Наручники

НАРУЧНИКИ

Она познакомилась с ним в автобусе. Нет, в автобусе она впервые увидела его. И даже не так. Это он впервые увидел ее в автобусе, а она почувствовала его взгляд и обернулась, но... не заметила его. Увидела она его чуть позже и только со спины, когда он, протискиваясь к выходу, одной рукой на минутку прижал ее к себе, другой рукой сжал ее ладонь и, не оборачиваясь, вышел из автобуса. А потом пошел куда-то по своим делам.

Когда она обернулась, чтобы посмотреть, кто же это был, она увидела только черноволосый коротко стриженый затылок, маленькие прижатые к голове уши и широкие плечи. В автобусе было много народу, и разглядеть что-то еще с того места, где она стояла, было невозможно.

И еще она запомнила неожиданно приятное ощущение, которое оставил короткий контакт с его телом – ощущение уверенного и сильного мужчины рядом. Контакт, который, казалось, прервался раньше, чем она успела его осознать и оттолкнуть. И это заставило ее на минутку пожалеть о чем-то, чего она пока еще не успела понять.

Она терпеть не могла любителей потереться о женщину в тесноте общественного транспорта, но тут этого не было. Прикосновение мужчины не было ни суетливым, ни навязчивым. Оно было уверенным и спокойным. И он не обернулся, чтобы посмотреть на нее, просто пошел по своим делам.

Она все еще переживала свое неожиданное приключение, заново восстанавливая в памяти ощущение упругой плотности его тела и тепла уверенно прижавшей ее руки, как вдруг сообразила, что что-то сжимает в ладони, которую он ей закрыл. Она подняла руку и открыла ладонь. Там лежал небольшой сложенный листок бумаги. Она взглянула, не смотрит ли на нее ее мама, рядом с сиденьем которой она стояла, и развернула листок. Там был написан ряд цифр и имя – Михаил.

Это был номер его телефона. Паста, которой была написана записка, была еще совсем свежая и местами размазалась от пота ее внезапно взмокшей ладошки.

Марина (ее звали Марина) разволновалась. Больше всего ей сейчас не хотелось, чтобы происшествие заметила мама. Она быстро спрятала записку в сумку, решив позже рассмотреть ее во всех подробностях.

Марине было почти 17 лет, и они с мамой возвращались домой от портнихи, которая шила Марине выпускное платье. Конечно, можно было купить что-то готовое или надеть что-то из того, что у нее уже было, но мама захотела так, и Марина, чтобы не осложнять себе жизнь, не стала сопротивляться. А за это мама согласилась с Марининым фасоном.

Марина не была особенно красивой – обыкновенная, как все. Чуть выше среднего роста, довольно крепкая в кости, талия у нее была не слишком тонкая, хотя и бедра еще не стали слишком широкими. У нее были высокие скулы, не очень большие серо-голубые глаза, и большой рот с пухлыми губами бантиком, за которые одноклассники прозвали ее лягушкой. Она не обижалась, лягушка – так лягушка, главное, что приятели. И волосы у нее не были особенно красивыми, не слишком светлые и не слишком темные. Обычно она накручивала их на крупные бигуди, чтобы они имели хоть какой-то вид, и тогда они локонами обрамляли ее лицо. Единственное, что, пожалуй, выделяло ее в толпе, кроме ее губ, которые всегда казались чуть-чуть приоткрытыми в самой серединке, было выражение ее лица, часто становившееся мечтательным, о чем она сама и не догадывалась, и слишком большая для ее возраста грудь – она носила лифчики уже третьего размера. Из-за этого она выглядела года на три старше, чем была на самом деле.

Всю дорогу домой ее бросало то в жар, то в холод. Она снова и снова вызывала в памяти ощущение примкнувшего к ней мужского тела, которое испытала в момент, когда незнакомая рука легла ей на живот и прижала к хозяину этой руки, и пыталась представить себе, каким же был человек, сделавший это и оставивший ей свой номер телефона? Определенно, он был старше ее. Его рука была мужская, взрослая, но больше ничего она не помнила. Ощущение уверености, спокойствия, тепла, силы – и все.

Несколько дней она думала, позвонить или нет? Подружкам она не сказал ни слова, о родителях и говорить нечего. Она прекрасно понимала, что бы они сказали, расскажи она им о происшедшем.

В конце концов, ближе к концу недели она решилась позвонить.

– Да? – ответил спокойный голос.

И тут она растерялась. Она совершенно не подумала, что сказать и как представиться. Как вообще объяснить, кто она такая и почему звонит?

– Я... Это Михаил? – наконец произнесла она, – это Марина, из автобуса, – и растерялась совсем.

– Мариночка! – обрадовался голос, – ты откуда звонишь?

– Я… из автомата, на остановке, - сказала она.

– На какой остановке? – спросил голос, и она ответила.

Она уже совсем ничего не понимала, ни зачем она позвонила, ни о чем весь этот странный разговор. Больше всего ей хотелось сейчас же бросить трубку, убежать и навсегда позабыть о происшедшем, но что-то не давало ей это сделать. Этим «что-то» было запавшее в душу ощущение надежного и сильного мужчины рядом, которое она на минутку испытала в переполненном автобусе, и которое не имело ничего общего с тем, что она чувствовала, когда по вечерам или после вечеринок целовалась со сверсниками.

