Эротический триллер. Глава Эротические.рассказы

Я никогда так не терял головы…Это был… как щелчок, включивший свет, когда я ее увидел... вернее, выключивший…В моей голове оборвались все связи, ответственные за здоровое протекание моих мыслей. Короче, я выпал в осадок. Мой мозг просто кончил, не дожидаясь, когда это сделает организм. Уж не знаю, как, что…Знаю только, что мы вернулись в эпоху древнего Рима. Рабовладение, вот как это называлось. Я стал ее добровольным рабом, ее воздухом, ее пищей, ее асфальтом – по крайней мере, пытался. Особенно мне удавалось изображать асфальт. Тряпку, о которую вытирают ноги. А она пользовалась этим. Весьма успешно. Относясь ко мне, как к шуту, как к резиновому паяцу, у которого по ошибке забыли выкачать кровь и остановить сердце. Этакий живоподобный урод… Я только поддерживал прилипшее ко мне реноме, подобострастно трясясь на гуттаперчевых ногах и идиотски скалясь, стоило ей как следует отрегулировать прожектор своего неподражаемого взгляда. Это сейчас я понимаю, что в нем не было ничего, кроме смердящей похоти самоупоения, а тогда…. Тогда мне там виделось…Но это неважно…Важно, что ее внутренний ОТК, уж не знаю, на чем основанный…то ли на силиконовых порнофильмах, то ли на подростковых байках подруг, отказывался принять меня всего. Как такового. Вернее, ту деталь, которая служит универсальным ключом ко всем замкам (а кому и к  зАмкам), встречающимся в жизни мужчины. Ей не нравилось, что он такой маленький. Она даже напридумывала мне различных обидных прозвищ типа «мальчик с пальчик», «коготок с ноготок», «прыщик», «мечта лилипутки»…

Сказать, что я ее любил – значит ничего не сказать. Это была больше, чем любовь, это был мой смысл существования, мой удел, мой крест и мой хлеб…. Конечно, я загрузился. Конечно, я вбил себе это в голову. Мы оба были невинными…гм…подростками пятнадцати лет, нам – особенно ей—не с чем было сравнивать… Я жаждал ее, я просто бредил этим и в то же время старательно скрывал, но она замечала, она все, естественно замечала…Только представьте, каково молодому организму на пубертатной стадии ощущать себя слегка инвалидом. Причем в таком очень даже причинно-неприличном месте! Хотя у меня где-то теплилась уверенность, что это не совсем так…Боже, какой я был дурак—до такой степени отказаться от себя, чтобы пойти на это! Как же – она являлась для меня высшим авторитетом. Основным законом.   Если ей не нравится, значит, надо сделать так, чтобы понравилось. Логично и глупо. Глупо, несмотря даже на ее мало возбуждающие слова по поводу того, что «хотелось бы меньше всего заниматься сексом с неполноценным» Я радовался, что она вообще со мной. Я радовался даже тогда, когда она пробормотала мне как-то : «А может его можно увеличить? »

Надо сказать, я что-то слышал, правда, самым краем уха, о различных вещах, способных отрастить мое «достоинство» до действительно достойных размеров. Все эти слухи содержали в себе такое количество тумана, что мне ничего не оставалось делать, как понадеяться на собственное доморощенное представление об анатомии. Дело в том, что среди моих друзей не было никого, кто бы попытался осуществить это на деле и точно знал, как…Многие думали, но никто не посягал. На самое святое. Мне предстояло вкусить славу первопроходца, чтобы потом, уже с Иришкой, стать первопроходцем  еще раз, правда, в другом. Для меня, глупо это сейчас осознавать, данная проблема являлась глобальной… Я немного знал о шарах, немного о вазелине, немного о прочей ерунде…И я решил  попробовать…С шариками, металлическими шариками, способными, как мне говорили, превратить плюгавый пистолетик в грозное оружие тяжелой артиллерии. Открытым оставался вопрос, каким образом это сделать. Технология хромала.

