О пользе шоколада

Мои подружки только и болтают, о том, кто насколько похудел. Все хотят быть тонкими, звонкими и прозрачными. Сто тысяч диет! Они, наверное, уже профессорами в диетах стали.

А я никакой радости в голодании не вижу. Не так уж много удовольствий в нашей жизни, чтобы еще и с этой стороны себя тиранить. Только такая откровенная мазохистка, как моя подружка Полиночка завтракает корочкой хлебца, в обед ест капустный лист с кипятком и просто в экстаз от этого приходит. Ни один мужчинка так ее не заведет, как какая-нибудь новая диета! По моим наблюдениям, мужчины вообще не заводят Полиночку. Ее больше в сторону нежной женской дружбы влечет. Впрочем, это - проблемы ее мужа, которого, беднягу, она своими диетами вконец замучила.

А самое главное, никакого смысла в насильственном себя терзании голодом нету. Организм не обманешь, он всегда свое возьмет. Не мытьем, так катанием. По моим наблюдениям за подружками-профессорами диет, их старания и страдания почти безрезультатны.

- И не мудрено - сказала я как-то Полиночке. Дело было вечером, делать было нечего. Мы сидели на балконе и занимались любимым женским делом - перемывали косточки всем знакомым.

- Такое голодание, какое наши девочки практикуют, никаких результатов не приносит и принести не может. Чтобы экстерьер другим стал, надо не столько калории еды высчитывать, сколько образ жизни менять. Не диетой японских крестьян - огурец да вода - дни себе портить, а пожить хотя бы месяц жизнью этих несчастных крестьян - каждый день тяжкий труд с утра до вечера - очень быстро худющей, словно скелет, станешь, даже глаза некоторую очаровательную японскую раскосость приобретут.

- Ну, нам, такая жизнь не грозит. - Сказала Полиночка, как мне показалось, с сожалением.

- И потому еще нет в этих себя терзаниях никакого смысла, что едва на денек-другой расслабишься - глядишь, уж жиры наши дамские на прежних местах.

- Значит, не надо распускаться - строго изрекла моя подруга. Она когда-то работала училкой, и с тех пор убеждена в полезности - и целебности даже - морального насилия над собой и над другими.

- А по мне, не огорчаться этому, а радоваться надо. Значит, все в порядке со здоровьем и все эти диеты, слава Богу, не затронули самого главного - биохимии, от папы с мамой унаследованной. Ведь именно биохимия, обмен веществ, определяют и внешний вид наш, и характер. Потому не мучить надо бессмертную свою душу, мазохистски калории высчитывая, а полюбить себя такой, какая ты есть. И люди к тебе потянутся - самодовольно закончила я.

Полиночка смерила меня критически-женским взглядом, разыскивая в моей фигуре какой-нибудь изъян, который мог бы послужить аргументом против моих слов, но не нашла, и перевела разговор на другую тему.

Впрочем, о своих недостатках я знаю лучше всех. "Да, не по всем параметрам ты - кинозвезда", - думаю я, глядя на себя, голенькую, в зеркале. Впрочем, груди отнюдь уже не девичьи и отвислый животик меня не огорчают - это такая мизерная плата за сладких моих деток! Мелкие морщинки на лице тоже не в счет. С ними ведется планомерная борьба с помощью батальона самых лучших кремов. Ножки бы вот устройнить не мешало, и жопку в объеме поубавить. Однако, перестать ради этого баловать себя иногда шоколадкой? Да я от такого наказания точно остервенею! Не думаю, что это обрадовало бы моих ближних, даже сбрось я при этом несколько злосчастных килограммов. Потому прекращаю я самокритику, улыбаюсь своему отражению, и с удовольствием вспоминаю липнущие ко мне то тут, то там мужские взгляды. А главное - неподдельный восторг двух самых дорогих мне мужчин: мужа и Ромочки.

Ромочка - моя сладость, мой секрет, мой позор, и, может быть, моя вина, за которую вечно мне гореть в аду. Но моя. Только моя, и ни с кем делить я не собираюсь ни вину свою, ни радость. Но, Бог мой, как тяжко порою молчать о Ромочке!