За прошедшую неделю, оставшись одна, она не раз старалась снова вызвать у себя это ощущение, и с каждым разом все тяжелее становилось у нее в груди, и все сильнее странное ощущение разливалось по всему ее телу, охватывая ее от живота, где тогда лежала его рука, до кончика пальцев и до самых пяток.

– Через двадцать минут, – сказал голос и положил трубку.

Она так и осталась стоять, держа в руках телефонную трубку и еле переводя дыхание от этого короткого разговора.

Потом она положила трубку, придирчиво осмотрела себя в зеркальце и стала думать, что дальше?

Правильнее всего было бы уйти и не рисковать влипнуть в неприятности, встречаясь с незнакомым человеком, но… сейчас день, вокруг много людей, и она ведь с ним никуда не поедет, она же не дура! К тому же ей опять стало тяжело дышать и беспокойно в собственном теле.

Марина купила мороженное, чтобы немного успокоиться и остыть, и стала ждать. Единственное, что продолжало ее беспокоить, так это то, как она его узнает, и какой он из себя.

Как раз в тот момент, когда она доела мороженное, возле остановки остановилось такси, из него вышел улыбающийся мужчина и направился к ней.

У нее перехватило дыхание. Она мгновенно вспотела, особенно между ногами, и она сделала шаг, чтобы там оказался воздух и хоть немного высушил пот.

– Привет, Мариночка! – весело сказал мужчина, и она ответила ему в тон:

– Привет! А ты быстро, еще 20 минут не прошло!

Он рассмеялся, поддерживая тон встречи хороших знакомых, и они пошли по улице, вроде бы непринужденно разговаривая и постепенно знакомясь.

Он и в самом деле был намного старше ее, ему было 32 года, и он недавно развелся. С женой, он сказал, они расстались спокойно, на самом деле их давно уже ничего не связывало, но у жены осталась его дочь, о любви к которой он, впоследствии, вспоминал каждый раз, когда хотел поставить Марину на место или вылить на нее ведро холодной воды.

У Михаила и в самом деле были странные уши – маленькие, расплющенные и плотно прижатые к голове. Когда Марина спросила его об этом, он рассмеялся и рассказал, что в свое время серьезно занимался классической борьбой, а при этом первая травма, которую получают спортсмены – сломанные при захвате уши. По этому признаку можно так же безошибочно узнать борца, как по сломанному носу – боксера.

Услышав об этом, Марина невольно прижалась к его руке, и что-то сжалось у нее в животе. Михали взглянул на нее, улыбнулся, на минутку обнял за плечи, а потом пошел дальше, держа ее за руку и продолжая разговаривать, как будто ничего не произошло.

Он действительно был большой, взрослый и сильный. Уйдя из большого спорта он не перестал заниматься собой, а продолжал регулярно посещать спортзал, поэтому все его тело было крепким и мускулистым, что под одеждой производило впечатление громоздкости и силы. Спина у него была ровная, он не сутулился даже, когда сидел, и голову он держал высоко, что производило бы впечатление надменности, если бы не спокойно-дружелюбное выражение его лица.

Несмотря на его достаточно большой вес, походка у Михаила была мягкая, кошачья. Он шел легко, как бы скользя, и не прикладывал к этому никаких усилий. Он как будто бы даже не касался земли. Рядом с ним Марина казалась себе неуклюжей и неловкой.

У Михаила были прямые жесткие черные коротко стриженые волосы и небольшие темно-карие, почти черные глаза, которые вспыхивали угольками, когда он смотрел на Марину. Он держал Марину за руку, смотрел на нее и улыбался.

Марина шла рядом с ним, полностью растворившись в прикосновении его руки, от которого у нее в животе почему-то становилось холодно, и ее окатывало жаром от каждого взгляда его горящих глаз.

При взгляде со стороны массивный, тяжелый, улыбающийся Марине Михаил больше всего напоминал жирного кота, который поймал канарейку и теперь любуется ею перед тем, как запустить в нее свои когти.

Они шли по направлению к старому парку, который был недалеко. Марина успокаивала себя – ну и что? Сейчас день, вокруг полно людей, а сердце ее сладко замирало в ожидании чего-то неизвестного.

В каждой из нас скрыта частица Евы, заставляющая тянуться к запретному плоду. Да и что скрывать? Михаил ей очень понравился. К тому же он был взрослым, прекрасно одетым мужчиной, от него изумительно пахло, и ей льстило его внимание.

Они шли по дорожкам парка, и Михаил что-то рассказывал. Они заходили все дальше, и дальше... Марина почти не слышала его и только ждала – что дальше?..

Вдруг он остановился, развернул ее к себе и поцеловал. Он впился в нее губами с такой страстью, как будто хотел выпить ее до дна, причем сейчас же, немедленно! Его поцелуй был горячим, жадным, голодным... Он прижал ее к себе, и ее груди уперлись в его грудь так, что ей стало больно.

Марина попробовала высвободиться, но он еще сильнее прижал ее к себе. Его правая рука спустилась по Марининой спине ниже, к талии, и Марина оказалась прижатой к нему животом. Боль в груди стала меньше, и Марину охватило то же жгучее чувство, которое она на мгновение испытала тогда, в автобусе, и которое так старалась вызвать у себя всю эту долгую неделю. Только теперь это чувство было реальным, сильным, и оно целиком захватило ее, потому что он был с ней, сильный, горячий, уверенный, и он ее целовал так, что она тонула в его поцелуе.

