Соседка. Серия: Зрелая соседка

Ее зовут Ритой. Я уже давно заметил, что нравлюсь ей, что она никогда не пройдет мимо меня, не улыбнувшись, не спросив о чем-нибудь, например, о делах (а какие мои дела, если я бездельник), о здоровье (ой, да откуда ж ему взяться, после вчерашнего), о моей подруге (ты бы еще царя Соломона вспомнила: я ее полгода не видел), о... Да вот же она идет: машет мне, улыбается. Ну, иди-иди, подходи скорее, спрашивай.

- Здравствуйте, Николай.

- Привет, Маргарита.

Интересно, о чем она меня сейчас спросит?

- О чем думаешь?

Есть! Так я и знал!

- О любви!

- О любви? - удивляется. - О любви - это серьезно.

- Куда уж серьезнее.

- И кого же ты любишь?

- А я не о своей любви думаю.

- А о чьей же? - удивляется еще больше.

- Представь себе, о твоей.

- О моей?!

- О твоей, о твоей, Маргарита.

- И что?

- А то, что влюблена ты, красавица, по уши.

- Да-а-а... И в кого же?

- В меня!

- В вас, Николай? Скажите, пожалуйста.

И пошла, пошла. Ждут, мол, меня. До свидания.

- Рит, подожди.

- Чего?

- Поехали вечером на озеро?

- С кем?

- Со мной.

- И всё?

- И всё. Кузнец нам не нужен.

- Какой кузнец?

Н-нда... С эрудицией у нас плоховато. Впрочем, в нашем деле это не главное.

- А черт его знает, какой. Ну, так как?

- Ладно, посмотрим.

- По-смот-рим, - передразниваю я. - А куда смотреть-то? Поехали...

- Ладно, поедем.

Рита сворачивает за угол. Должно быть, гадает теперь: пошутил я или нет.

Нет, что ни говори, хорошая девчонка, добрая, смешливая, мечтать любит.

Я тоже люблю.

* * *

Лето. Июнь, июль или август. Самое интересное, что еще пару часов тому назад стояла отличная погода: солнце светило, птицы пели, на небе не было ни тучи, ни полтучи. И вдруг, нате вам - ливень. Да какой!

Дворники энергично скребли по стеклу...

- Зачем они?

- Кто?

- Дворники.

- А- а, дворники. - Пауза. - Мешают?

- Да в общем-то нет.

- Тогда пускай работают.

... фары безуспешно пытались пронзить своим светом тьму и указать заблудшим путь истинный.

- А фары зачем?

- Как зачем? Ты в окно посмотри: не видно ж ни черта.

- Ну и что? Мы ведь стоим.

- Хм, стоим... Мы-то стоим, а какой-нибудь броненосец Потемкин сейчас едет. Ты хочешь, чтобы в нас врезались?

- Не хочу.

- Вот и я - не хочу. Я тебя хочу.

- Да что ты говоришь! Надо же. - Она на секунду слегка приоткрыла дверь, плюнула в дождь жевачкой...

- Закрывай, закрывай быстрее!

... и позволила-таки мне поцеловать себя.

* * *

Вечером мы поехали с ним на озеро, но неожиданно полил такой сильный дождь, что нам пришлось свернуть на обочину и остановиться. Прошло несколько минут. Я спросила его: почему он не выключает фары? - и услышала в ответ: " Ты хочешь, чтобы в нас врезались?"  Я сказала, что не хочу, и снова спросила: "А для чего работают дворники?" На этот раз он промолчал. Вообще-то он не из молчаливых, а тут, словно воды в рот набрал: молчит и молчит. Я подумала: может, ему со мной неинтересно, может, ему со мной и говорить-то не о чем? Но зачем же тогда он пригласил меня провести с ним вечер? Ерунда какая-то. Всегда говорит, а тут...

И тут он поцеловал меня. Сначала попросил выплюнуть жевачку, а когда я сделала это, то прижал к себе и поцеловал. Я не возражала. Пускай целует. Жалко, что ли. Ведь он сказал, что я ему нравлюсь.

* * *

- Правда-правда, поспешил добавить я и, согнув пальцы, погладил ее по щеке.