Некому рассказать, как дрожат мои ноги всякий раз, когда я прохожу сквозь строй маленьких магазинчиков, направляясь в "притон разврата". Так однажды шутливо назвал Ромочка нашу гостиницу. За глупое это слово я легонько шлепнула его по губам, а он вдруг обиделся. И пришлось мне перед ним извиняться, и нежно подлизываться. А когда воспрял Ромочка, охотно отдаться на милость моего любимого победителя.

А все же прав был мой милый: да, притон отель наш "Парадиз", хотя и чистенький-опрятненький, и почти что в центре города. Вход-выход в него не прямо с улицы а из маленького пассажика, где по пути к заветной двери проходишь мимо витрин со всякой всячиной. Обычно останавливаюсь я у магазинчика женского платья и бижутерии, успокаиваю сердцебиение, разглядывая наши, женские, игрушки. Выбираю, какой достаточно смелый и не слишком дешевый наряд из выставленных я бы, пожалуй, купила, будь у меня побольше времени и денег. Потом подмигиваю бесчеловечно раскрашенной кукле-манекену, почему-то напоминающей подружку мою Полиночку, и уже на твердых ногах с приклеенной улыбкой захожу в полутемную прихожую, к лестнице, ведущей куда-то вверх. В наш "Парадиз".

В "Парадиз" приходим мы с Ромочкой порознь. Я даже не знаю, что лучше: сразу, с порога, попасть в объятия любовника, или, поплескавшись под душем, встретить его, голенькой и готовенькой, только хилым парадизным полотенцем прикрываясь.

Я наизусть помню все наши с Ромочкой свидания. СтОит мне прикрыть глаза, и вижу я чудное кино - вспоминаю наши встречи. По порядку или вразброс. Самую первую, когда я, малость похулиганив, привязала его к себе... Заставила на следующий день позвонить...

И нежные, первые поцелуи, ради которых уезжали мы на часик-полтора за город. Как десятиклассники какие-нибудь.

И жестокую, животную, случку однажды. Тогда за час мы ни одного слова друг другу не сказали, но замучили себя наслаждениями так что, разорвав объятия, тут же оба мертвым сном заснули. Видно сильно соскучились - выпал нам тогда месячный отпуск-разлука...

Эти мысленные сеансы так помогают мне перебороть тоску! Особенно, если удается ножки посильнее сжать. Тогда такое приплывание получается! В этом я счастливее Ромочки, которому, по его словам, так легко разрядка не дается. Ничего, пусть помучается. Злее будет мой любимый кобелек.

Ужасно люблю я, когда раздевает меня Ромочка, и все тело мое нежное исцелует, раздевая. Только от одной этой прелюдии я почти что кончаю. Чуть приоткрыв зажмуренные от счастья глаза, подглядываю, как он быстро сбрасывает с себя одежду. Вместе с бельишком своим отбрасывает Ромочка в сторону себя, серьезного, делового и очень неприступного. И без одежды, со вздыбленным своим членом нападает он на меня изголодавшимся псом.

А я подыгрываю ему, сучкой взвизгиваю, стараюсь задеть его лицо своим - знаю, знаю - очень аппетитным задом.

Уже во вторую нашу встречу в этом самом отеле "Парадиз" я поняла, что Ромочке очень нравится, когда открываюсь я ему сзади. А мне тогда эта поза еще казалась постыдной. Нет, пробовали мы ее с мужем, и не раз, но все равно считала я ее почему-то унизительной. ****ской какой-то. Как и выражение "раком поставить", от которого меня тогда воротило.

А сейчас я знаю - прав старик Эйнштейн: все относительно. Когда меня ставит раком любимый, сладкий, Ромочка я подвываю от счастья. Тихонько, правда. Чтобы не слышно было за тонкой дверью гостиничного номера. Но Ромочка, Ромочка пусть слышит этот мой стон, едва слышную песню души. И пусть звереет от этого, пусть жестоко ломится в мои внутренности, доставляя невыразимую радость. Вечно бы под ним раком стояла!