Она нерешительно подняла руки и положила ему на плечи. Потом вспомнила какой-то фильм и стала гладить его по затылку.

Незнакомое ощущение захватило ее. Марина встала на цыпочки и еще теснее прижалась к Михаилу. Для этого ей пришлось подойти поближе, и ее ноги оказались по обе стороны от его ног.

Правая рука Михаила мягко помогла ей в этом. Все так же сильно прижимая ее левой рукой к своей груди , он опустил правую руку еще ниже, к самому краю ее коротенького платья, приподнял его, уместил обе ягодицы в свою ладонь, немного приподнял Марину и прижал к себе.

Марине стало одновременно невероятно приятно, удобно и страшно. В одно и то же время она чувствовала холод внизу живота, там, где она прижималась к Михаилу, и жар в груди и между ногами. Она попробовала высвободиться, но Михаил крепко держал ее, и только поцелуй его стал еще более страстным.

Михаил чуть повернул Марину. Его правая рука поднялась под платьем по Марининому бедру и стала медленно опускаться вниз, под трусики, к курчавому треугольнику внизу ее живота.

Марина вздрогнула и попыталась отстраниться уже всерьез, но его пальцы уже раздвинули ее губы, ставшие большими и горячими и мягко коснулись маленького уголка, в который сходились тонкие лепестки ее вторых, еще более нежных губ. Клитор был горячим твердым и мокрым. Марина вся пылала, и его пальцы мягко плавали у нее между губами.

Марина была вся мокрая, и сама чувствовала это, и ненавидела себя за это. Ей казалось, что ему будет противно прикасаться этой мокрой склизкой поверхности, но она ничего не могла с собой поделать. Острое ощущение наслаждения захватило ее.

Ее живот ощущал тепло его ладони, его пальцы ласкали ее нежные губы, раздвигали их и продвигались еще дальше, стремясь проникнуть вглубь, туда, где еще никто не был.

Ощущение наслаждения стало настолько резким, что Марине было уже все равно, где они находятся. Они могли стоять посреди площади, ей и это было бы все равно. Лишь бы подольше продолжалась эта мучительная ласка! Она хотела еще ближе придвинуться к нему, но какая-то маленькая частичка ее сознания говорила – не надо, остановись!

Михаил сделал неловкое движение, и Марине стало больно. Она напряглась, и в тот же момент он чуть отодвинул руку и продолжал ласкать ее уже мягче, нежнее, чем до сих пор. Марина расслабилась и теперь стояла спокойнее, все так же плотно прижавшись к нему и е замечая ничего вокруг.

Невдалеке послышались голоса. Михаил прервал затянувшийся поцелуй и отпустил Марину.

Он смотрел на нее, нежно улыбаясь, а она, раскрасневшаяся, счастливая и смущенная прятала свое лицо у него на груди. Ей было стыдно смотреть ему в глаза и стыдно смотреть в лица людей, которые вот-вот могли появиться на аллее.

Михаил вытащил носовой платок и вытер руку. Марина от стыда не могла поднять на него глаза. Михаил улыбнулся, сложил платок, спрятал его в карман, взял Марину за ркук и повел к выходу из парка.

Марина еще вся горела, но ему уже было пора возвращаться на работу. Они договорились о следующей встрече, когда у него будет побольше времени, и он уехал. Марина пошла домой.

Идти было тяжело. Грудь казалась непривычно тяжелой, болели спина и ребра, все еще ощущавшие его объятия, и почему-то живот, хотя с чего бы ему было болеть? И еще было странное ощущение между ногам, которые почему-то упрямо предпочитали становиться на расстоянии одна от другой, а когда она все-таки заставляла их сдвинуться, ей становилось неприятно и больно в самом верху, там, где она все еще ощущала тепло и ласку его руки.

Когда Марина пришла домой, первым делом она побежала в туалет. К ее ужасу трусы у нее оказались совершенно мокрыми. К тому же на них были коричневые полоски, хотя до менструации было еще недели две.

Марина взяла зеркало и снова побежала в туалет посмотреть, как же оно выглядит у нее там, между ногами, и почему ей было так неудобно идти.

Между ногами все выглядело в порядке. Только гладкие поверхности губ были распухшими, покрасневшими и блестящими. Марину окатило жаром при воспоминании о только что пережитом, и ее губы как будто затрепетали. Все так же глядя в зеркало, отражающее распухшие губы и блестящий вход в нее саму, Марина облизала палец правой руки и коснулась клитора, как только что делал он. Ощущение было слабее, но что-то все-таки всколыхнулось. Марина снова облизала палец и чуть не взвыла – ее палец теперь пах совершенно по-другому. К ее собственному уже изменившемуся запаху добавился другой, уже знакомый ей запах – запах Михаила.

Она облизала теперь уже все пальцы и снова провела рукой между губами. Ей страшно хотелось, чтобы ласка продолжалась подольше, или хотя бы чтобы ей удалось повторить то потрясающее ощущение. Глядя на себя в зеркало, она гладила и сжимала свои губы и клитор, стараясь повторить движения пальцев Михаила и время от времени облизывая собственные пальцы, стараясь вызвать в памяти его запах и поражаясь тому, что ее собственный запах и вкус лучше запаха и вкуса любых самых замечательных фруктов, которые она успела попробовать за свою короткую жизнь. Она даже попробовала засунуть пальцы вглубь вагины, но ощущение было совсем не таким, как когда это делал Михаил, и она не стала этого повторять. Хотя ей очень понравилось, как это выглядит.