Но подросткам свойственно потрясающее самомнение. Шальные мысли, что они все умеют, знают, могут выбраться из любых ситуаций…Обычная гормональная бравада. В один из прекрасных весенних  дней, сказавшись больным (банальный и заплесневелый предлог, что и говорить!), я набрал номер Ирины…Пальцы настолько зазубрили этот волшебный шифр, открывавший моей барабанной перепонке дверь в мир ее голоса, что нередко, звоня вроде бы домой, или родителям на работу, я с трепетным изумлением слышал знакомый тембр… Безусловный рефлекс… Как собака Павлова…. «Тебя ждёт сюрприз! »-- вот что я сказал своей подруге. Я пока не подозревал, что сюрприз ждет меня. Страшный сюрприз.

Дождавшись, когда отец уйдет с обеда на работу, я, талантливо изображавший больного ОРЗ в терминальной стадии, бодро вскочил с кровати. Нужно еще сказать, что учился я хорошо, по биологии имел заслуженный  «пятак» и вполне оправданно предполагал, что основная опасность, с которой придется столкнуться, -- это возможность заражения крови. Поэтому тщательно обеззаразил все операционные «инструменты»: простерилизовал салфетку, заточил и прокалил на огне гвоздь, приготовил бинт, вату  и зеленку. Почему гвоздь? Я решил, не без оснований, правда, что шары нужно внедрять не куда-нибудь, а в крайнюю плоть. Для чего ее, естественно, следовало проколоть. Дырки подходящего размера мог проделать только гвоздь… Я рассуждал так: надо сделать сквозное отверстие в крайней плоти и аккуратно затолкать в них шары, потом прижечь зеленкой и всё…Заживет через пару дней, как я оптимистично думал. Вооружившись такого рода оптимизмом, а также молотком, я постелил на табурет стерильно девственную салфетку, водрузил сверху своё хозяйство, взял в другую руку гвоздь, прицелился  и … Вначале я ничего не почувствовал. Понял только, что приколотил себя к табуретке…Перестарался малость. Секунду спустя, как девушка, опаздывающая на свидание, пришла боль – жгучая, резкая, пульсирующая. Казалось, с каждым ударом сердца этот вопящий сгусток разносится по всему телу, отдавая в низ живота, в промежность и позвоночник. Я в шоке таращился на содеянное, задавая вслед за Чернышевским вечный вопрос: «Что делать? Что ТЕПЕРЬ делать?! » Мысли вяло перемешивались с болью, отчего получался густой свинцовый фарш, захлебнувшись в котором, я понял, что молотком гвоздя не вытащить, надо лезть за пассатижами, а они на шкафу…Округлившимися глазами провожая водопадик крови, орошавший редкими (пока) каплями пол, я прихватил табурет обеими руками и, ощущая себя слегка сиамским  близнецом, умоляюще оглядел комнату. Спасительный стул стоял в самом углу, за столом. Я заковылял туда, тихо постанывая, ощущая, как с каждым шагом пульсация становится всё более резкой, грубой, разрывающей. Как быть теперь? Одной рукой придерживая табурет, другой я пытался оторвать стол от насиженного места. Дубовая тварь со скрипом упиралась. На миг забывшись, я схватился за стол двумя руками. Двумя…Табуретка, естественно, повисла на НЁМ. Я жутко взвыл, и, зажмурившись, присел. Казалось, гвоздь превратился в острые, безжалостные ножницы. … В себя я пришел от горячих капель, целовавших мои колени. На полу образовалась уже целая лужица. Я схватился за ножку стола и в каком-то страшном, диком исступлении дернул ее на себя. Ножка отломилась, издав омерзительный звук лопнувшего сустава. Отпихнув остатки стола к двери, я ухватил левой стул, и , как зомби, пошатываясь, на негнущихся ногах двинулся к шкафу, размазывая по полу липкий шлейф цвета томатного сока. Вскарабкаться на стул с первого раза я не смог. Я банально поскользнулся в собственной крови и, вцепившись  бульдожьей хваткой в табурет, спикировал на пол. Всё вокруг заволокло пеленой какого-то наркотического аффекта, когда звуки воспринимаются с металлическим оттенком, а запахи обостряются. Но самое главное – боль становится другой, переходит на качественно новый уровень, как бы уплотняется, утяжеляется и начинает глухо, как паровой молот, стучать --- в голову, живот, сердце. «Идиот! Надо было на бок хотя бы упасть», -- дергалась в капкане сознания одинокая мысль. Я же приземлился прямо на него, точнее, на них – его верных, неизменных слуг, сопровождавших полководца во всех боевых походах. «Теперь у меня не будет детей»,-  бесстрастно сказал я себе, обреченно глотая соленую от прикушенного языка слюну. Дыхание перехватило, низ живота обволокло каким-то особенным, связанным с болью именно в этом месте, холодом. Я до сих пор не пойму, как у меня хватило сил встать на ноги и повторить попытку. Я практически уже ухватил плоскогубцы, когда сознание, не выдержав издевательств над своей оболочкой, вышло прогуляться…