Вот и сейчас рвется Ромочка в бой. Соскучился, милый? Ишь, как налился, готов мгновенно выплеснуть из себя все, что накопилось! Но я, злодейка, тебе этого не позволю! Я хочу, чтобы терзал ты меня долго и страстно. Я ведь тоже скучала по тебе, родной! Ну-ка, иди сюда, поколдую немного над тобой!

Как все мужчины, беззаветно любит Ромочка свой член. Когда стоит передо мной голый, рукою непроизвольно тянется погладить себя там. Проверить, на месте ли, не улетел?

Не улетел, не улетит! Крепко приделан, Ромочка, твой красавчик между сильных, волосатых, ног. И убери прочь свою руку, пришла пора мне приласкать твою-мою-нашу гордость.

Как это ни странно, ласкать себя мужчины тоже не могут. "Тоже" потому, что не первое и не последнее это дело, которое мы, женщины, делаем гораздо лучше их. Вот сейчас я нежно пальчиком по багровой его головке проведу, и Ромочка, словно током ударенный, дрогнет. Но я уже крепко держу его, не даю вырваться, и издеваюсь от всей души. Не пальцем теперь, а острым своим отманикюренным ноготком щекочу я его взведенные нервы, веду по краешку пропасти, но вниз броситься не даю - рано еще.

Тихими стонами исходит Ромочка, когда стряхиваю я нежными пальцами с его члена желание побыстрее закончить. Поднимаю взгляд, и читаю в его глазах страстное стремление воткнуть своего печенега мне хоть между губ, если между ног не получается. Нет, дорогой, пока что я - хозяйка положения и твоего конца тоже, который, благодаря моим стараниям, уже почти превратился в бесчувственную дубину. Тихими, нежными касаниями сняла я первое, жадное, мужское возбуждение. Теперь ты, милый, не скоро кончишь! Удовлетворенно оглядываю я результаты своей работы. Огромен и фиолетов Ромочкин член! Даже мне на минуту становится страшновато пускать такого бандита внутрь себя. Однако же надо проявить милосердие! Вон уже блеснула слеза в продолговатой дырочке! Я на прощание легко целУю горящую кожицу, слизываю терпкую влагу и нежно глажу место ее рождения: тугие и всею напрягшейся кожей подтянутые вверх яички. Кобелек, кобелек, воистину кобелек!

- Сука! - Стонет или хохочет Ромочка, развернув меня, коленнопреклоненную, и вонзаясь сзади. Грубое слово сладко стегает меня. Все! Теперь он - мой хозяин, и я безропотно отдаюсь ему, подчиняюсь жестокой воле, и прикрыв глаза начинаю слушать песню своего тела.

Не бескорыстно, совсем не бескорыстно трудилась я над Ромочкиным членом! Лишив его нежной своею игрой возможности быстро разрядиться, себя-то я завела - будь здоров! И едва проник в меня Ромочка, потекла по нервам расслабуха, ударила где-то по низу спины, где терзал сейчас любовник нежные мои внутренности, и потеряла я на миг сознание, обвиснув на крепких, злых, руках.

А очнулась, уже нанизанная на вертел. Кол, который я сама же на себя заострила, елозил внутри меня где-то на уровне грудей, распаляя там новый пожар. Груди тряпками болтались в такт равномерным сильным Ромочкиным ударам сзади. Мне стало стыдно такого уродства, я чуть приподнялась, уперлась руками, желая утвердиться на кровати, чтобы попробовать сопротивляться тому, кому сопротивляться было невозможно.

Почувствовав, что я приподнялась, Ромочка, не ослабляя натиска и не сбиваясь даже с ритма, нежно провел рукой по моему гордо торчащему заду, пробежал по животу и зажал между пальцами грудь, остановив безобразные ее колебания.