И все-таки, хотя ощущение было совсем не таким замечательным, Марина теперь хотя бы раз в день запиралась в туалете, чтобы поласкать себя, вспомнить, что произошло в парке и помечтать о следующей встрече с Михаилом. Иногда, когда никого не было дома, она брала с собой зеркало, а иногда, когда ей внезапно становилось совсем невтерпеж, она бросала все, чем занималась и мчалась в туалет, чтобы хоть немного успокоиться и оказаться в состоянии думать о чем-нибудь другом. Все-таки ей надо было готовиться к экзаменам.

Они встретились второй раз, как договаривались, и Михаил был веселым и приветливым. Марина все время ждала, когда же он снова на нее набросится и начнет целовать. Ее бросало в жар от каждого его взгляда и прикосновения, но хотя предусмотрительно положенная прокладка у нее в трусах была уже давно мокрой, он все еще не торопился это делать. Он как будто вообще собирался ограничиться дружеской болтовней.

Марина изнемогала, ее губы распухли и горели, несмотря на все выделения, соски сжались и затвердели до боли, и грудь уже не помещалась в лифчике, а он как будто ничего не замечал. Марина кусала себе губы уже не в переносном, а в самом прямом смысле, и все время думала – как поступить? Сама проявить инициативу она стеснялась, а терпеть еще дольше она уже не могла. Ей хотелось ласки, но она не знала, как дать ему это понять, и как объяснить, чего именно она хочет.

Наконец совсем измучившись, она наклонилась, якобы чтобы поправить ремешок на босоножке и коснулась левой грудью его руки. При этом она на мгновение замерла, и прижалась к нему чуть сильнее. Когда она выпрямилась, она была вся красная и прятала глаза.

Михаил смотрел на нее, улыбаясь.

– Идем, – сказал он, встал и протянул ей руку.

Она взяла его за руку и все так же, пряча глаза, пошла за ним, уже не спрашивая, куда он ее ведет.

Вот так и начались их короткие встречи.

Они встречались часто, ходили в кафе или просто гуляли по городу, а потом Марина не выдерживала и начинала выпрашивать ласку. Пару раз она сходили на выставки, но там Марина совсем взвыла. Там Михаил интересовался выставкой, а не ей.

У него было совсем немного свободного времени, и с самого начала встречи Марина думала, куда он ее сегодня поведет?

А он ее никуда особенно не вел. Обычно они заходили в какой-нибудь укромный зеленый уголок, и там он ее целовал, а она старалась как-нибудть так встать или повернуться, чтобы он понял, чего она хочет, и снова начал ласкать ей грудь, провел рукой по ее ягодицам, потом по животу и снова гладил и ласкал ее губы, иногда углубляясь в горячие глубины влагалища. Иногда ей при этом становилось больно, она невольно напрягалась, но терпела молча, боялась, что он отстранится и перестанет ее ласкать. Он это замечал, и тогда улыбался нежнее, чем обычно, и ласкал ее нежнее. Часто после этого у нее на трусиках оказывались коричневые пятнышки, но кровь она заметила только пару раз и то у него на пальцах. Хотя она по-прежнему плыла от одного того, что он был рядом, прокладок она больше не клеила. Михаил сказал, что ему это не нравится, и Марина продолжала ходить мокрой.

Однажды она пригласила его к себе домой, когда дома никого не было. Он пришел, но был так корректен, что Марина просто растерялась. Уже когда он собрался уходить и стоял в дверях, она бросилась ему на шею, прижалась всем телом и стала целовать. Он мягко отстранил ее, коснулся губами ее жадно раскрытых губ и сказал:

– Не здесь, в следующий раз.

Потом повернулся и ушел, даже не назначив день следующей встречи.

Марина была ошарашена. Она не знала, что подумать и как поступить. Она ведь не хотела ничего плохого! Просто надоело бродить по улицам и вздрагивать от звуков шагов. Она была обижена и решила выдержать характер и больше ему не звонить.

Так она и сделала. Она не стала ему звонить. Целых три дня. На четвертый, к самому началу рабочего дня она уже стояла у автомата и набирала его номер.

Услышав ее, голос Михаила потеплел, как всегда, и как всегда при звуках его голоса, Марине стало тесно и неуютно в платье. Они договорились о встрече. На этот раз они встретились через день.

Они встретились на автобусной остановке недалеко от того места, где жила Марина. В этот раз Михаил повел ее в глубь квартала. Они зашли в какой-то дом и стали подниматься по лестнице. Михаил сказал, что он снимает тут квартиру.

Марине снова стало страшно, но потом она успокоилась. В конце концов, она ведь уже не один раз оставалась с ним наедине, и ничего страшного не происходило, правда? Наоборот, с ним ей было так хорошо и приятно, как ни с кем! И она не могла представить себе ни одного другого человека, который мог бы сделать ей настолько хорошо.

Они зашли в однокомнатную квартиру на четвертом этаже. Михаил запер входную дверь, предупредил Марину, чтобы она была потише, потому что у него слишком любопытные соседи, прошел в комнату, снял с кровати покрывало, откинул одеяло, подошел к Марине и стал ее раздевать.