Мне хотелось поскорее раздеть ее, увидеть ее огромные груди, вот уже несколько лет, с тех пор как она стала взрослой, почти ежедневно соблазнявшие меня из-под всевозможных блузок и кофточек, потом провести рукой по ее бедрам, добраться до колен и, раздвинув их, прильнуть губами и языком к сокровенному лону. Мне не терпелось раздеться самому и тотчас ощутить на своей коже возбуждающие, распаляющие страсть прикосновения горячих ладоней, застыть от поцелуев и взорваться, когда чувственный женский рот соединится с моей чувствительной плотью.

Я знал, что мне не понадобится много времени, для того чтобы вновь обрести желание, возбудиться, разбудить в себе зверя, ласкового и нежного,   и, уложив ее на откинутое сиденье, дать ей наконец возможность познать то, о чем ее юные, голубоглазые любовники не могут иметь и не имеют ни малейшего  представления.

* * *

Я не знаю: может, он обманул меня и у него нет по отношению ко мне никаких серьезных намерений, но я ни о чем не жалею. Мне было хорошо с ним. Ничего подобного  я раньше не испытывала.

После того как мы с ним поцеловались, он стал медленно раздевать меня: первым делом снял блузку и верхнюю часть купальника. Я немного смутилась и попыталась прикрыть грудь руками, но он сказал, что она у меня очень красивая и что скрывать такую красоту от любимого человека - это преступление. От его слов мне стало смешно и в то же время приятно. Я успокоилась. В смысле - перестала смеяться. А о покое не могло быть и речи. Он так страстно ласкал меня, что, когда мы начали заниматься самым главным, я не почувствовала никакой боли. Обычно мне больно, а тут... К тому же... Наверное, об этом нельзя писать, но ведь я пишу не для кого-то там, а для себя, поэтому, думаю, что можно. В общем... Нет, не могу: стыдно. Чего стыдно? - сама не понимаю. В общем, член у него совсем не маленький - вот!

* * *

Боже, как она стонала! Я решил, что ей очень больно, и спросил ее об этом. Она ответила: "Нет, мне не больно. Мне хорошо. Не останавливайся". - "Слушаюсь и повинуюсь", - сказал я и не остановился. По крайней мере, ближайшие минут сорок ни ливня, ни грозы, начавшейся незадолго до того, как мы с ней стали любовниками, в моей машине слышно не было.

* * *

Это было так классно, что я не могла сдержать себя и кричала, как сумасшедшая. Его ладони ласкали мою шею, мою грудь, мои бедра. Он попытался поласкать меня и там, но ему стало неудобно, и он перестал. Тогда я сама начала помогать себе рукой и уже очень скоро испытала оргазм. Во второй раз за вечер.

* * *

Она оказалась из числа тех женщин, которые способны кончать чуть ли не каждые пять минут. Кто бы мог подумать, что в этой девятнадцатилетней застенчивой девчонке, с виду такой невинной, заложено столько энергии, столько огня, столько жаждущей удовлетворения похоти! Чего только она не вытворяла с собой и со мной в порывах своей безумствующей страсти: кусала губы, да так, что на них проступила кровь, теребила соски, массировала... - об этом не стоит, - закидывала ноги на мои плечи и впивалась когтями в мою спину. Она всегда нравилась мне, по-моему - я даже сказал ей об этом, но теперь, после всего, что произошло между нами, она нравилась мне намного больше.

* * *

Его зовут Николаем. Я уже давно заметила, что нравлюсь ему, что он никогда не пройдет мимо меня, а обязательно подойдет, улыбнется, расскажет о чем-нибудь, например, о работе, о занятиях спортом или о своей двухметровой уродине, как будто мне есть до нее хоть какое-то дело. Кстати, что-то ее давно не видно. Поругался, наверное. Ну, и правильно. Я бы с такой тоже поругалась.

Сегодня утром иду в колледж, смотрю: он стоит, возле машины, затылок чешет, делает вид, что думает о чем-то. Я подошла к нему и, шутя, спросила:

- О чем, Николай, думаете?

- Да так, - отвечает, - о любви.

Но не о своей - можете себе представить? - а о моей! Влюблена, говорит, ты в меня по уши! Скажите, пожалуйста! Ну, не дурак ли есть. Еще хочет, чтобы я с ним вечером на озеро поехала. Очень надо. Ни за что не поеду.

А вообще парень он неплохой - остроумный, начитанный, два высших образования имеет. Фантазировать, правда, любит, но ничего - я тоже люблю.

Интересно, кого он имел в виду, когда сказал, что кузнец нам не нужен? Ромку Кузнецова из параллельной группы? Так мы с ним даже не целовались. И откуда он его знает? Вечером заедет - спрошу.

Февраль 2004