Ромочка будто бы догадался, чего хочется мне сейчас, и потянул меня за сосок. Тот пожар, что пылал у меня груди, потек к соскам, как молоко, хлынул наружу, и я застонала от вновь прилившей к мозгу сладкой отравы оргазма.

Ромочка вышел из меня и развернул к себе лицом. Я поняла его без слов, присела на край кровати, встряхнула легкой от полетов в рай головой и радостно поздоровалась с моим недавним мучителем, заново узнавая пальцами его напряженное тело. А потом тронула губами горячую плоть, измазанную, будто аппетитным соусом, моими соками. И занялась важной работой - принялась возвращать Ромочкиному члену украденную мной чувствительность, без чего ему бы еще долго не удалось закончить.

Кому-то, вероятно, покажется смешным тот факт, что раньше всего потерял девственность мой рот. На первом курсе университета я довольно долго динамила тогдашнего своего друга. Не такая уж я была стерва, просто элементарно боялась. В первую очередь страшно было подзалететь. Почему-то попросить милого воспользоваться презервативом было стыдно. Да и сидел во мне совершенно дурацкий комплекс: противно было даже представить, как он засовывает свой отросток в нежную мою щелочку. Конечно, будь я в него влюблена, совокупление не казалось бы мне столь отвратным. Но не было любви, не было даже любопытства. Потому ничего, кроме жарких поцелуев ухажер от меня не получал. Но вечно так продолжаться, конечно, не могло. Тем более, что мальчишки из нашей группы все настойчивее советовали ему нажать на меня как следует.

Хоть убей, не помню как его звали. Ну допустим, Егор. Или Игорь. Совсем не важно. Вобщем, когда на Первое мая ребята из нашей группы справляли праздник у кого-то на квартире, Егор затащил меня в санузел и там, между ванной и унитазом решил мною овладеть.

Я даже пьяной в тот раз не была, только бокал сухачика в начале вечера выпила. Так что никакой романтики в том, чтобы отдаться Егору в нужнике, я не видела. Но он был пьян и непреклонно настойчив. Потащил меня из-за стола, даже не дав съесть любимую мной шоколадку "Красный Октябрь".

Шоколадка таяла, Игорь уже стаскивал с меня колготки. Впрочем, был он настолько поддатый, что будь у меня немного побольше женского опыта и будь я менее испуганой, для смеха, дала бы ему спустить, даже колготок с меня не сдирая. Он бы все равно ничего не понял. Но в тот момент мне смеяться не хотелось. И уж совсем не хотелось, чтобы лишил меня невинности пьяный в дупель Гоша. Надо было что-то придумывать.

- Дай хоть шоколадку доесть, - оттолкнула я уже навсегда опротивевшего мне ухажера. Он отвалился к двери. Пока он неловко проверял, заперта ли дверная задвижка, я отломила и прожевала два коричневых квадратика, оставив еще два про запас.

Люблю шоколад, и ни за что, ни при каких диетах, от него не откажусь! Лучшее лекарство от внезапно подступившей тоски! Главный мой помощник и советчик в затруднительных положениях! Генератор самых необычных решений! Особенно, люблю "Красный Октябрь" времен моей юности.

Когда Егор снова оказался рядом, я уже знала, что делать и как уцелеть. Подняла с колен спущенные колготки, поглядела в зеркало и утерла в уголках губ остатки шоколадки, потом села на унитаз, пошире раздвинув ноги, повыше забросив подол своей юбки, и расстегнула егоровы брюки.

Я отсосала у него со всем изяществом дешевой вокзальной шлюхи. Было мне совсем не стыдно, а главное, занял весь процесс минуту, не больше. Стоило мне несколько раз провести губами по набухшему отростку, он засокращался, и в рот мне пролилось изрядное количество семени.

В дверь загрохотали:

- Чего это вы там заперлись? ****есь, что ли? - Явственно проговорил кто-то, пьяный, за дверью.

Очень вовремя подал свой голос неизвестный товарищ. Я проглотила все, что было во рту, проглотила, надо сказать, просто на удивление профессионально, так что даже вкуса не ощутила. А проглотив, сказала неожиданно звонким голосом:

- Минуточку, сейчас выйду.

