И на натуралку бывает проруха

Да, она была патологически гетеросексуальна, до невыносимости, 115-типроцентно, непоправимо. Стоп, эскулапы различных мастей! Я знаю статистику! Прошу считать эту девушку исключением из правил.

Обозначим имя. Реальное не подойдет - тезка нынешней супруги. Ах, я же уже придумывала! Мирабелла. Мультик.

Да, трудно любить натуралку, вдвойне трудно, если у самой нет опыта в постели с женщиной.

Ретроспекция:

11 лет, пионерлагерь, жара, ночь, девчоночья "палата" на четверых. В день приезда я сделалась двойным агентом: для вожатых и воспитателей - белокурый ангел, для "сокамерниц" - виртуозная матерщинница, курительница "Беломора" ("У меня в сумке, девочки, 20 пачек "Беломора", так что уж вы туда не лазьте, ладно?") и… покорительница дамских сердец. К концу первой недели на уговоры сдалась пухлая Татьяна Ладзи. Тушевалась, прикрывала ладошкой чуть обозначившуюся грудь, по временам нерешительно меня отталкивала, но затем неизменно притягивала мою голову к своей толстенькой шейке. Говорила "Ах!". Потом писала мне письма с пометкой на конверте: Я хочу тебя. Мама в ужасе отдавала мне эти трогательные писульки, вынутые ею из ящика по пути с работы. Странно, что она сейчас меня ни в чем не подозревает.

Во время процедуры с Танечкой я узнала вкус женской кожи и ее… ну, вы знаете, какая она на ощупь.   Еще я узнала, как тихо себя могут вести 11-летние девочки в 11 вечера. Нашу комнату никогда не беспокоили вожатые. Остальные две соседки напряженно вслушивались и (я уверена) вглядывались. Одной было совсем неудобно смотреть - ее кровать стояла торцом к койке-сцене.

Когда я покинула незабвенную Танечку, Лена (койка напротив, черные кудри, вздернутый нос, убийственная худоба) тихонько сказала, протягивая руку в мою сторону: "Наташа, подойди, пожалуйста, на минутку". Я подошла и была решительным движением втянута в новую постель. Так, не добравшись еще до своей, я совершила второй подвиг за вечер. Проделав еще раз этот трюк, но уже без удовольствия, я завалилась спать. Оскорбленная невниманием к своей "самой красивой в отряде" персоне, Яна (третья соседка) натужно сопела до двух часов, не давая мне заснуть.

Конец ретроспекции.

К докторам (в том числе и психологии):

не волнуйтесь, не размахивайте руками, не трясите бородами, не сверкайте праведным гневом в глазах, не тратьте пыл и сил, я знаю, что вы можете сказать по этому поводу. Выдержка из моего диплома: "Курс психологии" (перечисление разделов ея, общее время прохождение курса - три года) - "отлично".

Мирабелла появилась второй мной - все то же самое, но много лучше. Во всем. Одно существенное различие: глаза зеленые. У нее.

Я ее фотографировала, кормила в общаге салатом и везла в электричке ее неподъемный матрац. Вставляла стекла в окна ее общаговской комнаты, скупила всю "Хванчкару" в местных магазинах, научилась играть на гитаре и… ну, просто я любила ее (со всеми вытекающими отсюда).

Лирическое отступление:

"Как / страдала я / не видел ты / и хорошо"

Конец лирического отступления.

А потом был салатник. Зимой. Салат был один - зимний. В большущем тазике, на дне которого лежало много предварительно тщательно вымытых бутылок пива. Пиво, заваленное салатом, было сюрпризом для остальных одногруппниц, приглашенных на мероприятие. Но не суть. Когда все было съедено, выпито и сбегано за догонкой, Мирабелла тихонько отвела меня в сторону и шепотом напомнила, что я обещала повести ее в свою комнату (с телевизором), чтобы посмотреть какую-то "зыканскую кинуху". В толпе смотреть ее она не хотела - "Все орать будут, хрен чего услышишь". Как будто я весь вечер о чем-то другом думала! Чтобы напомнить!

Мы тихо сгинули, пришли ко мне, включили телик, не включили свет, дверь я заперла ("Пьяная-пьяная, а сообража-а-ает").

