Земфира и Злата. часть 2

* * *

Жизнь степных людей проста, как сама жизнь.

Земфира с детства видела вокруг себя эту реальную жизнь. Охоту, войну, кровь, смерть, любовь и рождение. Ее привлекала любовь.

Еще ребенком Земфира знала, что любовь бывает разной.

Она видела любовь отца к матери, сделавшего плененную половецкую княжну своей старшей женой. Одним движением брови оборвав ропот прежних жен и ворчание шаманов. Видела, как мать до сих пор дичится отца. Нет не боится, скорее презирает его дикий, неуемный любовный голод к ней. Кто бы знал, чем закончился бы этот союз, не родись Земфира.

Видела и знала, с какой трепетной любовью смотрит на нее, единственного, с таким трудом давшегося ей ребенка, мать. Как нежно гладит вечно спутанные волосы, глядит в изумрудные глаза, и нежно шепчет. – Басурманка, ты моя, степная кровушка, – выслушивая жалобы окружающих на проделки своей девочки.

Видела нежную любовь вновь поженившихся соплеменников, упорядоченную любовь скотоводов и работников, живущих под охраной орды.

Видела ненасытную любовь воинов возвратившихся из похода, и их дикие игрища с приглянувшимися полонянками.

- Я буду воином, - сказала она отцу, когда ей было семь лет. Я буду ходить в походы, приносить добычу. Я буду победителем, и меня будут все уважать и любить, и я буду любить, того, кто мне понравиться.

- У тебя двенадцать братьев и в орде много мужчин, есть, кому сражаться и защищать наш народ. Тебя будут защищать лучшие воины, тебе будут приносить лучшую добычу. Ты первая женщина в орде, после своей матери. Я дам тебе все, что ты захочешь.

- Все, что мне надо, я возьму сама, отец, – упрямо мотнула своей белобрысой головенкой настырная девчонка и, стегнув нагайкой коня ускакала, не дав отцу возразить.

Властным и жестким был хан Батый, солнце страшилось выходить на небо, когда гневался хан. Слуги ложились ниц заслышав его грозные шаги. Закаленные в боях воины опускали глаза под его суровым взглядом. Сыновья боялись сказать слово в его присутствии, и лишь маленькая Земфира, с самого детства, без страха трепала отцовскую бороду, играла его доспехами, уводила в степь его коня, говорила ему правду и все делала по-своему.

Сердился хан на себя за свою слабость, ругался на девчонку, перед ее матерью, но размягчалось сердце былого воина от дерзкого зеленого, как весенняя степь взгляда дочери, ее заливистого смеха, упрямо сдвинутых бровей. Потому что видел в ней хан самого себя, свой характер и свою волю.

* * *

Земфира только что вернулась от отца, она в гневе металась по шатру, когда туда привели Злату. Увидев полонянку, Земфира остановилась перед ней. Сердито посмотрела в глаза.

- Посмотрим, стоишь ли ты того, что я из-за тебя терплю, - она грубо схватила княжну за плечи и припала своими обветренными губами к ее рту.

Злата сначала окаменела, не понимая, что происходит, но потом вдруг все сразу стало понятно. И косые взгляды служанок, и девичий смех среди ночи, и крадущиеся по утру полонянки, что выскальзывали из шатра ее новой хозяйки, и странные взгляды степной воительницы, что не раз ловила на себе княжна.

Злата хотела оттолкнуть дикарку, но не хватало сил, вдруг ослабли руки, тело гнулось дугой, а губы отвечали поцелую. Когда Земфира отпустила ее, Злата как подкошенная осела на пол, дрожащие ноги оказывались держать ее. Закрыла лицо руками, почувствовала, что меж пальцев льются горячие слезы бессилия, непонятной обиды и злости на себя.

Земфира присела рядом и отвела руки в сторону, за подбородок подняла лицо к верху и нежно улыбнулась, ласково щуря глаза.

- Ну, что ты глупая, перестань. Это еще не смерть. Я скоро приду.

И правда она быстро вернулась.

Привела коней, своего Ворона и прекрасную белую кобылку, под стать вороному. Дала поводья Злате:

- Тебе. Подарок. Отбила у турецкого паши из посольства. Отец ругался - страх.

