к звёздам, не было огненных искр. Ощущения у Тани остались малопонятные. Не то чтобы она была разочарована – может, просто не распробовала… Хотя, зная, что так надо, да и не понимая, как можно по-другому, пыталась ему ответить. Открыла губы навстречу, коснулась язычком – как котёнок, или нет, как маленькая змейка… Тонко, остро, обжигающе.

Кто был взволнован до самых глубин своего существа – так это Гурий. Оторвавшись от девичьих губ, он несколько минут приходил в себя, возвращался на землю.

В Таниной голове кружились обрывки мыслей. Первый раз… большой день… Будет ли утром всё читаться по её лицу? Да и когда оно будет, это утро, и что ещё до тех пор произойдёт? Ей было жутковато, она понимала, что ступила за опасную черту. Но всякие «разве можно? » и «что ты делаешь? » оставались на уровне мыслей, она не могла, не хотела протестовать… Она прижималась к нему, жмурясь от блаженства…

– Таня… Кто тебя научил? – ревниво спросил Пуппер, как только снова обрёл дар речи.

– Чудик… – хохотнула она. – Никто не учил, просто книжки читала…

– А этот твой… Джон с ужасный русский фамилия?..

– Знаешь, у меня к нему ничего, кроме дружбы, – Тане было легко это сказать. Она чувствовала, что говорит чистую правду. – Он меня спасал, я его спасала, мы вместе кого-то спасали… Он хороший парень, но только… Сердце у меня не бьётся, когда коснёшься случайно его руки… Да я тебе, Гурик, больше скажу. Он мне нравился от головы. Понимаешь, от разума. Я привыкла думать, что Ваня моя пара, что рано или поздно я подвигну его на решительные действия… Но всё это… знаешь, так. Чтоб было. А сидеть мне приятно с тобой, прикасаться к тебе.

– А раньше ты меня угоняла…

– Раньше было рано. И я просто боялась. Теперь как раз…

Она потянулась к нему – может, на второй раз ей больше понравится?..

Справедливости ради надо сказать, что во вкус Таня вошла где-то на седьмом поцелуе. Тогда её начало пронзать молниями и захотелось, чтоб это подольше не кончалось…

Утро никогда не настанет. Не надо, чтоб оно наставало.

Гурий сегодня был молчалив, планов не строил, про свадьбу и своих тёток не говорил. Изучать Таню ему было гораздо интереснее. Наконец она не просила убрать руки, и он мог гладить её колени, её ноги, насколько они были открыты… И ей это нравилось. Пальцы у него были нежные, щекотные, и Таня вздрагивала каждый раз, когда они, словно невзначай, заходили на внутреннюю сторону бёдер… Она сидела спокойно, без напряжения, не сжимая колени, но и специально не разводя, и млела, и жадно анализировала свои ощущения. Её рука гладила Гурия по стриженому затылку…

– Я люблю тебя, – шепнула Таня искренне.

Пуппер вздрогнул всем телом, полыхнул ей в лицо засиявшими глазами. Ловко подхватил Таню под коленки и усадил на колени к себе. Осторожно, словно снимая напряжение, погладил по спине. Потом повторил пальцами надпись на футболке, задев обе маленькие твёрдые вершинки. Таня тихо ахнула. Поймала его руку и прижала к сердцу, и накрыла его ладонью небольшую свою крепкую грудь…

– Ты что?.. – он взглянул на неё с какой-то даже опаской.

– Ничего, – она только рассмеялась, прижмурила бирюзовые глаза и зарылась лицом в его волосы. Ей было хорошо и не страшно. Только смущалась она до невозможности, ощущая под собой что-то живое и твёрдое…

Гурий, осмелев, целовал её в шею, касался языком, а руки его гладили её грудь, мысли-заклинания выращивали розы на месте дурацкой надписи с рекламой «Носков Секонд-Хэнд»… Потом губами, как телёнок, он обрывал наколдованные лепестки, они летали по комнате, рассыпаясь ослепительными розовыми искрами…

Таня закрыла глаза. Тонкая ткань почти не была препятствием, пропуская тепло и ласку. Тане казалось, что от сосков внутрь её тела уходят два пылающих острия и сходятся где-то там, в самом центре её существования… Ей не хватало воздуха. Искры садились ей на ресницы, на веки и не хотели гаснуть…

Чистой ли, нет ли была та сила, которая вела их – но им обоим было уже не остановиться.