Марине было страшно, но она старалась уговорить себя, что все в порядке, что он ее любит и не сделает ей ничего плохого, что они уже давно вместе, и что если бы он хотел, он уже давно мог сделать с ней все, что угодно.

И все-таки ей было страшно. Когда он ее раздел, она скорее нырнула под одеяло, сжалась в комочек и закрыла глаза. Ей было очень страшно, но она все равно хотела того, что должно было сейчас произойти.

Михаил улыбнулся, разделся сам (Марина не могла заставить себя взглянуть на раздетого мужчину) и лег рядом с ней.

Он лег на бок, подложив себе под голову согнутую правую руку, и тоже накрылся одеялом. Михаил минуту лежал неподвижно, почти не касаясь Марины, давая ей возможнось привыкнуть к себе, глядя на нее и чуть улыбаясь. Потом коснулся коленями ее ног и положил левую руку на ее замерзшее плечо. Марины вздрогнула и сжалась еще сильнее.

Михаил мягко провел рукой по ее спине, и она, почувствовав привычную ласку чуть расслабилась, оттаяла. Он приподнялся на локте, повернул ее на спину и заглянул в глаза. Как всегда в ответ на его взгляд, Марину обдало жаром. Она потянулась к нему и обняла за плечи.

Михаил не сделал ответного движения. Все также лежа на боку, он стал медленно гладить ее плечи, постепенно опуская руку все ниже на грудь. Так он ее еще никогда не гладил. Никто еще никогда ТАК к ее груди не прикасался.

Марине стало жарко. Она откинулась на подушку, и Михаил приоткрыл одеяло, обнажив ей грудь.

Ее большие груди были белыми и нежными, соски были светлыми, маленькими, совсем еще детскими, незагрубевшими и неразработанными. Он сдвинул ладонями ее груди, сжал правую руку, захватив сосок между пальцами, наклонился и коснулся губами нежного соска ее левой груди.

Марина чувствовала на своей груди его руки и нежное тепло его губ, и она стала гладить его спину, познавая мужской тело вблизи. И вдруг его губы раздвинулись, и она почувствовала влажный жар его поцелуя. В тот же момент пальцы его другой руки сильно сжали ее второй сосок.

Ощущение было настолько резким, что она выгнулась и застонала. Михаил продолжал ласкать ее, еще не отодвигая одеяло, но уже не ограничиваясь только грудью.

Марина гладила его по спине, по голове, по груди... Она боялась дотронуться того, что было у него ниже, хотя знала, что он ждет этого.

Михаил уже гладил ей живот, опустив руку к жаждущим его ласки мокрым и вспухшим губам Марины. Марина снова напряглась. Ей было невероятно хорошо, но она боялась.

Михаил раздвинул ей ноги и стал ласкать ее клитор, и губы, и промежности... Он сжимал клитор между пальцами и Марина стонала от избытка ощущений, он гладил губы и вход в вагину, вводил туда палец и массировал ее стенки, и в ответ на его движения Марина напрягалась и выгибала спину, он попробовал открыть отверстие ее ануса, и это ему удалось, и тогда он ввел один палец во влагалище, а второй в анус и стал двигать ими одновременно, то сдвигая, то раздвигая их и то опуская их поглубже, в ее горячее тело, то чуть вынимая и ослабляя давление.

Марина не знала, что он с ней делает, она давно уже перестала отдавать себе отчет в присходящем. Все ее тело сотрясали конвульсии, она иногда стонала, и только все сильнее прижималась к Михаилу и все более страстно отвечала на его поцелуи.

Тогда Михаил переменил позу, убрал руку, придержал раздвинутые губы и лег на нее. Марине стразу стало тяжело дышать, и она почувствовала, как у нее между ногами оказался незнакомый мужской орган. Она снова напряглась. Контрольный центр у нее в мозгу сразу же проснулся, и она стала стараться отодвинуться если не от Михаила, то уж во всяком случае от этого чужого, гладкого и неизвестного ей органа, двигающегося вдоль ее горящих губ и то и дело упирающегося в остатки плевы, предохраняющей ее девственность.

А Михаил не спешил. Его член двигался вверх и вниз вдоль воспаленных Марининых губ, как раньше двигались его пальцы, но упершись в преграду он останавливался, мгновение ждал, а потом шел обратно, наверх, и снова начинал свое неторопливое движение. Казалось Михаил внезапно потерял всю свою страстность и предлагает Марине самой сделать движение, разрушающее преграду.

Марина кусала губы и повторяла:

– Не надо! Я прошу тебя, милый, не надо!

Михаил приподнялся на локтях, посмотрел на Марину, молча улыбнулся, провел еще раз рукой по ее плечам, легко поцеловал ее в сосок левой груди, встал и пошел в ванную. Он запер за собой дверь и Марина услышала звуки душа. Ей было плохо, и она чувствовала себя последней свиньей. Плюс ко всему простыня была вся смятая и мокрая, и на ней были такие же коричневые полоски и пятнышки, какие обычно оставались на ее трусиках.

Марине ничего не оставалось делать, как, спрятавшись под одеялом, ждать, когда он выйдет из душа. Она казалась себе грязной, вонючей и противной.

Михаил вышел из душа свежий и улыбающиейся, как обычно. Он не выключил воду и протянул Марине свежее полотенце.