* * *

Они увели коней в степь, оставили их под высоким курганом. Наверх пошли пешком. Княжна шла, молча, не противясь и не плача. На самой макушке холма Земфира отпустила руку княжны и легла на землю, положив под голову руки.

- Садись, земля теплая, - голос Земфиры стал густым и пьянящим, как мед.

Злата осталась стоять. Ее мысли трепетали, как крылья мотылька. Она боялась огня, что струился от Земфиры, но еще больше испугалась огня, который вдруг сжал все внутри ее, еще там, в шатре, да так и не отпускал.

- Я хочу еще поцеловать тебя.

- Зачем. Я не хочу? – слабым голосом ответила Злата.

- Хочешь. – Земфира встала и медленно подошла к девушке. – Ты врешь, но я видела твое тело, которое говорило правду.

Ее слова резали воздух как секира, отсекая лож от истины. И Злата вдруг увидела ее – эту истину. Вот она стоит рядом. Та, что ради нее влетела в песок, кипящий змеями, что отдала последний глоток воды в долгом пути, что укрыла ее от ненавистного замужества и уберегла от ханского гнева. Видно сама судьба подкралась к ней из диких степей, и утащила с собой в эти бескрайние дали, среди которых та была царица.

Не соглашался ум, но принимало сердце, ту, что заставила полюбить и полюбила сама. И сдался разум в угоду сердцу, и успокоилась душа, принимая в себя ЛЮБОВЬ.

* * *

Ночной мрак опускался на степь, по земле тянулись струйки тумана, пахло прокаленной за день землей, выгоревшей травой, конским потом и кобыльим молоком.

Долгожданная прохлада наполняла жизнью все вокруг.

Цикады призывно пели, не давая людям забыться и уснуть.

Пришла ночь, и открыла ворота в царство любви, и потянулись оттуда тонкие струйки дурмана, и словно последний глоток воздуха, жадно глотают этот упоительный яд все живущие на земле. Вдыхают полной грудью и человек и конь, и зверь и птица.

И кружит он голову, и темнеют глаза, и тяжелеют веки, и наполняется жаром тело, и ищут глаза, и бегут ноги, и берут руки, и вот уже тела сливаются в диком и прекрасном танце жизни.

Два юных тела, как светлый и темный мрамор блестели в неверном свете ночного светила. Луна, как сводница с усмешкой смотрела с неба на игры людей.

Словно звезды с августовского неба, сыплются поцелуи на извивающиеся от любовного жара тела. Руки скользят по гладкой коже, сплетаются пальцы, обжигает дыхание. Любовь вытекает откуда-то изнутри, все туже и туже закручивает спираль страсть. И кажется, нет ей предела, и не будет конца, и души птицами унесутся в небо.

И остановиться время, и не закончится ночь, и не наступит утро.

Но что-то большое и сильное вдруг натянуло поводья несущегося галопом скакуна, и пошатнулся мир. Закачалось небо и разбилось, упав на землю. И укрыли его обломки все кругом, и так тяжелы они были, что не хватало сил ни говорить, ни шевелиться.

* * *

Земфира, с трудом оторвалась от горячего, еще дрожащего страстью тела и, приподнявшись на руках с интересом и нежностью рассматривала княжну успокоенным и сытым взглядом довольной лисицы.

Спутавшиеся, влажные от пота волосы закрывали половину лица, этой удивительной дикарки, но Злата все равно видела, тот огонь, которым горели ее зеленые глаза. Они уже не были мутными и темными, как час назад. Любовь зажгла их своим, особым светом, который виден только у страстно влюбленных людей. Злата отвела взгляд, с опозданием стыдливо пытаясь прикрыться руками, хотя она не чувствовала стыда. Какое-то новое, доселе неведомое чувство волнами прокатывалось по всему ее телу. Вслед за телом, в дурманящий омут погружался мозг, и когда казалось, что воздуха уже не хватит, волна отступала, давая отдышаться, а затем накатывала вновь.

Остывало тело, отпускал дурман, оставалась лишь ночь, курган, да две юные девушки, познавшие силу страсти, заглянув не надолго в омут ЛЮБВИ.