Рука Гурия скользнула к Тане под футболку. Начала снова с того, что погладила по шелковистой спинке. «Вот, меня уже раздевают…» – отстранённо толкнулась в Танино сознание мысль…

Нагая девичья грудь легла в горячую мальчишескую ладонь. Таня даже удивилась: неужели может быть ещё лучше, чем уже было? Он трогал её сначала нежно и бережно, потом всё смелее, сжимая и лаская обе половинки её прелести, обе вершинки её счастья… Наконец открыл все эти сокровища своему жадному взору. Таня почувствовала ночную прохладу – и, почти сразу, его горячие губы. Ощущение счастья от этих ласк граничило с болью. Тане хотелось закричать, и крик беззвучно застыл на полуоткрытых губах…

– Тебе хорошо? – спросил Гурий, отстраняясь.

– Хорошо… – выдохнула она, совсем слабая в его объятиях, позволяя ему снова ласкать её, целовать одну грудь, гладить другую, а свободной рукой касаться колен…

Какие же у него руки, просто с ума сойти! Когда он успел… Она всё-таки решила спросить:

– Гурик, а у тебя девчонок много было?

– Были, разные, – неохотно ответил он. – Фэн. Крейзи. Такой, как ты, не бывает.

Тане стало противно. Но лишь на секунду. В следующее мгновение она поняла, что ей всё равно. «Зато я буду последней! » – самонадеянно подумала она. А вслух сказала:

– Ладно, проехали! А вообще, Гурик, я бы тоже хотела тебя приласкать…

Она потёрлась щекой о его грудь. Ужасаясь собственной дерзости, проникла пальцами под рубашку, по две стороны одной пуговицы, коснулась его кожи. Гурий улыбнулся магнетической, почти не видимой в полумраке улыбкой и неторопливо расстегнулся. Таня уткнулась лицом ему в грудь, пытаясь услышать биение сердца. Порадовалась про себя: хорошо, что он не мохнатый, как медведь или леший! Поцеловала в ямку между ключиц, ту, что обычно открывает незастёгнутый воротник, ту, куда – Таня много раз видела и фыркала – украдкой целуют фотографии разные фанатки. Видимо, воображают себе то, что она, Гроттерша, сейчас делает…

Тане хотелось, как описывают в книгах, поцеловать его соски, как он целовал её. Ему должно быть это бесконечно приятно… И она исполнила своё желание, припадая губами, дразня язычком. И сначала ей казалось, что ему просто щекотно. Но вскоре она была вознаграждена глухими стонами и невнятными словами, в которых признала: «Ещё! Ещё! »

Целуя его в грудь, Таня почти сползла с Гуриевых колен на пол. Но, конечно, Пуппер подхватил её, откинулся вместе с ней назад… Теперь он, в расстёгнутой рубашке, лежал на спине, а Таня, чью наготу опять прикрыла футболка – практически на нём. Он обнимал её, гладил по спине и ягодицам, она прижималась к нему, ощущала и смутно осознавала, как сильно он её хочет…

– Таня… о-о… не так жарко!.. Давай ляжем… в длину кровати…

Лежать «в длину», то есть вдоль, было тоже не очень удобно – не хватало ширины. Приходилось тесно прижиматься друг к другу. Рука Гурия снова скользнула к Тане под футболку. Девушка выгнулась, приподнялась и вскинула руки. Парень устремил на неё вопросительный взгляд. Она зажмурилась и нырнула вниз, оставив в пупперовских руках застиранную футболку со светящимися кое-где цветами.

Гурий выпутался из рукавов рубашки, и два юных полунагих тела сплелись в объятии. Таня на миг увидела себя со стороны. Стало стыдно. Валяется тут в одних трусах, которые, к тому же, страшней войны…

Угрызения совести вылились лишь в то, что Таня одним щелчком пальцев и слабенькой искоркой погрузила комнату во тьму. Потом запихала волшебное кольцо поглубже в прикроватную тумбочку. Всё это было достаточно глупо. И Пуппер себе в ночном зрении не откажет, и от прадеда Феофила не скроешься… Но всё же так было спокойнее.