И уже запихивала опавший шланг Игоря (или, все же Егора?) в трусы, застегивала брючный ремень.

- Пардон! - громко икнув, сказали за дверью, и отошли.

- Принеси вина, рот промыть. - Вытолкнула я за дверь своего, теперь уже без всякого сомнения, бывшего кавалера.

Он так и не вернулся, заснув где-то на диване. А я за потерю невинности накормила свой ротик оставшимся шоколадом и, сияющая, покинула туалет.

Не прекращая трудов своих праведных, я снизу вверх поглядывала на Ромочку, и в глазах его читала то, что ощущала уже и губами, и языком. Развязка приближалась. Я готова была выполнить любое приказание Повелителя.

Вообще, по моему мнению, миньет мужчинам нравится не только оттого, что такая концовка для них - в буквальном смысле - потрясающа. Им еще добавляет кайфа унизительное положение партнерши. По их мнению, унизительное. Дурачки! Посмотрели бы на себя в этот момент - поняли бы кто у кого в этот момент находится в зависимости.

Не феминистка я, за всеобщее равенство женщин и мужчин не борюсь. Придерживаюсь того мнения, что Бог сделал мужчин и женщин из разного материала. И если честно, то лучший материал потрачен был на женщин. У нас все получается и красивее, и ловчее, чем у мужчин. Одного только мы лишены - победительного желания унизить себе подобного. Тут как раз мужчины большие мастера, от чего и получают неподдельное удовольствие! Прирожденные садисты. Даже в самых интеллигентных из них, вроде моего мужа, сидит подспудно павианское желание надавать пинков самцу послабее, повалить его, да еще испражниться над бедным. Вот этого счастья от угнетения другого, мне никак не понять. Ну, не садистка я. Пробовали, пробовали мы как-то с мужем и в эту игру поиграть - не зажигала меня возможность его высечь. Хотя я отнюдь не сексуальный консерватор.

- Вот Полиночка, мне кажется, с удовольствием бы за эту роль взялась. - Сказала я тогда мужу. - Она - ярая сторонница женского равенства с мужчинами во всем. Дай ей волю, она вас и рожать бы заставила.

Ни с того ни с сего я вдруг представила себе Ромочку беременным (интересно, от кого, не от меня ли?), и хохотнула так, что чуть его членом не подавилась.

- Что с тобой? - Спросил Ромочка обеспокоенно. Рассмеявшись, я чуть не прикусила нежную его палочку. Но успела во время отпрянуть.

Ох, нельзя было смеяться! Не тот момент. Ромочка - не без моей помощи - охуел. Есть такое славное русское слово. Ну, просто не отличишь сейчас моего возлюбленного от его же члена, который я, не смотря ни на что, не переставала нежно рукой ласкать. Голенький, чувствительный и потому ужасно ранимый. Целеустремленный, и оттого совсем лишенный чувства юмора.

Я вытерла сочащиеся слюной губы и улыбку свою неуместную смахнула с них тоже:

- Чуть не подавилась, - пояснила, и Ромочка успокоился.

Я потянулась губами к родному моему, недоласканному, чтобы доласкать и принять в рот уже посверкивающую в прорези сперму.

Но Ромочка передумал и решил закончить сегодня способом вполне традиционным. И я, уже "отлетавшая" четыре раза, приготовилась к еще одному полету в рай. Если уж не дал мне Ромочка дососать свою сладкую конфетку до пряной сливочной начинки.

Ромочкин таран не терзал меня уже, а заставлял только тихонечко сладко скулить. Я знала - еще не меньше минуты будет он подбираться к своей вершине. Сотрясаясь всем телом от могучих Ромочкиных ударов там, внизу, я призвала на помощь разгоряченное воображение.

Самое сладкое видение - одновременно отдаться обоим любимым моим мужчинам. Ласкать оба горячих, одинаково желанных тела, заводить обоих нежно рассчитанным бесстыдством... Бесстыдством и меня саму доводящую до края возбуждения уже одним тем, что я прекрасно осознаю: никогда, НИКОГДА, не допущу этого в реальной жизни.