Потом вернулся разум, и вдруг стало стыдно и страшно, и закружил калейдоскоп вопросов.

«Что это было? Кто я? Что со мной? Кто она? Зачем? Это неправильно», – думала Злата

Она резко села, судорожно шаря руками в поисках одежды. Оглянулась. Земфира сидела недалеко, уже одетая, рядом лежала одежда княжны. Опустив голову на колени, молча смотрела на девушку. Их глаза встретились.

- Все хорошо, не бойся, - голос степной красавицы был ровен и спокоен. Так говорят только уверенные в себе люди, которые не знают отказов, которые берут все сами, не спрашивая разрешения. - Я люблю тебя и теперь всегда буду рядом.

Девушка оделась и встала рядом с Земфирой, которая смотрела на свой родной дом, на свою орду.

Словно во сне Злата увидела вдруг целый мир из шатров и юрт, повсюду насколько хватало глаз виднелись мерцающие как звезды огоньки костров.

- Посмотри как огромно мое царство. Даже орел с неба не увидит его целиком.

- Ханство принадлежит хану, а ты им никогда не станешь.

- Кто бы из братьев не стоял у власти, ханство все равно будет принадлежать мне, – усмехнулась Земфира, - я перехитрю их всех. Это знаю я, это знает и отец. Это мое царство. Дикое и варварское, как считаете вы, правильное и понятное, как вижу, его я и я дарю его тебе. Ты гордая и строгая, терпеливая и мудрая, ты достойна моего царства.

Земфира обняла девушку за плечи и та невольно, но естественно прижалась к ней.

Злата чувствовала, что она может доверить себя этой девчонке-воину, что та спасет и защитит ее. Она знала, что для нее она будет несравнимо большим, чем была бы для любого мужчины.

Для мужчины женщина добыча, работница, кухарка, то, что должно быть в доме, как столы и лавки. Злата же хотела большего, она хотела быть равной. А равной она могла быть только с равной себе. Как верно смогла рассмотреть это в ней дикарка со змеиным умом и лисьей хитростью.

* * *

Она стояла одна среди врагов, без черкески и зипуна, белая рубашка выбилась из из-под пояса и уже окропилась кровью, замазав нежный рисунок на вороте, что вышивала Злата дождливыми вечерами, ожидая любимую.

Их было семеро, обозленных прежними неудачами воинов. Они стояли вокруг, держа наготове клинки, готовясь напасть, словно оголодавшие волки на загнанную лисицу. Земфира ждала удара, она стояла, широко расставив ноги и держа перед собой меч, вглядывалась из под-лобья в глаза мужчинам, пытаясь догадаться, кто же начнет. Напряжение стало невыносимым, когда вдруг раздался голос князя Луцкого.

- Негоже моим воинам с девчонкой драться. Бросай меч, не то этой сучке враз голову отсеку.

Все обернулись на голос. Давыд Ростиславович держал за косу Злату. Его кинжал уже чертил на ее точеной шеи свой кровавый след. Девушка была бледна от боли, но молчала, лишь до крови кусая губы. Князь был безумен. Земфира видала, как кинжал все ближе и ближе подползает к бьющейся голубой жилке, и меч выпал из ее рук, как непосильная ноша упал в траву, словно вдруг устав от битв и крови.

- Нет, – вопль Златы, разорвал тишину и резанул воздух так, что князь отшатнулся от девушки, прикрывая уши. – Дерись. Уходи, ты сможешь, я знаю. Я умру, но ты будешь жить за нас двоих.

Но было поздно стальные клинки, нацеленные на беззащитное тело, уже начали свой смертельный путь.

Земфира поняла, что на этот раз лисице не вырваться от охотников. Она с ласковой улыбкой посмотрела на Злату и губы прошептали: «Прощай. Прости». Но Злата уже бежала к ней, змеей проскользнув меж мужчин и, прикрыв ее собой, обняла за шею. «Вместе. Навсегда. Ты обещала».

Еще не стих прощальный шепот, а мечи уже входили в тела, со всех сторон, протыкая одну плоть за другой. Головы обнявшихся девушек дернулись, поднимаясь к небу, они встречали смерть со спины, отнимая у мужчин право, на благородство битвы.

