Нимфа

Эллен с блаженным стоном потянулась и открыла глаза. Радостно улыбнувшись новому дню и солнцу, щедро льющему свои лучи в окна, она встала и накинула полупрозрачный розовый, отделанный страусиными перьями и перламутровыми бусинками, пеньюар прямо на голое тело.

С чашкой горячего кофе подошла к окну и, отодвинув занавеску, выглянула на улицу. Взгляд голубых, что весеннее небо, глаз Эллен задумчиво скользил по крышам соседних домов, по стройке под окнами и мужикам в оранжевых касках, по спешащим людям и дворничихе, метущей улицу… и вдруг остановился на заводской трубе, гигантским, вечно возбужденным фаллосом устремленной в небо. «И почему я раньше этого не замечала? » – подумала Эллен и, поставив обиженно звякнувшую ложечкой чашку на подоконник, распахнула пеньюар.

Не спуская глаз с трубы, Эллен пальчиками начала ласкать истомленное, жаркое после ночных снов лоно. Большой, гигантский… Вверх, выше, глубже! Куда там нефритовым столбам! Внезапно в голову Эллен пришла мысль, что если кто-нибудь из строителей поднимет голову… Девушка сладко застонала, представляя жадные взгляды, выгнулась, прижалась грудью к стеклу. Кофе остыть не успел…

Эллен убрала волосы в аккуратный пучок на затылке и, бросив последний взгляд в зеркало, выскочила из дома. На скамеечке у подъезда сидели двое, потягивая утреннее пивко. Пили, видно, давно - не один год. Она – с плетеной авосечькой на коленях и шапкой-петушком на голове, он – в резиновых сапогах и ядовито-розовом свитере с плейбойным зайчиком на груди.

Перед мысленным взором Эллен замелькали картинки: она и фотограф «Плейбоя», голубой дым и яркий свет софитов, она сжимает грудь и проводит язычком по губам, он (конечно же, вожделеющий) щелкает фотоаппаратом, снимая из разных ракурсов, подходя все ближе и ближе… Ее фото на обложке, и все мужчины во всех городах с огнем во взоре глядят на нее, и совсем еще юные мальчики, запираясь с журналом в ванной…

Потом Эллен увидела себя и того, в плейбойном свитере, в парадной, на заплеванных окурками лестничных ступенях… Свои ноги у него на плечах… Потом они втроем  с авосечькой… Чьи-то неторопливые шаги на верхних этажах… Эллен мотнула головой и взглянула на часы: уже опаздывает! Торопливо застучала каблучками по направлению к автобусной остановке.

Красный сигнал светофора. Оглушительный рев слева. Эллен повернула голову и заалела: сверкание никеля ослепило ее. И завертелось, закружилось! Он, не снимая с нее трусиков, входит сзади – грубо, без ласк. А она, вцепившись в кожу сиденья, и стонет, и вздрагивает, и кричит! Он раздвигает ей ноги еще шире и хлопает ручищей в перчатке по ягодицам, словно норовистую лошадь… Зеленый. Сверкающий монстр, взревев на прощание, скрылся за поворотом.

На остановке рядом с Эллен стояла дама, держа на поводке маленького пекинесика. Песик смотрел на девушку, влажно блестел носиком и часто дышал, высунув розовый язычок. Эллен сморгнула. «Хм… Пожалуй, не сегодня».

Двери автобуса с шипением закрылись. Эллен, притиснутая бабкой необъятных размеров, взялась за поручень. Гладкий металл. Она провела рукой вниз, а потом снова вверх. Это уже был не поручень, а блестящий, полированный шест стриптизерки. Заиграла музыка (ну, что-нибудь вроде “American woman» Ленни Кравица). Эллен рывком распахнула блузку – пуговицы брызнули во все стороны – и, зажав шест между ног, прокрутилась вокруг него. Раздался одобрительный свист и аплодисменты. Юбка упала на пол. Оставшись в малюсеньком серебристом бикини, Эллен прижалась к шесту спиной, тряхнула головой, и волосы волной рассыпались по плечам, превратив ее в настоящую львицу. Следуя ритму музыки, она, виляя бедрами, пошла по проходу между кресел, сдернула с себя лифчик и бросила его в беснующуюся публику. Играя с сосками, подошла к водителю: лишь он будет удостоен приватного танца. Извиваясь, Эллен села к нему на колени, почти коснувшись полной грудью его лица. Водитель в оцепенении не осмеливался до нее дотронуться. Эллен повернулась к нему спиной и, выгнув спину, развязала одну из завязочек на трусиках… И тогда он не выдержал – сорвал с нее этот маленький треугольник блестящей материи и, раздвинув ее бедра, припал губами к ее губам – алеющим и влажным от желания…

- Девушка, вы на следующей выходите? – прогнусавил кто-то над ухом.

Волной пассажиров Эллен вынесло на улицу.

Поглядывая на часики, девушка быстро вбежала по лестнице и взялась за ручку входной двери. Ручку венчала бронзовая луковка с маленьким шариком на верхушке. Эллен остановилась на полушаге, медленно провела пальцами по луковке и погладила шарик. Облизнула губы.

Под ее пальцами был сосок – топорщащийся от нетерпения, острый, желающий, требующий. Эллен с улыбкой сжала его посильнее и отпустила. Вздох сказал: «Еще! » Эллен оглянулась на свою пленницу, привязанную к кровати. Девушка с закрытыми глазами кусала себе губы. Эллен снова погладила сосок, потом наклонилась и взяла его губами, чуть прикусила. Тем временем ее рука медленно опускалась вниз, туда, гда слились воедино огонь и вода. Ее пленница, застонав, приподняла бедра, потянулась к руке, так жестоко не торопящейся поскорее преодолеть свой путь. Эллен провела язычком вокруг соска…

- Кхм.. С вами все в порядке?

Эллен убрала язык и резко выпрямилась.

- Доброе утро, Петр Константинович! – заставила себя широко улыбнуться она.

- Доброе утро, Леночка,..- Петр Константинович еще раз кашлянул и вошел в дверь.

Идя следом за ним, Эллен вспомнила про глубокое кожаное кресло в его кабинете. «Пусть немолодой, - подумала она, - ну и что? Будем пить чай по-французски». И она улыбнулась, представив Петра Константиновича, постанывающего и откинувшегося в кресле, и себя – с задранной юбкой, стоящую перед ним на коленях и томно прихлебывающую горячий чай из посеребренного подстаканника.

Табличка на двери гласила: «Клиническая лаборатория». Впереди был рабочий день. Эллен представила, как хорошо намыленный ершик с трудом протискивается в узкое горлышко колбы… Мммм!.. и обратно. Оооо!!!