За свой павианский комплекс, так раздражающий меня, мужчины наказаны полной мерой. Посягательство на родную ****у они почитают для себя концом света, не меньше. А уж если конец света настал - все у них пойдет вразнос, все тормоза слетят. И не помогут ни умные рассуждения, ни удвоенная нежность рабыни-женщины, которая от двух факелов жарче горит. Только явные мазохисты-мужчины могут согласиться на паритет, ловя кайф от непереносимого для других унижения - вида чужого члена, долбящего ЕГО жену. Но с мазохистами нам не по пути. За их раболепие не могу я их вполне числить по разряду самцов. Потому-то никогда обожаемым моим Ромочке и мужу не трудиться обоим одновременно над моим телом. Никогда не буду я нежненько облизывать сладковатый конец мужа, всем телом прислушиваясь к последним ударам Ромочкиной каменной булавы. Никогда, приоткрыв глаза не встретить мне два направленных на меня безжалостных взгляда. Никогда не задохнуться от странного чувства вины перед обоими...

Но сейчас это было почти что реальностью. Каждый мерный удар Ромочкиных яиц по моей промежности током отзывался в выгнутом позвоночнике, и я почти автоматически подмахивала задом, помогая Ромочке еще глубже войти в меня. И там, внутри, на самой границе возможного, вдруг падала с горячей свечи капелька расплавленного воска и тепло растекалось по груди. От этого я, смешно хлюпая, одевалась губами на могучий от ярости член своего мужа. Господи, как давно я его знаю, как люблю! Каждый бугорочек, каждую жилочку. Когда напор любовника снизу ослабевал, я и от члена мужа чуть отстранялась и языком, ласково, ударяла по нежной его уздечке, вызывая наружу горячий крем, трижды за мою жизнь брюхативший меня. Если бы еще и Ромочке сделать девочку или мальчика... И тут любимые мои мужчины содрогнулись и вскрикнули одновременно. Реальный стон Ромочки слился с зазвучавшем в моем воображении смехом-плачем-содроганием мужа. Прежде, чем потерять сознание от очередного приступа счастья, пошире раздвинув ноги, я рывком подалась навстречу любовнику, принимая в себя, засасывая его до последней капельки, лишая последних проблесков сознания.

Конспирация, конспирация, и еще раз конспирация! Приходим мы с Ромочкой в "Парадиз" порознь, и расходимся порознь, каждый своей дорогой. Но в тот день почему-то захотелось мне хотя бы от выхода из гостиницы по пассажику пройтись вместе. А Ромочка опрометчиво согласился.

Мой любимый все еще не до конца на грешную землю опустился. Поэтому, когда я резко схватила его за руку и прямо-таки втолкнула в один из магазинчиков, его удивление было неподдельным:

- Ты что?

Но без слов, по глазам моим, поняв, что неспроста я ринулась сюда, отложил Ромочка объяснения на потом.

- Вам нужна помощь? - Подскочил к нам продавец-мужчина, несколько удивленно глядя на вошедшую пару. Магазин - и смех, и грех - оказался секс-шопом. Очень актуально!

Я сделала вид, что заинтересовалась видеокассетами и отошла в сторонку. Уставившись на коробку, где нежную блондинку грозно окружил десяток негров, предоставила Ромочке самому потрогать могучие имитации детородных органов. Через пять минут мы вышли из горячего и влажного царства. Вместо обычного прощания я затащила Ромочку в укромную кафешку.

- Что произошло? - Спросил он меня. - Ты хочешь кофе?

- Да, капуччино. И вон ту шоколадку.

- Только учти, я не могу сегодня рассиживаться. Обещал быть пораньше дома. - Сказал Ромочка, усевшись вместе со мной за шаткий столик. И снова спросил:

- Что произошло?

- Никогда Штирлиц не был так близок к провалу.

- ?