Две любящие женщины не пожелавшие быть в этом мире вторыми, выбирали смерть, и уходили молча, даря последнюю улыбку друг другу и небу.

Два тела упали на землю, словно высохшие листья, сброшенные с дерева сильным порывом ветра.

Мужчины молчали, с каким-то ужасом глядя на дело рук своих. Невозможно было поверить, что эти две девчушки были так опасны, что их пришлось убить.

- Чего стоите расцепите их. За убийство княжеской дочери, народ не похвалит, – прорычал князь Луцкий. – Как сговаривались, так и поступим. Князю скажем, что татары ее замучили, а народу покажем того здоровяка. Никто не поверит, что «Дикий лис», державший в напряжение пограничные заставы - эта девчонка. Немного нам тогда будет славы. Бросим ее здесь. Волки за ночь приберут.

Воины с трудом развели руки убитых. Даже после смерти они не отпускали друг друга. Погрузили княжну на телегу, тело Курбана перекинули через лошадь и приторочили к седлу. Подобрали своих раненых и убитых и отряд не спеша потрусил к городу.

Когда затих конский топот, из-за деревьев, с трудом волоча ноги, вышла Миланья. Она тяжело опустилась на землю рядом с Земфирой, последний раз заглянула в ее глаза. Зеленые изумруды, всегда полыхавшие живым пламенем, теперь заледенели, словно мороз пробежал по ним и покрыл инеем. Рука Миланьи легко пробежала по лицу, и веки закрыли эти замершие озера навсегда.

Лишь к вечеру добрела старая нянька до стойбища со своей скорбной ношей. С трудом приладив тело Земфиры на спину своему ишаку, она не отдыхая прошагала многие версты, неся страшную весть в орду.

* * *

Хан в куски изрубил слугу передавшему ему страшную правду.

Он как тигр метался по становищу, круша все вокруг, а когда привезли тело дочери вдруг словно окаменел, и только одинокая слеза скатилась по щеке и пропала бороде.

Он подошел к телу. Приложился лбом ко лбу дочери, затем выпрямился достал свой кинжал простер правую руку над Земфирой и со всего маху резанул ладонь. Кровь хлынула, как вода из бурдюка.

Тяжелые пурпурные капли крови падали на холодное тело, смешиваясь с уже засохшей кровью дочери. Затем он сжал руку в кулак и занес руку над ее лицом, кровь струйкой потекла на ее лицо, заливая глаза, рот, шею.

- Клянусь, над твоим телом, родная, я утоплю этот мир в крови. Я сожгу эту землю, я остановлю время, я вырву память и разорю души людям, сделавшим это. Только смерть будет улыбаться на этой земле, только слезы будут поливать эту землю, и месть моя умрет только со мной, но даже когда умру я оставлю на этой земле свою боль, которая не даст покоя и мира живущим после.

Такой страшной клятвой клялся поседевший в одну ночь хан, великой татарской империи.

Когда к нему привели Миланью, та долго и сбивчиво рассказывала, то, что видела.

И понял тогда хан, чего не понимал и не хотел принять при жизни дочери.

Что нельзя приказать сердцу, нельзя разорвать целое, что не властен человек над любовью.

И тогда он решил…

* * *

Старая женщина вошла в город с первыми лучами солнца. Ее длинные одежды были оборваны, лицо черно от пыли, волосы сбившиеся словно пакля. Оборванка подошла к княжескому терему, где залились лаем откормленные псы. На собачий лай вышел сторож, хотел камнями отогнать попрошайку, да так и замер.

- Узнал, что ли, Прохор.

- Миланья, ты ли?

- Кому ж еще быть. Поди остальные-то все здесь. И князь с княгиней, и княжна моя, и убийца поди тут же?

- Что ты, что? Ополоумела, старая, откуда здесь татарам-убивцам взяться?

- Поглядим. – Прошипела сквозь зубы Миланья, - а ну веди к князю.

- Миланья, ты ли, глазам не верю. Откуда? Давыд Ростиславович сказывал, что тебя татарские кони на куски разорвали.