Чувствуя себя бесконечно неловкой и почему-то униженной, Марина взяла полотенце и пошла в душ. Она не запирала за собой дверь, он Михаил не пришел. Она уже все обдумала, и теперь она бы ему не отказала, но он не пришел. Видимо время, отведенное для нее, заканчивалось, и он уже думал о работе.

Когда она раздетая вышла из душа – она не догадалась захватить с собой одежду, а заматываться в мокрое полотенце было противно и глупо – полностью одетый Михаил подошел к ней и сказал:

– Так делать нельзя, иначе будет очень плохо вот здесь, - и он положил свою ладонь ей между грудей, умудрившись не задеть ни одну из них.

Он вывел ее из квартиры, и они договорились о следующей встрече. На прощанье он ее не поцеловал.

Они еще несколько раз встречались в городе, и еще два или три раза приходили к нему на квартиру, но каждый раз повторялось одно и то же: Марина не могла себя заставить сделать решительное движение, а Михаил почему-то отступал и уходил.

После одной из встреч, когда они довольно долго гуляли по городу, а потом пешком возвращались домой, Михаил сказал:

– На следующей неделе я уезжаю в отпуск.

Кончался июль.

Марина пришла в ужас. Она отказалась уезжать сама, она и подумать не могла, что останется без него! А он уезжает... и так скоро...

Ей стало невыносимо больно в груди. Она посмотрела на Михаила. Он стоял спокойно, смотрел на нее и чуть улыбался. Марина набрала в грудь воздуха и сказала:

– Идем к тебе.

– Зачем? – чуть удивился Михаил.

Марина не ответила. Она посмотрела на него отчаянными жалобными глазами, взяла за руку и пошла по направлению к его дому. Она была занята своими переживаниями и не заметила, как улыбнулся Михаил.

Они поднимались по лестнице молча. Занятая своими переживаниями Марина смотрела себе под ноги и не поднимала глаз. Михаил поглядывал на нее и чуть-чуть улыбался.

Они зашли в квартиру. Пока Михаил запирал дверь, Марина стояла все так же потерянно, но как только он повернулся к ней, она задохнулась и, дрожа всем телом, бросилась к нему. Она обхватила руками его шею, притянула к себе и впилась в его губы так, как будто прощалась с жизнью.

Михаил мягко обнял ее, легко поднял на руки и отнес в комнату.

Марину сотрясало отчаяние, а Михаил был с ней так нежен, как никогда до тех пор. Он гладил ее волосы и целовал ее маленькие уши, он спустил бретельки сарафана, в котором она была в тот день, с ее плеч и стал их целовать. Он целовал ее шею в том месте, где билась маленькая синяя жилка, и под его губами она запульсировала, как сумасшедшая.

Марина все время порывалась снова вцепиться в него и начать целовать, но он мягко и настойчиво останавливал ее и целовал сам.

Он нащупал и расстегнул молнию, которая была сзади на сарафане, спустил сарафан на пол и опустился перед Мариной на колени. Его лицо оказалось на уровне ее груди. Чуть придерживая Марину ладонями, как будто она была букетом цветов, он слегка прикоснулся губами сначала к одному соску, потом к другому. Под его губами они сразу же затвердели, и Мрина невольно напрягла живот.

Все так же стоя на коленях, постепенно опускаясь вниз Михаил стал целовать ее живот вдоль небольшой ложбинки, разделяющей его на две половинки по вертикали. Когда он дошел до пупка, он не выдержал и впился в него поцелуем со всей страстью, на которую был способен. Марина, которая стояла до тех пор, расслабленно положив руки ему на плечи или гладя его волосы, невольно напряглась и вздрогнула.

Михаил тут же опомнился и снова взял себя в руки.

Он провел ладонями по ее узкой спине сверху вниз, опустил их под трусики, которые единственные из одежды все еще оставались на ней, и сжал ладонями ее ягодицы, которые пока еще были небольшими и крепкими, потому что ее время быть женщиной еще не пришло. Он повернул ладони горизонтально, и верхняя полоска трусиков начала опускаться, обнажая темный треугольник волос у нее на лобке.

Михаил немного спустил ей трусики, не снимая их совсем, и стал целовать ее плоский живот, вдыхая ее полудетский запах и опускаясь все ниже.

Волосы у нее на лобке оказались курчавыми и неожиданно жесткими, и ему это было приятно. Он взял ее руки в свои и ее руками раздвинул ее уже горящие губы, заставив немного поменять позу, в которой она стояла, и обнажив блестящий клитор. Когда она полностью подчинившись ему, сделала это, он отпустил ее руки, снова обнял ее за ягодицы и начал языком легонько дотрагиваться до клитора, отзывавшегося на каждое его прикосновение. Он вдыхал ее запах, и от этого запаха у него голова шла кругом.

Марина была, как пьяная. Трусики резали ей ноги, и она их сняла. Потом она сообразила, что стоит совершенно обнаженная, а Михаил еще одет, и стала неумело расстегивать ему пуговицы на рубашке. Он поднялся и стал раздеваться. Она старалась помочь ему, но больше просто гладила его руки, плечи, спину и ноги, чем снимала с него одежду. Он разделся, обнял ее за плечи и провел пару шагов по направлению к постели.

Марина шла, ничего не видя и ничего не понимая кроме того, что он все еще с ней.

