Просыпаясь...

Я люблю просыпаться зимой — когда начинается утро и заканчивается осень (не обязательно, чтобы это было первого декабря, у всех свой срок). Допускаю, что подобным образом я проснулся и с утра 13 декабря 1995 года — несколько утомлённый от осенних депрессий, но всё же счастливым от того, что всё закончилось, и я волен делать всё, что захочу.

По правде говоря, предыдущие два года мне дались тяжело. Мне было семнадцать лет, я учился на первом курсе исторического факультета, придерживался анархических взглядов и сочувствовал субкультуре хиппи, с которой регулярно, но поверхностно знакомился в процессе прогулок по центральным улицам Москвы. Я беспорядочно влюблялся (трижды лишь с лёгким намёком на взаимность, но не более того), тяжело комплексовал на почве отсутствия смысла в своей кипучей жизни, писал и исполнял в немыслимом количестве песни под гитару, повествующие как об этих обстоятельствах, так и о моём горестном подростковом мировоззрении вообще. Наконец, днём раньше я окончательно расстался со своей очередной возлюбленной, так и не проявившей особой заинтересованности в моей персоне.

Недолго думая, я опять прогулял институт и поехал на Арбат. Вероятность случайной встречи со знакомыми действовала на меня, как наркотик — и, действительно, я сразу же напоролся на Антона Квапеля.

С Антоном мы не были друзьями — скорее, ровно наоборот. Я был довольно-таки честолюбив в своей музыкальной деятельности, он играл в каком-то театре (я точно не знал, каком) — столкновение наших харизм было неизбежно. И всё же, несмотря на вечное соперничество, мы старались не входить в конфликт. Уважать друг друга было частью нашего путаного представления о добре и зле…

В этот день Антон был раздражён, и, не видя во мне возможного зрителя, не считал необходимым скрывать своё раздражение.

— Бля, Лёх, ты хоть знаешь, чем они там на даче занимались под кетой? Ширнутся кетамином и ебутся друг с другом как попало… и эта, твоя бывшая, тоже… — дальше следовали красочные описания массового бисексуализма.

— ****ишь. У неё, вообще, небось, мужика ещё не было.

— Да, бля, это у тебя бабы не было, а не у неё мужика! А то бы знал, что все бабы — ****и паскудные, совершенно все! Ты не веришь, да? Смотри!

Он оглянулся по сторонам в поисках подходящей жертвы. Навстречу двигалась хорошенькая хиппушка с соответствующим прозвищем Хорошая.

— Хорошая, ты — ****ь? — заорал ей Антон.

Девушка остановилась и с преглупейшим видом захлопала глазами, отчего я невольно начал верить применённым мерам убеждения.

— Хорошая, давай ****ься! — не унимался Квапель.

— Зима же… — равнодушно ответила Хорошая и добавила, двигаясь к ближайшему подъезду, — ну, окей, пошли…

— ****а, ****ь, — пробормотал Антон, — пошли бухать, нехуй на эту суку время тратить.

Только через несколько лет я узнал, что этот эпизод был не случайным, а специально разыгранным для меня — и до сих пор нахожусь в эстетическом восхищении: надо же было такое придумать и осуществить!

Мы так и не напились, как планировали. Вместо этого я одиноко брёл по блестящему от снега вечернему Арбату и думал о том, что, не смотря ни на что, обязательно снова влюблюсь — не сегодня, так завтра…