Тут надо сделать отступление для описания кровати. Помните, как выглядели сетчатые ящики из-под молока, когда оно еще продавалось в стеклянных бутылках? Хорошо, что помните. Знаете, как выглядит одиночная сеточная кровать? Без спинок. Так вот, на два ящика, спертых у соседнего магазина еще лет двести назад, кладется сетка кровати и - постель готова. Не стану об удобствах подобного места отдыха, кажется, вообразить нетрудно. Две таких конструкции были составлены в моей комнате вместе, образуя "шикарную, просторную, располагающую к любви и отдыху" двуспальную кровать. Сейчас она была завалена шубами и куртками пришедших на салатник гостей. Это для удобства - комнатки все-таки небольшие, а девушки у нас всё подвижные, им надо место, где развернуться. Вот мы и порешили, что гуляем у Мирабеллы, а одежду сваливаем у меня.

Мы поудобнее расположились на шубах, вытянули ноги к телевизору и начали просмотр. Меня хватило минут на пятнадцать. Кино было неинтересным, да и какое, к черту, кино, когда рядом лежит, чуть касаясь меня локтем запрокинутой за голову руки Мирабелла - "огонь моих чресел", мое ежедневное и еженощное безумие, мой мотор, моя слабость и мой восторг!? Она напряженно пялилась в телевизор, пытаясь не уснуть и не желая признаться, что кино действительно неинтересное. Я двинулась на… сколько? на полсантиметра ближе, чтобы ее локоть при выдохе не отодвигался от меня. Она чуть отстранила голову. Еще пять минут. Я - на сантиметр. Она - не заметила. Еще пять. Я - уже намного ближе. Я уже касаюсь ногой ее ноги. Она вдруг исчезает взглядом из телевизора и я замечаю, что он блуждает - она в раздумье. Все, я больше не могу. Привычное от ее близости нытье в низу живота достигло острого, невыносимого состояния. Я приподнялась на локте и безумно медленно, чтобы не спугнуть, приблизилась к ней.

У нее было время подумать. Мы были не настолько пьяны. Она всегда знала, что я люблю ее. Она могла вскинуться и убежать. Она могла послать меня на ***. Она могла просто сказать "я не хочу".   Это была не первая моя попытка, в конце концов! Раньше все заканчивалось тихим, но решительным и бесповоротным "не надо".

Не знаю, что случилось теперь. Она - ладошкой мой затылок - и вниз, по волосам, по шее, по спине.

"И нет на свете кушанья / вкуснее женских губ"

Я раздела ее и собиралась уже подохнуть от счастья, но она все продолжала целовать меня, не давая уйти в астрал. Я выдохнула, вытолкнула, родила свое так долго запираемое внутри "Люблю". Она поймала слово губами и смаковала его:

- Любишь?

- Люблю.

Кажется, я впервые не замечала времени. Правда, не знаю, сколько прошло. Утомленная и прекрасная, она гладила меня по голове и неотрывно смотрела. В глаза. Проводила пальцем - от самой моей шеи, по груди до живота и останавливалась, а потом - обратно вверх. Я думала, вот оно, наконец-то, теперь все будет иначе. Теперь все изменится, я перестану грызть подушку по ночам и биться в истерике, я буду солнцем, я буду ярче всех, потому что самая прекрасная женщина на земле - моя, со мной, во мне. Она засыпала на моей руке, тихо опускаясь туда, куда доступа нет никому.

Неожиданный оглушительный раскат грома, бьющееся стекло, гонг, колокол, взрыв, стрекот пулемета - стук в дверь. Да, да - одногруппницы. Да, за шубами. Вы че там, спите?

Так быстро я не одевалась никогда. Думаю, она тоже. Изображая сонное лицо, я мямлю:

- А мы тут кино смотрели, только такая скукотища, что заснули. Шубы? Берите, девчонки, берите. Ни фига вы насинячились! Ага, до завтра. Не цепляйте никого по дороге. Если что - бейте в пах. Пока!

Она ушла к себе. Сон как рукой долой. Я ходила по комнате вперед-назад, пьяная от нее и алкоголя, растрепанная и полуодетая, и, кажется, говорила спасибо господу или кому-то еще.

А утром она исчезла. Из моей жизни. Она говорила со мной так, что мне хотелось помереть на месте - сухо, как с едва знакомой. Сожалела? Наверное. В любом случае, мучить ее разговорами было нельзя. Она не из тех, кого можно заставить что-то делать. Не знаю, что она там думала, наверное, клялась себе никогда больше не повторять ничего подобного, не пить много, не спать с женщинами, не жалеть, не сочувствовать, не прислушиваться, не… Не знаю.

Это не все о Мирабелле, но это все.