- Пусть побережется твой сват, князь. Неровен час, я его сама на куски разгрызу. Вели цепи на него надеть. Он Златушку погубил. Ох, горе то князь, вот уж горе, - заголосила вдруг Миланья. – Своими глазами все видела, чтоб ослепли они, своими ушами все слышала, чтоб оглохли они.

- Ополоумела что ли, - разгневался князь. Затопал ногами, замахал руками. – Дура ты. Поди прочь. Ты хоть княгиню, Марфу Кузьминичну, пожалей на ней и так от горя, лица нет, а теперь и вовсе как снег сделалась.

Но княгиня справилась с собой. Встала, подошла к князю.

- Верю я Миланье. Одень железо на князя, чтоб не убежал. Пойдем поговорим, а Миланьей пока пусть у гроба посидит. Негоже девочку одну оставлять.

Злата уже прибранная, лежала в гробу, словно недавно уснувшая, едва заметная улыбка так и замерзла на ее губах. Миланья прогнав чернавок положила ей под рубашку на грудь, корешок, что дал ей перед дорогой хан.

- К жизни не возвращает, но от тлена спасет, - сказал тогда хан. – И поторопитесь, путь не близкий. Если завтра до захода солнца не приедете, Земфира уйдет в свой последний поход без княжны.

Миланья выглянула в окно, крикнула сторожу.

- Прохор, вон у ворот два воина князева, что конями попусту двор топчут. Кликни их сюда. Ковер татарский здесь, нехорошо это. Унести бы надо.

Прохор послушно позвал конников, которые казалось только того и ждали. Аккуратно вынесли из терема татарский ковер и поскакали к воротам.

Миланья вышла во двор, поглядела вслед удаляющимся конникам, подняла горсть земли и бросила вслед. Затем обернулась и пошла в дом.

- Князю Давыду Ростиславовичу кваску принесла, денек сегодня жаркий будет, уже с утра припекает - прошепелявила чернушка, стражникам, что сидели перед палатами отведенными князю.

- Снеси, - позволил стражник, а после и нам принесешь и вправду душно.

Князь Луцкий еще спал.

«Оно и к лучшему, не промахнусь», подумала Миланья, вытаскивая из под одежды кинжал.

Замахнулась Миланья, да медлила вдруг вспомнилась Златушка, ее веселый смех и добрые глаза, и набежали на глаза слезы, и не заметила нянька, что проснулся князь, выхватил из-под подушки нож и ударил няньку в живот. Вздрогнула Миланья, и посмотрела князю в глаза, и испугался он. Вечность смотрела на него старухиными глазами, грозила пальцем и выжигала душу. Он оттолкнул от себя умирающую старуху, схватил кувшин с квасом и залпом осушил его. Посмотрел на няньку, кончилась ли, но Миланья была еще жива, держась за живот, из которого торчал охотничий нож.

Она улыбалась, страшно, как могут улыбаться лишь мертвецы, черная кровь вытекала изо рта. Князь прислушался к ее шепоту.

- Хоть я и мертвая, а тебя живого все равно убила. Суд свершился, убийца казнился, сам яду напился.

Кровь полилась ручьем, забулькала в горле, и все закончилось, а чуть позже вбежали стражники, услышав, как что-то тяжелое рухнуло на пол.

* * *

Хан стоял на граю огромной ямы, где в полном убранстве лежали те, кого уже не вернуть в этот мир. Последний взгляд вниз и хан махнул рукой. Крепкие бревна, одно за другим накатом закрыли новый мир его дочери и ее любимой. Мир, который теперь будет для них вечностью.

И потянулась вереница людей. Каждый нес в руке горсть земли и камень. И скоро вырос высокий курган на том месте, что бы спрятать от людей это место. Потому что оно не принадлежало больше никому, кроме Земфиры и Златы.

Стан уходил в степи. Вереница людей и телег текла на Восток с насиженного места.

Хан сел на коня. Поднял руку, и пустил своего коня вскачь через насыпанный курган. Лавина воинов понеслась за ним, стирая дело рук человеческих, вырезая память, оставляя природу наедине с самой собой.

Красное солнце садилось, пряталось за покрывало степи, унося с собой историю о БОЛЬШОЙ ЛЮБВИ, которая оказалась слишком велика, чтобы жить на земле…………..