На этот раз тело, отданное на откуп инстинктам, упало так, как ему было удобнее, погрузив меня в сладостную кровавую истому. Через какое-то время я пришел в себя и ужаснулся – крови было столько, словно патологоанатомы сделали мне вскрытие и оставили в таком виде на столе. Только в роли стола выступал пол.

Не понимая, что делаю, я схватил валявшийся неподалеку пузырек с полувытекшей зеленкой и опрокинул на свои причиндалы. Впечатление было такое, словно на меня наехал трамвай. Трамвай с раскаленными стальными колесами. Я вновь вырубился. Я уже не слышал звонков, скрежещущего ключа, скрипящую дверь (о Боже, спасибо тебе, что ты не надоумил меня закрыться на цепочку. Я просто забыл это сделать. Люди, цените забывчивость!)

…Мать только тихо охнула. Но не растерялась. Редкая женщина дойдет до середины комнаты, увидев на полу бесчувственное тело сына, да еще и приколоченного таким затейливым образом к табурету. А моя, как ни в чем не бывало, откусила пассатижами шляпку и сняла с гвоздя искромсанное хозяйство, разделив необычный бутерброд. Затем перевязала, вызвала «скорую» и привела меня в чувство, надавав тяжелых пощечин…Я удивился не тому, что увидел родительницу, а скорее, ее лицу. Такого сплава сочувствия, изумления, ужаса, любви я не видел ни до, ни после. «Кто это был? Кто?! » -- постоянно спрашивала она меня. «Молоток», - только и смог выдавить я из себя запекшимся голосом. «Может, позвонить в милицию? » Бедная, она, как потом выяснилось, предположила, что меня прибили к табуретке столь живописным образом некие половые издеватели-лиходеи…

Приехавшие врачи, напротив, ничуть не удивились. Они всё поняли. «Дурак ты, парень», -- дипломатично заявил доктор, а мать похвалил за догадливость: родительница использовала прищепку, накладывая тугую повязку. «А ты прикинь, сынок, что было бы, если б ты себя приколотил к столу или полу», - напоследок голосом, полным медицинской истомы, подбодрил меня доктор и бросил санитарам: «В больницу». А я радовался лишь одному – что не вкачал себе вазелин. Он, как я впоследствии узнал, вступает в реакцию с окружающими тканями и «достоинство» приходится чуть ли не ампутировать. Чувство ампутированного достоинства. Странно звучит, да ?

Во всей этой истории был только один положительный момент. Момент, доставивший мне глубокое удовлетворение. На второй день после моего благополучного возвращения из больницы домой позвонила ОНА. Ее голос мне не показался уже столь желанным. Реакция потрясла меня – такого я от себя, скромного, не ожидал. «Пошла на х… дорогая, на самый длинный, который есть! » -- проорал я, поставив таким образом жирную точку на своей первой любви. Которая оказалось такой кровавой и членовредительской…

P. S. Теперь я публикую свои книги на портале "Целлюлоза"