Михаил сбросил с кровати покрывало и одеяло на пол, подвел Марину к кровати и положил ее на середину постели на спину.

Он положил руки ей на плечи, наклонился и крепко поцеловал. Потом он сказал:

– Подожди минутку.

Он отошел к шкафу и достал две пары наручников. Ручные кольца наручников были покрыты искусственным мехом красного цвета.

– Ничего не бойся, – сказал Михаил, но Марина смотрела на него затуманеными глазами, ничего не слышала и ничего не понимала.

Она немного забеспокоилась только тогда, когда он стал надевать наручники ей на руки.

– Ничего не бойся, – повторил он ей, пристегивая вторые кольца наручников к стойкам кровати так, что ее руки оказались поднятыми и растянутыми - тебе понравится!

Она попробовала что-то сказать, но он закрыл ей рот поцелуем, провел ладонями по ее растянутым руками от самых ладоней к подмышкам и дальше по бокам до бедер, завел руки ей под ягодицы и навалился на нее всем телом.

Он прижимался к ней и гладил ее руками, ногами и всем телом. Он наслаждался каждой клеточкой ее нежной кожи.

Он гладил ее растянутые руки, подводил свои руки ей под лопатки и приподнимал ее спину так, чтобы ее грудь оказалась поднятой. Он сжимал ее груди так, что они становились белыми под его пальцами и целовал соски, прикусывая самый его кончик или гладя его языком.

Марина смотрела на смуглые руки Михаила на белой коже своей груди и думала – как это красиво! Она шептала ему все ласковые слова, которые знала или могла вспомнить и боялась, что знает их слишком мало и что слишком часто повторяет их.

Потом она уже ничего не говорила и только стонала и вскрикивала. Слова закончились, ощущения были слишком сильными.

Он гладил и целовал ее живот, раздвигал ее ноги и губы зарывался лицом в самую глубину ее горячей вагины. Он поднимал ее согнутые в коленях ноги и заходил пальцами поочередно во влагалище и в анус, он сжимал, гладил, прикусывал и высасывал ее, он делал все, что подсказывала ему фантазия, кроме одного – он не входил в нее.

Марина уже не стонала, она почти теряла сознание от напряжения. Ей безумно хотелось отвечать на его ласки, она хотела бы тоже обнимать, гладить и прижимать к себе Михаила, но она не могла этого сделать – ее руки были подняты и прикованы. Ей до потери сознания хотелось целовать его, но он не давал ей такую возможность. Она ловила губами его пальцы, руки, любую, оказавшуюся поблизости часть его тела, и впивалась и нее губами – лишь бы почувствовать его у себя внутри, лишь бы втянуть его в себя. И Михаил стал ей это иногда позволять.

Продолжая ласкать ее, он иногда стал подносить к ее губам свою руку, и она с благодарностью ловила губами его пальцы и сосала их, лаская их губами и языком – это была единственная разрядка, которую он ей позволял. А потом он снова убирал руку, ни на минуту не прекращая ее ласкать и делая это еще сильнее, еще жестче, а она снова металась, и почти теряла сознание от напряжения. И эта пытка продолжалась долго, бесконечно долго...

Потом он на минутку остановился, отодвинулся и посмотрел на нее. Марина лежала перед ним раскинувшаяся, беспомощная, раскрасневшаяся и зовущая. Он смотрел на ее нежную кожу, которая была теперь ярко-розовой, на полную, еще детскую, но уже женскую грудь, на плоский живот, который как будто бы звал его войти туда и заполнить собой, на узкие, еще не развившиеся бедра, на длинные стройные ноги, которые были раздвинуты в коленях и приглашали его туда, где было темно, горячо и влажно, на темный треугольник, который тоже уже был мокрым и, как стрелка, указывал, куда ему надо войти, на лицо, с затуманеным взглядом и призывно приоткрытыми губами и чувствовал, что темная волна накрывает его с головой.

Он снова лег на нее так, что его возбужденный член оказался между ее раздвинутых губ и несколько раз провел им вверх и вниз, мимо входа во влагалище по промежности, вверх, вниз, почти до самого входа во влагалище, снова вверх, вниз, снова мимо... Почувствовав, что она выгибается, стараясь спровоцировать его зайти внутрь, он приподнялся так, чтобы только чуть касаться головкой члена кожи ее живота, на секунду склонился к ее лицу, сильно поцеловал ее так, что она снова вскрикнула, и начал подниматься по ее телу наверх, гладя ее растянутые руки, подмышки, бока, грудь, спину, давая ей почувствовать свое возбуждение, но не давая возможности ответить на него. Марина уже не говорила ничего, она только иногда стонала, потеряв голос.

Когда его член оказался возле ее губ, она с наслаждением потянулась за ним. Она ощутила запах пота мужчины и вкус его половых органов, и это принесло ей минутное облегчение. Михаил стоял над ней, развернувшись лицом вниз, разрешив Марине целовать себя и одновременно стимулируя все ее измученные лаской члены – клитор, губы, вход во влагалище, промежности, анус...

А потом, когда он почувствовал, что Марина вошла с ним в ритм, он неожиданно отодвинулся от нее и встал с кровати.

Этого выдержать Марина уже не могла. Собрав последние силы она почти закричала:

– Не уходи! Делай все, что угодно, но только не уходи, умоляю тебя!..