Они целовались и ласкались, узнавали друг друга, поражались, насколько им друг с другом удобно и хорошо. Неизвестно, какими заклинаниями Гурий держал себя в руках, но торопить события ему не хотелось. Куда спешить, если время остановлено, если никто их не найдёт? А для неё, для объекта его желаний, всё в первый раз, ей же страшно…

Таню и впрямь познабливало от страха перед неизбежным, и она грелась ласками Гурия. Расслаблялась под его руками, гладившими её по спине. Тёплая ладонь задержалась в прогибе и вдруг скользнула в трусики. До «вторых девяноста» знаменитого стандарта Таня давно доросла и знала, что Гурию сейчас приятно мять её и трогать… Он легко повернул её на бок, она прижалась к нему крутым бедром, они сплелись ногами, и Таня поняла, что свои фирменные штаны Пуппер уже куда-то задевал. Она льнула к нему бесстыдно, вся, всей длиной, чувствовала, что ещё немного – и она получит маленький взрыв внутри.

– Я с ума сойду… – вырвалось у неё.

– Нет. От этого ты с ума не сойдёшь.

Сильные руки отстранили её и уложили на спину. И – наконец! – пальцы коснулись там, где ещё не касались. Таня подалась вверх и пошла, и пошла навстречу умелым ласкам, извиваясь по-змеиному, ужасаясь себе и ожидая вершины…

Это было не так сильно, как во сне, но зато это было взаправду. Она застонала тихонько и замерла, с закрытыми глазами и полуоткрытыми губами. Там, под пальцами Гурия, продолжало сокращаться и пульсировать, разгоняя по всему телу затихающую волну.

– Спасибо! – Таня подумала, что сказать это стоит.

Дальше была её рука на нём – он сам её туда положил – и большое, очень твёрдое и горячее в этой руке… Ещё дальше Гурий уже лежал на ней и лихорадочно вспоминал заклятие против боли, но вспомнить не мог… Больно было, и очень, но под конец у Тани всё же возникло приятное ощущение от того, что он – в ней. И она знала, как ему хорошо, и гладила по затылку и спине, стараясь не поцарапать…

А потом она лежала и плакала, без всхлипов, слезами несолёными и ничего не значащими. Гурий шептал ей что-то, чего она почти не понимала, что-то сказочно красивое на языке оригинала… Таня в это время размышляла: сколько надо пробовать, пока боль не станет полётом?

Стала. Всего лишь на третьей попытке. После двух или трёх часов паузы, разговоров ни о чём и обо всём, поедания наколдованных конфет…От шампанского Таня отказалась:

– Бе, не люблю! – и Гурий пить в одиночку не стал.

Освещать как бы то ни было комнату Таня не позволила тоже. Хотя Пуппер и так прекрасно всё видел, и заверил свою возлюбленную, что крови было совсем мало и что вся она осталась на нём… А значит, незачем ждать несколько дней, чтобы продолжить…

Таня даже не знала, раскаивается ли в содеянном. Не могла даже отдалённо представить себе, что будет дальше… Сейчас ей просто не верилось, что всё произошло с ней. Что она так быстро научилась попадать в ритм, давать и получать счастье…

Разговаривать с иностранцем и звездой тоже было вполне можно. Сейчас, когда его мольбы уже были услышаны и он получил всё, что хотел, оказалось, что не такой уж он восторженный дурак. Даже совсем не дурак – мог бы, только добившись своего, повернуться спиной и захрапеть до самого утра, затерявшегося в бесконечности. А он кормил Таню конфетами, смешно спрашивал, чем она в этой жизни любуется… И пообещал, что она не забеременеет, пока сама того не захочет – это-то заклинание он вспомнил… И спать себе позволил только тогда, когда уверился, что научил её летать…

А Таня так и не смогла заснуть. Она пыталась устроиться поудобнее в ограниченном пространстве, прижималась к Гуриевой спине, припадала к ней поцелуями… Потом он вертелся во сне, забывал руки у неё на груди, и это было настолько приятно, что Таня боялась шелохнуться…

…Как-то очень быстро начало светать. То ли тысяча часов так быстро кончились, то ли магия потеряла силу, стоило Гурию забыться счастливым сном… Скорее всего так, потому что, несмотря на все заговоры дверей, в комнату ворвалась Гробыня Склепова во всеоружии вернувшихся магических способностей. И уставилась – сначала на Чёрные Шторы, с упоением показывавшие пупперовские сны, потом на парочку под одеялом.