- Мы чуть не столкнулись с моим мужем.

- А... - Ромочка понял причину моего резкого телодвижения, там, в пассаже.

Со сладострастной нежностью я развернула шоколадку.

- Он нас не видел? - Наконец-то мой любимый спустился с небес на землю. Глаза его стали осмысленными, то есть испуганными.

- Вкусный шоколадик. - Ответила я, меланхолически жуя. - Мой любимый, горький. Спасибо.

- На здоровье. Я знаю твои вкусы.

Шоколад вернул мне уверенность в себе.

- Схожу на разведку. Посиди тихонько - Я набрала номер телефона.

- Привет! - сказала я мужу, радуясь, что он еще не отключил свой мобильник.

- Привет! - голос его был немного удивленным. - Ты где?

- Да тут случайно вышла в город и обнаружила такой милый бутик. Хотела посоветоваться...

- Знаешь, я сейчас занят... Позвони попозже... Часа через два.

Ладно, тогда уж дома поговорим. - Я изо всех сил старалась придать своему голосу разочарование. - Ты сегодня не задержишься, милый?

- Нет.

- Я тоже. Ну, целую.

- И я тебя.

Я спрятала мобильник в сумочку.

- Похоже, что нас не заметили. Хорошо, хоть не на лестнице повстречались.

Пожалуй, столкнись мы с супругом на лестнице в "Парадизе", вид у Ромочки был бы более озадаченный, нежели в секс-шопе. Впрочем, у моего мужа, наверное, тоже.

- Да, уж, там отмазываться было бы труднее. А он что, тоже в гостиницу шел?

- И не один.

- Поздравляю. С кем?

- Ты ее не знаешь. - Схитрила я. И доев очередной кусочек шоколадки, решила еще немного слукавить. - Я тоже.

- Да, точку придется менять. - Тоном резидента из шпионского фильма сказал Ромочка.

- Или составлять расписание. - И улыбнулась своей нехитрой шутке. Обычно двух кусочков шоколада мне хватает, чтобы поправить вдруг упавшее настроение. Вот и сейчас я уже поняла, что ничего страшного не произошло. Ну, почти не произошло. В любом случае, огорчаться не надо, жизнь продолжается, что дальше делать, я знаю. Помог мне горький шоколад подсластить горечь супружеской измены.

И не только он. Давно уже хотелось мне совершить развратное деяние - потратить деньги и приобрести что-нибудь раскованное и рискованное.

Мужа я встретила в новом наряде, купленном именно в том, давно присмотренном магазинчике, у которого останавливалась всякий раз на пути в "Парадиз". Неплохой оказался магазинчик. И не дорогой. Отныне буду называть его "Полиночка", и буду там отовариваться регулярно.

- Ты сегодня в центре гуляла? - Спросил он настороженно. По этой его настороженности я до конца уверилась, что не заметил он меня там, в довольно людном пассаже.

- Ага. Новый бутик для себя открыла. Хотела с тобой посоветоваться. Мне показалось, что ты был где-то рядом. Потому и позвонила.

- Нет, я был на работе.

- Ну, как тебе моя обновка?

- Неплохо. - Промычал муж. - Хотя вид у тебя в нем довольно ****ский...

- Вот именно.

Я подошла к нему и поцеловала в губы, боясь учуять запах чужой помады. Но от него несло только лавандовым мылом, кусочки которого кладут в "Парадизе" в ванные комнаты. Что же, значит быть ему сегодня безжалостно замученным. Прямо сейчас! Никакие отговорки не помогут!

Моя твердая рука по праву хозяйки ощупала его брюки. И за вздыбившийся там на меня член я простила ему все. Почти все. Но наказание отменять и не подумала.

- Ты не представляешь просто, как мне захотелось, чтобы ты все это с меня снял. Еле дождалась твоего прихода. Ты не против? Прямо сейчас?

- Гм-м... Нет, конечно. Что же еще он мог сказать?

В следующие полчаса я заставила его расплатиться полностью. По всем счетам. С предоплатой.