Михаил секунду помедлил, и Марина поразилась, как потемнело его лицо, потом сказал:

– Ну хорошо. Если ты так хочешь...

Он нагнулся, расстегнул наручники и снял их с нее. Марина тут же обняла его за шею и, дрожа от возбуждения, прижалась к его груди. Михаил снял с себя ее руки, повернул спиной к себе и положил ее грудью на постель. Он взял ее руки, положил их ей же между ног прямо на воспаленные губы, и Марина поняла, что он хочет, чтобы она сама себя ласкала.

Он действительно хотел этого. Он смотрел на ее стройную спину с ложбиночкой посередине, на тонкую талию, на мягко расширяющиеся бедра, на улыбающийся треугольник ямочек на ее еще не до конца сформировавшейся попочке и думал, что сейчас он, наконец, получит ее всю.

Он смочил член между истекающими соком губами, раздвинул ей ягодицы, проверил пальцем, легко ли раскрывается анус, и ввел туда головку. Марина вздрогнула. Было больно, но она сдержалась. Тогда он начал постепенно вводить туда весь член, смазывая время от времени его и край отверстия выделениями, которые он брал из напрасно ждущего его влагалища. Марина молчала, кусала губы и изо всех сил старалась сдержать себя и не напрячся. Когда член вошел полностью и Михаил ощутил восхитительную тесноту и тепло девушки, он еще пару раз проверил, как он может в ней двигаться, потом лег на узкую спину Марины, взялся обеими руками за ее грудь и отдался на волю волн, которые поднимали и скручивали его сильное тело до тех пор, пока весь мир не прекратил свое существование, сосредоточившись в одной точке, которая двигалась в нежном, мягком и теплом теле, на котором он лежал.

Марине было очень больно вначале, когда он только входил в нее, но она сдержалась. Она знала, что это делают многие, если не все. Значит, надо немного потерпеть, и все будет хорошо. Рисковать остаться без него она уже не могла. Она действительно была согласна на все.

А потом, когда он вошел в нее полностью и начал в ней двигаться, ее охватило странное чувство абсолютной беспомощности, зависимости и незащищенности. Ей было хорошо, но она как будто бы перестала быть личностью и принадлежать себе, а стала вещью, которую берут и которой пользуются.

Она чувствовала ритмичные сокращения его мышц, все его тяжелое, сильное, тренированое тело, его руки у себя на груди, его дыхание, его возбуждение, на которое она наконец-то могла ответить, и ей становилось хорошо. Она начала ласкать свои губы и клитор, помня о том, что он хочет, чтобы она это делала, и ей стало совсем хорошо. Во влагалище она не входила, помнила, что когда она делает это сама, она почти ничего не чувствует. Она отвечала на каждое движение Михаила, подчиняясь его ритму, выгибая спину и напрягая или расслабляя мышцы живота и стараясь еще сильнее сжать его своими ягодичными мышцами. Ей стало совсем хорошо, и она потеряла себя, растворившись в ощущениях подчиненности мужчине, в ритме его движений и в теплоте берущего ее тела.

Когда темная волна схлынула и мир начал возвращаться на свои места, кроме обычного после сексуального акта облегчения Михаил испытал чувство глубокого удовлетворения – он сделал себе женщину, которая теперь будет делать для него все, что он захочет, и еще станет благодарить его за это.

Потом Марина тихо плакала. Слезы помимо ее воли катились у нее из глаз, и она даже не могла сказать, почему плачет. От избытка эмоций, наверное…

Через неделю они встретились снова, на этот раз Марина пришла пряму к нему домой, когда он ей это сказал. Он снова ласкал ее, на этот раз без наручников, а когда она потеряла голову, заведенная новыми ласками и воспоминаниями о прошлом, он оставил ее на минутку, подошел к шкафу, достал с полочки противозачаточные таблетки и сказал, что если она хочет, чтобы он любил ее, как женщину, она должна это принимать.

Мысль о том, что может быть как-то по-другому, и она может не подчиниться даже не пришла ей в голову, и, хотя она по-прежнему боялась того момента, когда он войдет ей в вагину, она почти закричала:

- Да, да! Конечно! Только иди ко мне! Бери меня! Сейчас! Я хочу этого!!!!

Он улыбнулся про себя. Он прекрасно видел ее состояние, и это добавляло пикантности.

Он целовал ее сжавшиеся в камешки соски, гладил ее нежные плечи и живот, раздвигал ей ноги и любовался распухшими губами, налившимся и ставшим твердым клитором и сочившимся соком входом во влажную теплоту, которую он так долго для себя готовил. Он знал ее на вкус и на запах, и знал, что все это теперь принадлежит ему, и он будет пользоваться этим сколько захочет и как захочет и никогда не услышит отказа. Он расслабился и отдался на волю желаниям, которые сдерживал так долго.

В тот день она плакала во второй раз.

Через неделю они встретились снова, и на этот раз она сама попросила надеть на нее наручники.

****************

Года через полтора они расстанутся, и он найдет себе другую девушку, с которой, может быть, что-нибудь будет по-другому.

У нее тоже будут другие мужчины, отношения с которыми у нее тоже будут складываться по-разному.

Но никогда, до самых своих последних дней, у нее не пропадет чувство, возникшее в тот самый первый день: она – женщина, вещь, которой пользуется мужчина.

21.07.04