Визг Гробыни был слышен по всему замку:

– Да чтоб ты вообще никогда ни с кем ничего не смог! Да чтоб у тебя крокодил родился! Вернули её на белое отделение, нечего сказать!

Пока Склепова всё это кричала и подыскивала подходящее заклинание, на шум сбежалось полшколы. Первой в комнату всунулась Пипа Дурнева, и немедленно комнату потряс взрыв интуитивной тёмной магии. Взрывная волна подхватила красные искры, наконец полетевшие из кольца Гробыни, они закружились, распались… В грозовом воздухе повисли огненные буквы:

«Отныне каждый из вас, Татьяна Гроттер и Гурий Пуппер, сможет любить только того человека, который станет его смертельным врагом! »

Вторая бесконечная ночь. Через десять лет

Город назывался длинно и царапуче – Днепроежовск. Патер Грегор, щуря близорукие глаза, ещё раз перечитал отчёт тамошней католической миссии. На плечи его, двадцативосьмилетнего, прошедшего большой путь в Африке, ныне переложили спасение душ в Богом забытом уголке Земли…

Досье на православных священников города Грегор листал невнимательно. Восточная церковь беззуба и мягкотела, куда ей супротив Ватикана? А вот сатанинская секта – это серьёзнее. Как пишет его предшественник, у ног дьяволицы полгорода. Она молода и греховно прекрасна, зовут её простенько и со вкусом – Тиранья. Эдакий гибрид тирании и пираньи. Она является перед народом без одежд, и дальше начинается такая вселенская оргия, что черти в аду пляшут от радости, а святые в небесах умываются кровавыми слезами…

…Первый день на украинской земле прошёл тихо. Патер Грегор принял дела. Сказал проповедь горстке славян с рабскими глазами. Даже поляки со своим гонором – всего лишь дикари и рабы. Слушала местная община не особо, торжественная и мрачная латынь никого не захватила… Грегору не дано было увидеть, что в глазах местного населения – далеко не только равнодушие и непонимание, но и скрытая враждебность…

Он вышел из костёла на улицу, поглазел на ближайшую православную церковь. Зацепил взглядом молодого, блондинистого отца Иоанна с бородой такой белой, словно он наелся сметаны. Оба священника на мгновение встретились глазами. В воздухе мелькнуло что-то неуловимое, словно когда-то эти двое знали друг друга. Мелькнуло – и исчезло. Отец Иоанн ушёл по своим делам, а патер Грегор уставился на матушку, вышедшую кормить кур. Согласно досье, звали её Ульяна. Но ведь Грегор прекрасно помнил её по Африке. Тогда эта принцесса цвета кофе с молоком носила имя Урфина Джа Мохили и бросалась в святого отца апельсинами, когда он пытался объяснять ей начала христианской веры. Мать Урфины, толстая добродушная негритянка, работала в детской больнице, а об отце никто никогда не слышал. Рассказывали, что мамаша в молодости была ещё бесшабашнее дочки, и в доказательство трясли нашумевшей когда-то книгой Хламса «Сердце узурпатора». Патеру Грегору это было неинтересно. Убедившись, что креста на семейке Мохили нет, он на них этот самый крест поставил, определив им тёплое местечко в аду.

И вот теперь – сколько лет прошло? Восемь? – он встречает Урфину здесь, в платке и длинной юбке, чинную, тихую, странно счастливую… Грегор не ощутил зависти к православным священникам, которым жениться не только не запрещено, но даже предписывается. Женщины его не волновали. Суровое подвижничество в далёком ирландском монастыре сделало его фанатиком, и никакое африканское солнце не могло растопить этот лёд. Просто странно было, что судьба Урфины решилась именно так. Скорее она была бы на месте в греховном царстве Тираньи…

Вспомнив о дьяволице, Грегор почувствовал, как его охватывает охотничий азарт. Предвкушение нынешней ночи – загнать в угол, проклясть, сокрушить… Волею судеб сатанисты гнездились совсем рядом с католической миссией и иногда, по самым чёрным датам, собирались по ночам на кладбище, принадлежащем к церкви отца Иоанна. Как только тот их терпит все два года своего священства? Куда уже пять лет смотрят добрые католики, осеняющие своим присутствием Днепроежовск? Нет, они все ещё узнают, кто такой патер Грегор!

…Темноту над кладбищем можно было резать ножом или даже есть ложкой. На дне кастрюли чуть посверкивали огоньки свечей.

Тиранья в чёрных одеждах стояла на могильной плите. Двое сатанистов, занявшие место у неё за спиной, держали над головой дьяволицы перевёрнутое распятие. Лицо женщины не выражало никаких эмоций. Для собравшихся здесь она действительно была богиней – только вот откуда пришла?

За деревьями слышалось тихое церковное пение. Отец Иоанн и его паства творили молитву во избавление освящённого места от скверны. Однако ограничиваться этим они не собирались.

Отца Иоанна сатанисты побаивались и уважали. Несколько лет назад он, тогда ещё семинарист, оказался на кладбище, когда в секту принимали новенькую.

Нагая девушка, распяленная, как морская звезда, лежала на могильной плите. На лице её было разочарование и обречённость. Сатанисты встали в очередь к её беззащитному телу, и в руке последнего сектанта Иоанну померещился нож.

Семинарист бросился вперёд, подхватил девушку на руки – все четыре верёвки оборвались. Потом он долго отчитывал несчастную в церкви – число изгнанных бесов в городских слухах варьировалось от одного до семи. А ещё после Иоанн закончил семинарию, женился на спасённой и получил приход. Тот самый.

С той поры подраться со святым отцом стало для сатанистов делом чести (если она у них была) и частью ритуала. И они стали приходить сюда, на кладбище – раз примерно в полгода. Однажды Иоанн накостылял им их же осквернённым распятием, а в другой раз плеснул святой водой прямо в лицо Тиранье. И долго, застыв, смотрел в её расширенные бирюзовые глаза… Дьяволица после того случая долго лежала в больнице с ожогами лица. Но потом вернулась в секту всё такая же – холодная и красивая.

Из всего этого получилось, что на кладбище сатанисты ни разу никого не изнасиловали и не убили. Сегодня они вообще пришли просто так – на обычный обряд явления.

Но сегодня на сцене появилась ещё одна сила. К месту шабаша приближался католический крестный ход, не очень многочисленный и не очень дружный, но возглавляемый патером Грегором. Они шли и пели недобрую молитву, напоминая несмотря ни на что крестоносцев из фильма «Александр Невский». Они шли напролом…

А ритуал тем временем начался. Тиранья вскинула руки над головой. По её тёмно-рыжим волосам побежали языки пламени. Медленно, томительно медленно огонь переходил на её чёрное одеяние, словно расцветали невиданные цветы. И изменённым зрением патер Грегор видел: раскрываются сердца собравшихся, души летят в чёрную пустоту за перевёрнутым распятием. Из белых птиц души постепенно превращаются в жутких разлапистых тварей, в шерсти, с рыбьими хвостами, глазами на стебельках и рогами в самых неожиданных местах. А вот чего святой отец не видел – так это того, что над его головой собираются такие же покалеченные души, принадлежащие тем, кто шёл за ним и пел с ним…

Когда католики вышли из-за деревьев, Тиранья уже стояла, вся охваченная пламенем. А потом всё разом пропало, и она осталась такой, какой создала её природа. Тело её было близко к совершенству, хотя, может, ей и стоило сбросить пару килограммов…

Холодный патер Грегор уставился на неё жёлтыми кошачьими глазами. Шагнул вперёд, а Тиранья к нему. И сутана его занялась, как давеча одежды дьяволицы. И огненный шар закрыл их обоих от людей. Собравшиеся только успели услышать два почти одновременных возгласа:

– Гурий!

– Таня!

Шар оторвался от земли и рассыпался тысячью огненных искр.

Матушка Ульяна испуганно, снизу вверх заглядывала в лицо отцу Иоанну Валялкину.

Июль 2003 – март 2004